Four by four

      Поздняя осень, с её проливными дождями, запахом гнилых листьев, сыростью и унынием темноты, наводила тоску на многих. Как писал Шарль Бодлер, а вслед за ним чуть ли не каждую осень цитировала Белль: «Нас охватил холодный мрак; прощай, лазурь и ясность лета». В Мэне, где северные яростные ветры сгибали вековые сосны и серые ледяные волны с утробным рёвом обрушивались на скалистые берега, Адам бы мог подписаться под каждым словом этих мрачных стихов, но внутренне не мог с ними согласиться.       По его скромному мнению, осень была удивительным временем, когда мир расцветал всеми цветами радуги, и дело было не в пёстрой раскраске листьев, переходящей из тёмно-зелёного в ярко-красный, но в том, как менялись окружающие его вещи и как само время, застопоренное, заторможенное вялыми тошнотворными летними буднями, вновь бежало вперёд с неумолимой скоростью и побуждало людей бежать вслед за ним, поскальзываясь в грязных лужах и спотыкаясь о щербатые бордюры. Адам не поскальзывался и не спотыкался. Он парил над толпой, плыл и летел вниз с крутой горы, наслаждаясь каждым глотком прохладного осеннего воздуха, и каждый его день был наполнен приключениями, неповторимым опытом и восторгом, который без остатка разделяла его верная спутница. Они с Келли забирались на горы и спускались с них на велосипедах, сплавлялись на каяках по бурным рекам, покоряли самые крутые даунхилльные трассы, участвовали в гонках по пустыне на самостоятельно собранной машине и выходили в море на «Сверчке», маленькой шустрой парусной яхте, которую им подарил мистер Голд. После свадьбы они проплыли на этой яхте вдоль побережья Тихого океана, от Санта-Моники до Огненной земли, и хотя это было летом, Адам считал их поездку лишь началом долгой испанской осени, чарующей, волшебной, пропитанной солёным морским воздухом, сладким вином и пылью древних руин, которые ему и Келли хотелось изучить вдоль и поперёк. Если бы тогда в Мадриде Адам не повстречал своего старого друга Стефано и позже, в угоду ему, не обманул бы доверия родных и близких, та осень стала бы самой прекрасной в их жизни. Она была настолько прекрасной, что её отголоски всё равно остались где-то в их сознании, из-за чего они теперь каждую осень пытались получить незабываемые впечатления, то ныряя в залитые густым белым туманом горы и долины Шварцвальда, то преодолевая сотни миль на каноэ по водоёмам южной Канады, то занимаясь сэндбордингом в Перу. И вот наконец четыре года спустя они получили свои незабываемые впечатления, мотаясь где-то между офисом, клиникой и курсами для будущих родителей, где милая с виду женщина шикала на Адама каждый раз, когда он смел в чём-то не соглашаться с женой, живот которой теперь выпирал вперёд на добрых два фута. Он был настолько огромным, что Келли больше не могла разглядеть свои ноги, не могла легко подняться со стула и по утрам целую вечность сползала с кровати, передвигаясь как-то боком, по-крабьи, ноя и жалуясь на то, как ей неудобно. И Адам всегда находил для неё доброе слово и искренне ей сочувствовал, но потом, бывало, доводил до слёз, нечаянно напоминая ей об ужасах и опасностях её положения. Она вообще стала чересчур чувствительна и часто плакала по поводу и без, и это порой становилось невыносимым испытанием для них обоих. Его голова взрывалась тупой пульсирующей болью, и он беспомощно прижимал руки к ушам, стараясь заглушить её плач. Она же, видя, как он жмурится и сжимается в комок, впадала в истерику и начинала кричать, а после плакала и просила у него прощения, обзывая себя словами, которыми он не обозвал бы её, даже если бы она его по-настоящему задела. К счастью, такие приступы случались нечасто, но, к сожалению, были лишь незначительной частью их постоянных непрекращающихся ссор. Они ссорились из-за работы, потому что он посоветовал ей нанять помощника. Они ссорились из-за еды, потому что она категорически отказывалась есть то, что он готовит, и упрямо давилась отвратительными бургерами из китайского ресторана. Но чаще всего они ссорились из-за кошек. Келли утверждала, что они много шумят, мешают ей спать, кусаются и путаются под ногами, и просила его запереть их в клетках, на балконе, временно переселить их в другую квартиру, а иногда и вовсе говорила, что им следует подыскать новый дом. Адам в свою очередь горой стоял за лохматых и упрямо отказывался даже рассматривать все эти варианты вплоть до одного неприятного случая. Келли ошпарила руку кипятком, потому что рыжий толстяк Коперник внезапно лёг ей под ноги. Расстроенная и злая, она схватила кота за шкирку