Four by four

      В неожиданном возвращении домой Коль всегда находила особую прелесть. Высаживаясь в аэропорту, она думала о том, сколько людей соберётся в зале ожидания, о том, как настойчиво таксисты будут предлагать свои услуги и по какой дороге поедут, когда она примет помощь одного из них, и после всегда представляла, что бы она увидела, если бы они выбрали другую. Мимо проплывали знакомые места: парки, магазинчики, пекарни, новый любимый паб и греческий ресторанчик, в котором она обедала каждые выходные. Где-то там через две улицы, за старыми кирпичными постройками, располагалась школа, в которой преподавал Роланд, а в доме напротив на втором этаже Робин снимала комнату, чтобы не ехать на Стейтен-Айленд после вечерних занятий в музыкальном колледже, и Коль с улыбкой проследила за тем, как несколько машин свернули направо, в сторону этого милого местечка. Но её такси повернуло в другую сторону, запуталось среди улиц Бруклин-Хайтс, вырулило наконец на нужную и притормозило у серого особняка, за дверьми которого находилась вся её жизнь.       Предвкушая реакцию Роланда, Коль нетерпеливо выбралась из машины и одним мягким замечанием поторопила водителя, вышедшего, чтобы отдать ей багаж. Келли, которая всеми силами оттягивала встречу с Адамом, не двинулась с места, только повернула голову, чтобы сказать на прощанье несколько дежурных слов и получить ободряющее напутствие.       — Может, останешься сегодня у нас? — сочувственно предложила Коль. — Вдруг тебе нужен ещё один вечер…       — Только если я вам не помешаю, — робко согласилась Келли.       — Не думаю, — заверила Коль и попросила водителя вытащить из багажника все вещи, пообещав ему хорошие чаевые.       — Спасибо, — обрадовалась Келли, выглянула на тёмную улицу и резко изменила своё решение: — А знаешь, я всё-таки поеду домой! Больше не могу откладывать этот разговор, и вообще…       Коль осмотрелась вокруг и увидела синий кадиллак Адама.       — Видимо, правда не можешь, — улыбнулась она, схватила подругу за руку и потянула на себя. — Давай! Пойдём!       — Нет!       — Не сопротивляйся!       — Я хочу домой! — упиралась Келли. — И тебе советую!       — Кхм, — кашлянул таксист, — так мне ехать в Хобокен?       — Да!       — Нет! — со смехом ответила Коль, одержав верх над упрямой блондинкой. — Можете ехать. Спасибо вам за всё. И вот… Держите! — с трудом удерживая подругу, она вытащила из кармана крупную купюру и протянула её растерянному водителю: — Сдачи не надо.       — Спасибо, мисс, — обрадовался тот, услужливо коснулся козырька своей фуражки, сел за руль и уехал.       Келли вырвалась из её рук и сердито надула губы.       — Не злись на меня, — убедительно сказала Коль. — Подумай о том, что Адам, видимо, сильно волнуется, раз приехал к Роланду. Не только тебе будет неловко.       — В твоих словах есть смысл, — вздохнула Келли, закидывая на плечо самую лёгкую из сумок. — Ладно… Давай поскорее покончим с этим.       Коль не нужно было повторять дважды. Нащупав ключи на дне рюкзака, она быстро сгребла свои вещи, взбежала по деревянным ступенькам на маленькое крылечко, открыла дверь и ввалилась в прихожую, едва не споткнувшись о кованую подставку для зонтов. Келли последовала за ней, но намного аккуратнее и тише, будто её собственная осторожность ещё имела значение.       Быть может, так оно и было, потому что их не услышали. Невзирая на поздний час, в гостиной громко играла музыка, и пьяный мужской голос безуспешно пытался её перекричать. Взбудораженные этим шумом, Коль и Келли без предупреждения ворвались внутрь и увидели пьяного Адама, который спорил с мертвецки пьяным Альбертом на околонаучные темы, а более или менее трезвый Роланд защищал от братьев остатки разграбленного домашнего бара.       — Коль! — обрадовался Роланд, выключил музыку и бросился к ней. — Наконец-то ты здесь!       — Да… — неуверенно ответила Коль и крепко обняла его в ответ, расстроенная тем, что их встреча вышла такой скомканной. — Что здесь происходит?       — Здрасьте, — растянулся в улыбке Альберт. — А мы тут хороним будущее! — и, наткнувшись на мрачный взгляд Келли, поспешно добавил: — Будущее современной науки, разумеется, а не то будущее… Ну, ты знаешь.       — Да, знаю, — рассеянно ответила Келли.       — Все мы просто парим в облаках.       — Ал, заткнись, — резко сказал ему Адам, не сводя глаз с жены.       — Понял. Молчу, молчу, — ретировался Ал, нащупал позади себя кресло и сел. — Что-то я устал…       Коль давно не видела братьев такими пьяными и не находила слов. Келли тоже. Она явно не ожидала увидеть Адама в таком состоянии, пьяного и измотанного, с чёрными кругами под глазами, которым могла позавидовать панда, в мятой грязной рубашке и без ботинок, сжимающего стакан виски в одной руке и модель старого английского кэба в другой.       — Зачем тебе это? — спросила Келли, кивнув на игрушку.        — Проблемы с иллюстрациями? — весело поддела Коль, привлекая к себе внимание брата, и потом, ласково улыбаясь, забрала у него машинку и поставила на место, на каминную полку возле небольшого винтажного фонаря. — Тебе лучше присесть.       — Присесть… — повторил за ней Альберт, выдавил смешок и громко засопел, медленно погружаясь в сон.       — Всё в порядке, — ответил Адам сестре, поставил стакан на журнальный столик и шагнул к Келли. — Я думал, ты приедешь завтра. Если надо было встретить тебя сегодня, прости, потому что я, кажется, прослушал. У меня такой бардак в голове.       — У меня тоже, — грустно улыбнулась Келли и протянула к нему руки. — Иди сюда!       Коль решила, что их стоит оставить наедине и знаками сообщила об этом Роланду. Он с ней согласился, закинул на плечо сонного пьяного Альберта, дотащил его бесчувственное тело до кабинета и уложил на тахту.       — Всё? Ты свободна? — спросил Роланд, едва сдерживая радость. — Кики приняла твою статью?       — Да, всё хорошо, — Коль тоже едва сдерживалась и, пытаясь как-то занять руки, начала выкладывать на стол свои вещи. — Всё под контролем.       — Это замечательно, — похвалил он и снова занялся Алом, стянул с него галстук и ботинки и собирался снять пиджак.       Она предложила свою помощь, но он настойчиво отказался.       — Я с ним справлюсь. Проспит до утра, если удержит внутри содержимое своего желудка, — весело прокомментировал Роланд и, заметив её недовольный взгляд, с улыбкой добавил: — Извини. До сих пор не могу поверить, что ты действительно здесь.       — Не могу поверить, что они такое устроили. Прости, — улыбнулась Коль, приблизилась к нему, провела рукой по его лицу и заботливо спросила: — Как ты?       — Я в порядке. Немного выпил за компанию. Они уже были слегка навеселе, когда приехали сюда, и я не мог позволить им уйти, — объяснил он, обнимая её за талию. — Почему не сказала, что поменяла билеты?       — Не знаю, — пожала плечами Коль, заглянула в его родные добрые глаза и невольно расплылась в улыбке. — Хотела сделать сюрприз.       — А в итоге сюрприз сделали тебе.       — Да уж…       — Да уж… — повторил за ней Альберт, отвернулся к стенке и снова захрапел.       — О, наш малыш ещё с нами, — насмешливо проворковала Коль и поинтересовалась тем, что её действительно беспокоило: — Как Дженни?       — Уложил в девять, — довольно ответил Роланд. — Она сильно вымотана.       — Вымотана? — не веря собственным ушам переспросила Коль. — Как тебе удалось?       — Это долгая история, которую я расскажу чуть позже, — уклончиво произнёс он и попросил: — Не принесёшь одеяло для Альберта? Можешь не спешить.       Она поняла, к чему он клонит, наградила его нежным поцелуем и поспешила на второй этаж, где в своей кроватке крепко спала её маленькая милая Джейн.

***

      Самым особенным праздником для Голдов было Рождество. С тех пор, как её родители вернулись в Нью-Йорк, они собирались на праздники в их вестсайдской квартире. Адам и мама готовили ужин и угощали всех гоголем-моголем, Крис рисовал плакаты, Келли и Коль украшали дом, Роланд помогал по мелочам и развлекал мистера Голда, а Альберт… Альберт, в общем, оставался самим собой: сидел в углу, попивая виски с тремя кубиками льда и цинично высмеивал традиции, невзирая на то, что им всем была глубоко безразлична судьба плотника, жившего более двух тысяч лет назад. Закончив с приготовлениями, они выходи на улицы города и возвращались к великолепному столу, проводили за ним несколько часов, болтая и подтрунивая друг над другом, делились планами на будущее, поздравляли с достижениями и сочувствовали неудачам, и где-то в середине празднества, мама произносила свой традиционный тост, настоящую воодушевляющую речь и загадывала желание. Они все загадывали, и верили, что их желания обязательно сбудутся. В декабре 2040-го Коль желала только одного: отпраздновать следующее Рождество с Роландом и их ребёнком. К счастью, всё сложилось так, как она мечтала, и даже лучше, потому что на следующее Рождество вся семья собралась в её собственном доме, а она встречала гостей с малюткой Дженни на руках. Только до этого прекрасного дня им ещё предстояло дожить.       В том декабре доктор Мид сообщила Коль, что она полностью здорова, и они с Роландом начали предпринимать попытки. Они старались всё делать правильно, серьёзно относились к питанию и режиму, тщательно выбирали время, чтобы повысить свои шансы, и очень скоро получили желаемый результат. Но прежде Коль успела заработать несколько нервных срывов, которым способствовали не только неудачи с зачатием, но и множество других неприятностей.       Зимой Фалко заработал заворот кишок, и они боялись, что его потеряют. Ветеринар удалил ему часть желудка и сказал, что если такое повторится, то он скорее всего умрёт. Три с половиной года спустя так оно и вышло, но в тот раз пёс выжил и пролежал в стационаре несколько невыносимых дней, ставших настоящим потрясением их маленькой семьи. В состоянии Фалко Коль винила себя, невзирая на то, что даже ветеринар убеждал её в обратном.       В то же время у неё появились проблемы на работе. Кики доверила ей сложный материал о новых технологиях в медицине. Коль, имевшая значительный и весьма неприятный опыт общения с врачами, за месяц написала объёмную статью, в которой дала личную оценку некоторым явлениям, так что реакция её босса была вполне предсказуема.       — Ты умничка, — похвалила Кики, — но я не буду публиковать это… эссе. Нужно всё переписать.       — Это не эссе, а… — попыталась защитится Коль.       — Это эссе, — надавила Кики. — Мы не даём личной оценки. Мы научно-популярное издание, а не какая-то скандальная газетёнка. Расследования — это хорошо, но если только они объективны и имеют под собой мощную доказательную базу.       — Так я привела доказательства!       — И сделала выводы.       — Когда я писала про Нантакет, тебе понравилась моя субъективность, — напомнила Коль. — Ты оставила даже мои лирические отступления об американской литературе.       — Да, но тогда твоя субъективность украшала данность, — возразила Кики. — Дорогая, я обожаю тебя и восхищаюсь твоим талантом, но если ты продолжишь спорить, я тебя уволю.       — Не утруждайся, — жёстко ответила Коль, уязвлённая её словами. — Я уволюсь сама.       В тот же день она сгоряча написала заявление, отправила его кадровику и демонстративно ушла домой, прекрасно понимая, что Кики права. Следующим утром у них состоялся очень долгий и мучительный разговор, в ходе которого было решено оставить Коль в штате, если та перепишет эссе, согласуясь с требованиями редактора. Коль превратила своё расследование в сухой информативный текст, и статью опубликовали, но их отношения с Кики дали трещину, которая существовала до сих пор и сполна объясняла их спор по поводу конференции в Неваде.       С Роландом тоже не всё было гладко. Их разговоры утратили прежнюю лёгкость, милые привычки вдруг превратились в нервирующие недостатки, а секс теперь будто был нужен только для зачатия и не приносил удовольствия им обоим. Напряжение между ними нарастало и в один прекрасный момент лопнуло, как пузырь, и привело к поистине отвратительной ссоре.       Как-то раз пятничным утром они лежали в постели и занимались любовью. Коль было неловко и немного противно, хотелось как можно быстрее покончить с этим, потому что Кики устроила внеплановое собрание, от которого зависел график работы в следующем месяце, а Роланд, не чувствуя отклика с её стороны, просто не мог быстрее. Он очень старался, но в итоге, подгоняемый ею, совсем разозлился и задвигался в бешеном темпе. Она зашипела от раздражения, но останавливать его всё же не стала, и когда он наконец кончил, встал с кровати и начал одеваться, ей стало до ужаса грустно. Но ещё ужаснее, чем это, для нее стало открытие, что муж изо всех сил старается не смотреть в её сторону, и это её задевало.       — Приготовлю завтрак, — сухо сказал Роланд. — Что ты будешь?       — Мне всё равно, — бесстрастно ответила Коль, закинув ноги на спинку кровати. — Что хочешь.       — Как скажешь.       Он вышел из спальни, так ни разу на неё и не взглянув, и потом, на кухне, вёл себя не лучше.       — Ты так и будешь злиться на меня? — не выдержала Коль.       — Я не злюсь, — спокойно ответил Роланд, не отвлекаясь от яичницы и от очередной книги. — С чего ты взяла?       — С того, что ты даже не смотришь на меня.       — Смотрю, — он на минуту оторвался и выжидательно на неё уставился. — Ну? В чём проблема на этот раз?       — Конечно, — зло улыбнулась Коль и неожиданно для самой себя сказала то, что до этого сознательно не допускала в свои мысли: — Ведь проблемы всегда только у меня или во мне. Это я всё делаю не так, а не наш идеальный Роланд! Только я попадаю в неловкие ситуации и кормлю собак мусором, вижу заговоры там, где их нет, и порчу всё, к чему прикасаюсь! Только я не могу забеременеть от парня, у которого все показатели выше среднего! Количество — выше среднего! Подвижность — выше среднего! Жизнеспособность — выше среднего! И вывод о том, что действительно нежизнеспособно, напрашивается сам собой! — в конце она ещё сильнее повысила голос и вырвала книгу у него из рук. — Да убери ты её, пока я с тобой разговариваю!       — Ты со мной не разговариваешь! — прорычал Роланд, — Ты намеренно меня провоцируешь! Ты провоцируешь меня всё утро!       — Всё утро?!       — Да, всё утро! — он тоже повысил голос. — Хотя надо отдать тебе должное! Сегодня ты хотя бы не притворяешься, что тебе приятно!       — Конечно! Ведь ты сегодня был сама нежность и обходительность! — выплюнула она в ответ. — И я не притворялась раньше!       — Ты притворяешься уже месяц, и даже не пытайся это отрицать! Я тебе не интересен уже месяц! Или дольше! — вспылил Роланд. — И я не понимаю, почему мы ещё разговариваем!       — Может, потому что иначе мы вообще не разговариваем?! И не смей говорить, что это только моя вина!       С минуту они яростно сверлили друг друга взглядом, пока Роланд не отвернулся.       — У меня пропал аппетит, — спокойно произнёс он, встав из-за стола. — И ещё мне пора на работу.       — Тебе разве не к одиннадцати? — тяжко выдохнув, спросила Коль, стараясь не расплакаться от жалости к себе и к нему. — Зачем спешить?       — Пойду пешком. К одиннадцати как раз буду на месте, — он снова начал закипать, но сумел одёрнуть самого себя. — Удачи на важном совещании!       На совещании, на которое она опоздала, тем самым потеряв преимущество при распределении заданий. Её коллегам подписали командировки, а ей поручили обзор международной экологической конференции, которая должна была пройти в Лос-Анджелесе в начале марта, и коротенькую заметку о новейших исследованиях полимеров, проводимых Калифорнийским Технологическим Институтом. Ещё вчера такие перспективы её бы только обрадовали, но после утренней ссоры с мужем она была согласна на любую работу в любой стране, включая её «любимую» Боливию. Она осмелилась попросить об этом начальницу и получила решительный отказ.       — Нет, Коль, на это раз я не пойду на поводу у собственных симпатий и не дам тебе другое задание, — жёстко сказала Кики. — И на что ты жалуешься? Полимеры — сложная интересная тема. Есть где развернуться.       — Это тема для заметки, а я способна на большее.       — Нантакет тоже был темой для заметки, и что в итоге?       — Кики, ты не понимаешь…. — настаивала Коль, но вдруг поняла, насколько несправедливо поступает с Роландом, и, выдержав небольшую паузу, решила: — Полимеры — хорошая тема. Сделаю всё возможное.       — Удиви меня, дорогая, — усмехнулась Кики. — И впредь не опаздывай. Ясненько?       — Как день, — вымученно улыбнулась Коль и вышла из кабинета.       Наполнив кружку горячим чёрным кофе, она села за свой стол и с головой ушла в работу. Даже с таким ничтожным списком поручений у неё накопилась масса дел и, желая отвлечься от семейных проблем, она задержалась на работе допоздна, а потом заглянула в бар вместе с Дафной Родригес и до одиннадцати сидела там, потягивая ромовые коктейли. За это время Роланд ни разу ей не позвонил и не написал ей ни одного сообщения, и потому она удивилась, когда обнаружила, что все эти часы он терпеливо ждал её дома и, когда она наконец вернулась, просто сказал:       — Думал, ты придёшь раньше. Еда уже остыла.       — Было много работы, а потом мы с Дафной пропустили пару стаканчиков, — как ни в чём не бывало ответила Коль и поставила перед ним початую бутылку рома, купленную в баре. — Я не думала, что ты будешь меня ждать. Мог бы позвонить.       — Я не люблю звонить. Вы с Дафной ужинали только ромом?       — Да.       — Тогда мой руки и садись за стол. Я всё разогрею, — пригласил Роланд, а когда она попыталась запротестовать, с притворной строгостью поторопил: — Давай, давай! Я не потерплю возражений!       Ухаживая за ней тем вечером, он был исключительно заботлив и добр, но Коль чувствовала себя не в своей тарелке, не считала себя достойной его доброты. Она много говорила о работе и Дафне, а он внимательно слушал и, в отличие от утра, смотрел на неё, а не в сторону, не на пол и уж точно не в книгу. В конце этого очень позднего ужина она сама убрала со стола, не позволяя Роланду даже заикнуться о помощи. Он это принял, налил себе рюмку рома и, тихонечко потягивая его, устроился в уголке на кухне, наблюдая за тем, как она вытирает чистые тарелки.       — Прости меня, — с искренним сожалением произнесла Коль, отложив последнюю. — Ты ни в чём не виноват. Это только мои заскоки.       — Ты тоже ни в чём не виновата, — вздохнул Роланд, поставил пустую рюмку на стол и приблизился к ней. — Мы просто загнали себя в угол и при этом забыли для чего.       — В угол… — эхом повторила Коль, воображение которой нарисовало это страшное тупиковое место, и совсем расклеилась, представив, что загнала в него их обоих. — Я люблю тебя, Роланд.       — Эй… Не плачь. Я тоже люблю тебя, — бросился успокаивать её Роланд. — Я рядом. Помнишь?       Коль закивала, прижалась к его груди и постепенно успокоилась.       Они вернулись в гостиную, пропустили еще по паре рюмок, любуясь мерцанием искусственного камина, и уже собирались идти спать, когда Роланд задумчиво спросил:       — Зачем ты купила бутылку в баре?       — А что тебя удивляет? Мы так делали раньше, — Коль мечтательно улыбнулась. — Помнишь Гавану?       — Да, — не без удовольствия подтвердил он. — Я помню огни на ночном пляже. На нём лежали обломки пирса, и волны с грохотом разбивались о развороченные куски бетона.       — Местные устроили праздник прямо рядом с этим пирсом. Играла музыка.       — Барабаны…       — По ним стучали всё быстрее и громче, и люди старались поспеть за этим бешеным ритмом, — она вспомнила ту музыку и будто снова оказалась на вечном празднике жизни. — Так быстро…       — А ты была среди них, — напомнил Роланд, заглядывая ей в глаза. — И ты была собой.       — Откуда ты знаешь, что это была я?       — Потому что я знаю, какая ты на самом деле.       Коль зачаровывали его глаза. Он смотрел на неё совсем как тогда в Гаване, когда она босиком танцевала с кубинками и, оборачиваясь, ловила на себе его взгляд, внимательный, восхищённый, страстный. Позже ночью они набросились друг на друга не доходя до спальни, не снимая одежды. Он подхватил её на руки и держал до самого конца, целуя шею и плечи, прислушиваясь к сладостным стонам, срывавшимся с ее губ. Сердце билось в груди, как заведённое, в ушах по-прежнему звучали барабаны, а перед глазами проплывали огни, которые они наблюдали на пляже, допивая бутылку светлого рома, купленную в тусклом гаванском баре…       Коль и не думала, что огни могут вернуться, особенно в столь непохожую на породившую их ночь, но они вернулись. На этот раз они добрались до постели, но остальное произошло также стихийно и дико, как и тогда. Краски, звуки, запахи и чувства смешались в одно и стали чем-то невообразимо большим и важным, оставшимся с ними и после. Роланд перевернулся на спину, прижимая к себе её голое дрожащее тело, а она, лежа на его груди, любовалась его счастливым лицом и искренней тёплой улыбкой, которая, как ни старалась, не смогла затеряться в его бороде и усах. Последние Коль ласково пригладила пальцем и непроизвольно издала ещё один стон, больше похожий на жалобные завывания Фалко. И Фалко сам на него и ответил: пошатываясь, прибрёл к ним в комнату и заскулил, заискивающе округлив свои и без того огромные глаза. Коль прыснула со смеху и уткнулась лицом в шею мужа, которого пёс позабавил куда сильнее. Прикрыв глаза рукой, Роланд смеялся, беззвучно и прерывисто, до тех пор, пока не захлебнулся, и его смех не превратился в весёлое похрюкивание. Глядя на него, Коль расхохоталась до боли, а взбудораженный Фалко звонко залаял, завилял хвостом и затем, напружинив задние лапы, прыгнул к ним в кровать, заставив их броситься в разные стороны.       — Фу, Фалко! — возмутился Роланд, не переставая смеяться. — Нельзя!       — Плохой песик! — поддержала Коль, но вместо команд принялась гладить лабрадора по голове и ушам, радуясь, что тому наконец стало лучше.       На следующее утро они устроили небольшой пикник в парке и, наслаждаясь ясным днем, освежающим зимним ветром и горячим кофе из термоса, вновь заговорили о ребёнке.       — Не будем форсировать события и переживать понапрасну, — подвёл итоги Роланд. — Если у нас не выйдет в течении года, мы подумаем об альтернативе, но в любом случае станем относиться ко всему гораздо спокойнее. Идёт?       — Идёт, — охотно согласилась Коль, но не без грусти добавила: — Я просто хотела, чтобы всё было естественно.       — И это ещё не исключено, — улыбнулся он и ласково погладил Фалко. — Ты зря расстраиваешься.       Коль вздохнула, признавая справедливость его слов, и не напрасно: через месяц после этого разговора она узнала о своей беременности, здоровой и самой что ни на есть естественной.       Экологическая конференция в Лос-Анджелесе длилась три дня. На ней не планировалось обсуждать ничего нового, но Кики всё равно посчитала, что они обязаны осветить это событие, и достала для обозревателя пропуск на все три дня. Коль, будучи тем самым обозревателем, собиралась добросовестно выполнить задание, но в результате пропустила последний итоговый день, по причине крайне неприятного случая. Нужно отметить, что она не сильно переживала по этому поводу, главным образом потому что тем утром у неё был иной повод для беспокойств и размышлений: гинеколог подтвердил её беременность. Обрадованная, Коль покинула клинику и поспешила на конференцию. Ради экономии времени она решила срезать путь через незнакомый квартал, о чём тут же пожалела. Улицы в том квартале были переполнены людьми, и Коль с трудом влилась в эту толпу. Из-за толкучки она умудрилась упустить из внимания открытый люк и, извиняясь перед мужчиной, которого случайно толкнула плечом, оступилась и полетела вниз. Посадка была мягкой из-за мусора, которого в заброшенном люке оказалось неожиданно много. Рассеянно ощупав себя, Коль облегчённо перевела дух и попыталась встать. Мусор под ногами был неустойчивый и скользкий, и она трижды упала, прежде чем добралась до шаткой лестницы, а там ей помог мужчина, перед которым она извинялась до падения. Он же на всякий случай вызвал скорую, за что Коль его душевно поблагодарила. При других обстоятельствах она, возможно, только отмахнулась бы и ушла, посмеявшись над своей невнимательностью, но в своём новом состоянии она содрогалась от одной мысли о том, что могло случится, если бы ей изменила удача.       Пока карета скорой помощи везла её в больницу, Коль написала о случившемся Роланду, и тот, сорвавшись с уроков, поехал к ней, так что, выйдя в приемную после осмотра, она наткнулась на его перепуганное, сердитое лицо.       — Как?! Ну, как ты умудрилась?!       — Я его не заметила.       — Как можно не заметить открытый люк?! — он всплеснул руками, сделал глубокий вдох и спокойно спросил: — Как ты?       — Всё в порядке, — заверила его Коль и отвела в сторонку. — Один ушиб и две ссадины. Не о чем беспокоиться.       — Как скажешь, — кивнул Роланд и, выразительно глядя ей в глаза, задал не менее важный для себя вопрос: — А что сказал врач, к которому ты ходила утром?       — Я на третьей неделе, — потупилась Коль.       — И ты от радости прыгнула в люк?! — снова завёлся Роланд, но так же быстро справился со своим негодованием и заключил её в объятья. — Я рад, что ты в порядке. Вы.       — Мы, — засмеялась она, обнимая его в ответ, и потом с опаской уточнила: — Ты ещё сердишься?       — Немного, но это пройдёт. Едем домой?       — Да, — сперва согласилась Коль, но тут же вспомнила про конференцию. — То есть нет. Мне нужно работать.       — Ты уже опоздала, — резонно заметил он. — И как ты явишься туда в таком виде? Может, ты не заметила, но у тебя весь костюм в грязи.       Костюм был не только грязным, но ещё и рваным, поэтому ей пришлось заехать домой и переодеться, а потом нестись через весь город на конференцию, на которую её, разумеется, уже никто не собирался пускать. Но она выкрутилась из этой ситуации, подкараулив председателя на выходе из здания. Это было нагло, но эффективно. Обзор дополнила оценка авторитетного лица, за что Кики отдельно похвалила Коль, предварительно отчитав за опоздание. Над причиной опоздания смеялся весь коллектив, и то, что какой-то подросток успел заснять это на камеру и выложить в интернет, совсем не помогало. Это добавило Коль популярности и, к сожалению, только это, потому что больше она не предоставила Кики ничего удивительного, забавного и, тем более, выдающегося. Ей очень хотелось верить, что это не было связано с её положением, но на поверку так оно и было. После случившегося Коль стала очень внимательно относится к себе и своему здоровью, а сам факт беременности тщательно скрывала до конца первого триместра. Однако был человек, с которым она не могла не поделится.       