Four by four

      Роланд поселился на юге Лос-Анджелеса, на втором этаже старенькой трёхэтажки, которую строили под мотель, но в итоге распродали по частям. Вход в его квартиру находился со стороны улицы, самая крайняя дверь возле самой крайней лестницы: стоило только взбежать по высоким узким ступенькам, и вы на месте. Внутри — маленькая гостиная, объединённая с кухней, небольшая ванная и тёмная спаленка с одним узким окном, в которой едва помещались кресло и кровать. Стены были тонкие, как из картона, из-за чего им приходилось вести себя как можно тише, дабы не нарваться на гнев излишне чутких соседей. Со временем им пришлось многое изменить, сделать это жилье более пригодным для жизни и более своим, но Коль привыкла считать его своим с той самой минуты, как впервые переступила его порог.       — Мне нравится, — сообщила она Роланду, осторожно присев на ветхий скрипучий диван. — Тесновато, но это не главное.       — Наверное, не главное, — неуверенно улыбнулся Роланд, пригладив непослушные волосы. — Тебе правда нравится?       — Конечно, — кивнула Коль. — Я думаю, нам будет здесь удобно. И сейчас, и потом, когда мы будем жить вместе.       — Ну, это случится не скоро, — возразил он. — К тому времени я подыщу место получше.       Коль подумала, что они съедутся скорее, чем он планировал, но промолчала. Ей не хотелось портить чудесные выходные, первые из множества выходных, которые она провела у него.       В те годы они прожили так много счастливых дней. Дней, наполненных радостью встреч, вольной свежестью ночи и жаром любовных объятий. Это были дни киномарафонов, романтичных поздних завтраков и долгих прогулок по улицам и паркам. Коль с нежностью вспоминала даже рутину — походы в прачечную, мытье машины и продолжительные шатания по фермерским рынкам. Но вот о чем она не хотела вспоминать, так это о грустных возвращения в общежитие, не обходившихся без метких комментариев её подруг. В основном они были безобидными и в целом доброжелательными, но иногда бывали и гнусными. Если Клэр и Харпер поддерживали её и нередко говорили, что было бы неплохо выбраться куда-нибудь всей компашкой, то Мадлен не упускала возможности её уколоть.       Помнится, в один из воскресных вечеров, когда Коль вернулась в общежитие после очередных выходных, Клэр снова стала донимать ее вопросами о загадчном Роланде Гуде.       — Когда же ты нас познакомишь? Ты проводишь с ним так много времени, а мы о нем так ничего и не знаем, — упрекала её подруга. — Если что, под «мы» я имела в виду только себя.        — И правильно, — вклинилась Мадлен, которая в тот вечер, как ни странно, сидела дома, склонившись над учебником по макроэкономике. — Мне даже знакомиться с ним не нужно, чтобы сказать, что он из себя представляет.       — Неужели? — язвительно протянула Клэр.       — Разумеется, — невозмутимо продолжила Мадлен. — Работяга. Милая мордашка, высокий, мускулистый, но умом не блещет и за душой ни гроша. А ещё у неё замирает сердце, когда он стягивает с себя майку.       — Он умный! — вспыхнула Коль. — Не суди о том, чего не знаешь!       — Но с остальным я угадала, не правда ли? — улыбнулась Мадлен. — Здесь нет ничего плохого. Идеальный парень для первых отношений. К окончанию университета ты будешь уже с другим.       Стоит ли говорить, насколько её обижали такие заявления? Она никогда не представляла себя ни с кем другим и не хотела, чтобы нечто подобное говорили о её Роланде. Но она понимала, что они не знали его так, как она. Они не знали, каким замечательным и каким умным он был, и как легко он учился новому. При желании Роланд мог преуспеть в любом выбранном им деле и легко сколотил бы приличное состояние, пользуясь поддержкой неравнодушных людей, вроде его бывшего начальника и протектора, Филиппа Розенблума или той же Реджины Брайант. Но, увы, он всегда отказывался от помощи и всего добивался сам и Коль уважала и любила его за это. И потому подобные домыслы и слова, пусть и невинные, и озвученные кем-то вроде Мадлен, расстраивали её и откровенно злили. И в следующую субботу, когда они с Роландом лежали в постели, одаривая друг друга нежными ласками, она почему- вспомнила слова Мадлен про чертову майку и зачем-то произнесла их вслух.       — В смысле? — удивился Роланд. — Это ты к чему?       — Ни к чему, — буркнула она, досадливо дёрнула плечом и постаралась коротко изложить суть своего недовольства.       Роланд рассмеялся, да так громко, что миссис Лопес, их чуткая пожилая соседка, что есть силы заколотила в стену.       — Простите, миссис Лопес! — крикнула Коль и тоже засмеялась.       Соседка перестала стучать, выругалась и прошаркала в глубь квартиры, громко жалуясь на их оглушительный хохот.       — Иногда мне кажется… Она специально прислушивается… чтобы жаловаться… на нас, — задыхаясь от смеха, выдавила Коль.       — Так и есть, — чуть ли не пролаял Роланд, после чего они оба успокоились и вернулись к первоначальной теме.       — Не понимаю, почему ты рассмеялся над моими словами, — сказала Коль. — Я лишь поделился с тобой глупостями, которые слышу каждый день.       — И которые почему-то тебя беспокоят. Хотя ты сама говорила, что слушать Мадлен — себе дороже, — спокойно сказал ей Роланд и отвел глаза в сторону. — Возможно ты с ней согласна? Возможно ты немного стыдишься меня?       — Ты сейчас сморозил большую глупость, чем я, Роланд Гуд! — рассердилась Коль, и, смягчившись, убеждённо сказала: — Как я могу тебя стыдится? Я люблю тебя и готова кричать об этом на каждом углу.       Роланд прижал палец к её губам, заглянул в глаза и поцеловал, ласково прикасаясь твёрдой сухой ладонью к щеке. Его руки соответствовали словам Мадлен о работягах. Они были красноватые и горячие, кожа давно загрубела от тяжкого физического труда и постоянных упражнений в стрельбе, но Коль любила их, любила его целиком, от пальцев ног и до суровых морщинок на широком лбу.       — Не нужно кричать, — улыбнулся Роланд, оторвавшись от её губ. —  Я верю, что ты меня любишь, и не всерьёз сказал это про стыд. Но стоит признать, что в это есть доля правды.       — Нет.       — Да, — возразил он. — Да, Коль. Я действительно мало что могу тебе предложить, кроме пары дней в неделю в доме с картонными стенами. Но я постараюсь дать тебе всё, что ты захочешь.       — Мне достаточно двух дней в неделю в доме с картонными стенами, — соврала Коль, мечтая о том, чтобы упрямый возлюбленный предложил ей перебраться к нему насовсем. — И я не стыжусь тебя. Я немного стыжусь некоторых друзей. К тому же с Харпер ты уже знаком, Клэр я как-нибудь тебе представлю. Но вот Мадлен… Иногда мне кажется, что она способна говорить одни только гадости.       — Коль, я большой мальчик, — вздохнул Роланд. — И меня не нужно защищать от избалованной девочки, которой, в общем, нечем меня задеть. Я совсем не против знакомства с теми, кто живёт с тобой под одной крышей, так что если тебе захочется пойти со мной куда-нибудь, где мы можем их встретить, то ты смело можешь сделать это. Хорошо?       — Хорошо — согласилась она и легко поцеловала его в уголок губ. — Я буду держать тебя в курсе.       Возможность показать Роланду, почему она оттягивала его знакомство с Мадлен, представилась Коль буквально через две недели. Их обоих пригласили на вечеринку в стиле Дикого Запада, устроенную в одном небезызвестном загородном клубе. В огромном зале, украшенном списанными голливудскими декорациями музыканты, загримированные под классических хиллибилли, играли на скрипках, а дамы, в пышных платьях с внушительным вырезом, разносили деревянные кружки с пивом и развлекали пением и танцами наряженных в ковбоев гостей. Вот таким необычным образом Мадлен отмечала день рождения своей любимой кобылы Бусинки, и сама виновница торжества тоже была на празднике, стояла в стойле прямо посреди главного зала.       — Не Инцитат, но тоже впечатляет, — кашлянул Роланд, разглядывая кобылу. — Я вижу, ты ни капли не преувеличила.       — Теперь веришь, что я стыжусь не тебя? — усмехнулась Коль, взяла его под руку и потащила вглубь клуба. — Давай поищем Клэр и Мадлен.       Их поиски привели их к барной стойки, где их едва не сшиб с ног гипертрофированный качок в чёрном костюме, такой массивный, что даже высокий широкоплечий Роланд терялся на его фоне.       — Аккуратнее, приятель! — добродушно сказал ему Роланд. — Разольёшь пиво!       Качок недобро улыбнулся, вылил пиво прямо на пол и гогоча отошёл к своим друзьям, играющим в кости в дальнем углу. И это был лишь один из множества попавшихся им грубиянов, королевой которых, разумеется, стала Мадлен.       