***
Келли тоже было тринадцать. Она жила с родителями на Манхэттене и вела видеоблог. Она снимала на камеру разные трюки на скейтборде и велосипеде, пыталась повторить достижения известных спортсменов и каскадеров. Её канал и сайт тогда были не очень популярны, и она, стараясь подогреть интерес своих немногочисленных зрителей, предложила им за ценный приз придумать ей оригинальный трюк. С заданием справились немногие. И Адаму повезло, что он оказался в меньшинстве, потому что, невзирая на то что его трюку и не хватило оригинальности, чтобы выиграть приз, Келли всё равно ему ответила. Она лично поблагодарила его за участие и дала ему новую задачку по механике. Без лишних вопросов Адам её решил в тот же вечер, видоизменил и переадресовал ей, а утром получил решение и новую задачу. В такой манере они общались пару месяцев, а потом Келли предложила ему созвониться по «Видфону», простейшей программе, крайне популярной во времена их детства. Адам согласился. Перед звонком он переодел майку и уложил волосы, будто собирался на свидание. Вышло неважно. Когда Келли увидела его лицо на экране своего компьютера, взглянула на его прилизанные волосы, она покатилась со смеху. Адам в долгу не остался, высмеял её безразмерную чёрную кепку с логотипом файерфокс и обозвал её «лисичкой». Иронично, но прозвище «лисичка» никак не было связано с логотипом файерфокса: просто хитрая улыбка Келли и её маленькие выступающие белые клыки делали её похожей на мультяшную лису из книжки, которую Адам читал своему младшему брату Крису. «Лисичка» прижилась в отличие от всех прозвищ, которыми Келли пыталась обозвать его. Нелепость и лёгкость этого разговора стали основным толчком к продолжению знакомства, и их отношения из обезличенного обмена задачками преобразились в нечто глубокое, интимно-личное. Они стали настоящими друзьями.***
Три сотни глаз смотрят на него, а он — на край доски. Лёгкий толчок, и доска катится вниз, отклоняясь то вправо, то влево, как он и велит ей. Маленькие колёсики крутятся всё быстрее, и вот он слегка сгибает колени, пружинит вверх и запрыгивает на неподвижный прямоугольный блок. Он разворачивается, показывает зрителям лицо, словно он чемпион. Словно он актёр на сцене. Крутит доску ногами и спрыгивает с блока, пригнувшись так низко, как только может, выписывает петлю и снова пружинит вверх, чтобы перепрыгнуть через очередное препятствие. На излёте он хватается за край доски, на мгновение зависает в воздухе и мягко приземляется. Впереди его ждёт рампа. Разумеется, он знает, что делать. В свои четырнадцать Адам катается не хуже, чем Тонни-мать-его-Хартфилл, кумир миллионов начинающих американских скейтбордистов, но намного хуже, чем Келли. Келли катается так, будто доска — продолжение её тела, а за спиной у неё — крылья. Поэтому он не может упасть в грязь лицом. Он откатывает выступление максимально чисто, без единой ошибки. Он не мог бы напортачить, даже если бы старался, ведь она стоит в зале среди трёх сотен человек и смотрит на него.***
Келли на него не смотрела. Она предложила Адаму поучаствовать в этом соревновании и собиралась участвовать сама, но так и не смогла приехать. Родители увезли её в Калифорнию на целое лето, а потом посадили под домашний арест до самого Рождества. Для активной четырнадцатилетней девчонки не придумать наказания хуже, но после того, что она сделала, её родителей сложно было винить. Даже она, считавшая их источником всех возможных несчастий, не осмеливалась винить их за это. Лиз и Джефф Винтер получили год покоя и послушания, потому что в четырнадцать лет их дочь вписала себя в историю. Она сделала невероятный прыжок на скейтборде, который никто до сих пор не осмеливался повторить. Она перепрыгнула с крыши одного сорокатрёхэтажного здания на крышу его брата-близнеца. Она совершила прыжок длиной в восемнадцать метров на высоте двухсот. Такого мир ещё не видел. Ролик с её трюком моментально стал вирусным, а спустя неделю после невозможно было найти издания, которое не запечатлело бы его на своих страницах. Публика восприняла эту новость двояко: одни заявляли, что ролик подделали, другие говорили, что Келли психичка, а третьи готовы были носить её на руках. Были даже слухи, что она разбилась насмерть и, конечно, нашлись свидетели, которые утверждали, что видели её труп как раз между двумя небоскребами, но правды никто так и не узнал. Келли не комментировала свой поступок, не записывала новые ролики и в итоге удалила старый канал. Адам был единственным свидетелем того, как долго и упорно она готовилась к этому трюку, и только он называл её прыжок настоящим искусством.***
