Four by four

Джен
NC-17
В процессе
19
автор
Мерсе бета
Размер:
планируется Макси, написана 371 страница, 29 частей
Описание:
Посвящение:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
19 Нравится 84 Отзывы 5 В сборник Скачать

Глава 10. Опасный бизнес

Настройки текста
      Адам Голд и Келли Винтер поженились, когда им было по двадцать пять, в возрасте, в котором они понимали, что не получат ответов на все свои вопросы, но все ещё питали иллюзию, что мир принадлежит им. Они считали, что могут делать всё что захотят, будь то их обыкновенные игры, или двухмесячное путешествие по Тихому океану на борту маленькой парусной яхты, или «медовый год» в Европе, на который они планировали спустить все свои сбережения. Но, пожалуй, более всего влияние этой глупой веры подчеркивала помощь Стефано Ортису, испанскому программисту и бизнесмену, в конечном счете изменившему всю его жизнь.       Со Стефано Адам познакомился на международной научной конференции в Стенфорде. Они оба учились на последних курсах, выступали с похожими докладами в блоке информационных технологий и как-то разговорились. После всех выступлений они решили продолжить знакомство и поехали в один очень старый бар в центре Сан-Франциско, где и просидели весь вечер и большую часть ночи. Стефано рассказывал Адаму о Мадридском университете, о своём опыте разработчика приложений для веб-платформ и о желании осесть где-нибудь в Кремниевой долине, а Адам ему — о физике дешёвых компьютерных игр, о Келли Винтер, о намерениях перебраться в Лос-Анджелес и устроиться инженерами в какой-нибудь научный проект.       — Мы думаем, что в Лос-Анджелесе у нас больше перспектив. Келли сейчас как раз там, пытается устроиться в один частный институт. Завтра у неё собеседование, — говорил Адам, тщательно вытирая запотевший стакан рукавом синей клетчатой рубашки. — Это работа её мечты. Надеюсь, её примут.       Он опасался, что его новому другу уже наскучило слушать о Келли, но Стефано был абсолютно внимателен, смотрел на него умными тёмными глазами, только пригладил ладонью чёрные волосы, остриженные на манер римского легионера.       — Извини, что я так много говорю о Келли, но я не могу иначе, — сказал Адам, машинально пройдясь рукой по бритой голове — результату последнего спора всё с той же Келли. — Она не просто моя девушка. Она — мой лучший друг. Я стольким ей обязан, что с ходу и не перечислишь. Без неё меня бы здесь не было.       — Не беспокойся. Всё в порядке, — успокоил его Стефано. — Если бы в моей жизни была такая Келли, я бы тоже всем о ней рассказывал. Похоже, она замечательная.       — Так и есть, — с облегчением улыбнулся Адам. — Знаешь, мы с ней с удовольствием остались бы в Сан-Франциско навсегда, но так уж вышло, что все самые значимые и крупные проекты сейчас разворачиваются в Лос-Анджелесе. А мы хотим делать что-то по-настоящему полезное, как бы наивно это ни звучало. Понимаешь?       — Больше, чем ты думаешь, — серьёзно ответил Стефано. — Я каждый день прилагаю массу усилий, чтобы быть полезным, отыскиваю ответы на вопросы, которые многие боятся даже задать. Я стараюсь добираться до самой сути проблем и решать их, с опорой на самые здравые идеи человечества, надеясь, что однажды мне удастся убедить людей посмотреть на мир моими глазами и донести до них мысль о том, как важно его беречь.       — Хорошо сказано, приятель, — оценил слегка окосевший Адам. — За мир!       — За мир!       И они выпили. В ту ночь они выпили достаточно много, чтобы назвать друг друга добрыми друзьями. Впрочем, Адам назвал бы его другом без всякой выпивки. Ему нравился этот парень, его идеи и взгляды, и потому ему было грустно, что они утратили связь. Однако три года спустя Адам встретил Стефано в Мадриде, когда они с Келли в рамках своего увлекательного, безумного, но, к сожалению, провального «медового года» разъезжали по Испании. Объехав весь север и большую часть балеарского побережье, насладившись всевозможными событиями, экскурсиями и фестивалями, они прибыли в столицу уставшими и пресыщенными и мечтали лишь о тихом уютном номере с прекрасным видом и удобной постелью и большой кружке хорошего светлого пива. Первое они отыскали в старой гостинице на площади Кармен, а за вторым зашли в небольшой бар с «тигриным» названием, недалеко от площади, до отказа набитый пьяными людьми. Сев за стойкой и оглядевшись вокруг, они решили остаться на одно пиво и уйти, но как-то пропустили и по второй. Они уже собирались заказать по третьей и закуски, когда Келли вдруг указала на стол в центре зала, за которым сидел всего один человек, и прошептала, что официантка как раз закрыла его счёт. Адам без промедления спрыгнул с жёсткого высокого стула, тактично приблизился к столику и, кашлянув, на чистом, отточенном испанском спросил, нельзя ли ему сесть.       — No. Ya me voy, — разрешил смутно знакомый голос. — Присаживайся, американец.       — Американец, — усмехнулся Адам, пытаясь вспомнить, где он слышал этот голос. — Мы встречались?       Он посмотрел на хозяина голоса, на его такое же смутно знакомое лицо, в его ясные чёрные глаза и через минуту удивленно воскликнул:       — Стефано?!       — Адам, — обрадовался Стефано и встал ему навстречу. — Думал, не узнаешь.       — Едва узнал, — признался Адам. — Я рад тебя видеть.       Они обнялись, посмеялись, засыпали друг друга вопросами, и затем Адам представил Стефано Келли.       — Твоя Келли? — уточнил старый друг, с интересом разглядывая новую знакомую. — Та самая Келли?       — Та самая, — подтвердил Адам, обнимая Келли за плечи. — И с недавних пор совсем моя.       — Мы поженились, — пояснила Келли, протягивая Стефано руку. — Келли Голд. Приятно познакомиться.       — Мне тоже.       Келли и Стефано обменялись крепкими рукопожатиями и вполне приветливыми улыбками, но Адаму почему-то сразу стало ясно, что они не поладят. И позже ночью, по пути в отель, Келли подтвердила его опасения, когда в присущей ей манере жёстко проехалась по всему, что Стефано сказал, высмеяла его манеры, его невыразительные руки, пухлые губы и чёрный шейный платок с синими цаплями, который он носил не снимая, в знак траура по отцу.       — Как ты думаешь, он в нём спит? Или всё же развязывает? Так и задушиться недолго.       — Прекрати. У него всё-таки отец умер, — поморщился Адам. — По-моему, это трогательно.       — Трогательно, — недоверчиво фыркнула Келли. — Ага. Как же.       — Да что ты к нему прицепилась?       — Мне кажется, ему что-то от тебя нужно.       — Ерунда, — отмахнулся Адам.       — А вот и нет, — не согласилась Келли. — Подумай сам. Он сидел там весь вечер, видел тебя, наблюдал за тобой. Он сам в этом признался. Почему он не подошёл к нам сразу?       — Ну, может, он стеснялся? — предположил Адам. — Не хотел встревать в наш разговор. В конце концов, мы не общались несколько лет.       — Если бы я увидела кого-то, с кем не общалась несколько лет, но очень бы хотела, я бы просто подошла и сказала «привет», — возразила Келли. — Что-то тут не чисто, Адам. На твоём месте я бы была поосторожнее и отказалась бы от всего, что он тебе предложит.       Теперь наступила очередь Адама недоверчиво фырчать, и напрасно. При следующей встрече за кружкой пива Стефано заговорил о своём загадочном проекте по разработке эволюционного приложения по поиску «воспоминаний», а при последующих — о своих планах вести бизнес в Штатах. Он собирался создать компанию будущего для людей, которые хотели изменить мир, и пусть это звучало утопично, Адам слушал его не без внимания и через две недели непрошенных лекций на тему современной корпоративной философии получил официальное предложение о работе.       — Я знаю, что тебе близки мои идеи. Я понял это давно, ещё в Сан-Франциско, — сказал Стефано. — Присоединяйся ко мне, Адам, и вместе мы сможем что-то изменить.       Они стояли на нижних ступенях лестницы, восходящей к дверям музея Америки. Келли ушла вперёд, не слышала их разговора, и Адама не покидало чувство, что он предаёт её доверие.       — Звучит заманчиво, но я не могу. Не сейчас, — ответил он Стефано. — У нас с Келли были другие планы на этот год. А может, и на следующий. Последнее время мы и так перебрали массу работ и на каждой выкладывались на все сто. Сейчас у нас просто нет ни сил, ни желания работать. Мы считаем, что заслужили отпуск, так что…       — Не говори «нет», — перебил его Стефано. — Дай мне ещё один шанс убедить тебя. Приходи ко мне завтра вечером.       — Завтра вечером я не могу. У Келли встреча с подписчиками её блога…       — Это касается только Келли. Не думаю, что она сильно расстроится, если вы проведёте один вечер порознь.       — Не знаю, — колебался Адам. — Не уверен, что это хорошая идея.       — Приходи. Прошу, — почти умолял его Стефано. — Приди, и я расскажу тебе всё.       