Когда они её нашли, она была уже в стельку пьяной, несла откровенную чушь и пыталась флиртовать с Роландом, а позже, когда он отшил её, вытащила на обозрение все неприглядные грани своей натуры и обрушила на него целый арсенал презрительных колкостей и обидных шуток. Двадцатидвухлетний парень, не имевший денег, образования и приличной работы, был для Мадлен хуже грязи, о чём она непременно хотела ему сообщить.Он же сделал для неё исключение и продолжил неприятный разговор. Коль было неловко смотреть на его уступки, и она не знала, как доказать ему, что ей это не нужно. Он вбил себе в голову, что ее волнует мнение этих людей, и на один он из гордого упрямца превратился в весёлого дурачка, который натужно смеялся над анекдотами про мексиканцев и пытался обсуждать серьёзные темы с людьми, не имеющими никакого представления о мире за порогом особняка их родителей. Коль жутко хотелось уйти, увести его отсюда, уехать домой и по дороге в город объяснить ему, что ради неё не нужно притворяться тем, кем он не является и что именно эти старания их и разделяют. Но, к сожалению или к счастью, Роланд опомнился сам. Жаль, что ситуация, которая его разбудила, была такой отвратительной и гадкой.       Качок в черном костюме, демонстративно выливший пиво на пол, внезапно потерял интерес к своим друзьям и в самой наглой манере прицепился к Роланду.       — Не облейся, ковбой! — воскликнул качок, сильно хлопнув Роланда по спине. — Тебе весело?       — Я не ковбой, — отозвался Роланд. — И нет: мне не весело.       — Почему? Мы тебе не нравимся?       — Послушай…       — Сет, — представился качок.       — Послушай, Сет, — терпеливо сказал Роланд. — Ничего личного, но я не хочу выяснять с тобой отношения. Так что ты просто можешь вернуться к своим друзьям и не разговаривать со мной.       — Не могу, пока ты не ответишь на мои вопросы.       — Ладно. Что ты хочешь знать?       — Эта штука…       — Револьвер.       — Да, револьвер, — глупо засмеялся Сет, указывая на пневматический револьвер, который лежал у Роланд в кобуре. — Ты умеешь стрелять из револьвера?       — Это игрушка.       — А из настоящего? Умеешь?       — Да, — честно ответил Роланд. — Умею.       — Докажи, — потребовал Сет и наставил на Роланда настоящий револьвер, опасно дотрагиваясь пальцем до спускового крючка.       У Коль замерло сердце, но Роланд и глазом не моргнул. Он отвернулся от Сета, отхлебнул пива и своей кружки и спокойно произнес:       — Ты притащил сюда оружие? Впечатляет. А теперь убери его, пока не поранился и пока никто не пострадал.       — Не уберу,  — не унимался Сет. — Сперва ты должен показать, как хорошо ты стреляешь.       — Я не буду стрелять, — отрезал Роланд.       — Будешь, — заверил Сет и протянул револьвер ему. — Конечно, не здесь. На улице. И тогда никто не пострадает.       Коль напряжённо ждала ответа, надеясь, что Роланд не уступит Сету, но они оба вышли во двор, окруженные целой толпой возбужденных зевак. Коль растерянно плыла в этой толпе и, краем глаза, увидела в ней и Мадлен, которая казалось такой же растерянной, как и она сама. Коль еще этого не знала, но за пару дней до вечеринки Сет и Мадлен начали встречаться, и, как выяснилось позже, именно Мадлен подговорила нового бойфренда поддеть Роланда, не думая, что тот может устроить подобный цирк. Позже Коль несколько месяцев не разговаривала с ней, да и сейчас, спустя четырнадцать лет, была совсем не прочь напомнить подружке о том, как её психованный друг притащил на вечеринку оружие и попытался заставить Роланда пустить его в ход.       Сет вывел их во двор, к небольшому фонтану позади клуба, и выставил на гранитном бортике три бутылки дешевого скотча.       — Сбей их, — потребовал он, вкладывая револьвер в руку Роланда. — Докажи, что ты настоящий стрелок.       Роланд был настоящим стрелком и, при желании, мог сбить все три мишени менее чем за минуту. Но в то же время он был крайне принципиальным человеком, а потому когда он сказал Сету, что не станет стрелять, это означало, что он действительно ни под каким предлогом не нарушит своего слова. Кивнув своему противнику и заставив его отойти подальше, Роланд молниеносно разрядил револьвер, подался вперёд и с размаху швырнул его в бутылки. Одна из бутылок разбилась, а две других с громким всплеском свалились в воду.       — Нет! — яростно выкрикнул Сет. — Ты должен был выстрелить в бутылки!       — Ты попросил меня их сбить, и я их сбил, — невозмутимо возразил Роланд и отдал ему пули. — А ещё я говорил тебе, что не буду стрелять. Ты плохо меня слушал.       Сет залился краской, подскочил к Роланду и… ничего не сделал. Он проиграл, и молчание зрителей красноречиво подчеркивало этот неоспоримый факт. И Коль, воспользовавшись паузой, схватила Роланда за руку и вывела его из толпы.       Они отправились в сторону живописного парка, растянувшегося вдоль улицы, на которой Коль припаркована свою машину. Роланд напряженно молчал, и она тоже не находила слов. Она не знала, что ему сказать и в итоге просто попросила его идти помедленней, и он, как-то тихо, чуть ли не робко сказал:  — Знаешь, я навряд ли впишусь в компанию твоих новых друзей, Коль.       — Они не мои друзья, — улыбнулась Коль и ласково поцеловала его руку, — и никогда ими не станут. Хотя, вынужденно признаться, мне было смешно наблюдать, как ты из кожи вон лезешь, пытаясь им угодить.       — Прости, — повинился он. — Я вёл себя, как придурок.       — Вернее и не скажешь, — согласилась она. — Но тебе не за что извиняться. Я сама поставила тебя в эту ситуацию, так что это мне нужно просить прощения.       — Я вынудил тебя.       — А может, мы перестанем извиняться друг перед другом?       — Согласен.       Они взялись за руки и побрели дальше. До парка было уже рукой подать, и им на мгновение стало жаль, что дорога подходила к концу. На землю опустилась сказочная тёплая ночь, созданная для долгих прогулок, тихих бесед и уютных объятий, под сенью южных деревьев, в бледном мерцании уличных фонарей и рекламных вывесок.       — Знаешь, а я не жалею, что мы сюда приехали, — вдруг сказал Роланд. — И о вечеринке тоже.       — Да, это безумие заслуживало внимания. Мне жаль, что ты не познакомился с Клэр.        — И мне, но у нас ещё будет возможность это исправить.       — Она тебе понравится. Она другая. Весёлая. И… — размышляла Коль, как вдруг увидела свою подругу у парковой ограды, в компании долговязого афроамериканца. — Клэр?!       — О, привет, ребят! — обрадовалась Клэр и представила своего друга: — Вы знакомы с Солом?       — Привет, Сол, — хором поздоровались они, на что парень ответил театральным поклоном и обаятельной белозубой улыбкой.       — Сегодня Сол разговаривает исключительно цитатами великих американских писателей, — восторженно сообщила Клэр. — Скажи что-нибудь, Сол!       — «Одиночество, физическое и душевное, порождает тоску, а тоска усиливает одиночество», — выразительно продекламировал Сол. — Френсис Скотт Фицджеральд.       — Ну уж нет! — упрекнула его девушка. — Такая тёплая приятная ночь создана для любви, а не для одиночества.       — «Зачем нужна любовь, если есть бифштекс?» — усмехнулся парнишка. — Сомерсет Моэм.       — Я больше никогда не буду с тобой разговаривать, — объявила она и скрестила руки на груди.       — «В этом мире столько любви, что хватит на всех, — Сол обнял её за плечи, — надо только уметь искать». Курт Воннегут.       — Ладно. Я буду с тобой разговаривать, — оттаяла Клэр. — Но после слов про бифштекс мне захотелось есть. Как вы на это смотрите? Успели что-нибудь перехватить на дне рождения лошадки?       — Немного вяленой конины, — подмигнула ей Коль. — Это Роланд, кстати…       — Да, я так и подумала, — закивала подруга и вежливо обратилась уже к самому Роланду. — Ну, так как вы? Присоединитесь к нам?       — Почему бы и нет, ч,— неуверенно сказал Роланд, переглянулся с Коль и, заручившись её согласием, подтвердил: — Пусть эта ночь и создана для любви, но мы согласны с мистером Моэмом.       Они вернулись в Лос-Анджелес и забурились в круглосуточный ресторан полковника Сандерса. Сол всё также говорил цитатами и читал смешные стишки про куриц, уступая настойчивым просьбам Клэр, а Роланд и Коль смотрели на них и устало улыбались, переплетая под столом пальцы рук и крепко прижимаясь друг к другу. И вспоминая ту ночь, она признавала, что в тот момент и подумать не могла, как скоро они начнут сомневаться в своей любви и правильности своих отношений.