В Бостоне немного высоких зданий. Тех, что выше ста пятидесяти метров над уровнем моря, наберётся не более сотни штук, но огромный параллелепипед в центре города, обмотанный торговыми рядами, как обтянутый чёрной резинкой спичечный коробок, явно входит в шорт-лист самых высоких. Крыша «коробка» покрыта жаропрочным полимером, но Адам чувствует, как сильно она нагрелась на солнце, даже сквозь толстую подошву кед. Другие крыши такие же. Его и Келли прогнали по меньшей мере с двух, пока они не забрались на эту. На предыдущей охранник был настолько исполнителен, что погнался за ними с резиновой дубиной наголо, и остановился только тогда, когда Келли встала на металлический бортик, приваренный к громоздкой пожарной лестнице со стороны служебной парковки. Недолго думая Адам тоже забрался на бортик и встал рядом с ней. — Стоять! — испуганно завопил охранник, опуская резиновую дубинку. — Только без глупостей! Они не собирались совершать глупости. Когда охранник совсем убрал свою дубинку и попятился назад, они соскочили на лестницу и что было силы понеслись вниз, задыхаясь и гогоча. — Ты видел его лицо! — восторженно выкрикивала Келли на бегу. — Он подумал, что мы сумасшедшие! Адам согласился с ней и сказал, что они и правда ведут себя, как сумасшедшие, но одновременно ему подумалось, что нет ничего разумнее, чем они. Когда они поднялись на следующую крышу и взглянули на раскинувшийся внизу Бостон, Келли взяла его за руки. Её руки держат его до сих пор, влажные от пота. Спутанная прядь выбилась из-под кепки и прилипла ко лбу. Губы растянуты в улыбке, а глаза сияют от возбуждения. Адам прикусывает губу, чтобы не сболтнуть лишнего. Келли гладит его чисто идеально белую щёку, щёлкает по носу, чтобы снять напряжение и, пока он мучительно долго моргает, повисает у него на шее, словно маленькая обезьянка. Адам топает на месте, изображая, что хочет сбросить её с себя, а потом они вместе кружатся и смеются. Кружатся и смеются. До этого дня они никогда не встречались лицом к лицу, но их обоих не покидает ощущение, что они знают друг друга целую вечность.***
Когда сорвалась их первая встреча на том соревновании скейтеров, Келли и Адам сразу стали говорить о новой. Их планы один за другим проваливались в тартарары и в итоге вылились в эту невинную вылазку в Бостон. К сожалению, они ничего не сказали об этом родителям, и поэтому их разъяренные, обеспокоенные отцы бросились на их поиски. Руперт Голд отреагировал более или менее адекватно, но Джефф… Джеффри Винтер закатил скандал, кричал на всю закусочную, а его лицо краснело и раздавалось прямо на глазах, как нелепый воздушный шар. Адам боялся, что его голова буквально лопнет, но это было бы не так страшно как-то, что случилось потом. Мистер Винтер увёз Келли домой, не дав им толком попрощаться. Это не было похоже на сопливые моменты из фильмов, когда один подросток бежит за машиной, а другой наблюдает за ним, прижавшись лицом к стеклу. Совсем нет. Келли ушла, едва заметно махнув ему рукой, будто на следующий день они столкнутся в школьных коридорах, когда на самом деле прощались навсегда.***
Додж собран из частей разных машин, поэтому выглядит он, как косое кривое недоразумение. Кузов у доджа серый, двери красные в рыжеватых ржавых потёках, крылья и багажник — в дырках. Дырки заклеены скотчем. Но Адам знает ему цену. Он сам собирал его из запчастей, купленых на разборках, и знает, на что он способен. Дистанцию от Мэна до Калифорнии додж проходит исправно. Не глохнет, не пердит, не жрёт масло. Он в отличном состоянии, чего не скажешь об Адаме. У него крутит живот от еды в придорожных мотелях, тело потное и грязное, а волосы, спрятанные под тонкой растаманской шапкой, мечтают о щётке и шампуне. Выгоревшая борода неровно топорщится в разные стороны, и время от времени Адам раздражённо чешет подбородок, вырывая отдельные волоски, которые оседают на его футболке. Когда Адам выезжает на хайвэй Эйзенхауэра, волосков на футболке не счесть. Он пытается отряхнуть их рукой как раз в тот момент, когда его подрезает новенький тёмно-синий седан. На дверях седана ядовито-розовой краской написано большое красивое слово «сука». Адам яростно давит на клаксон. «Сука» за рулём сигналит ему в ответ и уезжает вперёд. Адам выжимает газ и устремляется за ней, чтобы обогнать и подрезать её в ответ, и старый додж легко справляется с задачей. Седан сигналит снова, громче, чем прежде. Адам поворачивает зеркало заднего вида, чтобы рассмотреть лицо водителя, но видит только