В глазах Стефано промелькнуло отчаяние. Чёрное, зыбкое отчаяние, которое Адам видел всего раз, в глазах своего отца, а потому знал, что оно никуда не денется, пока не найдёт выход.       — Ладно. Я приду. Но это не значит, что я буду тебе помогать.       — Разумеется, — робко улыбнулся друг. — Веришь или нет, но ты уже мне помог. Ты напомнил мне о том, кем я был раньше.       Стефано жил в родительском доме на проспекте Диего Торреса — трёхэтажной модернистской конструкции, напоминающей неровную стопку книг. Его залы и комнаты украшала аутентичная старая мебель, дорогие картины и скульптуры, посуда и ковры, которые покойный отец Стефано собирал годами, и если бы не память и не благоговейное уважение сына, все эти вещи давно бы уже лежали на помойке и валялись, разбросанные по барахолкам. Сам Стефано жил в своей детской комнате на третьем этаже, чистой, белой и по-спартански пустой, и Адам не раз окидывал её задумчивым взглядом, пока они сидели на прилегающем к комнате балконе и пили разливное вино из белых бумажных стаканов. Никаких фотографий, никаких личных вещей, только голые стены и ноутбук на маленьком столе рядом с дешёвой кружкой из супермаркета. Дикая картина на фоне остального дома и ухоженного сада с фигурно подстриженными деревьями, раскинувшегося прямо под балконом.       — Как-то раз я попытался спуститься с балкона по одному из деревьев. Сломал пару ребёр и несколько ветвей, — с грустным смешком поделился Стефано. — Отец отчитал меня и привязал к балкону верёвочную лестницу. Прямо вот здесь.       Он постучал носком ботинка по основанию перил рядом с плетёным креслом, в котором сидел Адам.       — Отец всегда беспокоился о сохранности своих деревьев.       — Мне кажется, что он больше беспокоился о тебе, — заметил Адам.       — Вряд ли, — Стефано нарочито небрежно дёрнул плечом и совершенно естественно поёжился, будто на него накинулся несуществующий ветер. — На самом деле он мне не отец. То есть он, конечно, вырастил меня и дал мне своё имя, но биологически мы с ним никак не связаны. Я недавно узнал об этом.       — Мне жаль, — сказал Адам и опять невольно оглянулся на белую пустую комнату. — Это как-то связано с тем, что ты собирался мне рассказать?       — Да.       Стефано промочил горло и рассказал Адаму самую невероятную историю из тех, которые он когда-либо слышал. Он рассказал ему, что его настоящего отца звали Габриэль Гарсия, и он был одним из самых влиятельных людей в Мадриде, пока четырнадцатого октября 2016-го года его изуродованный труп не выловили из реки Тахо. Его невеста, Мария Перес, утверждала, что Габриэля убил его родной брат, но так как её показания пестрели нереалистичными подробностями и общее состояние оставляло желать лучшего, никто не воспринял её всерьёз. Обеспокоенные служители закона положили Марию в психиатрическую лечебницу, где двадцать шестого декабря, в день Святого Стефана родился её первый и единственный сын. Неизвестно, что было бы с ними дальше, если бы Освальдо Ортис, её добрый и верный друг, не женился на ней и не признал её ребенка своим.       — Друзья Габриэля так и не смогли доказать вину его брата, хотя прекрасно знали, что это он, — прокомментировал Стефано, вытирая непрошенные слёзы. — А моя мать… Мне кажется, что её чем-то накачали, и поэтому она и выглядела такой безумной. Ей никто не верил. Даже я, самый близкий её человек, ей не верил. Если бы я с самого начала знал, кто такой этот Габриэль, если бы я мог…. Я бы спас её.       После гибели возлюбленного Мария Ортис совершила четырнадцать попыток самоубийства и в конце концов добилась успеха. Когда Стефано было четырнадцать, она спряталась в винном погребе и отравилась быстродействующим ядом, присланным ей из Толедо неизвестным отправителем.       — Иногда она получала анонимные письма из Толедо. Они обнуляли весь её прогресс после долгих часов психотерапии, — пояснил Стефано. — Я думаю, что она была знакома с отправителем. Когда она умерла, мой отец… Мой отчим сжёг все эти письма, а меня на год отправил в закрытую частную школу-интернат. Я не винил его. Думал, что ему просто требуется время, чтобы пережить утрату. А теперь мне кажется, что он пытался защитить меня от моего родного дяди. Вероятно, он думал, что тот попытается убить и меня.       