***

      Причины их разногласий появились задолго до череды бесконечных споров и ссор, в то время, когда Роланд только-только приехал в Лос-Анджелес и устроился на работу в оружейный магазин. Зарплата была вполне приличной и покрывала его насущные расходы, но он знал, что не сможет заниматься этим всю свою жизнь. Он решил получить образование, и в начале весны начал подыскивать себе подходящий колледж, и Коль, воодушевленная его затеей, изо всех сил старалась ему в этом помочь.       Она посвятила немало времени поиску подходящих программ, достала для него учебники и методички и взяла на себя смелость составить личный список лучших университетов, надеясь, что он выберет один из них. Она мечтала что он выберет её университет или какой-нибудь приличный колледж совсем неподалеку, чтобы они могли учится вместе, но когда он увидел её список, от только рассмеялся и сказал:       — Я ценю твое рвение, Коль, но мне не потянуть ни один из этих колледжей. У меня просто нет таких денег.       — Деньги не проблема, — уверенно заявила Коль.       Она никогда по-настоящему не знала цену деньгам, и для неё было немыслимо, что им всерьез приходится обсуждать подобные вопросы. Она предложила ему взять заем или попросить о помощи знакомых, а когда он отказался, предложила ему самый простой и одновременно самый непривлекательный вариант       — Ты мог бы взять их у меня, — сказала Коль. — Моих денег хватит на нас обоих.       — Нет, это деньги твоего отца, — отрезал Роланд. — И ему не понравится, если ты будешь тратить их на кого-то, кроме себя самой.       — Возможно, но все же это мои деньги. Я могу ими распоряжаться, как мне хочется, — не согласилась Коль. — и я не вижу ничего дурного в том, чтобы облегчить тебе жизнь и дать тебе старт, который родители дали мне. Ты должен согласится ради меня, ради себя и ради нашего возможного будущего. Ты меня понимаешь?       — Понимаю. Однако я не смогу себя уважать, если воспользуюсь таким стартом, — напряжённо произнёс Роланд, сделал паузу и со вздохом добавил: — Коль, ты тоже должна кое-что понять: я никогда не позволю тебе решать мои проблемы.       — И почему в таком случае я должна позволять тебе решать мои?!       Ссоры не было. Пока не было. Однако они вели себя так, словно действительно поругались, разошлись по разным углам, отдалились друг от друга на целый вечер, а, заговорив, начинали свою речь с короткого слова «прости». Ничего подобного между ними еще не случалось, и они постарались об этом забыть.       Роланд сдал экзамены и поступил в бюджетный городской колледж, Коль успешно закончила первый курс, и они окунулись в волшебное калифорнийское лето. Они облазили весь Лос-Анджелес, сходили в поход в один из заповедных лесов и вдоволь насладились общением с своими друзьями. К сожалению потом отпуск Роланда подошел к концу, и он вернулся в оружейный магазин. А Коль, чуть ли не к большому сожалению, уехала на остаток каникул в Мэн, что и положило начало большинства их конфликтов и проблем.        Пользуясь её отсутствием, Роланд устроился ещё на две работы, и к началу учебного года не уволился с обеих. Это обстоятельство составило для него поистине чудовищный график, в котором не нашлось места Коль. Он выделил для нее всего один день, да и в тот валился без сил. Да и откуда им было взяться, если всю неделю до этого он сидел на занятиях, потом отрабатывал вечерние смены в магазине, а ночью шел на одну из своих подработок. Так, по понедельникам, средам и пятницам он был ночным сторожем в публичной библиотеке, по вторникам, четвергам и воскресеньям — вышибалой в ночном клубе, а по субботам он чинил старые машины и мотоциклы на автостанции своего приятеля Спайка и приходил домой в двенадцатом часу, пропахший потом, пылью и машинным маслом. В перерывах он умудрялся выполнять домашнее задание, чем-то питаться, принимать душ и спать. На последнее у него часто оставалось не более двух часов, и потому давно перестал напоминать ей холеного бурого медведя, и стал похож на впавшую в депрессию панду с остекленевшими крапчато-карими бусинами вместо глаз.       Разумеется, она не раз пыталась ему объяснить, что такими темпами он скоро загонит себя в могилу, но он пропускал её слова мимо ушей и из раза в раз убеждал её, что это временно, не уточняя насколько это «временно» может затянуться. Тем не менее она по-прежнему приезжала к нему на все выходные, и в его отсутствие отчаянно пыталась себя чем-то занять. Она снова начала играть на гитаре, писала стихи, шила игрушки из лоскутков, смотрела старые телешоу в компании миссис Лопес и гуляла с её старым персиковым пуделем по кличке Мистер Пип. У неё появилась уйма времени на работу в студенческой газете, и за октябрь она написала три удачных статьи по экологии штата Калифорнии, которые редактор допустил к публикации с минимальными правками. После этих статей он доверял раздел экологии только ей и ещё одной девочке, определив этим будущее направление их работы. Кроме того, Коль стала больше времени проводить с Харпер, ходить на вечеринки Мадлен и на поэтические чтения, на которых постоянно выступали Клэр и Сол. На одном из чтений Коль показала Солу песни, которые сочинила на днях, и он уговорил её исполнить их их на сцене, вручив ей свою акустическую гитару. Она хорошо запомнила этот момент, потому что именно тогда, перебирая жёсткие струны, подбирая аккорды в тон плавному и грустному стиху, она осознала всю силу своей тоски по этому чёртовому идиоту Роланду Гуду и своего желания во что бы ты не стало его вернуть.       Первая серьезная размолвка произошла между ними накануне рождественских каникул. Они сидели у него в квартире, готовились к тестам по истории. Коль листала учебники и злилась на Роланда, из-за того, что он отказался ехать на праздники в Мэн. Каким-то образом они это замяли, но весной, за неделю до очередных каникул он сказал ей, что опять собирается остаться в Эл-Эй ради срочной работы на автостанции, и она просто взорвалась. Она припомнила ему не только зимние каникулы, но все его подработки, а также его упорное нежелание снимать одну квартиру на двоих, и все это вкупе вылилось в многодневный скандал, продолжавшийся вплоть до дня её вылета в Бангор. В тот последний день они ругались так, как не ругались никогда, наговорили друг другу гадостей. У Коль возникло щемящее, опустошающее чувство, что они достигли своей точки невозврата, и в этом их мнения сошлись. Ничем иным нельзя было объяснить поведение Роланда в аэропорту. Он позволил ей улететь без единого слов, лишь пообещал встретить её, когда она вернется обратно. В расстроенных чувствах Коль села на самолёт, и тот взмыл в небо, унося её из солнечной Калифорнии в холодный, дождливый Мэн.       Это были самые отвратительные весенние каникулы в её жизни. На улице стоял промозглый холод, небо оставалась ясным не более пары часов, а все, кого ей не терпелось увидеть, оказались страшно занятыми именно на эти несколько дней. Мама пропадала на бесконечных заседаниях городского совета, отец занимался продажей недвижимости, пренадлежавшей их семье больше двадцати лет. Адам готовился к соревнованиям по плаванию, Альберта на этот короткий каникулярный период поставили во главе юношеского шахматного клуба, Крис изучал окрестности в компании школьных друзей, а Ив осталась в Чикаго со своим новым парнем. Единственной, с кем ей удалось встретится, была Робин, но и с той они умудрились рассориться в пух и прах.       Коль не сразу поняла, как это вышло. Она и Робин просто бродили по родному городу и высмеивали уродливые явления весеннего фестиваля: одиозные цветы на витринах местных магазинов, гигантская инсталляция в форме корзины посреди главной площади и новые, совершенно удивительные в своем идиотизме украшения центрального парка. Но все это не шло ни в какое сравнение с процессом подготовки к воскресным мероприятиям. Они смеялись до слез, наблюдая за тем, как в парке, неподалеку от зоны для пикников, три карлика безуспешно пытались врыть в землю толстенное громоздкое бревно.       — В Лос-Анджелесе такого не увидишь, — сказала Коль, вытирая в самом деле выступившие слезы. — Да и где увидишь?       — Нигде, — пискляво хихикала Робин. — Жаль, что с нами нет Роланда. Он мог бы придержать для них бревно.       — Бревно, — повторила Коль и зашлась в очередном приступе смеха, но затем с трудом выдохнула и пообещала подруге: — Не беспокойся. Я обязательно ему расскажу.       — Да уж, расскажи. Может тогда он наконец вырвет свою задницу из Калифорнии и соизволит навестить родные места, — сказала Робин о брате, но её огромные зеленые глаза смотрели только на Коль, и смотрели с невыносимым упреком. — Как ты думаешь, почему он не приехал? Неужели опять занят?       — Ты знаешь, что да. Роланд всегда чем-то занят, — вздохнула Коль. — Поверь, если бы я могла на него повлиять, то повлияла бы. Но я не могу.       — Можешь, — со скрытой яростью заявила подруга. — Ты делала это раньше, значит сможешь сделать снова.       — Ты что же? Винишь в этом? — разозлилась Коль. — Считаешь, меня устраивает, что он вкалывает на четырёх работах?!       — Конечно, ради тебя! — прошипела Робин. — Ради тебя и мира, которому не принадлежит, но который зачем-то очень нужен!       — То есть ты до сих пор винишь меня за то, что я уехала? — возмущенно ахнула Коль. — И за то, что он поехал за мной?!       — Если бы ты думала о ком-то, кроме себя, то ты бы не уехала так далеко! — выплюнула Робин, в бешенстве вскочив на обе ноги. — Но ты уехала! И самое ужасное, что ты никогда не вернёшься! А Роланд, хочешь ты этого или нет, сломает себя ради жизни, к которой ты так стремишься! Если бы ты любила его…       — Он взрослый человек и сам принимает решения! — отрезала Коль. — И не тебе меня судить!       Её охватило ощущение дежа вю. Они уже вели этот спор раньше, но теперь Робин было не наплевать только на брата. Коль олицетворяла для неё причину всех его неприятностей теперь не вызывала у неё ничего, кроме глубочайшего презрения. Самое ужасное, что где-то в глубине души, Коль разделяла её чувства: ничем иным нельзя было объяснить её необъятную злость на подругу, ровно как и молчание, длинною в год.       Это отравило остаток её каникул, и ничуть не легче Коль было даже в последние дни, когда её семья наконец собралась дома и окружила её вниманием и теплом. В начале Коль еще держалась и охотно участвовала в общих занятиях и спорах, в которые её братья умудрялись превращать каждый разговор, но за ужином, в самый последний день, она уже без всякого энтузиазма ковыряла мамин фирменный бёф-бургиньон и слабо улыбалась, когда кто-то из присутствующих обращался к ней или просто произносил её имя.       — Прости, что нам не удалось пообщаться, — с сожалением сказала мама, когда после ужина они остались вдвоем на просторной кухне, все еще пропитанной запахами мяса, трав и вина.       После ужина Белль попросила её убрать посуду, пока она вынимает из духовки выкладывает на блюдо домашние шоколадные кексы.       — Жаль, что ты приехала всего на несколько дней.       — Не беспокойся, — ободрила её Коль. — Я приеду на все летние каникулы, и ты ещё от меня устанешь.       — Не устану. Я скучаю по тебе, милая, — Белль улыбнулась и ласково ущипнула её за щечку. — Больше, чем ты по нам. Твои мысли далеко отсюда.       — И далеко, и близко, — вздохнула Коль. — Все в порядке, мам.       Но мама, предсказуемо не поверила. Она недоверчиво сузила спокойные синие глаза и наклонила голову набок, и Коль неохотно рассказала ей про ссору с подругой. Однако она умолчала об истинных причине конфликта, а именно о злополучных проработках Роланда и о том безумном расписании, по которому он пытался жить. Родителей не касались его проблемы, а в итоге Роланд так всё перевернул, что это не касалось и её. Но, считая себя причастной и даже виноватой, Коль согласилась с выводами Робин и сказала:       — Робин считает меня эгоисткой, мам, и мне кажется, что в этом она права.       — Колетт Эвелин Голд! Никогда не смей считать себя эгоисткой только потому, что кто-то не одобряет твои решения, — ответила Белль. — И запомни раз и навсегда: никто на всем белом свете не знает, что для тебя лучше, кроме тебя самой.       — Я запомню, — пообещала Коль и подарила ей первую искреннюю улыбку за весь прошедший вечер. — Отнести чай в гостиную?       — О, я справлюсь, дорогая, — отмахнулась мама и, добродушно ворча, кивнула в сторону лестницы: — Лучше поднимись к отцу и позови его пить чай, пока он не заморозил себя насмерть.       После ужина отец поднялся на второй этаж, сославшись на несколько срочных звонков бывшим партнерам по бизнесу. Возвращение Голдов в Нью-Йорк ещё даже не обсуждалось, но, предвидя подобную возможность, он заранее подготавливал почву, налаживал связи и восстанавливал утраченную власть. Работа так сильно его увлекла, что он едва ли обращал внимание на холод, пронизывающий просторный домашний кабинет, и потому не сделал ничего, чтобы это исправить.       — Пап? — окликнула Коль, заглядывая внутрь кабинета. — Ты ещё занят?       — Нет. Уже нет, — улыбнулся Руперт Голд и устало откинулся на спинку кресла. — Проходи, садись.       Ей следовало сразу сказать ему, что здесь слишком холодно для бесед и что их с нетерпением ждут внизу, но она, как обычно, поддалась его обаянию и села напротив. В голове невольно ожили воспоминания, как в свои детские годы она приходила сюда и также сидела напротив, рассказывая ему обо всем, что лежало у нее на душе. Здесь, в этих стенах она впервые призналась отцу в своей любви к Роланду Гуду, светясь от необъятного, безграничного счастья. Как же иронично было то, что теперь мысли о любви не вызывали у нее ничего, кроме необъятной и безграничной тоски.       — Устала? — ласково спросил папа. — Или тебе грустно?       — Скорее второе.       — Из-за отъезда?       — Из-за отъезда, — со вздохом подтвердила Коль и мрачно добавила: — Или из-за возвращения.       — У тебе всё хорошо? — Голд нахмурил густые брови и нервно пошевелил губами. — Ты ведь скажешь мне, если у тебя будут проблемы?       — Конечно, скажу, — заверила она. — И у меня всё хорошо. Вообще-то даже очень. Я же рассказывала.       — Рассказывала, — согласился он. — А как у вас с Роландом? Извини, что спрашиваю, но мы думали, он приедет с тобой. Мы хотели предложить ему остановиться у нас.       — Он не смог приехать, но у нас всё хорошо. Разумеется, у нас бывают разногласия…       — Разногласия?       — Не выпытывай ответ, — буркнула Коль и пояснила: — Мы разошлись во мнениях относительно нашего будущего. Он старается ради мечты, которой у меня нет.       — Поговори с ним. Только открыто, — спокойно посоветовал Голд. — Мужчины плохо понимают намёки. И доходит до нас тоже довольно долго.       — Я говорила. Перед рождественскими праздниками я предложила ему жить вместе, на что он не согласился. Сказал, что для этого ещё рано. Но мы встречаемся больше трех лет, и мне уже давно не семнадцать.       — Сейчас ты ненамного старше семнадцати, — в этом вопросе отец всегда вставал на сторону Роланда. — И ты всё ещё молода, чтобы жить с мужчиной.       — Чушь! Я уже практически с ним живу. Ты бы понял это, если бы увидел его квартиру, — не согласилась Коль. — К тому же присутствие Роланда не отвлекает меня от дел, а даже наоборот. Мне спокойнее, когда он рядом. Рядом с ним я чувствую себя… в безопасности.       — Я понимаю.       — Вот бы и он понимал.       — Он поймёт, — сказал папа, улыбаясь ей участливой, доброй улыбкой — Просто дай ему немного времени, и время расставит все по своим местам.       — Надеюсь, ты прав.       — Я прав, — рассмеялся он и поднялся из-за стола. — А теперь пойдем-ка в гостиную, пока я тебя совсем не заморозил.       Коль разделила его смех и почувствовала, как его теплая рука обнимает её плечи, и мгновение ока его продуваемый кабинет перестал казаться таким холодным.       