Four by four

      Адам уронил монетку, пытаясь повторить старый фокус. Четвертак будто сам выпрыгнул из руки, когда он пытался зажать его между большим и указательным пальцами, и укатился под журнальный столик. Он наклонился, чтобы его поднять, и пропустил мимо ушей вопрос, который ему задала мама. Что-то про чай, несмотря на то, что его стакан с холодным лимонным чаем был почти полон. В любом случае ему было не суждено узнать, что это был за вопрос, потому что когда он вынырнул из-под стола с четвертаком, зажатым в кулаке, мама всплеснула руками, хлопнула себя по коленям и с радостным «совсем забыла» умчалась в коридор.       — Куда это она? — спросил Адам, переглянулся с Келли и посмотрел на отца.       — Не знаю, — пожал плечами Руперт Голд, еще вольготнее развалился на диване, закинул ногу на ногу. — Видимо, нашла что-то в коробках, которые ей на днях прислали из Мэна.       — Не видимо, а нашла! — весело воскликнула Белль, возвращаясь в гостиную с книгой в руках. — Потерянные вещи. Смотри, Адам. Ты помнишь её?       Мама протянула книгу Адаму, но тот узнал её ещё до того, как она очутилась в его руках. Он помнил и кремовую обложку, и серый тряпичный корешок, и гравюру, запечатлевшую сражение рыцаря с зубастым змееподобным существом, и готические буквы, сообщающие, что книга представляет собой ничто иное, как «Английские сказки на ночь».       — Помню. Первая книга, которую я взял в руки, — улыбнулся Адам, открыл книгу и с хрустом перелистнул сразу несколько страниц. — Ты заставляла меня читать её, когда мне было четыре или около того.       — И читала её тебе, когда ты болел, — напомнила Белль и, обратившись к Келли, сказала: — Он всегда просил меня читать сказку про кота. Он так её любил, что иногда мне приходилось читать её по несколько раз подряд.       — Вся сказка — один сплошной диалог, — пояснил Адам, машинально открывая книгу на нужной странице, затёртой до дыр ещё двадцать пять лет назад. — Мама мастерски имитировала голоса.        — О, она и сейчас это умеет, — подхватил Голд. — Вчера в ресторане она мастерски подделывала итальянский акцент. Жаль, зря.       — Прекрати, — отмахнулась от мужа Белль. — Им это совсем неинтересно. Правда же, ребята?       — Правда, — ответила Келли за них обоих, и Адам, постучав пальцем по обложке сборника сказок, заметил маме: — Здорово, что ты её нашла. Даже не верится.       — А почему бы и нет? — пожала плечами Белль. — Мы не можем предсказать, что к нам вернётся, а что исчезнет навсегда.       Адам, скрепя сердце, согласился и отложил книгу в сторону, а затем, вытерев о джинсы вспотевшие ладони, налёг на холодный чай. Он успел выпить больше половины стакана, когда отец внезапно спросил у Келли:       — Так вы летите на Гавайи?       После двух часов бессмысленных разговоров он почему-то решил задать фактический вопрос и почему-то из всех возможных тем выбрал именно ту, которая трогала их больше всего.       — Планы изменились, — криво улыбнулась Келли. — У нас много работы, так что это лето мы безвылазно проведём в Нью-Йорке.       — Как жаль, — посочувствовала Белль.       — А нам нет, — отметил Адам, не позволяя родителям влезать в их личные проблемы. — Гавайи летом — удовольствие сомнительное.       — Все знают, что на Гавайи нужно лететь зимой, — поддержала Келли, сделала несколько глотков чая, откашлялась и зачем-то взяла сборник английских сказок. — А можно я это одолжу?       Мама разрешила, и Келли положила книгу к себе в рюкзак, а дома достала её и поставила на полку к другим ненужным книгам, и он забыл о ней и об этом вечере на целых восемь месяцев, пока Келли не положили в больницу.       В тот субботний вечер, когда Адам и Коль ходили в Мет, Келли позвонила ему и сказала, что у неё начались роды. Он тут же сорвался с места и помчался домой, но к тому времени, как он туда добрался, Лесли уже увезла Келли в больницу на Парк-авеню, и ему пришлось снова пробираться по пробкам в город, чтобы услышать, что тревога была ложной. Доктор Глесс, лично принявший её в тот вечер, дал им ещё неделю, но всё равно велел медсёстрам приготовить заранее оплаченную палату, в которой они и провели ночь. После девяти часов крепкого здорового сна в двухместной больничной постели они разделили вполне сносный завтрак из больничного кафетерия, прогулялись по коридору, а потом пару часов болтали с Лесли, которая захотела увидеть их ещё раз перед возвращением в Сакраменто и заодно завезла им их вещи.       — Спасибо, Лэс, — поблагодарил Адам, поставив сумку на низкий стол. — Трудно жить без чистой одежды. Надеюсь, мою вы не выкидывали в порыве праведного гнева?       — Неа, — сказала Келли, сделала почетный круг вокруг эргономичного кресла и подошла к нему. — Я ничего не вынимала. Только докладывала.       Обрадованная тем, что ей снова разрешили беспрепятственно передвигаться на своих двоих, она уже час расхаживала по палате, поглаживая себя по животу и шумно пожевывая пластиковую соломинку.       — Боюсь предположить что, — добродушно сказал Адам, расстегнул молнию, с любопытством порылся внутри: — Портативная приставка, — бросил приставку Лесли, — бейсбольный мяч?       — Кину в тебя, если зазеваешься, — ухмыльнулась Келли, сгибая соломинку пополам.       — Ауч, — рассмеялся Адам и продолжил исследовать недра сумки: — Запасной телефон, ролевая карточная игра, резиновая мышка Виски.       — Я знаю, что туда положила.       — И книги.       Их Адам вытащил из сумки и просмотрел. Две из них были о компьютерах, три — об уходе за детьми, и последняя оказалась давно забытыми «Английскими сказками на ночь». Он невольно вздохнул, погладил пальцем знакомый корешок и многозначительно посмотрел на Келли, которая озадаченно пялилась на него в ответ.       — Что? — пожала плечами Келли. — Детям нравятся сказки. Разве нет?       — Нравятся, — подтвердил Адам и сложил книги в одну из тумбочек. — Просто меня не покидает чувство, что ты решила всё на годы вперёд. Без меня.       — Что за ерунда? — насмешливо возмутилась Келли. — Я просто взяла с собой сборник сказок, а ты уже сделал какие-то выводы.       Адам не стал напоминать ей, когда именно она его взяла. Не было нужды.       — Никаких выводов, Лисичка, — улыбнулся он. — Всё к месту. Нужно же как-то скоротать время до операции.       В его словах не было ничего плохого, но Келли почему-то резко перестала терроризировать трубочку, а Лесли — ещё сильнее сконцентрировала своё внимание на приставочной игре.       — «Операция» — отличное кодовое слово, Адам, но я бы выбрала другое, — сказала Келли без тени прежней улыбки. — Хотя акушеры в сложных случаях и используют хирургические инструменты, роды — это вполне естественный процесс.       — Да, но у тебя как раз сложный случай, — возразил Адам, сменив тон, — и тебе сделают вполне себе хирургическую операцию.       — Лесли уже пора в аэропорт, — проигнорировала его Келли.       — Да, нужно, — рассеянно согласилась Лесли. — Мой самолёт вылетает через два часа.       — Адам, ты мог бы проводить её?       — Пытаешься уйти от темы? — заметил Адам. — Не удастся. Тебе всё равно придётся со мной поговорить.       Келли села в кресло, сложила руки на животе и посмотрела на него с угрожающим спокойствием, достаточно выразительно, чтобы он успел пожалеть о разговоре ещё до его начала.       — Не стоит беспокоиьтся, — сказала Лесли. — Я прекрасно доеду на такси.       — Лучше Адам. И скорость, и компания, — с вызовом сказала Келли. — Не правда ли, Адам?       — Правда, — вздохнул Адам и обратился к Лесли: — Она права, Алабама. Я не позволю тебе ехать на такси.       Так тёмная туча выплыла на горизонт безоблачного воскресного дня, но гроза разразилась почти три часа спустя, после того, как Адам посадил Лесли на самолёт и вернулся в больницу. Этого времени было вполне достаточно, чтобы Келли подготовила линию защиты для их «разговора». Она вынудила персонал больницы распечатать результаты её анализов, а когда он пришёл, сунула их ему под нос как неопровержимые доказательства своей правоты, ожидая, что он сразу пойдёт на попятный. Но Адам не растерялся. Он нашёл контраргументы и, для пущей убедительности, предложил выяснить, что об этом думает доктор Глесс. Он надеялся, что объяснит ей, что в её случае естественные роды можно приравнять к самоубийству, и она, как всегда, к нему прислушается, но Глесс неожиданно высказал совсем другое мнение, и Адам начал спорить уже с ними обоими.       — Мистер Голд, я вас прекрасно понимаю, но она права, — сказал Глесс, ставя точку в этом споре. — Физических противопоказаний у неё нет. Инфекций нет. Положение плодов практически идеальное. Если Келли решила рожать сама, я не имею права оспаривать её решение. Это закон.       — Закон существовал и раньше, но вы, насколько я помню, настаивали на операции, — не сдавался Адам. — А если у неё всё так хорошо, как вы описываете, то почему вы прописали ей постельный режим?       — Я прописал постельный режим, чтобы предупредить осложнения. У меня были основания считать, что они могут возникнуть, — защитился Глесс. — Келли строго следовала всем предписаниям, и я очень доволен тем, что на данный момент у неё не наблюдается никаких осложнений.       — Не считая беременности тройней, — мрачно напомнил Адам.       — Именно. Я рад, что вы меня услышали, — закивал Глесс и, заметив, что сам Адам совсем этому не рад, почти по-отечески приобнял его за плечи и вкрадчиво сказал: — Не беспокойтесь, мистер Голд. За тридцать лет акушерской практики я не потерял ни одного пациента.       На этом конфликт был исчерпан, но Келли и Адам всё равно не пришли к согласию. Они продолжили ругаться, и вскоре не только из-за родов, но и из-за всего, из-за чего они спорили на протяжении всего прошедшего года, после чего Келли сорвалась:       — Ненавижу тебя, Адам! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу тебя!       — И я тоже от тебя не в восторге, — произнёс Адам ровным, совершенно спокойным голосом.       — Ты совсем меня не слышишь!       — Это ты не слышишь меня.       — Да чтоб у тебя голова взорвалась!       — Сожми кулачки покрепче и пукни на звезду, — вернул Адам. — Тогда твоё желание непременно сбудется!       — Пошёл ты, Адам! Пошёл ты!       — Отличная мысль.        Она заплакала, прижимая руки к груди, и отошла вглубь палаты, а он принялся собираться, нарочито медленно, ожидая, что она его остановит. Но она только молча наблюдала за ним и окликнула его лишь на пороге, когда он уже по-настоящему решил уйти.       — Адам, ты же вернёшься? — с надеждой спросила Келли. — Ты же вернёшься, правда?       Он с тоской посмотрел на неё, на то, как она вытирает слёзы тыльной стороной ладони и шмыгает носом. Ему невыносимо захотелось изменить своё решение, захотелось остаться, утешить её, прижать её к себе, поцеловать, но он понимал, что это ничего не изменит, что немногим позже они снова поругаются, и что этим он только вытреплет ей нервы.       — Конечно, вернусь, — ответил Адам, пытаясь придать своим словам беззаботный тон. — Куда же я без тебя, Лисичка?       — Да, — Келли издала лёгкий смешок и вытерла рукой потёкший нос. — Адам, знаешь, я не хочу, чтобы у тебя голова взорвалась.       — Я знаю, Келли, — он кивнул, слегка изогнув губы в улыбке. — Я знаю.       Он покинул больницу поздно вечером и пустился бродить по городу, размышляя о том, что ему делать дальше и куда ему себя деть. Снаружи было холодно, так что вариант с машиной отпал сам собой, дома ждали неприветливые пустые стены, а Коль и Роланд не смогли бы обойтись без разговоров о Келли. Родители, возможно, смогли бы, но они улетели на конференцию в Брюссель, а ключи от их пустующей квартиры он оставил у себя в кабинете. Офис уже закрыли, и у него не было никакого желания идти туда, разговаривать с мистером Хадсоном о вещах, которые в данный момент нисколько его не волновали. Поэтому он просто шёл вперёд, шёл не думая ни о чём и ни о ком, пересекая одну улицу за другой, квартал за кварталом, пока город, известный ему город, не остался далеко позади. Через несколько часов бесцельных блужданий он оказался в глухом незнакомом микрорайоне, застроенном красно-кирпичными высотками. Здания смыкались вокруг стеной, наверху — потолок серого неба, грязного от света фонарей и разноцветных квадратов окон, и больше ничего. Адам