В том году Адаму исполнилось двадцать пять. Они не стали придумывать ничего особенного, чтобы отметить четверть века, и просто забурились в паб. Помимо них, брат пригласил нескольких друзей, поэтому Коль было несложно притворяться, что она пьёт вместе со всеми, а ночью, когда остались только они вчетвером, именинник заказал на всех чёрный чай, объяснив это тем, что им нужно протрезветь, прежде чем идти домой. На самом же деле Адам обо всём догадался и таким образом спас сестру от дальнейшего притворства, но она уловила суть только по пути домой, когда они притормозили у круглосуточного магазина. Келли и Роланд нырнули внутрь, чтобы купить воды, а её Адам нарочно задержал на улице.       — Нам не удалось поболтать, — насмешливо произнёс брат. — Как жизнь после падения в люк?        — Несмешно, — надулась Коль. — Ты видел, да?       — Посмотрел видео пять раз. Или пять десятков раз.       — Ну и гад же ты!       — Не злись, — рассмеялся Адам и серьёзно добавил: — Я переживаю за тебя, Заноза.       — Верю, — ответила она и мягко пихнула его в плечо. — Но не больше, чем я за тебя. Как дела?       — Как всегда. А что нового у тебя?       — Все, как обычно, — закивала Коль, а потом облизнула пересохшие губы и сказала правду: — Я беременна.       — Поздравляю! Вы рады?       — Безмерно!       — Но что-то не так, да? — предположил Адам. — Ты ведь никому ничего не сказала и сейчас не выглядишь счастливой.       — Мне страшно, — призналась Коль. — Я боюсь, что если расскажу всем, как тогда, то потеряю и этого ребёнка. Скажешь «суеверие», но я не могу ничего с собой поделать. Не могу позволить себе привязаться, пока не поверю, что с ним ничего не случится.       — Не бойся, — приободрил её Адам. — Ты станешь мамой. Прекрасной мамой.       — Не уверена, — покачала головой Коль, выпустив на волю второй из своих страхов. — Недавно Фалко чуть не умер, и вполне возможно, что это я за ним не доглядела. Не говоря уже о том, что он плохо воспитан, потому что мне, опять же, в своё время не хватило твёрдости. Если я не могу справиться с псом, то как буду справляться с ребёнком? — она сделала небольшую паузу и уточнила: — Не пойми меня неправильно. Я очень хочу этого ребёнка и сделаю для него всё, но мне страшно осознавать, что однажды ему навредят мои ошибки.       — И именно поэтому ты будешь прекрасной мамой, — улыбнулся брат и обнял её за плечи. — А если нет, то я скажу тебе об этом до того, как ты успеешь наломать дров.       — Спасибо, Адам, — она тоже улыбнулась ему и растроганно обняла в ответ. — Я люблю тебя.       — О, нет! Давай без этих нежностей, — он в шутку начал от неё отбиваться, отчего она только крепче сжала его в объятьях. — Коль! Перестань!       Но Коль не отпускала его, пока Келли и Роланд не вышли из магазина.       Адам сохранил её секрет и морально поддерживал её первые месяцы, пока она не перестала бояться и не сделала эту новость гласной. Впрочем, и без его поддержки она верила в существование ребёнка больше, чем в прошлые разы, ощущала его присутствие и на ранних сроках, и тем более на поздних, когда Дженни брыкалась так, будто пыталась пробить себе выход наружу. Коль даже начала волноваться, что с малышкой что-то не ладно, но Диана Мид убедила её в обратном.       — Активная девочка, — весело отметила она во время очередного осмотров. — Вы с ней ещё намучаетесь.       — Что угодно, лишь бы не внутри меня, — устало улыбнулась Коль, разглядывая на экране изображение дочери.       — Осталось недолго, — успокоила доктор Мид и сменила тему: — Освоились в Нью-Йорке?       — Я просто вернулась домой, — ответила Коль. — Правда в детстве я жила на Манхэттене, но в последнее время Бруклин мне нравится больше.       — Да, теперь это облагороженный спокойный чистый город, — усмехнулась Мид, — Когда я была ребёнком, Бруклин был совершенно другим. Я думала, что не вернусь сюда после университета, а сейчас понимаю, что нет места лучше.       После переезда в Бруклин Коль придерживалась такого же мнения, но любовь к Лос-Анджелесу, её городу звёзд, никуда не ушла, и прощание с ним далось ей очень непросто.       Идея переезда обсуждалась ещё с тех самых пор, как мистер и миссис Руперт Голд вернулись на Манхэттен и отметили первое Рождество, собрав вокруг себя всех своих детей. Коль показала Роланду, каким красивым может быть заснеженный Нью-Йорк, и когда он неуверенно согласился, высказала мысль о возможной смене обстановки. Роланд назвал её идею бессмысленной, потому что в Лос-Анджелесе, в их милой маленькой Аркадии, они к тому времени успели организовать свою жизнь, построили карьеру, обзавелись друзьями и наладили множество полезных связей, тогда как в Нью-Йорке у них не было ровным счетом ничего. Коль, разумеется, не стала убеждать его в обратном, но идея, предложенная, скорее, в шутку, превратилась в робкую мечту, всецело завладевшую её сердцем после командировки в Нантакет и знакомства с Дианой Мид, рассматриваемого ею как особый знак со стороны Вселенной. Роланд же не признавал никаких знаков и настаивал на адекватном, разумном подходе, который обернулся горячими спорами и настоящими баталиями, ушедшими далеко от простого подсчитывания всех pro et contra. Коль, к примеру, не стеснялась говорить о благополучии ребёнка, ещё тогда, когда этот самый ребёнок не существовал и в помине, а Роланд списывал всё на её нервное состояние, утверждая, что она сама не захочет никуда уезжать, когда забеременеет. Этот «аргумент», разумеется, ударил по нему самому, потому что узнав о ребёнке, Коль стала говорить о переезде ещё чаще, чем раньше, а однажды, впав в некое невообразимое истерическое состояние, подогретое сходящими с ума гормонами, она заявила, что уедет в любом случае, хочет он того или нет. Роланд потихоньку начал сдаваться и сдался окончательно, когда получил свой знак от Вселенной.       