На следующее утро папа отвез её в аэропорт Бангора и оставался с ней до её вылета. Ночью выпал снег, объявили штормовое предупреждение, и Коль боялась, что рейс отменят, но, к счастью, самолёт вылетел в Эл-Эй по расписанию, и через несколько часов она очутилась в объятиях Роланда. Бодрого Роланда. Весёлого Роланда. Роланда без жутких чёрных кругов под глазами и без…       — Ты сбрил усы! — ахнула Коль. — Зачем ты сбрил усы?! Свои красивые, густые, пушистые, мягкие усы!       — Не расстраивайся так! Я отращу их снова!       — Да, пожалуйста!       — С возвращением, — Роланд нежно прижал её к себе и поцеловал. — Я скучал.       — И я скучала, — поддержала Коль. — Как же приятно вернуться!       Развязав с Роландом шутливую борьбу за право нести чемодан и благородно уступив ему это право, она вышла из здания аэропорта под лучи белёсого солнца, в свете которого всё вокруг сверкало белизной, будто в Калифорнии тоже выпал снег.       — Возьми, — Роланд протянул ей солнечные очки. — Ты забыла их дома.       Милая невинная оговорка навела на мысль, что в эти выходные им определённо стоит вернуться к обсуждению их планов на ближайшее будущее.       Они поехали к нему и соблюли все традиции обычного пятничного вечера: оформили доставку из мексиканского ресторана и заказали больше чем могли съесть, смотрели плохие комедии, сопровождая их циничными комментариями, саркастично хлопая особенно неудачным шуткам, и, конечно, поделились друг с другом последними новостями. Коль во всех подробностях описала Роланду весенний фестиваль, умолчав об отвратительной ссоре с Робин, а потом мельком упомянула о короткой беседе с отцом и вскоре вынудила его обсуждать вопросы, на которые он не хотел отвечать.       — Роланд, тебе ведь нравится, что я здесь? Не так ли?       — Конечно, нравится, — вздохнул Роланд. — Но я не понимаю, почему ты так к этому стремишься. Я же не гоню тебя отсюда. Ты можешь приходить сюда, когда захочешь, и оставаться здесь, сколько хочешь. Я выделил место для твоих вещей, и все мои соседи считают, что ты живёшь со мной.       — Да, но я не живу с тобой, — веско сказала Коль. — Я только провожу здесь выходные и готовлюсь к экзаменам. Да, я могу приходить в любое время, но это не то же самое. Я хотела бы, чтобы мы называли домом одно и то же место, и совершенно не понимаю, почему ты хочешь, чтобы мне было куда уйти. Может, ты не веришь, что я хочу остаться?       — Коль, не начинай, — вздохнул Роланд и поднял вверх указательный палец, не позволяя ей выплеснуть очередную волну негодования. — Сейчас это не к спеху. У тебя есть очень удобная квартира недалеко от кампуса, за аренду которой тебе в любом случае придётся платить до конца года. И от того, что ты переедешь в эту дыру, лучше не станет.        — Это не дыра.       — Дыра. Знаешь, ночью можно услышать, как тараканы маршируют на кухне нашего соседа снизу.       — Если бы я не спала сутками, мне бы тоже мерещились тараканы, — поддела Коль, затрагивая ещё одну неприятную тему.       — Мы не станем это выяснять, — мягко произнёс Роланд, желая сменить тему разговора. — К тому же теперь я буду высыпаться немного чаще.       — Правда?       — Да, я уволился из клуба, — сообщил он. — Так что ты можешь оставаться здесь и в четверг. По пятницам нам обоим к двенадцати, так что мы могли бы проводить вместе целую ночь, завтракать в «Литерати», а потом…       — Почему ты уволился из клуба? — перебила его Коль, подозрительно сощурив глаза.       — На днях возникла одна неприятная ситуация, которая показала мне, что эта работа не для меня, — неохотно ответил Роланд. — Мой покой стоит дороже семи сотен за ночь.       — Да здравствует здравый смысл!       — Не издевайся.       — И куда ты устроишься теперь?       — Ты продолжаешь надо мной издеваться, — проворчал Роланд, нервно пригладил волосы на затылке и начал собирать упаковки от еды в плотный бумажный пакет. — Поставила бы лучше чайник…        Коль мило улыбнулась и выполняя его просьбу, но про себя подумала, что Роланд явно не рассказал ей всей правды. Эта мысль казалась невероятной, почти смешной, но тем не менее была абсолютно верной, и позже она пожалела, что сразу не выпытала у него ответ. Впрочем её оправдывало то, что в тот вечер у нее было не самое пытливое настроение. Она соскучилась по Роланду, по его горячим рукам, по его ласковым губам, по его легкой счастливой улыбке, от которой её сердце начинало быстрее биться в груди. Она хотела любви и льнула к нему, как голодная кошка, едва ли обращая внимание на то, каким странным он был. Позже она не раз спрашивала себя, почему её не насторожило, что он приглушил свет в спальне, которая казалась темной и при полной иллюминации, или почему она не настояла на своем, когда он не позволил его раздеть. Прелюдия была короткой и односторонней, начало скомканным, и позже, когда они наконец перешли к излюбленной позе, он не обнял её, как делал это прежде, не стал для нее живым одеялом и старался как можно реже прижиматься к ней грудью, крепко удерживая её за бедро. Но, несмотря на все предосторожности, она все равно увидела их. Два раны в полдюйма каждая краснели на его левом боку. Их края стянули и аккуратно склеили, и через пару недель от них не осталась бы даже маленького шрама.       — Что это за хрень?! — выпалила Коль и насильно стянула с Роланда майку, которой он безуспешно пытался прикрыть свои раны.       — Ничего! Ясно? — защищался Роланд, вырывая майку из её цепких рук. — Это ничего!       — То есть это и есть твоя сложная ситуация? — пропыхтела она, чувствуя, как ком подкатывает к горлу, а глаза щиплет от слёз. — Тебя поэтому уволили из клуба?       — Я уволился сам, — твёрдо ответил он. — И да: это та самая сложная ситуация. Один парень очень хотел попасть внутрь, но так как он был агрессивен и пьян, я не мог его впустить. Он разозлился, вытащил нож и не постеснялся пустить его в ход. Я скрутил его, но перед этим он успел меня ранить.       — Роланд…       — Я ничего не почувствовал. Я даже не понял, что ранен, пока мне не сказали про кровь. Нож вошёл неглубоко.       — Когда?       — Во вторник.       Коль и Робин поссорились в среду, и подруга наверняка уже знала про раны брата, когда пыталась её отчитать.       — Почему ты не сказал мне сразу? — обиделась Коль. — Разве я не заслужила права знать?       — Потому что ничего страшного не случилось, — ответил Роланд, вскочил с постели и начал одеваться. — Я не сказал тебе, потому что знал, что ты сразу же надумаешь всякого и вернёшься из-за пустяка.       — Это не пустяк! — рыкнула Коль. — А почему не сказал потом?       — Я хотел, но ты была такая весёлая и воодушевленная, — тяжко вздохнул он и сел возле неё, виновато заглядывая в её почерневшие глаза. — Прости. Я не в состоянии говорить о серьёзных вещах и что-то решать. Коль, я так устал…       — Так отдохни. Давай, — сжалилась она и заставила его лечь обратно, крепко обнимая за дрожащие плечи. — Все хорошо. Я буду рядом.       — Я люблю тебя, — прошептал Роланд, засыпая. — Ты даже представить себе не можешь, как сильно я тебя люблю…       Коль обняла его ещё крепче и прикрыла глаза. Она ничего не сказала, сомневалась, что он услышит, или её удивление сыграло свою роль. Она настолько привыкла считать Роланда большим, честным, храбрым и непобедимым человеком, что искренне удивилась, когда увидела его таким беззащитным и уязвимым, способным на маленькую ложь, трогательно признающим собственные слабости. Ей хотелось окружить его заботой, оградить от всех опасностей и унести далеко-далеко отсюда, но она не могла. Он сам не позволял ей, потому что вбил себе в голову, что именно он должен быть сильнее, и что её защита — его священный долг. Это была их персональная стена, существование которой Коль отрицала до той самой ночи, и мысль об этой стене долго не давала ей заснуть. Ей удалось только подремать пару часов перед самым рассветом, после чего она, невыспанная и вялая, встала с кровати, быстро оделась и бесшумно выскользнула из квартиры.       