После возвращения из интерната Стефано прожил несколько лет относительно спокойной жизни, пока его приёмный отец не умер от рака поджелудочной и не оставил ему в наследство своё состояние, свой дом и горькую правду о Марии, о Габриэле и его брате, красочно обрисовав злобный и мстительный нрав последнего.       — Я виделся с ним, знаешь. Нашёл по адресу, который Освальдо оставил в предсмертном письме, — сообщил Стефано. — Он называет себя магистром Нового ордена Калатравы, но по существу он обыкновенный бандит. Он сказал, что советует мне не менять планы, уехать в Америку и больше никогда не показываться ему на глаза. Он пригрозил, что убьёт меня, если я осмелюсь допустить хотя бы мысль, что могу с ним бороться. И дал мне это. — Он бросил на стол печатку с изображением чёрной лилии. — Настоящая шекспировская трагедия. Она хороша на сцене, но полное дерьмо, когда на неё похожа твоя жизнь.       Адам взял печатку и взвесил на ладони, пытаясь осознать, что держит в руках доказательство немыслимых преступлений, к сожалению, совершенно бесполезное и неубедительное в глазах любого судьи.       — На письмах, которые приходили моей матери была такая же печать, но писем больше нет, — с горечью выдавил Стефано. — А если бы и были, этот пафосный ублюдок всё равно сумел бы выкрутиться. Ведь он как-то выкрутился тогда, двадцать пять лет назад, когда разрушил жизнь моей матери. И мою жизнь. Я собираюсь выяснить, как он это сделал. Если я восстановлю события и сложу их воедино, как чёртов пазл, то смогу прижать его к стенке.       — И ты хочешь, чтобы я помог тебе собрать пазл? — уточнил Адам.       — Только если ты хочешь, — покачал головой Стефано. — Я подумал, что если я создам компанию где-нибудь в Америке, в партнёрстве с американцем, мой дядя подумает, что я сдался. И тогда, когда он расслабится, когда потеряет бдительность и перестанет следить за каждым моим шагом, я поймаю его с поличным и заставлю заплатить за всё, что он сделал.       — А если у тебя не выйдет?       — Значит, не выйдет, — он встал с кресла, вылил остатки вина из пластиковой бутылки в полупустые бумажные стаканы и со вздохом продолжил: — Пойми меня правильно. Я не могу жить спокойно с тех пор, как узнал правду. Я не могу это так оставить. Просто не могу. Ты не обязан меня прикрывать или помогать мне. Это нормально. Но я не знаю, к кому мне ещё обратиться. Не знаю, что делать, Адам. Скажи, что мне теперь делать?       Деревья внизу совсем почернели, впившись когтями в ночное небо, грязное от света, излучаемого лампами пустой комнаты и балконным фонарём. Бледное, серое лицо Стефано, выхваченное из мрака все тем же грязным светом, было обращено к Адаму, но не выражало уже ничего. Ни отчаяния, ни надежды. Лицо смертельно уставшего человека, который просто хотел перешагнуть через огромный этап своей жизни, сохранив самого себя. Адам знал, что это такое, знал, каково это быть заложником не зависящих от тебя обстоятельств, и потому сказал единственное, что ему позволяло сказать не в меру обострённое чувство справедливости:       — Я помогу тебе.       — Правда? — Стефано искренне удивился, улыбнулся от облегчения и полным достоинства голосом поспешил ответить: — Спасибо тебе, друг. Ты об этом не пожалеешь. Когда всё закончится, мы с тобой создадим нечто необыкновенное. Мы с тобой изменим этот мир.       — Я тебе верю, — поддержал Адам и поднял бумажный стаканчик, чтобы отметить заключение самой важной сделки из всех, которые он когда-либо заключал.       Неприятности начались сразу же после того, как Адам вышел за порог дома Ортисов. Он ехал на заднем сиденье такси и думал о том, что он скажет Келли. Стефано взял с него слово не распространяться о деталях его семейной истории, а значит, Адаму нужно было цинично и ровно соврать самому близкому человеку и после повторять эту ложь снова и снова, пока правда перестанет быть такой неудобной и такой опасной. Насколько легче ему было бы, если бы он выложил Келли всё как есть. Прокручивая в голове события тех смутных дней, он понимал, что намного, что она скорее всего помогла бы им, и тогда история сложилась бы совсем иначе, но, увы, ему не хватило ума и мужества сказать правду. Той ночью, в номере гостиницы на площади Кармен он нагромоздил Келли горы отборнейшей чуши, пытаясь объяснить, почему он пренебрёг их планами, её мнением и согласился на эту работу. Его пространные оправдания, разумеется, вывели её из себя.       — Значит, ты вдруг озаботился будущим и решил сэкономить лишний чёртов цент, чтобы вложить его в гребаную компанию какого-то мутного мудака?! — вскипела Келли. — Ты из ума выжил?!       — Стефано — мой друг.       — Друг?! Друг, которого ты знаешь от силы неделю?!       — Я доверяю ему как самому себе, — спокойно сказал Адам. — Как я доверяю тебе. Вопрос лишь в том, доверяешь ли ты мне? До этого дня мне казалось, что доверяешь.       — Это нечестно, Адам.       — Я говорю, как есть.       — Ты мной манипулируешь, — упрекнула Келли и, стоит отметить, вполне справедливо. — А это нечестно. Это против правил. И я все никак не могу понять зачем.       — Затем, что я вижу здесь возможности, которых у нас не было раньше. Возможности, которые нам не дал Калтех и все прочие. Возможности, которые ты искала в Лас-Вегасе. Ради которых ты хотела эмигрировать в Чили, — Адам говорил это с улыбкой, осмелился взять её за руки и усадить на кровать рядом с собой. — Келли, я верю, что Стефано может нам это дать. Прошу, верь мне. Дай мне возможность доказать тебе, что я прав.       — Возможность, возможность, возможность, — передразнила Келли и бессильно вздохнула: — Ладно. Так и быть. Я даю тебе эту «возможность», но мне всё равно кажется, что ты ввязался в какую-то хрень.       Немного погодя она расслабилась, позволила ему поверить, что конфликт исчерпан, но про себя размышляла о том, как вывести Стефано на чистую воду. Она видела в нём угрозу, которой он не представлял, и придерживалась своего мнения даже после того, как он её спас. Когда Стефано поехал в Толедо, чтобы передать сообщение дяде, Келли за ним проследила. Она увидела, как он кидает чистый конверт в почтовый ящик у заброшенного дома, увидела странных людей, забравших конверт, и едва не выдала им своё присутствие. Стефано заметил её и увёз оттуда так быстро, как только мог. Он привез её к себе домой, где его ждал Адам, и между ними тремя разгорелся жуткий скандал. Келли яростно доказывала, что Стефано лжёт Адаму, Стефано испуганно и злобно шипел на Келли из-за того, что она за ним шпионила, а Адам безуспешно старался сохранить нейтралитет.       — Ты даже не представляешь, что ты наделала! — не унимался Стефано.       — Если бы ты был честен с нами, я бы ничего не делала! — давила Келли. — Тебе придётся объяснить нам, что ты делал в Толедо? Что это был за дом? Кто были те люди? Адам, он просто пудрит тебе мозги!       — Адам знает правду! — выпалил Стефано. — Иначе почему он ждёт меня здесь?       — Верится с трудом!       — Я ничего от него не скрывал. Я не посмел бы! Но ты! Ты не имела права лезть в мои дела!       Повисла тишина. А потом Келли тихим отсутствующим голосом спросила:       — Адам, ты знаешь, о чём он говорит?       Адам промолчал, и она повторила свой вопрос. Она повторила его два или три раза, пока он не заставил себя ответить:       — Я знаю всё, что мне нужно.       — Как я и говорил, я ничего от него не скрываю.       Стефано удовлетворённо выдохнул и шагнул в её сторону, чтобы… в общем, Адам не понял, что он собирался сделать, но у него не вышло. Келли резко отшатнулась и грозно предупредила:       — Отойди от меня. Ещё шаг, и я тебе врежу!       Стефано отступил, а она обернулась к Адаму, посмотрела ему прямо в глаза и чётко и отрывисто произнесла:       — У него ничего не выйдет, Адам. Он погибнет и потянет тебя за собой. Тебе больше не нужно мне ничего доказывать.       А потом она ушла, грохнув дверью так, что та зашаталась и заскрипела несмазанными петлями. Адам побежал за ней и с трудом с ней помирился, но этого не хватило надолго. И пусть после она сравнительно ровно говорила со Стефано и даже помогла им найти и арендовать офис в Хобокене, бойкот некоторых тем и тотальное, демонстративное недоверие к ней довели её до ручки. Рассорившись с Адамом, Келли переехала в тесную квартирку в районе Ист-Виллидж и подала на развод. Он не стал этому препятствовать и подписал бумаги, но по законам штата их развели не сразу, дали время обдумать их решение. К счастью, Адаму хватило этого времени, чтобы вернуть Келли и загладить свою вину, но он до сих пор чувствовал себя виноватым за то, что сотворил с ней тогда, и ещё постыднее его действия казались от того, что Келли была права.       