солнечные очки и кожаную чёрную кепку. Седан пытается его обогнать, но он не позволяет, перестраиваясь в соседний ряд прямо пред ним, а потом снова и снова, на протяжении нескольких десятков миль. Вскоре терпение водителя седана окончательно сходит на нет, и прибавив скорости, она выезжает прямо перед Адамом и нажимает на тормоз. Адам тоже нажимает на тормоз, но недостаточно быстро. Передний бампер его доджа с треском раскалывает бампер тёмно-синего седана. Водительская дверь распахивается, отрывая розовое «су» от розового «ка». Адам тоже вылетает из машины, собираясь вылить на водителя седана всё, что он о ней думает, но при первом же взгляде на неё слова застревают в горле. — Вот это ведро, Адам Голд! — Келли Винтер снимает солнцезащитные очки, проводит рукой по капоту доджа и улыбается знакомой лисьей улыбкой. — Ну и морда!***
После небольшого приключения на дороге Адам и Келли поехали обедать в «Козла Пита». В Олбани был такой ресторан, на пересечении Солано и Масоник. Над рестораном висела вывеска: «Лучшие крылышки в Калифорнии». Крылышки там были далеки от идеала, но всё равно намного лучше той гадости, которой Адам питался в мотелях и придорожных кафе. Келли накидывалась на еду так, будто не ела целую вечность. Она проглотила два бургера и залила их литром горячего чёрного кофе, а потом заказала чизкейк. В другой ситуации Адам сказал бы ей, что стоит притормозить, чтобы море не вышло из берегов, но в тот момент он был слишком взбудоражен тем, что девушка, с которой он не разговаривал три года, сидела перед ним и пила кофе великанскими глотками. Им было что обсудить. Не только тот день, когда они расстались и перестали разговаривать, но и все те дни, которые они провели вдали друг о друга. Удивительно, но за прошедшие годы они прожили фактически одну жизнь. Они оба готовились стать инженерами, боролись за одни и те же гранты и занимались по одной и той же программе. Они читали одни и те же книги, играли в одни и те же игры и занимались похожими видами спорта. У них обоих были разряды по плаванию и прыжкам в воду, и у обоих работа во внеурочное время была тесно связана с водой. Они оба вели блоги, посвящённые известным каскадёрским трюкам, только Келли выполняла их, а Адам прогонял через десяток компьютерных программ. В старших классах они оба встречались с одноклассниками, оба разорвали отношения во время выпускного бала и у обоих это закончилось порчей личного имущества. Бывшая девушка Адама просверлила несколько дыр в его додже, спустила с обрыва его велосипед и сожгла всю его рабочую одежду, а парень Келли уничтожил её съёмочное оборудование и размалевал машину розовой краской. Этого бы не случилось, если бы они не хранили вещи в гаражах у своих бывших, но так вышло, что они оба не доверяли родителям. Адам был бы счастлив, если бы совпадения на этом не закончились и они оказались бы студентами одного университета, но, увы, он поступил в Беркли, а Келли — в Стэнфорд, альма-матер своего отца. Как бы то ни было, они снова расстались, но на этот раз пообещали, что не повторят ошибку прошлого и будут приглядывать друг за другом, насколько это возможно.***
— Это вечеринка века! — говорит всем и каждому Отвязный Реджи, двадцатипятилетний бездельник, просаживающий денежки родителей. У Реджи есть дом в Сан-Франциско, на Ломбард-стрит, и каждый, кто хотя бы немного в теме местной гик-тусовки, без сомнения здесь бывал. Адам не хотел идти на эту вечеринку, но Элвин его заставил. Элвин сказал, что иначе он взломает его почту и отправит профессору по философии фотографию своего стручка. Он был накурен в хлам, поэтому Адам на него не злился, но также именно поэтому он ему и поверил. На вечеринке они с Элом держатся особняком. Стоят у барной стойки, заставленной бочонками с пивом и бумажными стаканчиками. Пол у них под ногами липкий и грязный. В другом конце комнаты, у сломанного музыкального автомата, который Реджи притащил со свалки, болтают две подружки, одна из которых весь вечер не сводит с Адама глаз. У незнакомки великолепная грудь и ноги длинные, как у топ-модели высшего разряда, но Адаму на неё наплевать. Всё его внимание приковано к Келли, сидящей на коленях у смазливого черноволосого паренька. Паренёк вовсю нализывает её гланды, а рука паренька то и дело заползает к ней под майку, несмотря на то, что она одергивала его уже раз или два. — Хватит на них пялиться, — советует Эл. — Лучше подкати к той длинноногой красотке, а меня познакомь с её подружкой. Я чую успех. — Ты всегда его чуешь. — Я не должен оправдываться за своё