неповрежденной рукой и выставила за дверь. Вслед за Коперником за дверь отправились и Виски с Шэдоу, несмотря на то, что они, почуяв неладное, старались не попадаться хозяйке на глаза и уж точно не собирались лезть ей под ноги. Оказавшись в коридоре, кошки с обостренным чувством собственности тут же принялись осваивать новую территорию и напали на Найлза, джек-рассел-терьера Декстера Берга, которого девушка Декстера Берга как раз вела с прогулки домой. Декстер Берг, взволнованный травмами, нанесёнными его обожаемому песику, высказал Адаму всё, что он думает о его «агрессивных асоциальных монстрах». Адам, крайне удивлённый услышанным, поспешил вниз, нашёл «асоциальных монстров» прямо под дверью квартиры и немедленно пустил их внутрь.       — Нет! — яростно запротестовала Келли. — Убери их отсюда!       — Но…       — Убери их, — теперь её голос походил на шипение, которому могла бы позавидовать даже Шэдоу. — Убери, а иначе я сама их уберу!       — Келли, — снова попытался возразить Адам, но, заметив её перебинтованную руку, тут же осёкся, подлетел к ней и схватил её за запястья. — Что это? Что случилось?       — А! — отмахнулась Келли, оттолкнула его в сторону, легла на кровать и, закрыв лицо руками, невесело засмеялась. — Я так больше не могу, Адам. Не могу, — смех оборвался на полузвуке, и она слабым и жалобным голосом повторила свою просьбу: — Убери их. Прошу. Разве я прошу о многом?       — Я их уберу, — пообещал Адам, глядя в её серо-голубые измученные глаза и на слипшиеся от слёз ресницы. — Завтра же.       Она благодарно улыбнулась, с трудом села на постели и и устало привалилась к его плечу. Он подумал, что наутро она передумает, но она не передумала. Поэтому он достал из кладовки большую пластиковую корзину для белья, посадил в неё кошек и увёз прочь.       Разумеется, Адам не собирался расставаться с усатыми друзьями. Тем ясным субботним декабрьским утром он повёз их в одно место, где они могли переждать бурю по имени Келли, а, чтобы они не боялись и не мяукали, он, ещё в пробке на мосту Джорджа Вашингтона, перегнулся назад и скинул крышку с корзины для белья. Боязливо, неуверенно кошки выбрались из корзины и расползлись по салону старенького крайслера. Коперник, испуганно округлив глаза, забрался на заднюю полку и вцепился когтями в кожаную обивку. Виски с важным видом устроился на пассажирском сиденьи рядом с хозяином и, навострив уши, принялся смотреть в окна на проезжающие мимо машины. А Шэдоу пошла дальше всех, забралась к Адаму на колени, поставила передние лапы на руль и в этой не самой удобной позе простояла добрые сорок минут, пока не съехали с трассы в Нью-Рошелл. Там пейзаж за окном резко изменился. Серые заборы и ржавые мосты уступили место зелёным изгородям и газонам, зелёным триста шестьдесят пять дней в году, а если не триста шестьдесят пять, то триста шестьдесят уж точно. В тяге местных жителей к круглогодичному озеленению своих участков сомневаться не приходилось, но Адам этой тяги не разделял и потому лишь в очередной раз задумался о том, насколько нелепо выглядят зелёные изгороди и газоны на фоне совершенно голых деревьев. Выехав с тихой улочки на широкую оживлённую Мэйн-стрит, он благополучно забыл о деревьях, отвлекшись на пролетавшие мимо вывески магазинов, бесчисленных закусочных, салонов красоты, прокатов для машин, кинотеатров, административных зданий, колледжей и школ. Некоторые из них были по провинциальному занятные, слишком чистые и смешные, и он даже сбавлял скорость, чтобы получше разглядеть самые примечательные экземпляры: подмигивающий помидор в брюках с подтяжками, огромную ванну, нависающую над входом в магазин сантехники, и серого хоккеиста с мультяшным лицом, предлагающего двадцатипроцентную скидку на шлемы каждому новому покупателю. И в тот самый момент, когда Адам рассеянно разглядывал хоккеиста, ему протяжно и громко посигналили. Реакция его пушистых спутников была молниеносной: Коперник с визгом скатился с задней полки и забился под сиденье, Виски ощетинился и встал в боевую стойку, а Шэдоу прижала уши, обнажила острые белые клыки и громко зарычала, хлестая хвостом по бокам, по рулю, по рукам и коленям хозяина. Глядя на их перекошенные мордочки, Адам раскатисто рассмеялся, посмотрел в зеркало заднего вида и дружелюбно посигналил Люку, ехавшему позади него.       