ускорил шаг, свернул налево, потом направо, пытаясь отыскать табличку с названием улицы, дорожный указатель, рекламную афишу, маленький магазин, что-нибудь, что могло подсказать ему, где он, но натыкался лишь на новые участки безликой кирпичной стены. Он уже готов был достать телефон и открыть навигатор, когда увидел трещину, просвет, из которого торчала яркая нить жёлтого неона. Он последовал за нитью и вышел на небольшую улочку, до отказа забитую разными магазинами, конторами и забегаловками. Он увидел огромную вывеску цветочной лавки, выцветший зелёный козырек сабвея и тусклые пыльные витрины книжного, соседствующего с небольшим кинотеатром и магазином одежды для толстяков, а чуть пониже, на пересечении улочки и улицы красно-кирпичных высоток, расположился бар «La Pelicula», обещающий кусочек Испании каждому гостю. «Кусочек Испании» был намного привлекательнее сэндвича с маринованными овощами, и потому голодный и замёрзший Адам спустился к перекрёстку и открыл красно-зелёную, разрисованную маленькими кинопленками, дверь.       Внутри киноатрибутики тоже хватало: всё те же рисунки, камеры, постеры, фотографии испанских кинодеятелей и реквизитные вещи, которые, если верить надписям, использовались во время съёмок настоящих фильмов. Некоторые из них навеяли Адаму воспоминания о том времени, когда они с Келли жили в Мадриде и почти каждый день ходили в кинотеатр через дорогу от их гостиницы, а после сидели в одном ресторанчике неподалеку и пили светлое горькое пиво, отдающее лаймом и полынью, — истинный вкус первого года их жизни в браке, едва не завершившегося разводом и смертью. Келли всегда прибегала к крайним мерам, чтобы доказать, что он не прав, а он так упорствовал в своей опасной правоте-неправоте, что едва не лишился головы.       — Я не лишился головы, — прошептал Адам самому себе, неосознанно перескочив с английского на испанский, снял тёплую куртку, сел на резной стул за стойкой и попросил толстого мексиканца-бармена подать ему чашку чёрного кофе с лимоном и их фирменный тапас.       — Quieres algo más, señor? — весело поинтересовался бармен, поставив перед ним чашку. — Tenemos postres.       — No, gracias, — вежливо отказался Адам, попросил счёт, повернул свой стул в сторону зала и снова принялся осматриваться.       Теперь его внимание принадлежало не примечательным элементам интерьера, а публике: не в меру услужливой официантке, группке женщин средних лет, отмечающих какое-то важное событие, влюблённой парочке, нескольким китайцам, смотрящим по местному телику европейский футбол, и старушке, которая читала толстенный русский роман и скармливала кусочки колбасы чёрному той-терьеру. Был ещё странный парень с прыщавым лицом и модной стрижкой, который разглядывал Адама не менее внимательно, чем Адам разглядывал остальных, продолжил смотреть на него даже, когда он отвернулся, чтобы попросить у бармена ещё кофе, и первый отреагировал, когда чашка выпала у него из рук, грохнула о плитку пола и разлетелась на куски.       — Ты в порядке, приятель? — спросил парень, подлетая к Адаму, и следом за ним тоже самое спросили официантка и бармен.       — Д-да… — ответил Адам, пряча дрожащие руки. — В порядке. Просто обжёгся.       Боль, которую он испытал, действительно напоминала ожог, но не на коже, а где-то внутри его черепной коробки. Она возникла из ниоткуда, ударила быстро и мгновенно распространилась по всему телу, да такой силы, что ему стало больно сидеть. Зал, столы и стулья, женщины и китайцы, и тряпки на стене слились в один грязный цветастый ком, живот скрутили спазмы, а рот наполнился кисло-горькой слюной, далёкой от кислой горечи кофе, которой он пил минутой ранее. Игнорируя боль и слепоту, Адам встал, улыбнулся пятну, которое было официанткой, расправил плечи и невозмутимо шагнул по памяти в сторону туалета. Он сам не знал, как ему это удалось, но он сумел пройти весь путь и закрыться в одной из кабинок, где его тут же обильно вырвало. Горло ободрало, но кисло-горький вкус никуда не исчез, только стал ещё противнее, будто его источник наполнял теперь не только рот, но и нос. Адам сел на пол, ожидая, что его вывернет снова, но только зазря давился слюной. Головная боль отступила, но на смену ей пришёл жар, поднялся от низа вверх, ударил в лицо и схватил за горло. Адам начал задыхаться, перенёс вес с левого бедра на правое, протянул трясущиеся руки к задвижке, чтобы выползти из кабинки на воздух, и тут же опустил.       — Ты в порядке, приятель? — донёсся до него голос прыщавого парня с модной стрижкой. — Я могу помочь.       Адам отполз обратно, приник к холодной кафельной стене, затаил дыхание, ждал незнакомец поищет и оставит его в покое, но не дождался. Сознание покинуло его раньше. Он очнулся в квартире родителей, в своей детской комнате, в том времени, когда её ещё не успели переделать под Криса. Его окружили знакомые серые стены, чёрный шкаф, белые полки и стеллаж, уставленные детскими книгами, коробками с конструкторами и игрушками, многие из которых он уже и не помнил, как и одеяло со звёздочками, в которое он был закутан с головы до пят. Зато он помнил мамин красный свитер с высоким горлом и её домашние синие брюки, в которых она лежала рядом с ним. Адам повернул голову и посмотрел на маму, на её ещё совсем молодое лицо, волосы без седины, глаза без печали.       — Что со мной, мама? — спросил Адам впервые за долгие годы.       — У тебя жар, дорогой, — проворковала Белль, заботливо поправила его волосы и поцеловала в горячий лоб. — Но он пройдёт, если ты сейчас закроешь глазки и постараешься заснуть.       — А ты почитаешь мне про кота? — сам того не желая, попросил Адам. — Пожалуйста.       Чем бы это ни было, видением или воспоминанием, оно ему не подчинялось.       — Опять про кота? Может, про рыцаря или дракона?       — Нет, про кота.       — Про кота, так про кота, — согласилась Белль и с усилием поднялась на ноги, чтобы снять с полки сборник английских сказок.       Ей было тяжело на ногах, из-за большого живота, который Адам увидел, только когда она предстала перед ним в полный рост. Он готов был дать голову на отсечение, что её животом был Альберт, а ему самому ещё не исполнилось пять.       Не успела мама вернуться к нему, как дверь его комнаты открылась в кромешную тьму коридора, и из тьмы на свет вышел папа.       — Мне кажется, воздуха здесь уже достаточно, — заметил Руперт Голд, прошёл через всю комнату, чтобы закрыть форточку, но на полпути оглянулся на жену, на Адама, недовольно поморщился и сказал: — Тебе уже давно пора спать, дружок. Иначе ты так и будешь болеть.       Адам подумал, что он и так болеет большую часть своей жизни, но в четыре года он болел редко и едва ли знал, что такое настоящая боль.       — Я хочу сказку, — не настойчиво вырвалось у него четырехлетнего. — Про кота.       Дети любят сказки.       — Я просто прочитаю ему сказку, и всё, — вступилась мама. — Пожалуйста, не начинай это снова.       — Адам, дружок, — произнёс отец, присаживаясь у него в ногах. — Может быть, лучше я тебе почитаю?       Маленький Адам покачал головой, а большой в его теле — посмотрел вглубь комнаты, за спины ещё молодых родителей и увидел то, от чего у него похолодело внутри. Он буквально увидел сквозняк. Белая струя воздуха из чёрного коридора встретилась с потоком из чёрного окна и сплелась в узел. Узел пульсировал и набухал, стучал, как кровь в висках, когда его голова начинала раскалываться на части.       — Адам, маме сейчас нелегко. Ей тоже нужно отдыхать, понимаешь? — тем временем ласково продолжил Голд, одной рукой прикасаясь к нему, а второй — к маме. — Давай я почитаю тебе, и мама пойдёт спать. А завтра мы все вместе поиграем во всё, что ты захочешь.       — Прекрати, — мягко упрекнула его Белль. — Я прочитаю ему сказку, и он уснёт. Я ничем не заболею.       — Ладно, — неохотно сдался отец, встал, наклонился к нему и тоже поцеловал в лоб. — Спокойной ночи, Адам, — белый узел за его спиной начал вибрировать и жужжать. — Сладких снов.       