здоровое либидо. — В твоём случае это называют не либидо, а спермотоксикоз, — подначивает его Адам и смотрит на то, как рукастый, языкастый парень пытается залезть к Келли в штаны. — Сказал парень, которые не трахался со времён школы, — фыркает Элвин и тоже смотрит на Келли и её приятеля. — На твоём месте я бы на ней не зацикливался. — Жаль, что ты не на моём месте, — говорит Адам, вымучивает вежливую улыбку и шагает в креслу, в котором сидит парочка. Келли замечает его не сразу, но, когда замечает, поднимается с колен своего парня и слегка приобнимает его за плечи. Келли говорит, что парня зовут Терранс Гинзбург, и Терранс жмёт Адаму руку. Келли говорит, что Терранс учится вместе с ней, они встречаются уже три недели, и Терранс, гадко улыбаясь, обнимает её за талию. Келли рассказывает, как они с Террансом играли в гольф на выходных, и Терранс изображает, как он машет клюшкой. А про Адама она не говорит ничего. Хуже, чем ничего. Она называет Адама «старым другом детства». Не просто «старым», не просто «другом», а именно «старым другом детства». Её слова обжигают его, как нитрат серебра — открытую рану, и, пожелав ей и Терри приятного вечера, он возвращается к Элвину. — Захвати пиво, Эл. Мы идём к подружкам у музыкального автомата. — Слепой прозрел, о, аллилуйя! — радостно восклицает Элвин и спешит наполнить пивом четыре чистых стакана. — Не подведи меня, приятель! Девушки у музыкального автомата приветствуют их лучезарными улыбками, и пышногрудая длинноногая красотка, небрежно скинув с плеча густую гриву волос, протягивает Адаму руку. — Эбби Эндрюс, — представляется она и кивает в сторону подруги: — А это Линда Шилдс. — Здрасьте, — улыбается Эл. Стаканчики с пивом в его руках опасно подрагивают, и вышеупомянутая Линда спешит ему на помощь. — Адам Голд, — говорит Адам, игнорируя руку, протянутую Эбби Эндрюс. — У вас проблемы с музыкальным автоматом? — Линда считает, что его можно включить, — смеётся Эбби Эндрюс и забирает третий, — а мне кажется, что это просто куча старого дерьма. Слово «дерьмо» кажется Линде особенно смешным, настолько, что пиво идёт носом, и Элвин больно тычет Адама между рёбер. Следующий час они вдвоём будут приводить в чувства музыкальный автомат и улыбаться Эбби и Линде, подающим им пиво и отвёртки, а после тот будет играть, одновременно с техно, льющимся из расставленных по дому колонок. Элвин и Линда уйдут, а Адам будет танцевать с Эбби Эндрюс на горе из диванных подушек. Щёки его будут измазаны её синей помадой, а губы покраснеют от поцелуев, но это не главное. Главное, что позже ночью Адам поднимется с Эбби наверх, и Келли увидит это.***
Его отношения с Эбби Эндрюс были обречены с самого начала. Эбби не имела ничего против его чувства юмора, атлетического тела и физической выносливости, а также математических знаний, которые позволили ему написать за неё несколько студенческих работ. Однако Эбби категорически не нравились его неопрятность, его друзья и его увлечения. Она убиралась в его комнате, покупала ему рубашки и галстуки и на все праздники с намёком дарила ему бритвенные принадлежности. Она устраивала ему истерики, если он до ночи возился с Ллойдом в гараже, пил с Элвином и Мэнни или катался в скейтпарке. Она таскала его на экспериментальные театральные постановки, на концерты никому неизвестных групп и на такие мероприятия, где парочкам предлагали смастерить что-нибудь невероятно скучное и бесполезное. Последнее особенно веселило Келли. Адам до сих пор слышал у себя в голове, как она, изображая Эбби, тянет писклявым гнусавым голоском: «Вау, Адам, ты так ровно приклеил этикетку!» или «Какая у тебя красивая рыба, Адам!» или «Адам, ты действительно умеешь накидывать кольца на флагшток!» Если Адама осмеливался смеяться над этим, Эбби дулась, а Келли подмигивала и уходила, хохоча во весь голос. После того, как Адам начал встречаться с Эбби, она внезапно забыла, что он её «старый друг детства» и вспомнила, что он просто её друг. Она ревновала его и старалась унизить Эбби при каждом удобном случае. Адам не мог её в этом винить, потому что он в свою очередь проделывал то же самое с её длинноруким гольфистом, который чаще всего не приходил на их маленькие междусобойчики. Наверное, поэтому Терри и вышел сухим из воды, в то время как Эбби открылось истинное сердце стихии. Это случилось в ночь, когда первокурсники Стэнфордского университета шумно праздновали победу в любительских гонках. Вишнёвый болид Стэнфорда пересёк финишную черту на пятьдесят четыре секунды раньше кустарных поделок университетов Сан-Франциско