На следующем перекрестке Люк перестроился в левый ряд, показал Адаму большой палец, изобразил мяуканье и широко улыбнулся, а когда загорелся зелёный, резво стартанул вперёд и не позволял Адаму себя обогнать до поворота на Ларчмонт-авеню, где он притворился, будто не знает, как проехать к дому, в котором они частенько засиживались весь прошлый месяц. У синагоги — красивого здания из красного кирпича — Адам снизил скорость до двадцати миль в час. Кошки заметно расслабились, заходили по салону, разминая лапы, чувствуя, что их внезапное путешествие подошло к концу, и были правы. Свернув с Ларчмонт на Уолнат-авеню, а потом на Хэйзел, Адам наконец вырулил на Прайр-лэйн и, миновав несколько старинных домов в колониальном стиле, окружённых гигантскими ухоженными садами, въехал во двор самого большого и самого старинного. Припарковав машину под аркой, он посадил кошек назад в корзину, застегнул куртку, подошёл к парадному входу и задумчиво оглядел дом, с крыши до фундамента.       — До сих пор не могу поверить, что ты купил его, — заметил Люк. — Боюсь представить сумму налога.       — Там много нулей. Слишком много, — невесело усмехнулся Адам. — Но мне нужен этот дом. А теперь, если ты не против, я бы хотел войти внутрь. Я ещё надеюсь въехать в него до Рождества.       Чтобы объяснить, как Адам купил этот особняк и почему Келли ничего о нём не знала, нужно вернуться на полтора месяца назад, в один ясный октябрьский вечер, когда их навестила Глория Винтер или, как её называла Келли, тетя Глория. На самом деле Глория не была её тетей и вообще не состояла с ней в кровном родстве. Она вышла замуж за Финна Винтера, отца Джеффа и любимого деда Келли, когда той было всего семь, и заменила девочке родную бабушку, которая умерла за год до её рождения. Келли рассказывала, что её даже хотели назвать Софией в честь покойной, но дедушка Финн, невзирая на любовь к жене, резко высказался против этой идеи, чем страшно возмутил Лиз, её мать Камиллу Фостер, которая была лучшей подругой Софии и которая вместе со всё той же Софией когда-то активно поспособствовала браку Джеффа и Лиз. Ошибочно полагая, что от горя мужчину могут вылечить постоянные напоминания о его утрате, они сделали вывод, что Финн совсем тронулся рассудком, и высказали мнение, что тому требуется профессиональная помощь. Финн, опасаясь благожелательности родственников, свёл общение к минимуму и возобновил его лишь четыре года спустя, когда закрутил роман с театральной актрисой Глорией Брукс, той самой Глорией. «Новую выходку старика» семья восприняла в штыки, и только Роберт Фостер, Боб, отец Лиз, поздравил Финна с удачным приобретением. Неудивительно, что Камилла и Лиз возненавидели её с первого взгляда и развязали холодную войну, продолжавшуюся и по сей день, невзирая на то, что и Финн, и Роберт уже давно лежали в могилах. Холодную войну, в которой раз за разом выигрывали не они. Лиз и Камилла жили в своём тесном маленьком мирке, ограниченном сводом строжайших правил, в то время как Глория была абсолютно свободна. Она жила как хотела и поступала так, как считала нужным. Она могла в любое время бросить эту семейку вариться в собственном соку, но оставалась сначала ради мужа, а потом ради его сына и его памяти. И эта свобода, эта осознанная ответственность делали её практически неуязвимой, а потому она была единственной, кто был способен поставить на место и Лиз, и её мамашу.       Адам вспомнил самый первую встречу с семьей Келли. Это случилось через пару месяцев после того, как они с Келли получили работу в Калтехе и перебрались в Пасадену. Джефф и Лиз пригласили их в Нью-Йорк, чтобы обсудить планы на «неизбежное будущее». Адам сперва обрадовался такой перемене в их отношении к нему и был полон решимости во что бы то ни стало доказать им, что его и Келли ждёт блестящее совместное будущее. Тогда он ещё не знал, что им бесполезно что-то доказывать, и хотел предстать перед ними в лучшем виде. Не вышло. По воле глупейшего пари и авиакомпании, потерявшей их багаж, он явился на обед к Винтерам бородатым, с длинными вьющимися волосами, доходящими ему до лопаток, и в белой майке с логотипом компании, выпускающей презервативы. Ему было бы менее неловко, если бы на встрече были только Джефф и Лиз, но, увы, помимо них в роскошной вычурной столовой резиденции Винтеров в Клостере собрались и другие родственники: младшая сестра Лиз, её старший брат, его жена и их дочь со своим мужем священником и двумя хилыми детишками, а также сама миссис Камилла Фостер, которая смотрела на Адама особенно неодобрительно и сердито, будто он оскорблял её одним лишь фактом своего существования. Не считая короткого скучного формального разговора Джеффа с братом Лиз, за столом царила мёртвая тишина, пока двери столовой внезапно не распахнулись и внутрь не вошла Глория Винтер.       — Здравствуйте, господа. Дамы, — поздоровалась она равнодушно и сухо, спрятав руки в карманы элегантных серых брюк, затянулась сигаретой, зажатой в зубах, прошла через всю комнату и села во главе стола прямо напротив Джеффа. — Не беспокойся, Элизабет. Твой garçon предупреждён, что нам понадобится на один прибор больше.       — Спасибо, что избавила меня от хлопот, — Лиз выдавила приветливую улыбку. — Глория.       И Глория улыбнулась ей в ответ заученной театральной улыбкой, при этом её ярко-голубые глаза были холодны. Так же холодны, как и водянистые выцветшие глаза Камиллы Фостер, которая, по всей видимости, и была виновницей её отвратительного настроения.       — Милочка, в столовой не курят, — сказала Камилла и замахала рукой, отгоняя табачный дым от своих чутких ноздрей. — Неужели вам необходимо каждый раз напоминать о приличиях?       Глория улыбнулась снова, но уже не театрально, а жутко, демонстративно затушила окурок о столешницу и завела очень долгий разговор о приличиях. Адам уже забыл, в чём было дело. Помнил только, что это было как-то связано с Финном и чересчур длинным носом Камиллы, который та совала куда ни попадя, и что он закончился очередным шипением Камиллы по поводу женитьбы Финна на «этой женщине».       — По крайней мере, моему Финну со мной было весело, — рассмеялась Глория, откинувшись на спинку стула, — и, как я слышала, не только мой Финн любил повеселиться.       При этих словах Джефф невольно улыбнулся, но, поймав на себе суровый тяжёлый взгляд жены, тут же снова уставился в свою тарелку.       — На что ты намекаешь? — напряжённо и тяжело спросила Камилла, прекрасно зная, что намекает Глория на постоянные измены её мужа, на которые она закрывала глаза до самой его смерти в люксе отеля «Белладжио».       — Если мне не изменяет память, Бобби был пойман в компании куда более сомнительной дамы, — спокойно напомнила Глория. — Увы, пойман посмертно. Что вы об этом думаете, святой отец?       Священник, муж двоюродной сестры Келли, которого вполне устраивала роль пустого стула, растерянно огляделся вокруг в поисках поддержки, но не успел ничего сказать, потому что Камилла, повернувшись к дочери, неожиданно громко заверещала:       — Лиззи, я не могу это выносить! Неужели ты позволишь этой женщине говорить такие вещи про своего отца?! Да ещё и в своём собственном доме!       — Этот дом принадлежит Джеффри и мне, — отрезала Глория. — Так что именно вы, мои хорошие, пользуетесь чужой добротой и гостеприимством. Так ведь, дорогой?       Теперь она смотрела на Джеффа, и тот, будучи не в силах отрицать очевидное, тихо подтвердил:       — Да, Глория.       — Вот и славненько! Я рада, что мы это выяснили, — многозначительно сказала она, подцепила вилкой кусочек остывшей птицы, прожевала, выплюнула в салфетку и деланно ласково произнесла: — Элизабет, передай благодарность своему повару. Сегодня еда впервые была не похожа по вкусу на твоё дерьмо.       С этими словами Глория подмигнула Адаму и Келли, встала из-за стола и ушла. Тишина, безопасная, волшебная тишина воцарилась до конца обеда и распростёрлась на несколько месяцев вперёд: ни возмущённых звонков, ни оскорблений, ни ультиматумов. Но вскоре урок взаимной вежливости был забыт, и всё началось сначала, будто и не было никакого скандала и никакой Глории. Впрочем, им всем нередко казалось, что её и правда нет, ведь даже несмотря на то, что Адам и Келли поддерживали с ней хорошие отношения, а как-то раз, путешествуя по США с Роландом и Коль, всем скопом останавливались в её доме на 67-й, они не были близки и не имели привычки ходить друг другу в гости. Поэтому когда Глория позвонила и сказала, что хотела бы их навестить, он удивился, а когда она уже сидела у них в гостиной, попивая сваренный Адамом капучино, и весело болтала с Келли о всяких пустяках, он вглядывался в её красивое старое лицо и ждал подвоха, который, разумеется, был. Перед уходом Глория вышла покурить на балкон, и, когда Адам принёс ей пепельницу, она серьёзным, почти строгим голосом сказала:       — Задержись на минутку. Есть разговор.       — Хорошо, — вздохнул Адам и присел возле неё на салатовый старый диванчик. — О чём вы хотите поговорить?       Глория закурила, выпустила дым и закинула ногу на ногу в своей привычной небрежной манере.       — Ты уже, наверное, догадался, что я пришла не просто так.       — Да, была такая мысль, — признал Адам и задал очевидный вопрос: — Джефф попросил вас об услуге?       — Да, — грустно улыбнулась Глория, крепко затянулась и выпустила облако густого белого дыма. — Он хочет, чтобы я убедила вас прийти к нему и Лиз на День Благодарения. Разумеется, я понимаю, что это невозможно и что Келли об этом говорить не нужно. В каком бы отчаянии ни был Джефф.       — Джефф? — Адаму с трудом удалось не рассмеяться. — В отчаянии?       — Конечно, — невозмутимо сказала Глория, но её голос всё же дрогнул, и он это заметил. — Шарики Джеффа давно болтаются в сумочке Лиз между таблетницей и телефонной книжкой, но он хороший парень. И он очень расстроен случившимся. Последний раз я видела его таким расстроенным только на похоронах отца.       — Но он всё равно виновен, — возразил Адам.       — Не отрицаю, — уклончиво настояла Глория, — но всё же это не только его вина. Адам, я прошу быть тебя добрее к нему и держать в уме, что он бы даже подумать не мог о том, что сделала его жена. Сейчас он просто одинокий старик, упустивший последний шанс на примирение с дочерью. Понимаешь?       — Я понимаю, — кивнул Адам и дёрнул плечами в попытке избавиться от ощущения, что на него давят. — Я постараюсь быть к нему добрее.       — На большее я и не рассчитываю, — благодарно улыбнулась Глория, многозначительно глядя на него яркими голубыми глазами, и не менее многозначительно отметила: — А у вас милая квартирка. Тесная, но милая.       — Не лгите.       — Вы ведь не собираетесь растить детей здесь? Это не моё дело.       — Не ваше, — Адам плотно сжал губы. — Мы это обсуждаем.       — У вас немного времени на обсуждения. Тебе нужно принять меры, — посоветовала Глория. — Нужно действовать.       — Я не буду действовать за спиной у Келли, — отрезал Адам. — Однажды я уже так поступил, и результат не пришёлся мне по вкусу.       — Но тебе придётся, — убеждённо сказала Глория. — Келли упряма, как её дед. Я прожила с ним двенадцать лет, и потому знаю, о чём говорю. Им легче принять чужое решение, чем что-то решать самим. Поверь мне, я знаю.       Она пыталась апеллировать к их мнимой общности, к опыту общения с этой странной семьёй и опыту защиты интересов любимого человека, но то, что она говорила, как никогда роднило её с ними.       — Вы не правы, — твёрдо сказал Адам. — Я не поступлю так с Келли. И если вы считаете, что я не прав, вы ничем не лучше Лиз.       Глория недоверчиво повела бровями, но ничего не сказала. На этом их разговор был окончен. Он искренне верил в то, что сказал Глории, и в течение следующих двух недель попытался доказать ей и самому себе, что правда на его стороне. Но Глория оказалась права. Келли не хотела ничего решать и увиливала от разговоров о переезде. Ей было легче жаловаться на громоздкую мебель, на неудобную кухню, на жёсткую кровать и на снующих под ногами кошек, нежели сесть и поговорить об их настоящих проблемах, поэтому однажды вечером, после очередного агрессивного спора, переросшего в истерику, он психанул, поднялся в офис, вышел в сеть через рабочий компьютер Скайлер и, воспользовавшись одним из резервных счетов, который Келли ни за что бы не стала отслеживать, купил этот чёртов дом. На душе было гадко, и он не мог назвать свой поступок правильным, но он верил, что успеет всё исправить.       Невзирая на спонтанность, Адам заключил отличную сделку. Особняк в колониальном стиле 1906-го года постройки достался ему в прекрасном состоянии, и в него можно было переехать чуть ли не сразу, но его внутреннее убранство, вся эта старая антикварная мебель, подчёркивающая его характер в течение последних пяти-семи десятилетий, и скульптуры, изображающие ангелов и олимпийских богов, расставленные по периметру, были, мягко говоря, не тем, что Адам мог показать Келли. Прежде чем обрушить на неё новость, он решил обновить интерьеры и купить удобную практичную мебель. Он нанял целую бригаду рабочих, которая в короткие сроки отшлифовала, отштукатурила и сгладила каждый камень в доме, и двух занудных дизайнеров по интерьерам, чтобы они сделали то, что могло бы понравиться Келли, только красиво и со вкусом. И занимаясь всеми этими делами, тысячей маленьких дел, он каждый раз говорил себе, что делает это ради благополучия своей семьи. Но было что-то болезненное в том, как старательно он намывал полы на всех трёх этажах и в подвале после очередных ремонтных работ, и в том, как он придирался к рабочим по поводу каждой мелочи и каждого отклонения от плана, будто таким образом он пытался смыть то гадливое ощущение, которое вопреки всему, что он делал, камнем лежало у него на душе и не позволяло наполнить лёгкие свежим воздухом. Однако время помогало, и перемены, которые происходили вокруг него, наполняли его надеждой на лучшее, и дышать