Адам бессильно посмотрел на отца, на узел и на маму, и заметил то, чего не замечал раньше. Живот у мамы был слишком большой для одного ребенка, руки были грубоватыми, как у гимнастки, и слишком красными, а на безымянном пальце красовалось не её золотое кольцо с синим камнем, изготовленное в пару к антикварному перстню отца, а просто круг из белого золота, который Адам лично надел на палец совсем другой женщины.       — Это не мама, — сказал он Голду, подавив личность маленького самого себя.       — Что? — не понимающе усмехнулся Голд. — Что ты такое говоришь?       — Это Келли, — Адам скинул с себя одеяло, схватил Белль за плечи, встряхнул и крикнул ей в лицо: — Келли!       Книга выпала у Белль из рук, а сама она обмякла, как кукла.       — Келли!       — Адам, прекрати! — в ужасе выпалил Голд. — Ты делаешь ей больно!       Он по-прежнему стоял рядом, но его голос прозвучал будто издалека, а узел жужжал всё громче и громче, заглушая голос самого Адама, продолжавшего звать Келли.       — Келли! Я знаю, что ты! Я знаю, что это ты, Келли!       Она не отвечала, но в следующую секунду он понял, что был прав. Густые длинные каштановые волосы его матери стали короткими и жемчужно-белыми, яркие синие глаза побледнели и обрели явственный серый оттенок, лицо изменилось прямо на глазах, а красный свитер превратился в больничную робу.       — Келли! Скажи что-нибудь!       Она ничего не сказала. Жужжащий узел взорвался белым светом, и Адам, взрослый Адам, перенёсся вместе с ней в знакомую больничную палату.       — Келли, пожалуйста, — взмолился он, прижимая её к себе. — Келли, отзовись!       И Келли наконец обняла его, слабо, но ощутимо, а он нервно засмеялся от пережитого страха, и смеялся, пока не заметил струйку крови, вытекающую из её носа, тонкую, яркую, насыщенно красную.       — У тебя кровь.       — У тебя, — сказала Келли, глядя куда-то сквозь, и провела рукой по его носу, бороде и губам. — Ты обещал, что вернёшься.       — Да, завтра, — закивал Адам. — Я обещал, что вернусь завтра.       — Уже завтра.       Её лицо стало абсолютно чистым, но на раскрытой ладони блестели алые разводы. Адам облизал губы и почувствовал солоноватый вкус крови, а потом — как кровь хлынула из носа, залилась в глотку и забулькала на корне языка. Дверь палаты открылась от сквозняка, с грохотом распахнулась в чёрный коридор, и он снова увидел оживший поток воздуха. Адам бросился к двери, чтобы закрыть её, чтобы их больше никуда не перенесло, но, когда он приблизился к зияющей тьме дверного проема, он провалился вниз и вновь оказался в туалете бара «La Pelicula».       Он всё также сидел на полу, прижавшись к кафельной стене, но чувствовал себя немного лучше. Его больше не тошнило, зрение вернулось, а голова, пусть и болела, но не сильно.Только кровь, такая же яркая, такая же насыщенно красная, пятнами расплывалась на его рубашке и на лоскутах туалетной бумаги в руках прыщавого парнишки с модной стрижкой, который, похоже, высадил дверь и остановил кровотечение.       — Фух, — выдохнул парень. — Ну и напугал же ты меня, приятель!       — Спасибо, — глухо сказал Адам и, хватаясь за стены, тяжело поднялся на ноги, отказавшись от помощи своего спасителя.       Возможно, ему стоило быть более благодарным человеку, который спас ему жизнь, но он был не в состоянии разговаривать. Отодвинув парня в сторону, он вышел в коридорчик с раковинами, снял очки, повернул вентиль крана и сполоснул лицо ледяной водой.       — Я думал, тебе конец, — продолжил парень. — Думал, ты коньки отбросишь.       Адам прополоскал рот, вымыл бороду и усы и посмотрел в зеркало. В правом глазу лопнул сосуд, и белок налился кровью.       — Жуткое зрелище, — прокомментировал парень. — У меня однажды такое было.       Адам наконец оторвался от зеркала и посмотрел на него. Парень часто и нервно моргал, странно дёргая тёмными веками, и Адам тоже моргнул, сначала левым глазом, потом правым, и пронаблюдал за тем, как парень сделал абсолютно тоже самое.       — «Да он был болен! — подумал Адам. — Может, даже больнее, чем я».       — Тебе звонили, — прервал его мысли парень. — Раз десять. Не меньше.       Адам ощупал свои карманы. Сначала карманы рубашки и жилета, а потом и джинсов, но телефона не нашёл.       — Отдай! — велел он парню чуть более яростно, чем хотел. — Что ты ещё у меня взял?!       — Ничего, — испуганно пролепетал парень, возвращая ему телефон. — Я просто хотел помочь.       Адам не ответил. Он взял телефон и просмотрел все десять вызовов. Два поступили прямо из больницы, три — от Келли, четыре — от Коль и один — от его отца. Он мог только гадать, что случилось, пока он лежал здесь.       — Келли…       — Эта та, что звонила тебе? — спросил парень. — Я сбросил.       — Почему ты сбросил? — прорычал Адам. — Почему не взял трубку и не сказал, что со мной?!       — Прости, но я пытался спасти тебе жизнь! — сказал парень, мешая ему протиснуться в зал. — Я пытался спасти тебе жизнь!       Парень удерживал его изо всех сил, но Адаму удалось прорваться к залу. Проходя мимо празднующих женщин, он оглянулся, чтобы посмотреть, не следует ли за ним прыщи и модная стрижка и, убедившись, что не следуют, спокойно подошёл к вешалке у стойки и принялся одеваться.       — Вы в порядке? — опять спросил у него толстый бармен. — Вы выглядите неважно. Может, мне вызвать скорую?       — Ничего серьёзного. Всего лишь давление.       Бармен повёл плечами и отправился наливать пиво для китайцев, и Адам смог благополучно забыть о нём и о парне в туалет и снова подумать о Келли. Он должен был как можно скорее добраться до больницы и узнать, что случилось, должен был убедить её, что ничего не случилось с ним. На мгновение он даже порадовался, что она не знает о том, что случилось с ним, но потом радость сошла на нет. Острая боль вновь прострелила ему висок и усилилась, когда за его спиной раздался лай той-терьера. Адам подумал, что пёс гавкает на него, и повернулся к старушке, чтобы попросить её успокоить животное, но пёс гавкал на прыщавого парня, который наконец решил выйти из туалета. Он сделал вид, что не смотрит на Адама, но снял с вешалки свой плащ. Адам рывком застегнул куртку, уже походя попрощался с официанткой и барменом и выбежал на улицу. Парень, едва запахнувшись, выбежал за ним и схватил его за руку, когда он уже нырнул в просвет между домами.       — Я просто хотел тебе помочь! — проорал парень, схватив Адама за руку, и Адам заметил, что зрачки у него увеличились. — Скажи мне, что ты принял, и я помогу тебе!       — Ничего, — Адам вырвал руку и приложил её к больной голове.       — Но это же неправда! Ты должен сказать мне правду!       — Тебе я не должен ничего.       — Должен! — психанул парень и толкнул его в грудь. — Я спас тебе жизнь! Хотя бы за это ты мне должен!       Адам сжал руку в кулак и ударил парня в нос. Он сам себе не мог этого объяснить, потому что до этого дня он никогда никого не бил. Он уходил от драк даже тогда, когда на него нападали, и никогда не давал сдачи, предпочитая решать проблемы словами, но в тот момент у него, видимо, больше не было слов. Удар вышел таким мощным, что парень отлетел к стене, а из носа у него потекла кровь.       — Прости, — едва слышно извинился Адам, потрясая ушибленной рукой. — Я не…       — Ах ты, урод! — вскричал парень и сам начал размахивать кулаками.       Адам неуклюже увернулся от нескольких нелепых выпадов, блокировал удары локтем, а потом один, не очень сильный, попал ему прямо в ухо. Если бы не голова, он бы даже его не почувствовал, но голова болела так сильно, что этот лёгкий удар буквально поставил его на колени, и он протяжно взвыл.       — Ты сломал мне нос! — чуть ли не торжествующе просипел парень, ударив его в спину, и приготовился пнуть под дых.       — Эй! Отойди от него! — раздался знакомый голос. — Отстань!       Адам поднял слезящиеся глаза и увидел, как чёрная тень отделилась от стены и отшвырнула парня в сторону.       — Отвали, мужик! — прокричал парень. — Этот ублюдок сломал мне нос!       — Убирайся, — безапелляционно прошипела тень, схватила парня за грудки и сильно встряхнула. — Иначе одним носом ты не отделаешься.       Парень что-то испуганно промямлил и побежал обратно в сторону бара, а тень приблизилась к Адаму, опустилась перед ним на корточки и надела на него слетевшие очки, и Адам смог разглядеть в её чёрных очертаниях лицо своего отца.