Конечно, Коль не стоило уходить вот так, не попрощавшись и не оставив ему записки, но ей было просто необходимо проветриться и хорошенько всё обдумать. Она села в свой старый фольксваген, с час покружила по городу и прокатилась до Беверли-Хиллз, где жили родители Мадлен. Проезжая мимо их трехэтажного особняка, она заметила вишнёвый кабриолет самой Мадлен и втайне порадовалась, что той нет дома, и что она сама может столкнуться там только с Клэр, вечно жизнерадостной, неунывающей оптимисткой, которая точно смогла бы дать ей хороший совет по поводу Роланда. Но этот чудесный план тут же полетел в топку, потому что когда она приехала домой, то застала совсем другую Клэр. Её подруга сидела в гостиной совсем одна и плакала, обхватив руками свои колени.       — Эй… Привет, — тихо сказала Коль, присаживаясь рядом с подругой и осторожно прикасаясь к её спине. — Что случилось?       — Сол, — всхлипнула Клэр. — Сол меня бросил.       — Как это бросил?       — А вот так, — девушка снова всхлипнула, но вытерла слёзы, сделала вдох и попыталась ответить: — Вчера мои родители приезжали в город, и я решила познакомить их с Солом. Во время обеда выяснилось, что мой папочка расист. Он обидел Сола, и они поругались. Кричали страшно. Я увела Сола домой, и мы спорили целую ночь, а потом он сказал, что так не сможет и ушёл.       — Он ещё одумается.       — Нет, Коль, не одумается!       Эта ночь обернулась интересными открытиями для многих. Коль принялась успокаивать подругу и ненадолго отвлеклась от мыслей о Роланде. Ей было стыдно, что она так его и не предупредила, но всего на мгновение, пока она не проверила телефон и не обнаружила на нем всего лишь один пропущенный звонок, длившийся каких-то две секунды.Она решила, что не больно-то ему нужна, и снова ошиблась.       После того, как Клэр во всех подробностях изложила историю расставания с Солом, они, по ее же просьбе, заказали четыре гигантских пиццы, и сорок минут спустя Коль вышла в коридор, чтобы принять доставку. Однако там её ждал не только доставщик. На полу, облокотившись на стену, сидел Роланд и с доброжелательной улыбкой наблюдал, за каждым её движением.       — Ты здесь, — растерянно сказала Коль, отсчитав курьеру значительные чаевые. - Как давно ты здесь?       — Некоторое время.        — А почему не постучался?       — Не был уверен, что ты хочешь меня видеть, — улыбнулся Роланд. — Ты так внезапно исчезла.       — Я хотела забежать всего на минутку, а потом вернуться к тебе, — оправдалась Коль, — но тут Клэр рассталась с Солом и ей…       — Нужна поддержка, — заключил Роланд. — Тогда увидимся завтра?       — Да, завтра.       Он снова улыбнулся, повернулся к ней спиной и медленно зашагал прочь, словно хотел, чтобы она его остановила. И она искренне хотела его остановить, но не смогла выдавить ни слова. Он бы так и ушёл, если бы голодная Клэр не отправилась в коридор на поиски пиццы.       — Ты же не собираешься съесть всё без меня? О, привет, Роланд!       — Привет, Клэр, — обернулся Роланд.       — Ты ведь не уходишь? А то у нас здесь четыре пиццы, с которыми мы вдвоём ну точно никак не сладим.       — Извини, но я не могу.       Но Клэр не сдалась и продолжила его уговаривать, и он начал поддаваться на его уговоры.       — Останься, — попросила Коль, когда он неуверенно заглянул ей в глаза.       — Ладно, — сдался Роланд. — Всё равно мне больше нечем заняться.       — Ну и славно! — обрадовалась Клэр и отобрала у Коль коробки с пиццей. — А это отдай мне! Пицца, пицца, пицца! Моя любимая пицца!       Пицца была любимым блюдом мисс Манхэттен, и она вполне могла умять все четыре коробки в одиночку. На втором курсе она даже сняла пятиминутный пластилиновый мультик о пицце, в котором яркая разноцветная карта США обсуждала рецепт с поваренной книгой — воплощённым стереотипом итальянского пиццайоло. Этот мультик и вспомнил Роланд, доедая свой третий и последний кусок.       — Мультик вышел так себе, — отмахнулась Клэр, которая на самом деле гордилась очень своей работой. — Мне его зачли только за возрождение умирающего искусства пластилиновой анимации.       — Ну, Карта была туповатой, — уколола Коль. — Зато Книга вышел интересным.       — Да, Книга — забавный герой, — поддержал Роланд. — И то, как он подкручивал усы. Не могу представить, сколько времени ты на это потратила.       — Нормальная Карта! — надулась Клэр. — Но Книга интереснее, и во многом благодаря Солу.       — А над чем ты работаешь сейчас?       — Да, так. Над отрывком из Хантера Томпсона, — Клэр помрачнела. — Простите, но я только что поняла, что мне нужно переделать буквально всё.       Она забрала остатки пиццы и закрылась в своей комнате.       — Я что-то не то сказал? — огорчился Роланд.       — Нет, ты тут ни при чём, — успокоила Коль. — Просто Хантер Томпсон — любимый писатель Сола.       — Ясно.       — Пойдём в мою комнату.       Долгое время Роланд вёл себя скованно, когда приходил в гости. Когда они поехали на летние каникулы в Мэн и впервые вместе остановились в Форте Голдов, он лишний раз стеснялся пройти по коридору, неловко себя чувствовал во время семейных ужинов и всегда спрашивал разрешения, когда ему нужно было взять что-нибудь с кухни и мастерской, или когда он хотел воспользоваться прачечной.       — Так, Роланд, — в итоге не выдержала Белль. — Ты можешь брать всё, что тебе нужно. Хорошо?       — Хорошо, миссис Голд.       — И не зови меня миссис Голд. Просто Белль. Договорились?       — Договорились.       Роланд очень нравился её семье. Её братья всегда принимали его как своего, папа первое время ревновал её, но одобрял их отношения и всегда был крайне тактичен и мил, а мама и вовсе его обожала, и потому хотела, чтобы он чувствовал себя как дома. Коль тоже этого хотела и далеко не сразу поняла, что подобную скромность может одолеть только сила привычки, и в тот вечер в её комнате она чувствовала себя крайне неловко, потому что Роланд был не просто скромен, а по-настоящему робок. Он неохотно перешагнул порог и сел на кровать, но только тогда, когда она попросила, и только потому что накануне единственный стул утащила Клэр.       — Хороший матрас, — похвалил Роланд, надавив на ортопедическое недоразумение, которое Коль ненавидела всей душой и всё забывала заменить.       — Отвратительный, — не смогла согласиться она. — То есть он в принципе нормальный, но спать на нём неудобно. У тебя лучше.       Он пропустил мимо ушей очередной очевидный намёк и продолжил смотреть по сторонам, разглядывая стены, украшенные плакатами и рисунками, книжные полки, уставленные учебниками, библиотечными книгами и географическими журналами, карту звёздного неба, потрёпанный глобус, тряпичную собачку, вымпелы Калифорнийского университета, мяч, подписанный Харпер, бейсболку Бруинз и одеяло с символом команды — огромным бурым медведем на тёмно-синем фоне. На низком подоконнике, заваленном разноцветными диванными подушечками, сидел мягкий тёмно-коричневый медведь, которого Роланд выиграл для нее прошлым летом. Зацепившись взглядом за знакомую вещь, он рассеянно взял мишку в руки, улыбнулся и тут же аккуратно посадил обратно.       — Да, у него здесь своё почётное место, — прокомментировала Коль.        — Оно ему идёт, — улыбнулся Роланд и сложил ладони на коленях.        — И не только ему, — Коль порылась в ящике стола и отыскала дубликат ключей от квартиры. — Возьми. Они должны быть у тебя.       — Это ещё почему? — нахмурился Роланд.       — Не хочу, чтобы ты сидел в коридоре, — просто сказала Коль, протягивая ключи ему. — Возьми. Если твой дом — мой дом, то и мой дом — твой.       — А твои соседки не будут против?       — Мне нет дела до того, что думает Мадлен. Тем более Сет ошивается здесь постоянно. Возьми. Я уверена, что однажды они тебе пригодятся.       — Они мне не пригодятся, — не согласился Роланд, но ключи всё же взял.       Он понял, что это был символический шаг с её стороны, свидетельство того, что он не утратил её доверия. К счастью, он не повесил ключи на гвоздь, потому что не прошло и трех месяцев, как ему пришлось пустить их в ход.