становилось всё легче и легче. Когда рабочие ушли, оставив ему практически готовый дом, Адам рассказал о покупке родителям, Лукасу, Роланду и Коль. Он сопроводил новость предупреждением, что Келли не должна ничего об этом знать, потому что дом якобы является подарком на Рождество, что было крайне странным подарком для девушки вроде Келли, но, к его удивлению, они никак это не прокомментировали и, самое главное, не сказали его жене ни слова, формально освобождённые от участия в заговоре магическим словом «сюрприз». Роланд и Люк даже вызвались ему помочь и сделали его вечера в Ларчмонте неожиданно приятными, и потому он не без радости вставал с постели каждое субботнее утро. Но это субботнее утро было другим. Этим утром он привёз кошек в новый дом, и, пока он их вёз, он не мог не задаваться одним неутешительным вопросом: что он скажет Келли, когда она вечером спросит его о том, куда он увёз животных, и какую еще байку он выдумает из страха сказать ей правду.       По иронии судьбы в этот раз они с Люком планировали закончить ставить полки и шкафы для вещей и начать устанавливать полочки и лесенки для тех самых котов, складывающиеся в закрученные продуманные маршруты, покрывающие все три этажа. Установка лишь половины элементов заняла у них с Люком порядка четырёх часов. А в коридорах вперемешку с разорванными упаковками лежали ещё десятки коробок, способные привести в уныние самого отчаянного сборщика мебели.       — Фух! Я устал, — сообщил Люк. — Может, пообедаем? Я угощаю.       Адаму совсем не хотелось есть, но он согласился поехать с Люком в маленькую закусочную на Ларчмонт-авеню, соседствующую с местной публичной библиотекой, а на обратном пути заехать в продовольственный магазин и затариться безалкогольным пивом.       — Ты какой-то бледный, — хмуро заметил Люк, полагая, что человек не может быть таким бледным и таким молчаливым после двух чашек американо и куриного пирога. — Не заболел? Снова голова? Или у тебя случилось что?       — Отстань, мама, — со смехом отмахнулся Адам. — Всё в порядке, Люк.       Он ни за что не стал бы обсуждать с Люком свои проблемы, потому что ему было известно наперёд всё, что тот ему скажет.       — Неудивительно. Нас сегодня двое, — улыбнулся Люк, ковыряя мизинцем в ухе. — А где Роланд? Он будет сегодня?       — Не знаю, — пожал плечами Адам. — Я ему не писал. Наверное, он забыл.       Но Роланд не забыл. Он приехал после обеда и, как и Адам, приехал не один. С ним была Дженни. Девочка резво вбежала в дом и повисла у Адама на шее.       — Надеюсь, ты не против, — сказал Роланд. — Коль сегодня пишет.       — Конечно, нет, — весело отозвался Адам и ласково обратился к племяннице: — Дженни, если бы я знал, что ты придёшь, то принёс бы тебе какую-нибудь игру.       — Не беспокойся, Дадам. У меня всё с собой, — успокоила Дженни, похлопала его ладошкой по макушке и повернулась к отцу: — Папа, дай.       — Уже? — удивился Роланд. — Не хочешь сперва осмотреться?       — Наверное, — неуверенно протянула Дженни, а потом чуть увереннее добавила: — Да.       — Только ничего не трогай без разрешения. Мы в гостях.       — Не буду.       Дженни отдала отцу свою курточку и прокралась между коробок в сторону гостиной, а Роланд осмотрелся вокруг, прикидывая фронт работы, и увидел Шэдоу, притаившуюся на самой высокой из полок в коридоре, которую Адам установил первой, специально для неё.       — Похоже, что не я один с компанией, — отметил Роланд.       — Это долгая история. Расскажу позже, — вымученно улыбнулся Адам. — Мы с Люком купили пару упаковок безалкогольного пива. Будешь?       — Не откажусь.       С Роландом дело пошло быстрее, и полочки, лесенки и дверцы протянулись со второго этажа на первый, сменив цвет с тёплого зелёного и сиреневого на персиковый и голубой. Запас безалкогольного пива подходил к концу, и Адам опасался, что жажда Люка перекинется с безалкогольного на обычное пиво, несколько бутылок которого очень кстати лежало в мини-холодильнике в рекреационном помещении подвала. Дженни исходила весь дом вдоль и поперёк и уселась собирать животных из полимерного пластика, подаренных ей на четвёртый день рождения, и Роланд совсем перестал на неё отвлекаться, пока она не вошла в дальнюю гостиную, крепко сжимая в объятьях насмерть перепуганного Коперника.       — Твой? — девочка подошла к Адаму и протянула ему кота.       — Мой, — Адам взял кота, и тот тут же прижался к нему, вцепившись в плечо острыми когтями.       — Дженни, я же просил ничего не трогать, — веско напомнил Роланд.       — Но он не что, а кто, — выкрутилась Джейн и спросила: — Как его зовут?       — Коперник, — ответил Адам.       — А другие тоже здесь?       — Да, — он поставил Коперника на пол и потёр исцарапанное плечо. — У меня есть подозрение, что если ты предложишь им угощение, они к тебе выйдут.       — А где мне взять угощение? — загорелась девочка.       — Я покажу, — внезапно вызвался Люк и шагнул в сторону кухни.       Дженни пошла за ним, и через пару минут до Адама и Роланда донеслись звуки разрываемой обёртки с вяленым мясом для кошек и тихое шипение последней банки безалкогольного пива. Коперник выглянул из коробки, под которой спрятался, как только поставили его на пол, и осторожно потрусил на кухню, чуть ли не прижимаясь к полу толстым пушистым брюхом, и, судя по восторженному возгласу Дженни, вырвавшемуся немного раньше, на угощение соблазнился не только он. Адам посмотрел наверх, поймал на себе укоризненный взгляд Шэдоу, переходящей вслед за ними из комнаты в комнату, и рассмеялся неестественно и нервно. Он вдруг подумал, что если Келли не понравится дом, ему придётся продать его несмотря на проделанную работу, и мысль об этом настолько его ошеломила, что он совсем раскис и устало опустился на последнюю нераспакованную коробку с кошачьими полками. Как ни странно, но Роланд тоже смеялся. Только он смеялся не над бесплодными усилиями Адама, а над Люком, который вернулся в гостиную с последний банкой пива и несколькими кусочками вяленого мяса для кошек, так же, как и Адам, посмотрел на Шэдоу, увидел её хищные глаза и медленно спрятал мясо в карман джинсов.       — Что? Она никогда не кусала тебя за икру? Это очень больно, — возмущённо сказал Роланду Люк и не менее возмущённо взглянул на Адама: — Так что прекрати ржать, господин! Никогда не заведу кошку, даже несмотря на то, что дети, насмотревшись на этих тварей, теперь постоянно клянчат котёнка.       — А сколько им? — спросил Роланд, меняя тему на более приятную для них обоих, но ещё довольно далёкую для Адама.       «Не такую уж и далёкую», — подумал он, но ничего не сказал, взял канцелярский нож и разрезал клейкую ленту на последней коробке.       — Им по семь, — с любовью в голосе ответил Люк и громко отхлебнул пива из банки, — и они у меня уже совсем самостоятельные.       — Да, Дженни тоже самостоятельности не занимать, — сказал Роланд.       — Я заметил, — усмехнулся Люк и положил руку на плечо Адама, заставляя его повернуться к ним лицом: — Эй, друг! Не бойся! Отцовство только кажется страшным, но у него много плюсов.       — Я и не боюсь.       Перспектива отцовства совсем не пугала Адама, главным образом потому, что он пока об этом не думал. Сейчас его куда сильнее беспокоила Келли и её возможная реакция на «подарок». Представив раздражённую Келли, истеричную Келли, плачущую из-за него, он невольно содрогнулся всем телом и попросил друзей не обращать на него внимания. Друзья благополучно проигнорировали его просьбу, и тогда он рассказал им историю о том, как Келли обожгла руку и выгнала кошек на улицу.       — А как ты объяснишь ей, куда ты их увёз? — Роланд озвучил вопрос, которым Адам задавался с самого утра.       — Я не знаю. Но всё лучше, чем пристраивать их на самом деле. Я уверен, что Келли потом остынет и пожалеет о своём поступке, а когда мы переедем сюда, она увидит эти полки, поймёт, что коты больше не будут мешаться под ногами, и успокоится, — сказал Адам, а про себя мрачно подумал: «Если, конечно, она захочет сюда переехать».       — Не парься, приятель! Во время беременности почти все женщины эмоционально нестабильны, — попытался приободрить его Люк. — Вам с Келли стоит просто провести выходные вместе и хорошенько потрахаться. Мой личный опыт подсказывает, что это помогает.       — Спасибо, Люк, — горько усмехнулся Адам. — Что бы я делал без твоих бесценных советов.       Он понимал, что друг просто хотел развеселить его, но в данный момент он был физически не способен на веселье.       — То-то же, приятель, то-то же! — Люк обнял его за плечи, допил остатки пива, посмотрел на часы и удивлённо воскликнул: — Неужели уже половина пятого?! Всё, ребята! Мне пора бежать. У моих головастиков через полчаса заканчивается тренировка по лакроссу. Вы вообще понимаете смысл этой игры? Я — нет.       Он пожал им руки, улыбнулся и побежал по мощёной дорожке к припаркованному за домом универсалу, на ходу надевая тяжёлую коричневую куртку. Роланд и Адам наблюдали за ним из окна с грустными улыбками на лицах.       — Он любит лакросс наравне с бейсболом и футболом, — зачем-то сказал Адам. — Он даже играл в лакросс в средней школе.       — Я так и подумал, — кивнул Роланд. — Знаешь, он в чём-то прав. Сексуальное удовлетворение значительно улучшает настроение.       — Роланд, это не сработало в первый раз, не сработает и во второй, — слабо улыбнулся Адам. — И если честно, я уже не знаю, что здесь сработает. Я так запутался.       — Брак вообще штука сложная, — со вздохом произнёс Роланд. — У всех бывают периоды, когда кажется, что выхода нет и вы катитесь в никуда, к точке невозврата, но потом этот период проходит, и ты понимаешь, что всё хорошо. Было и есть. И будет, если ты не опускаешь рук. Некоторые вещи просто нужно пережить.       — Боюсь, здесь нечто иное. Мне сложно сформулировать то, что я имею в виду, но это нечто иное, — поделился Адам. — Я пытаюсь сделать как лучше, но боюсь, благие намерения, как всегда, выйдут мне боком. Я чувствую, что предал Келли, понимаешь? Предал её не только как свою женщину, но и…       — Как лучшего друга, — подсказал Роланд.       — Да, как лучшего друга, — согласился Адам. — Как лучшего друга, с которым я всем привык делиться и который всем делился со мной. И я её предал. Опять. Чем я лучше тех людей, которые подставляли её всю жизнь?       — Тем, что ты делаешь это ради неё, а не ради себя. Иногда приходится идти наперекор и совершать поступки, которые наши любимые оценить не в силах, но рано или поздно они всё равно понимают, что мы стараемся ради них.       — И как часто ты совершаешь такие поступки?       — Каждый день, — спокойно ответил Роланд. — Каждый день я просыпаюсь, встаю с постели и становлюсь тем, кто им нужен. Мы все играем по этим правилам, — он ненадолго замолчал, выдержал паузу и задумчиво продолжил: — Возможно, тебе кажется, что у вас с Келли всё иначе. Возможно, так оно и есть. И если это так, то тебе тем более нечего бояться. Она тебя поймёт. Если ты ей расскажешь всё как есть или хотя бы скажешь ей то, что сказал мне, она тебя поймёт.       — Думаешь? — недоверчиво покосился Адам.       — Я почти уверен в этом, — улыбнулся Роланд, а после вдруг нахмурился и спросил: — А где Дженни? Джейн!       — Дженни! — присоединился к нему Адам. — Дженни, где ты?       Они прошли из гостиной на кухню, из кухни — в столовую и вторую гостиную, громко выкрикивая её имя. Потом они поднялись на второй этаж, а со второго — на третий, убедились, что её нет наверху, и сбежали по лестнице на первый этаж.       — Может, она в подвале? — предположил Адам. — Или спряталась в шкаф?       — Она больше не прячется в шкафы, — покачал головой Роланд и снова громко и испуганно крикнул: — Джейн!       — Да здесь я! — раздался из дальней гостиной раздражённый детский голосок. — Чего орёте?       Как оказалось, Дженни искала их, пока они бегали и искали её, и перепугалась не меньше своего отца и дяди.       — Когда мы уже пойдём домой?! — требовательно спросила она, глядя на Роланда рассерженными золотисто-карими глазками. — Здесь скучно!       Адам не мог её винить. За исключением ближней гостиной, в которой она собирала пластиковых зверей, дом был абсолютно пустым, а они с Роландом так и не смогли придумать ей занятие.       — Через полчаса. Осталась одна комната, — ответил Роланд. — Не так ли, Адам?       — Всё так, — подтвердил Адам. — Это займёт полчаса или меньше.       — А можно я в это время погуляю во дворе? — спросила девочка.       — Нет, — мягко запретил ей отец. — Посиди в гостиной, закончи собирать страуса и подожди меня, — она хотела возразить, но он тут же её перебил: — Я хочу знать, где ты находишься. А потом мы с тобой пойдём в парк. Идёт?       — Идёт, — буркнула Дженни и потопала в другую гостиную, нарочито шумно, заламывая руки и бормоча себе под нос неразборчивые детские ругательства.       — Вернёмся к работе? — Роланд махнул в сторону коридора, где лежала последняя распакованная коробка и весело добавил: — Мне правда стоит освободиться через полчаса.       Им действительно осталось установить полки лишь в одной небольшой комнатке, и они без труда уложились в сроки, после чего Роланд и Дженни тепло попрощались с Адамом и уехали к себе в Бруклин, оставив ему на память фигурки зверей. Крокодила, медведя и слона Дженни оставила на журнальном столике, за которым их и собирала, но пантеру, леопарда и льва она поставила на одну из кошачьих полок, и Адам не смог сдержать искренней улыбки, когда их обнаружил.       — И правда похожи, — сказал он, обращаясь к пустой комнате, но, повернув голову, он заметил Шэдоу, которая по полочкам пробралась в гостиную и вновь влезла на самый верх. — Я приду завтра, Шэдоу. И Келли придёт со мной.