и Окленда. Адам болел за Стэнфорд, потому что болидом управляла Келли, и после гонок он был одним из тех, кто пронёс её на руках по улицам города к пирсу, на котором собралась вся их тусовка. Келли заставили произнести речь и короновали пластиковой короной из «Короля тако», и все веселились и пили так, что к вечеру на пирсе не было ни одной трезвой рожи. В тот день Эбби была с ним, веселилась и пила со всеми заодно, но уже ночью, когда он дошёл до кондиции настолько, что начал распевать национальный гимн в обнимку с двумя обдолбанными третьекурсниками, Эбби ушла к девчонкам, организовавшим свой маленький камерный девичник. Не успел Адам опомниться, как этот самый девичник оккупировал яхту Отвязного Реджи и вышел на ней в залив. Доподлинно неизвестно, чем они занимались потом, но когда яхта причалила к берегу, Эбби не было на её борту. Никто не мог сказать, куда она пропала. Многие предполагали, что она, наверное, просто ушла домой, но Адам не верил, что Эбби могла уйти не попрощавшись, и отправился на её поиски. Он нашёл её в пяти милях от берега. К тому времени она провела в холодной воде почти час, зацепившись за гнилую рыболовную сетку, обмотанную вокруг старого бетонного буя. Адаму с большим трудом удалось вытащить её из воды и, надо сказать, в своём состоянии он бы ни за что не справился. Он бы утонул вместе с Эбби, если бы Келли не прыгнула в воду следом за ним и не подхватила Эбби с другой стороны. Она же позвонила в скорую и вызвала береговую охрану. Однако, невзирая на все её усилия, ему не давала покоя мысль, что если бы не она, Эбби никогда бы не угодила в такую ситуацию. Он накричал на Келли, и они поругались. Она не разговаривала с ним почти неделю, но из-за переживаний об Эбби эти дни пролетели как один, ровно столько, сколько Эбби пролежала в больнице. Адам просидел у её постели целую ночь, а утром вернулся к себе в общежитие, только чтобы переодеться и поехать обратно в больницу. Смешно вспоминать, но он даже побрился, надел подаренную ею рубашку и принёс цветы. До этого дня он никогда не дарил цветов, хотя она намекала, что они ей нравятся, и потому он немного растерялся, когда она увидела букет и разрыдалась. — Прости меня, — сказала Эбби сквозь слёзы. — Я всего лишь хотела быть такой, как она, но я не могу. — Кто она? — спросил Адам, прекрасно понимая, о ком идёт речь. Неделю спустя он отвёз Эбби домой, а ещё через день они расстались.***
Они выходят на пирс из Хард Рок кафе и жадно вдыхают вечерний воздух. Времени всего десять часов, а на пирсе ни души. Только бездомный в рваной куртке отряхивает шапку над мусорным баком, а заглядывает в него и разочарованно пожимает плечами. Келли дожидается, пока он уйдёт, а потом выкидывает в мусорный бак пустую обёртку из-под чипсов, кивает Адаму и по узким улочкам выходит к воде. Адам молча следует за ней и вместе с ней останавливается, облокачивается на деревянные перила и смотрит на воду. — Терри мне изменяет, — наконец произносит она и выдавливает кривую улыбку. — Он изменял мне почти всё время, что мы вместе. Но ты ведь знал это, верно? Все знали. Все, кроме меня. — Мне жаль, — говорит Адам, не отрывая глаз от воды. Вода чёрная и мутная, но он предпочитает смотреть на неё, а не на Келли, покрасневшую от боли и слёз. — Почему ты ничего мне не сказал? — спрашивает Келли. — Ты мог тысячу раз предупредить меня, но не сказал мне ни слова. — Ты бы мне не поверила, — возражает Адам и поворачивает голову в её сторону, читает упрёк в её глазах. — Если бы я сказал тебе, ты бы сразу ушла в защиту. — Ты этого не знаешь. — Знаю. К тому же, если бы это имело для тебя значение, ты бы заметила всё сама. — Что ты имеешь в виду? — Келли хмурится, изображая, что не знает, о чём он говорит. — Хочешь сказать, что мне плевать на Терри? Что мне всё равно, чем он занимается за моей спиной? — Нет, не всё равно. Тебе больно и обидно, как и любому человеку, побывавшему на твоём месте, но ты не любишь его, — говорит Адам. — И я не думаю, что ты вообще его любила. Я знаю, что такое любовь, и это была не она. — Ты про себя и Эбби? В её голосе слышится издевка. Она вытирает глаза рукавом и смотрит на него с вызовом и обидой. Её взгляд говорит ему, что она вызвонила его из Беркли посреди учебной недели не для того, чтобы поесть чипсов в Хард Рок кафе и выслушать очередную морализаторскую историю на тему любви: для этого она могла бы позвонить одной из своих подружек. Ей нужно, чтобы он её поддержал и утешил её так, как раньше, как её лучший друг, но он внезапно понимает, что больше не может