***

      На улице стоял чудесный июньский день. Роланд сдал экзамен по американской истории и сопроводил Коль в библиотеку, где она искала материалы о дренажной системе Лос-Анджелеса для самой скучной статьи за всю историю её журналистской карьеры. Исписав полблокнота, она выдохлась и решила, что продолжит в другой день или в этот же, но не в мрачной скучной библиотеке. Одолжив несколько книг и договорившись с Роландом о встрече в его квартире, она поспешила к себе, чтобы быстренько переодеться и взять жёсткий диск с фильмотекой, но вместо этого нечаянно напоролась на разъярённого Сета, который в одних расстёгнутых джинсах выскочил из спальни Мадлен, услышав её шаги.       Сет был явно под кайфом, иначе не напал бы на неё с криками и ругательствами, утверждая, что все женщины — безмозглые, вероломные твари, которые губят мужчин вроде него, и что она ничем не лучше Мадлен. Самой Мадлен не было видно, и Коль испугалась, что этот кретин мог серьёзно навредить её подруге.       — Мадлен! Ты в порядке?       — Сиди там, Мадлен! — приказал Сет. — А ты!       — Что я? — храбро отозвалась Коль, хотя храбрости в ней не было ни на грош. — Я звоню…       — Нет!       Сет выбил телефон из её рук, и тот упал и разбился. Поддавшись инстинкту самосохранения, Коль попыталась убежать, но Сет кинулся за ней и преградил путь к входной двери. Она бросилась на кухню, схватила вазу с искусственными цветами и разбила о его голову. Осколки разлетелись по кафельному полу. Сет порезал ступни, разъярился ещё сильнее и кинулся за ней, раскидывая стулья. Чудом ей удалось выбежать в гостиную, и там она нос к носу столкнулась с Роландом. Он появился просто из ниоткуда, и Сет, вылетевший следом за Коль, налетел на его кулак. Выспавшийся и бодрый Роланд мог похвастаться молниеносной реакцией, а ум и хладнокровие всегда помогали ему побеждать. Сет попытался вцепится ему в горло, но он легко отбился и вышвырнул его из квартиры. Кроссовки Сета, разбросанные у входа в комнату Мадлен, он вышвырнул следом и запер дверь на все замки.       — Ты в порядке? — спросил Роланд Коль, нежно сжав её плечи. — Он тебя не ударил?       — Он до меня не добрался, — заверила она его. — Я рада, что ты здесь. Не знаю как, но я рада.       — Твои книги у меня в рюкзаке, — он выглядел напуганным. — Ты их забыла, и я решил занести…       — Я постараюсь почаще забывать книги, — глупо пошутила она, благодарно его обняла и схватила за руку. — Мадлен! Нам нужно проверить, как она!        Они зашли в комнату Мадлен и нашли её лежащей на полу. Сет серьёзно её отделал, вывихнул ей плечо, а на теле Коль увидела много синяки, которые, судя по цвету, были довольно старыми. Они отвезли её к врачу, и по пути она рассказала, что Сет за последние три месяца не раз давал выход своему гневу, бил и даже насиловал её, хотя до этого она едва могла представить, что он может причинить ей вред. Мадлен попросила подруг молчать о случившемся и закрылась дома, будто боялась, что Сет захочет выяснить отношения. Роланд, как ни странно, был с ней согласен и на две недели переехал к ним, желая обеспечить их безопасность. Забавно, но Коль это нравилось не больше, чем её соседкам. Мадлен ворчала первые пару дней, но потом стала вполне дружелюбной и до сих пор была благодарна ему за оказанную поддержку, а Клэр и вовсе радовалась новому жильцу.       — А Роланд может остаться насовсем? — как-то раз протянула она.       — Нет, — усмехнулась Коль. — А тебе зачем?       — Он постирал и повесил шторы, починил кран в ванной, а у нас в холодильнике наконец появилась еда.       — Неправда. Еда была и раньше.       — Да, но раньше её съедал Сет, — вздохнула Клэр. — Как не крути, а весёлого мало.       Весёлого стало ещё меньше, когда Клэр нарушила обещание, данное Мадлен, и рассказала о Сете её отцу. Мистер Верджил Ройс, разумеется, не мог закрыть на это глаза и заставил Мадлен заявить на Сета. Отец Сета, разумеется, до последнего выгораживал своего сына, что вылилось в целый скандал, которого так боялась Мадлен. Сета исключили из Калифорнийского, он получил условный срок и должен был выплатить значительную компенсацию пострадавшей подруге. Примерно через год с него сняли судимость и поместили в реабилитационный центр, потому что его отец всё списал на наркотики. Год спустя Коль писала статью о студенческой наркомании и брала у него интервью, в котором он винил наркотики во всех своих бедах, во что она не верила ни единой секунды. Тем не менее она сознательно поддерживала этот миф ради Мадлен, потому что ей было намного приятнее смотреть на самоуверенную высокомерную забияку, нежели на ту забитую, зашуганную мышь, в которую её превратил Сет.       Сама Мадлен оправилась от случившегося спустя полгода и в отместку за заступничество мистера Ройса закрутила роман с Фрэнком Брайсом, молодым адвокатом, энтузиастом и протеже её отца. К сожалению или к счастью, но для Фрэнка покровительство босса было равноценно её любви, и они объединились, чтобы спланировать всю её жизнь. Мадлен узнала об этом сговоре слишком поздно, когда Фрэнк уже навеки занял место в её сердце, отец был прощён, а спланированная жизнь пришлась по вкусу.       Но если Мадлен довольно быстро простила отца, то Клэр она прощать не собиралась. Конечно, они остались подругами и со временем научились мирно общаться, но после мнимого предательства они ругались по шесть раз на дню. Коль уехала на каникулы с надеждой, что за время её отсутствия ситуация изменится, однако, когда она вернулась, подруги всё ещё ругались, став вишенкой на торте испорченного лета.       Впрочем, если не брать в расчёт эту неприятную историю, каникулы начинались совсем неплохо. Они с Роландом успешно сдали экзамены, улетели в Мэн и поселились в доме её родителей. Коль была счастлива, что Роланд на это согласился, и что ей не нужно было разрываться между возлюбленным и семьёй. Вдобавок к этому тем летом к ней подтянулась и Ив, и они провели вместе несколько замечательных дней, хотя обе не могли не вспоминать о Робин. Та решила провести лето в Брунсвике, в маленьком городе на юго-западе штата, где её парень Нил готовился стать пожарным. У Коль была возможность к ней увидеться, но она не хотела делать первый шаг, и потому Роланд ездил к ней один. Ему было безумно жаль, что они поругались, и очень хотелось их помирить, но он не успел притворить свои планы в жизнь. Дела заставили его вернуться в Лос-Анджелес, а там ему предложили очередную тяжелую работу, на которую он был и рад подписаться. Коль это страшно расстроило, и она чересчур эмоционально выразила ему свое недовольство, после чего они, конечно же, поссорились, а затем, конечно же, помирились, только вот примирение это было не таким, как прежде. Коль устала тратить на это свои нервы и начала относиться к его проблемам намного прохладнее, а Роланд не пытался ничего изменить, и даже напротив, усугубил ситуацию насколько это было возможно. Он перестал звонить перед сном и подстраивать своё расписание так, чтобы они могли проводить больше времени вместе, отменял свидания и часами торчал в гараже Спайка, реставрируя старые машины, собирая хот-роды и ковыряя кастомные мотоциклы, на один из которых он и пересел. В купе с его постоянными переработками и недосыпом, мотоцикл был еще одним фактором, ставящим под удар его жизнь, но Коль было уже наплевать. Через несколько месяцев таких отношений она осознала, что её чувства к нему теперь мало напоминают любовь, и это суждение, сдобренное её импульсивностью и почти подростковой глупостью, едва не подтолкнуло ей к одной из самых ужасных ошибок в их отношениях.       