Весь последний год он носился с планом создания школьного исторического кружка. При поддержке старшего и более образованного коллеги он получил формальное разрешение директора. Однако старший коллега внезапно уволился, и директор отменил своё решение, ссылаясь на то, что Роланд недостаточно компетентен для реализации подобных проектов. Помимо этого руководство школы утвердило новые программы преподавания истории и английской литературы, игнорируя протестные заявления учителей. Роланд, скрепя сердце, убедил самого себя, что это никак не повлияет на качество его работы, и, едва завершив очередной учебный год, активно начал готовиться к следующему. Коль испытывала смешанные чувства, глядя, как он часами сидит в кабинете, обложившись всевозможными методичками и справочниками, бормоча ругательства, и думала, как его отвлечь. В один из таких вечеров она просто подошла к нему, обняла сзади, прижавшись подбородком к его плечу, и робко предложила:       — Может быть, прокатимся в Эл-Эй?       — А что там?       — Погуляем, сходим в кино, поужинаем в «Бургерах Карла». Ты же любишь бургеры Карла.       — Я могу приготовить бургеры получше. Хочешь бургеры? — безразлично сказал Роланд. — Или ты хочешь вытащить меня из дома?       — Раскусил, — усмехнулась Коль и, видя, как он недовольно нахмурил брови, продолжила: — Я хочу провести вечер с тобой. Забыть о работе, о проблемах, о наших спорах. Совсем как раньше. Помнишь, как было раньше?       — Помню, — вздохнул он, снял светозащитные очки, устало протёр глаза, посмотрел на неё и улыбнулся совсем как раньше. — Поехали.       Эту прогулку по Лос-Анджелесу она запомнила подробнее, чем намеренное прощание с ним перед отъездом в Нью-Йорк. Безумная, но уютная атмосфера этого яркого, глянцевого исполина, надоевшая до тошноты, снова казалась обаятельной, и грусть тяжким грузом легла на сердце при мысли о скором расставании. Этот город принял её, как принимал каждого, принял теплее, чем Нью-Йорк когда-либо сможет принять, и потому оставить его было по-настоящему сложно.       Они не пошли в бургерную и вместо неё заглянули в студгородок Калифорнийского университета, с которого и началось их путешествие. Знакомые стены библиотек и колледжей снова выросли вокруг Коль, и она будто переместилась во времени на несколько лет назад, в тот день, когда робко и растерянно смотрела на них в самый первый раз. Ностальгия повела их дальше, вглубь, где пряталась лучшая кофейня во всём мире, и они, как всегда, не смогли пройти мимо. Изнутри пахнуло ароматом кофейных зерен, карамелью, корицей, шоколадом и мятой, которую в таком многоликом разнообразии использовали только здесь. Осматриваясь в поисках свободных мест, Коль с радостью и удивлением обнаружила кое-кого из прежних завсегдатаев и замерла с глупой улыбкой на губах. В самом углу, за своим любимым столиком, сидела Харпер Хоффман.       Харпер последние три года играла в команде своего родного Сан-Диего и редко показывалась в Лос-Анджелесе, и оттого встретить её вот так, заглянув в кофейню, было невероятно. Отставив в сторону кофейную чашку, она задумчиво огляделась вокруг и встретилась взглядом с Коль. Харпер поднялась им навстречу, и Коль, без церемоний и лишних слов, подбежала к ней и заключила в объятия.       — Пропала совсем! — упрекнула она подругу.        — Прости, — виновато улыбнулась Харпер и обратилась к её верному спутнику: — Привет, Роланд.       — Здравствуй, Харпер, — тепло отозвался Роланд и тоже обнял её. — Какими судьбами?       — Позже расскажу, — отмахнулась девушка и засуетилась, освобождая им место за своим столом. — Садитесь! Не стойте!       Харпер была общительна как никогда, охотно делилась новостями и внимательно выслушивала новости друзей. Она искренне поздравила их со скорым пополнением, а потом увлечённо рассказывала про свою девушку Элис, красавицу и гения компьютерного программирования.       — Похоже, она настоящее чудо, — ласково заметила Коль.       — Ещё какое! Мы встречаемся всего полгода, а она уже готова поехать за мной куда угодно!       Харпер рассмеялась, но это был совсем невесёлый смех. Он навёл Коль на определённые мысли, и она не могла не выяснить в чём дело:       — Ты ведь не просто так в Эл-Эй приехала, правда?       — Да, — вздохнула Харпер. — Я приезжала на собеседование с менеджером из Филадельфии. Я доигрываю в Калифорнии последний сезон и уезжаю к ним.       — Почему? — медленно произнёс Роланд. — Я всегда думал, что ты мечтала играть за родной город. Что изменилось?       — Просто я не нужна родному городу, — грустно ответила Харпер. — Они обменяли меня в Лас-Вегас, и обстоятельства этой сделки показали мне, как «много» я для них значу. Мой адвокат нашёл лазейку в контракте, и я решила ею воспользоваться, чтобы работать с теми, кто меня уважает.       — Мне жаль, — посочувствовала Коль.       — А мне нет, — улыбнулась Харпер. — Не место красит человека, а человек место.       — Верно, — печально подтвердил Роланд и сделал большой глоток из своей кружки.       