притворяться. — Я говорю про нас с тобой, — спокойно отвечает Адам. — Дело всегда было только в нас с тобой. — Нет, — Келли качает головой и делает шаг назад. — Не говори этого. Ты всё испортишь. — Но я должен это сказать, — Адам делает шаг вперёд и берёт её за руки. — Я люблю тебя, Келли. И ты тоже меня любишь. Она могла бы вырвать свои руки из его рук, но не делает этого. Напротив, когда он говорит, что она его любит, она слегка сжимает пальцы и подаётся вперёд, но потом всё равно отступает и упрямо повторяет: — Это не так. — Это так, — убеждает Адам. — Подумай, обо всём, что было между нами. Вспомни, как мы говорили о будущем и как мы хотели объехать весь мир. Ты хотела объехать весь мир со мной. Вспомни Бостон, — Келли слабо вырывается, но он удерживает ей за плечи. — Когда мы встретились в первый раз, я спросил, чего ты хочешь больше всего на свете, и ты сказала, что хочешь, чтобы этот день длился вечно. — Нам было пятнадцать, Адам, — говорит Келли, будто это что-то значит. — Нам было пятнадцать. — Нам и сейчас пятнадцать, — говорит он. — Мы там же, где и четыре года назад, веришь ты в это или нет. И я говорю тебе то, что должен был сказать тогда. Я люблю тебя, Келли. — Нет, не любишь, — она кладёт руку ему на грудь, сминает футболку и качает головой. — Люблю, — твёрдо повторяет Адам. — Люблю тебя. Я тебя люблю. — Нет. — Да. — Нет. — Да. Она снова качает головой, но уже не так уверенно, как раньше, и это позволяет ему сделать следующий шаг. Адам целует её в губы, солёные от чипсов и слёз, и она отвечает на поцелуй неожиданно страстно и сильно. Он закрывает глаза, когда её пальцы зарываются в его волосы и застывают на затылке. Он обнимает её все крепче, но потом она всё равно вырывается и толкает его в грудь. — Нет! — кричит Келли, вытирает губы и продолжает: — Прости меня, но нет. Я не могу. Просто не могу, и всё. — Келли… — он протягивает к ней руки. — Келли, пожалуйста… Келли прячет руки в карманы, пятится назад, разворачивается и уходит прочь. Он остаётся на месте. Адам безвольно хлопает себя по бёдрам, поворачивает голову и встречается взглядом с бездомным, сминающим в кулаке грязную шапку.***
Стороннему наблюдателю могло показаться, что Адам поступил эксцентрично, признавшись девушке в любви сразу после того, как та пожаловалась ему на измены своего парня, но сторонний наблюдатель не видел всей картины. За несколько недель до этой встречи и через неделю после расставания Адама и Эбби Келли приехала в гараж к Адаму и Ллойду Грегори и осталась на весь день. Они весело провели время и она пообещала, что как-нибудь снова к ним заглянет, и вскоре действительно пришла. Она зависала с ними каждые выходные и в свободные будние вечера, пока её гольфист закатывал отполированные шары в лунки всех знаменитых дурочек Стэнфорда. Чаще всего они были втроём. Иногда к ним присоединялся Коннор Стаббс или Мэнни, а иногда и вся компания, но бывало и так, что Ллойд Грегори отлучался по делам, и оставались только они. Наедине с Келли Адам невольно задавался вопросами, возникшими ещё в те далекие годы, когда они были друзьями по переписке, и Келли тоже. Некоторые вопросы она даже озвучивала вслух. Например, однажды она спросила Адама, пытался ли он связаться с ней за те три года тишины, а потом — не искал ли он её на научной выставке в Бостоне, когда они оба учились в выпускном классе. На оба вопроса Адам ответил «да». Он спросил её, вспоминал ли она о нём, и сначала она сказала «нет», а потом призналась, что вспоминала о нём, как минимум, раз в неделю и даже писала сообщения, которые так и не решилась отправить. Нетрудно представить, каким неловким было их общение без буфера вроде Эбби, или Терри, или того же Ллойда Грегори, но постепенно оно становилось всё менее неловким и всё более естественным. У Адама вновь появилось то забытое ощущение единства или даже духовного родства, которое он испытывал, когда был подростком и смотрел на девушку, улыбающуюся ему с экрана компьютера хитрой лисьей улыбкой. Девушку, которая казалась ему совершенством, сплетённым из множества до боли знакомых недостатков, подарившую ему веру в то, что он может прожить незабываемую жизнь, в которой каждая минута будет иметь смысл. Они откатились во времени на четыре года назад, и всё стало прежним за одним-единственным исключением: пятнадцатилетний Адам не был таким самоуверенным и решительным, как его девятнадцатилетняя версия. Пятнадцатилетний Адам не смог признаться Келли в любви, когда та этого ждала, а девятнадцатилетний выбрал для признания самый паршивый момент из всех возможных. Вероятно, в семнадцать он бы поступил так, как нужно, но в семнадцать они были разделены множеством препятствий, которые теперь казались ему ужасно глупыми, и в итоге он остался один на тёмном пирсе с бесплодной надеждой на то, что Келли повернёт назад и придёт к нему.***