Это случилось одним осенним вечером, когда Роланд отменил очередное свидание ради очередной халтурки. Коль так разозлилась на него, что приехала к нему домой и просидела целых шесть часов, пока он не вернулся из гаража, пропахший машинным маслом и жжёной резиной. Он обрадовался, когда её увидел, но радость моментально слетела с его лица, когда он заметил, как она на него смотрит.       — Если бы я знал, что ты меня ждёшь, то пришёл бы раньше.       — Я не собиралась приходить, — сказала Коль, сделав глубокий вдох и попросила его присесть.       — Я постою, —отказался Роланд, плотно сжав обветренные губы. — Мне не тяжело.       — А мне тяжело. Даже слишком…       — Нет, не тяжело, — сердито перебил он, угадав цель этого визита. — Если бы тебе было тяжело, ты бы не торопилась ставить точку. Ты бы не делала это так. Не буду врать: я ждал, когда это случится. Последние месяца три ты меня абсолютно не слышишь. Знаешь, это нормально. Чувства уходят.       — Но я всё ещё люблю тебя, — возразила она, не готовая признать его правоту. — Ты знаешь, что я…       — Хватит. Пожалуйста, хватит, — снова перебил он. — Это уже неважно, Коль. Не пытайся усидеть на двух стульях.       — Одно другому не противоречит, — возразила Коль и, когда он ничего на это не ответил, спросила: — Что будет дальше?       — Тебе решать, что будет дальше, — горько улыбнулся он. — Я тебе не указчик. Никогда им не был и никогда не буду.       — Что будет с тобой? — уточнила она.       — Ничего, — честно ответил Роланд. — Хочешь знать, будет ли мне тебя не хватать? Будет ли мне больно? Да, будет. Но со временем это пройдёт, и всё будет хорошо. И у тебя тоже. Будь счастлива, Коль.       — И ты, — выдавила Коль, отдала ему ключи и встала, чтобы уйти навсегда. — Мои вещи…       — Я соберу и завтра отправлю с курьером, — он придержал для неё дверь. — Прощай, Коль.       — Прощай, Роланд.       Последним, что она от него услышала, был громкий хлопок двери за её спиной. А слева, намного тише, закрылась дверь вездесущей миссис Лопес. Не обращая на это внимание, гордо расправив плечи, Коль сбежала вниз по лестнице, прыгнула в машину и поехала домой. Вела она агрессивно, злилась на Роланда, злилась на себя, плакала от злости, и только закрывшись в своей комнате, признала, что дело вовсе не в злости. Дело было в том, что, желая облегчить себе жизнь, она как-будто её сломала. В одночасье всё рухнуло в пропасть, и ей было так больно, словно её разорвали на части и раскидали в разные стороны. Ночью она не спала, плакала, глядя в окно на темное ясное небо. В половине четвёртого она поняла, что больше не может на него смотреть, что задыхается в четырёх стенах, и вышла на улицу, а там, подгоняемая болью, она сорвалась на бег. Она бежала так быстро, что не заметила Сола Армстронга, расхаживающего под окнами их квартиры, и чуть ли не сбила его с ног.       — Не рано для утренней пробежки? — возмутился Сол, потирая ушибленное плечо.       — Не рано для… — хотела парировать она, но вовремя осеклась. — А что ты тут делаешь?       — Гуляю. Это свободная страна! Я могу гулять, где захочу!       — Она тоже скучает, — сказала ему Коль и задала вопрос, который скорее относился не к Солу, а к ней самой: — Зачем ты расстался с Клэр, если до сих пор её любишь?       — Если бы я знал, — вздохнул парень и сел на тротуар. — Можешь списать это на задетое эго. Я понимаю, что Клэр не её семья, но всё же… Мне не хочется, чтобы она ссорилась с родителями из-за меня.       — Она не разговаривает с отцом, а домой катается только ради мамы и всего на пару дней, — она села на тротуар возле него. — И всё лето она провела в Лос-Анджелесе.       — Я знаю, — улыбнулся Сол и поспешил объяснить: — Я не маньяк, не думай! Просто я признаю, что совершил ошибку, которую не исправить. Ведь даже если Клэр забудет об этом и вернётся ко мне, я всё равно останусь придурком, спасовавшим при малейшей трудности. К тому же уже слишком поздно. Прошло слишком много времени с тех пор, как мы расстались, и ворваться в её жизнь теперь было бы чересчур жестоко.       — То есть лучше бродить ночью вокруг её дома, словно маньяк? — добродушно поддела Коль. — Сол, даже если Клэр не примет тебя назад, ты будешь до конца жизни жалеть, если не попросишь её об этом.       — Думаешь?       — Уверена, — ей вдруг стало намного легче, и, желая подтолкнуть Сола к действию, она достала из кармана ключи от квартиры и бросила ему: — Иди к ней.       — А ты куда? — он рассеянно поймал её ключи и изумлённо наблюдал за тем, как она уходит прочь. — Коль?! Как ты попадёшь домой без ключей?!       — Эти ключи не от моего дома! — крикнула в ответ Коль. — До встречи!       — А если я всё-таки маньяк?       Она только засмеялась и махнула рукой, выражая ему своё доверие. Ей больше некогда было разговаривать с Солом. Ей нужно было как можно скорее исправить собственную ошибку.       Полчаса спустя Коль уже стояла у Роланда на пороге. Ей не терпелось открыться ему, попросить прощения за собственную глупость и сказать, как глубоко она его любит и как сильно не хочет его терять. Она хотела надеяться, что он её примет и, конечно, простит, а потом обнимет её нежно-нежно, совсем как раньше, до всех сказанных неприятных слов, но в последнюю минуту вдруг остановилась. Она замерла перед его дверью с поднятой рукой, и слова, которые она старательно подбирала по пути сюда, просто вылетели у неё из головы       — Мне не стоило приходить, — сказала Коль и тут же поняла, что произнесла это очень и очень громко.       Испугавшись звука собственного голоса, она подпрыгнула на месте и с грохотом сбежала вниз по ступенькам, проклиная себя за каждый неосторожный шаг.       — Коль? — раздался сверху знакомый сонный голос, и из-за двери высунулась любимая лохматая голова. — Почему ты здесь?       — А…я… — замялась Коль, поворачиваясь к нему и поднимаясь на две ступеньки выше. — Я хотела спросить, собрал ли ты мои вещи.       Естественно, из всех возможных вариантов, она предпочла наихудший.       — Ещё нет, — сдержанно ответил Роланд и вышел к ней. — Если честно, то я даже не начинал. Но, если хочешь, могу заняться этим прямо сейчас.       — Не хочу, — быстро выпалила она. — Я вообще не хочу, чтобы ты их собирал. Я хочу, чтобы они лежали там же, где и сейчас. Думаю, лучшего места для них не найти.       — Вещам нужна их хозяйка, — ответил он, и когда она уже было подумала, что он её прогонит, добавил: — Я думаю, что всем будет лучше, если ты переедешь сюда.       Обрадованная и растроганная, Коль миновала оставшиеся ступеньки и бросилась ему на шею, и он обнял её крепко-крепко, совсем, как раньше.        — Это была ужасная ночь, — прошептала она, уткнувшись ему в шею.        — Худшая, — выдохнул Роланд. — Но она больше не повторится.       Тем утром они пообещали друг другу, что больше не лягут спать, не помирившись, и после заснули, отложив неразрешимые споры до лучших времен, которые, к счастью, были уже не за горами.