В тот момент Коль поняла, что выиграла спор и что её совсем не радует эта победа. Харпер ещё долго сидела с ними, после чего Коль и Роланд подбросили её до гостиницы. Тепло простившись, они договорились встретиться ещё как-нибудь, но с того вечера они больше не виделись, только списывались и посылали друг другу открытки. Так всегда бывает с людьми: они приходят и уходят, и лишь некоторые остаются навсегда. Харпер никогда не относилась к тем, кто мог бы остаться, но Коль всё равно сожалела, что так вышло и что она не смогла найти время хотя бы ещё для одной встречи со старой подругой, поглощённая собственной суетой.       Ни одно лето не было так наполнено различными событиями, как лето 2041-го года. Руперт Голд, переживая кризис среднего возраста, купил яхту и предложил жене обновить брачные клятвы в присутствии друзей и близких, что они и сделали в середине июня. Тогда же Коль рассказала им о ребёнке, а Альберт — о решении уехать в Англию, чего он так и не сделал. Адам и Келли поженились и уплыли в свадебное путешествие вдоль побережья Тихого океана на яхте, которую купил мистер Голд. Ив едва не развелась с Лэнгдоном из-за измен последнего и, так же, как и Коль, решила перебраться в Нью-Йорк. Робин была беременна третьим, жаловалась на маленькие проблемы брату и скрывала большие, которые осенью обернулись серьёзными проблемами не только для неё, и Роланд разрывался между переживаниями за сестру и Коль и одновременно с этим занимался организацией переезда. Пока она завершала карьеру экожурналиста, он искал работу в Бруклине, проходя по несколько собеседований в неделю, готовил документы и беспощадно избавлялся от всего, что они не могли забрать с собой. Он отправил на благотворительность все ненужные вещи, продал машину и, весьма неохотно, расстался со своим мотоциклом.       — Не жалко? — почти сочувственно спросила Коль, глядя, как новый владелец грузит покупку в фургон.       — Это всего лишь мотоцикл, — вздохнул Роланд. — Куплю другой, если затоскую.       — Нет, не купишь, — усмехнулась Коль и заглянула в список дел. — Итак… Что же дальше?       Было совсем не важно, что дальше, ведь в итоге одним чудесным августовским утром их лос-анджелесская история подошла к концу.       В то утро Роланд разбудил её ещё до рассвета.       — Что? — сонно встрепенулась Коль, ощутив его тёплое дыхание на своём лице. — Уже пора?       — Нет, — покачал головой Роланд, ласково поглаживая её по волосам. — Подумал вдруг, что ты, возможно, захочешь составить мне компанию и встретить рассвет на нашей крыше. Пока она ещё наша.       — Хочу, — прошептала Коль. — Очень хочу.       — Тогда поднимайся.       Он поцеловал её, на мгновение прижался щекой к округлившемуся животу и убежал, оставив её наедине с лёгким весёлым смехом, невольно сорвавшимся с её губ. Но смех скоро затих, а на смену ему пришла светлая грусть, разраставшаяся в её сердце так же стремительно и неумолимо, как и розовый рассветный цветок в синем холодном небе. Холодном, как ветер, дувший им прямо в лицо. Коль отчаянно пыталась от него спастись, кутаясь в широкий плотный свитер мужа и грея пальцы о кружку с горячим кофе, пока яркий оранжевый диск не выкатился на посветлевшую небесную простынь и не распахнул свои бесплотные объятья навстречу новому дню.       — Рассвет, — заметила Коль.       — Да, — умиротворённо улыбнулся Роланд и подал ей руку. — Пойдём?       Основная часть их имущества уже ехала в Нью-Йорк, а у них осталось лишь белье, на котором они спали, немного одежды, немного посуды и старая добрая кофеварка, которую им с трудом удалось втиснуть на заднее сиденье рядом с Фалко.       — Вот и всё, — резюмировала Коль, когда пёс с удобством устроился на дне своей клетки. — Даже не верится, что всё.       — Не верится, но это так, — кивнул Роланд и вдруг рассмеялся. — Или не всё?       Он заметил знакомую машину, летящую к ним по пустой дороге. Сверкающий коричневый додж остановился прямо возле них, и из него вышла Клэр, несобранная и заспанная, а следом, к величайшему изумлению Коль, показалась Мадлен.       — Не опоздали, — обрадовалась Клэр. — Ты ведь не думала, что мы тебя не проводим?       — Думала, — рассеянно ответила Коль, приблизившись к подругам. — Я надеялась, что мы обойдёмся без драмы. Это же не навсегда.       — Да, мы с тобой точно найдём способ столкнуться где-нибудь между Нью-Йорком и Эл-Эй, — согласилась Клэр. — Но это не значит, что мне не грустно.       Клэр понимала, что они уже не будут так близки, как прежде. В глубине души они обе это понимали.       — А я? — вклинилась Мадлен. — Я ещё увижу тебя?       — Конечно, увидишь, — заверила Коль и осторожно её обняла. — Мы навсегда останемся подругами, Мадлен. Навсегда. Я буду скучать. Поцелуй за меня Пэм.       — Обязательно поцелую. Может быть, однажды она познакомиться с твоей девочкой, — не без надежды дополнила Мадлен, которой прощание далось тяжелее, чем можно было представить. — Не забывай меня, Мэн.       — Это невозможно, — улыбнулась Коль и повернулась к Клэр: — Я даже не знаю, что сказать.       — Ничего не говори, — улыбнулась Клэр и заключила её в объятья. — До встречи, Колетт Голд.       — До встречи, Клэр Диксон, — ответила Коль. — Спасибо тебе за всё.       Она обняла их обеих по второму кругу, а после того, как они попрощались с Роландом, и по третьему, и потом, когда они выехали на дорогу, всё смотрела, как подруги машут ей вслед и, становясь всё мельче и мельче, исчезают из виду. Какая-то частичка её самой стояла там, вместе с ними, спрятав руки в карманы потёртых оранжевых джинсов, а потому она раз за разом оглядывалась назад, пока портрет звёздного города не растворился в дорожной пыли.