Адам поворачивает голову и смотрит на девушку в своей постели. Он улыбается. Он смеётся и плачет от счастья, как ребёнок в Рождество. Келли потягивается, выгибает спину, словно кошка. Её живот, и ноги, и грудь покрыты едва заметными короткими волосками. Волоски сверкают на солнце, и она будто светится. Адам смотрит на неё заворожённо, любуется ею, обожает её. — Мальчик из золота, — смеется Келли, гладит по волосам, мягко давит на веки, закрывая его глаза, проводит пальцем от бровей до кончика носа, обводит неровный контур вокруг бороды. — На кого я похожа? — На серебряную лису, — отвечает Адам, не переставая улыбаться, прижимается губами к её запястью. — Привет, лисичка, — прижимается губами к её губам. Губы у неё мягкие и горячие. Она льнет к нему, тянет его к себе, на себя, готовая повторить каждый трюк, проделанный ими прошлой ночью, и вдруг вздрагивает, услышав щелчок дверной ручки. Дверь открывается. Они успевают оторваться друг от друга и натянуть покрывало до подбородка ещё до того, как в комнату ввалятся Ллойд Грегори и Коннор Стаббс. — Подъём, Адам! — нараспев выкрикивает Ллойд. — Мы опаздываем. При виде Келли он замолкает, а Коннор, выглядывающий из-за его плеча, заговорщически свистит. Потом они выстраиваются перед Адамом, как солдаты на плацу, и начинают хлопать. Они хлопают так, будто он получил Нобелевскую премию или выиграл гран-при Формулы-1. — Хватит, ребята, — со смехом в голосе останавливает их Адам. — Хватит! — Мы поняли, что вы за нас рады, джентльмены, — смеётся Келли и садится поудобнее, придерживая покрывало на уровне груди. — Так куда вы опаздываете? — На бои роботов! — выстреливает Ллойд, хватая себя за мочку уха. — Голая Келли! — подзуживает Конни высоким фальцетом. — Мы собирались на бои роботов, Келли, — чуть спокойнее поясняет Ллойд. — Если хочешь, у нас есть голый билет. — Вон, извращенцы, — смеётся Адам и швыряет в них подушку. — Подождите за дверью. Ллойд прикрывает глаза ладонью и выходит из комнаты. — Голый билет, — пищит Конни, давясь от смеха, и следует за Ллойдом. — Кстати, Келли, покрывало просвечивает. Келли швыряет в Конни другую подушку, но та, отскочив от двери, падает на пол. — Кажется, я забыл закрыть дверь, — виновато потупившись, извиняется Адам. — Извини. — Извиняю, — благородно прощает Келли и спрашивает: — Так мы идём на бои роботов? — Да, на бои роботов, — кивает Адам. — Но, если хочешь, мы можем придумать что-нибудь получше. — Извини, но твои друзья сбили весь настрой, — усмехается Келли. — Извиняю, но я говорил не про секс, — серьёзно отвечает Адам. — Я говорил обо всём на свете.***
Адам потерял Келли ещё на три недели, но благодаря Лесли Картрайт всего на три. Тогда Келли и Лесли ещё не были так близки, как сейчас, но уже тогда Лесли была единственным человеком, который мог сказать хоть что-то определённое. Она рассказала ему, что Келли послала Терри Гинзбурга, и она же указала ему, где её искать. Келли уехала в Лас-Вегас почтить память дедушки, умершего в отеле «Белладжио» накануне её одиннадцатого дня рождения. Повод не из приятных, но Адам получил место и дату и собирался это использовать. Ему нужно было ещё одно совпадение, последнее совпадение, которое должно было свести их вместе раз и навсегда. Он уговорил Ллойда Грегори и Конни Стаббса поехать в Лас-Вегас на бои роботов, а заодно поиграть в покер в «Белладжио», раскошелившись на три номера и фишки, и, пока его друзья просаживали деньги за покерным столом, он бродил по отелю в поисках Келли. Он даже заплатил портье, чтобы сузить круг поиска и увеличить шансы случайной встречи, но позже портье сообщил ему неприятную новость: некая Келли Винтер выписалась этим утром, за пару часов до его прибытия в город. Адаму не оставалось ничего другого, кроме как поверить ему и принять поражение, и он поднялся к себе в номер, чтобы пораскинуть мозгами и подумать, куда Келли могла поехать дальше. Вернулась ли она в Стэнфорд, осталась ли в Неваде. Быть может, она, подобно ему, проявит интерес к боям роботов, и ему стоит ждать её на завтрашнем техкоме, но что-то подсказывало ему, что она никуда не делась, что она ещё где-то здесь, и он найдёт её, если откроет дверь и выйдет из номера. Каково же было его удивление, когда он открыл дверь и увидел её у себя на пороге с универсальным электронным ключом, который явно принадлежал портье. — Мне сказали, что я могу найти тебя здесь, — улыбнулась Келли и показала ему ключ. — Портье сказал мне, что ты ищешь меня весь вечер. — Только не говори, что мы подкупили одного и того же портье, — усмехнулся Адам и, отставив шутки в сторону, сказал ей то, что должен был сказать ещё на пирсе: — Я не могу отпустить тебя, Келли. — Я знаю, — улыбнулась Келли и крепко его обняла. — Ты прав, Адам. Ты был прав во всём, — её голос сорвался, превратился в хриплый шёпот, предвестник будущих слёз, единственных, которые он встретил с улыбкой. — Я тебя люблю.***
Синий крайслер Ллойда Грегори спрятан в кустах на берегу реки Клакамас. Ещё утром он рассекал по бездорожью штата Айдахо с Ллойдом за рулём, а теперь стоит здесь, укрыв Адама и Келли от ветра и дождя. Они ещё не знают, что однажды этот крайслер будет принадлежать им, но уже чувствуют себя внутри как дома. — Ллойд не будет возражать, что мы взяли его машину? — спрашивает Келли, кутаясь в выцветшую фланелевую рубашку. — Ллойд сломал мой додж, так что не думаю, что он будет против, — пожимает плечами Адам и делает глоток из фляжки, наполовину наполненной бурбоном. — Давай забудем о Ллойде и вспомним, о чём мы говорили по пути сюда. — О том, что нам нужны правила? — Да, нам определённо нужны правила, — он протягивает фляжку ей и приподнимается на месте, чтобы дотянуться до телефона, забытого на водительском сиденьи. — И мы должны задокументировать каждое из них. — Мы запомним их и так, — возражает Келли, — и не дадим друг другу забыть об этом. Поклянись на мизинчиках. — Я похож на пятилетнего? — скептически спрашивает Адам, глядя на её воинственный мизинец. — Ты только что хотел задокументировать выдуманные правила выдуманной игры, — веско сказала Келли. — Если это не делает тебя пятилеткой, то и мизинчики тоже. Клянись! — Клянусь, — вздыхает Адам, соединяет свой мизинец с её и закрывает глаза. — Я клянусь. Продолжай. — Повторяй за мной. Я, Келли Винтер. — Я, Келли Винтер. Адам приоткрывает один глаз, чтобы увидеть её реакцию, и смотрит, как она неодобрительно качает головой. — Со своим именем, дурила. Давай заново. — Давай, — Адам смеётся, садится прямо и всем своим видом выражает покорность. — Я буду паинькой. — Отлично, — шутливо хмыкает Келли и начинает сначала: — Я, Келли Винтер… — Я, Адам Голд, — говорит Адам. — …клянусь уважать игру… — …и любой вызов, который она готовит. — Я клянусь не поддаваться своим слабостям и не поощрять слабости других, — говорит Келли. — Клянусь, что не буду требовать от другого того, чего не могу сделать сам, — повторяет Адам. — Я отрекаюсь от лени и лжи. — Я отрекаюсь от конформизма и слепой веры. — Клянусь уважать личность соигрока и его интересы, — провозглашает Келли, — и никогда не просить его рисковать своей жизнью ради моей. — Клянусь не винить другого игрока за собственный выбор, — продолжает Адам, — и не убегать от ответственности за свои поступки. — Я клянусь, что игра будет закончена, когда ты возненавидишь меня, — единственная вещь, которую Келли произносит серьёзно, глядя ему прямо в глаза. — Игра будет закончена, когда ты возненавидишь меня, — Адам повторяет эти слова не менее серьёзно и крепко сжимает её мизинец, но в душе не верит, что это возможно. — И игра будет закончена, если один из нас умрёт, — торжественно заключает Келли, сжимая его мизинец в ответ, дёргает руку вверх, и вниз, а потом отпускает. — Ludum est a vita, — говорит Адам в шутку, и Келли, выдержав его тон, кивает: — Amen.***
Они угнали крайслер через несколько месяцев после ночи в отеле «Белладжио» и за две недели до прыжка с вершины моста Голден Гейт. Они угнали крайслер, чтобы добраться на нём до Орегона и попрыгать со скал в национальном парке, самых низких скал на их памяти. Если бы они знали, что эти скалы такие низкие, они бы не стали уводить чужие колеса и никогда бы не придумали правила, которые поклялись соблюдать той ночью у реки Клакамас, взбудораженные собственной фантазией и бурбоном. Они не думали, что будут прислушиваться к ним в реальной жизни и в итоге пронесли их через всю свою жизнь. Эта игра сделала их теми, кто они есть, провела их через каждое испытание, каждый вызов, каждую неудачу и успех. Игра помогла Адаму оправиться после травмы головы, помогла Келли освободится от власти её родителей, и именно она построила «Ортис» и объединила сотни человек в одну большую семью. Адам верил, что сможет вернуть Келли, если докажет ей, что они всё ещё следуют за игрой, а игра следует за ними.