Буквально через четыре дня после того, как они расстались, Стефано пропал со всех радаров. Вечером двадцать четвёртого января он отправился в соседний район за книгами по программированию и так и не вернулся. Адам прождал его всю ночь, а на утро поехал в ближайший полицейский участок и подал заявление об исчезновении человека, во всех подробностях описав лицо Стефано, его привычки и вещи, не забыв и про чёрный шейный платок с синими цаплями. Он сделал это с удивительной скрупулезностью, хотя и писал заявление лишь для отвода глаз. Он не верил, что полиции под силу найти Стефано, потому что тот, кто его забрал, умел заметать следы. Адам искал его самостоятельно, используя все возможные ресурсы. Тогда-то он и познакомился с Люком и Нелл и со множеством других полезных людей, с которыми работал и сегодня, но ни он, ни они не смогли добиться видимых успехов. Они бы так ничего и не узнали, если бы одной мартовской ночью под дверь Адама не подбросили коробку с чёрной лилией на крышке и особым посланием внутри, которое без всяких сомнений подтверждало, что его друга давно нет в живых. Из коробки на него смотрело белое лицо с зияющей чёрной раной во лбу, лицо Стефано. Остекленевшие глаза были направлены в потолок, невыносимо пустые, невыносимо мёртвые. Подоспевшим полицейским и отцу Адам сказал, что ничего не трогал, но на самом деле он закрыл глаза Стефано плотным черным платком. Он просто не мог их видеть. Позже эти глаза не раз являлись ему в страшных снах, сопровождаемые голосом, который он так и не услышал. Дядя Стефано погиб некоторое время спустя, угодив в круговорот интриг и преступлений, охвативший Нью-Йорк в тот проклятый год… Адам не хотел выяснять подробности. Он похоронил Стефано и почтил его память, основав благотворительные фонды в Испании и в Штатах и закрепив его имя в названии компании. Пожирающая чёрную лилию цапля поднялась над Нью-Джерси, и Адам был готов пожертвовать чем угодно, чтобы она осталась там навсегда.       Подобные мысли проносились у Адама в голове, пока он пытался добраться до дома Брэдфорда в Форест-Хиллс. Поездка выдалась трудная. Октябрьский ливень заливал стекла, улицы тонули в густой сумеречной мгле, которую не могли рассеять десятки уличных фонарей и пёстрые светильники окон. Для Адама они были похожи на расплывчатые пятна яркой краски, которую кто-то плеснул ему в лицо, и он пару раз съезжал на обочину, выходил под проливной дождь и протирал зеркала дрожащими руками. Неизвестно, от холода ли, или от волнения, но его трясло всю дорогу и стало трясти ещё сильнее, когда он проехал сквозь знакомые кованые ворота и остановился на маленькой площадке на въезде в вечно пустующий гараж.       Краснокирпичный куб дома возвышался справа, сверкая неприветливыми фонарями, приделанными к массивным полуколоннам. Похожие пошлые украшения отличали фасады почти всех дорогих особняков, построенных в начале текущего века, но этому невероятно шли. Наверное, из-за белых деревянных дверей в высоту полуколонн или любовно вырезанных ступеней крыльца. Двери распахивались в длинный коридор, который проходил через весь дом насквозь и выводил на заднюю веранду, в сад, к фонтанам и цветникам. Но Адаму предстояло свернуть на этом пути гораздо раньше, в малую гостиную, с галстуком на шее и улыбкой во всё лицо, молясь всем мыслимым богам, чтобы Платиновый Лев Нью-Йорка, Ричард Брэдфорд, не учуял исходящий от него аромат отчаяния и не вцепился ему в глотку.       — А вот и вы, мистер Голд! — невнятно выкрикнул вышедший из дома человек.       Адам невольно вздрогнул, но сразу успокоился, разглядев в человеке дворецкого Фреда. Фред всегда был страшно рад его видеть, встречал его с распростёртыми объятиями и даже сейчас выбежал к нему с зонтом и проводил в сухую тёплую прихожую.       — Что-то вы припозднились! — причитал он, забирая у Адама влажную кожаную куртку. Мы уже начали беспокоиться, всё ли с вами в порядке. Как вы доехали?       — С трудом, — признался Адам, благодарно улыбаясь дворецкому. — На улице ужасный ливень. И туман. Я несколько раз сбивался с пути.       — Ох, и не говорите. Ужасный, ужасный ливень, — снова запричитал Фред. — Последний раз я видел такие дожди в сорок первом году. Уверен, что именно им я обязан своим обострившимся ревматизмом. Еще немного, и мистер Брэдфорд уволит меня-старика!       Фред казался настолько старым, что никто бы не удивился, если бы он говорил о 1941-м годе, но на самом деле ему было всего шестьдесят пять, и он был на целых десять лет младше своего хозяина.       — Мистер Брэдфорд никогда не уволит тебя, Фред, — приободрил его Адам. — Он без тебя как без рук.       — Спасибо, мистер Голд. Ваши б слова да богу в уши! — польщённо заулыбался дворецкий. — Прошу вас пройти в столовую. Все уже в сборе. А мне нужно распорядиться насчёт ужина.       — Ужина? Все? Фред, кто эти все?       Но Фред не ответил. Он засеменил по коридору в сторону кухни-столовой, где обыкновенно и собиралась семья, где несколько раз бывал и сам Адам, когда вместе с родителями оставался на ужин в этом доме. Но Адам никогда не слышал, чтобы Брэдфорды без особых причин пользовались своей большой белой столовой. Адам был здесь один-единственный раз, когда его по воле случая занесло на похороны Роджера Брэдфорда, младшего брата Ричарда, ввиду чего воображение мигом одарило его массой неприятных образов. Однако когда Адам вошёл в столовую, то увидел лишь Брэдфорда, сидящего во главе небольшого, скромно сервированного стола, в компании нескольких близких ему людей: Риты Брэдфорд, его молодой красавицы-жены, его сына врача-онколога, доктора Ральфа и Чарльза и Реджины Брайант, его новообретённых друзей и родственников. Разумеется, не обошлось и без самого частого гостя Ричарда — его лучшего друга, Руперта Голда, который, подчеркивая одновременно и крайнюю типичность, и исключительную неповторимость момента, развалился на стуле в оппозиции к хозяину и всем своим видом показывал, что ему нет до него никакого дела. Ему не было дела и до Адама. Когда Адам приблизился к столу, отец даже не взглянул на него и, когда он здоровался с остальными, не обронил и единого слова. Брэдфорд вёл себя куда дружелюбнее и даже покинул своё место, чтобы подойти к Адаму и лично пожать ему руку.       — Добро пожаловать, Адам, — сказал он, обнажив в улыбке блестящие белые зубы. — Рад тебя видеть, сынок.       — Спасибо, сэр, — поблагодарил Адам, чувствуя, как его ладонь неумолимо тонет в этой крепкой тяжёлой лапе, и изо всех сил стараясь не вздрогнуть и не моргнуть. — Не ожидал, что попаду на званый ужин.       Брэдфорд оставил его слова без комментария и радушно пригласил за стол. Но Адам заметил, с каким неудовольствием он посмотрел на Руперта и как тот посмотрел на него в ответ.       Их всех ожидало представление. Одно из тех, что время от времени разыгрывал его отец, когда хотел надавить на своих врагов или, немногим реже, на друзей. Адаму оставалось только сидеть и ждать развязки, и он удивлялся, как ему, из раза в раз наблюдающему подобные картины, удавалось держать лицо, улыбаться другим гостям, невозмутимо отвечать на вопросы о Келли, о детях и о чёртовых Гавайских островах. Как ему удавалось не смотреть на отца, с бесстрастным увлечением ковыряющего вилкой поданную на ужин рыбу. Казалось, ничего другого его и не интересовало. Но шоу есть шоу. Оно началось, когда пробил его час, и, как и любое успешное шоу, было завязано на политике.       Во второй половине вечера, где-то между камбалой и десертом, Руперт внезапно подключился к общему разговору о винах и винограде. Реджина Брайант в шутку предложила мужу купить виноградник в долине Напа, и он похвалил её за эту мысль.       — Чарующие пейзажи Калифорнии стоят любых затрат, — сказал Руперт. — Они станут самым успешным вложением средств в вашей жизни.       На первый взгляд он не сказал ничего особенного, но его слова запустили спор, безвозвратно испортивший этот вечер. Ричард и Чарльз принялись обсуждать недвижимость на Манхэттене, а в особенности один заоблачно дорогой дом, который прошлой весной приобрела дочь Чарльза, Дженнифер. Все бы ничего, но Дженнифер была замужем за Гарри Майером, обожаемым племянником Ричарда, и последний небезосновательно считал, что такие покупки могут навредить политической карьере Гарри в стане демократов. И когда волшебное слово «выборы» прозвучало в опасном сочетании со словом «сенат», их спор окончательно утратил границы. Брэдфорд и Брайант не просто «обменялись аргументами», но и припомнили друг другу прежние обиды, настоящие и надуманные, а затем перешли и к личным оскорблениям. Ричард обозвал Чарльза «журналистской свиньей» и «проклятым кукурузником», намекая на бумагу, которую использовали несколько подконтрольных ему изданий. А Чарльз в отместку жёстко прошёлся по отельному бизнесу Ричарда и его тяге к ирландскому прошлому.        — Поосторожнее, кукурузник! — злобно выдохнул Брэдфорд. — Ты говоришь о моей родине.       — Ты родился и вырос в Квинсе.       — А моя мать родом из Бри!       — Бри! — раздражённо фыркнул Чарльз. — Если Бри — такое прекрасное место, то зачем твоя мать переехала в Штаты? И какого чёрта ты сам всё ещё здесь? Ты не ирландский патриот, Ричард. Ты — обычный жирный, лицемерный прыщ на теле Америки.       Лицо Брэдфорда покраснело, желваки заходили по выпирающим скулам. Морщины жёсткими складками легли на высокий лоб, а синие, глубоко посаженные глаза азартно блеснули в предвкушении ответа, который ему так и не удалось вернуть. Реджина Брайант, заметно уставшая от этого балагана, хлопнула раскрытой ладонью по столу и не терпящим возражения голосом сказала:       — Довольно, джентльмены! Я больше не желаю слышать ничего подобного! Не в воскресный вечер! Ясно, Чарльз?       — Ясно, — вздохнул Чарли, накрыл её ладонь своей и прямодушно повинился: — Прости меня, любимая. Я нарушил слово.       Ричард не сказал ничего, и Реджина уже более мягким, сочувствующим голосом обратилась к его расстроенной и потерянной супруге:       — Извини, Рита. Мне правда очень неловко.       — Всё в порядке, Реджина, — выдавила улыбку миссис Брэдфорд. — Это не твоя вина.       Не успели они обменяться любезностями, как двери столовой распахнулись и на пороге выросла осанистая фигура дворецкого Фреда. Тот пришёл доложить Рите, что её мать привезла домой маленького Клайва, их общего с Ричардом сына, и что она хотела бы переговорить с дочерью, прежде чем вернётся домой. Рита извинилась перед гостями и встала из-за стола. Брэдфорд хотел присоединиться к ней и тоже встретить сына, но она попросила его остаться. А вот Реджине, выразившей такое же желание, позволила, и женщины вместе вышли из зала. Однако прежде чем последовать за хозяйкой, Реджина обошла кругом стол и как бы нечаянно надавила на плечо Руперта Голда и стёрла довольную ухмылку с его лица. Он вздрогнул от неожиданной боли, повёл пострадавшим плечом и принял прежнюю позу безмятежного зеваки. Ведь шоу, которое он устроил, должно было выдержать ещё один акт, и в комнате остался всего один человек, не успевший сыграть своей роли.       Адам знал Ральфа Брэдфорда с самого детства, когда их, ещё маленьких, наряженных в неудобные душные чёрные смокинги, притащили на похороны какого-то жутко важного, но уже давно позабытого всеми старика. После церемонии прощания их, как и всех детей, отвели в просторную игровую, и Ральф, проигравший сражение за приставку одному здоровому мальчишке, рассказывал Адаму и Коль о том, какие игры есть на его домашней приставке, о том, что он любит собак и что у него есть бобтейл по кличке Синклер. Забавно, но с тех пор он узнал о Ральфе немного нового. По сути Адам никогда не интересовался ни им, ни его жизнью, и это было более чем взаимно. За долгие годы они едва ли сказали друг другу и с десяток слов. Однако сегодня всё изменилось, и тот открытый общительный мальчик выглянул из-за маски серьёзного, уважаемого доктора Брэдфорда и заговорил с Адамом так же просто, как и тогда, не обращая внимания на пристальные взгляды взрослых. Ральф снова рассказывал о себе, о своей семье, о работе в Бостоне и о Бостоне и дружелюбным, чуть ли не заботливым тоном начал задавать Адаму вопросы о его компании.        — Я слышал, вы подали заявки на несколько любопытных патентов? — спрашивал Ральф. — Что-то насчёт энергии, верно?       — Нет. То есть, да. Не совсем, — замялся Адам.       Любопытство Ральфа застало его врасплох, но минуту спустя он смог более или менее понятно разъяснить ему суть проекта по экономии энергии.         — Мы хотим сделать так, чтобы гигантские сервера были не энергозатратнее чайника, — закончил Адам.       — Большой прорыв, — похвалил Ральф.       — Немалый, — согласился Адам. — Особенно для такой маленькой компании, как «Ортис».       — А значит, вам нужны инвесторы.       — Да, без них не обойтись.       — А это всегда создает ненужные проблемы для тех, кто пытается создать нечто действительно полезное, — задумчиво изрёк Ральф и тут же доверительно добавил: — Адам, я хочу дать тебе совет. Никогда не доверяй инвесторам, которых интересуют только деньги.       И тут всё стало на свои места. Не нужно было быть гением, чтобы понять, почему Ричард Брэдфорд не ладил с сыном и почему тот сбежал от него в Бостон.       — Ты сам уволился, Ральфи, — сдержанно сказал Брэдфорд. — Я тебя ни к чему не принуждал.       Ральф не опустился до ответных обвинений. Вместо этого он вежливо попрощался с гостями и, сославшись на ранний поезд, отправился к себе. И пусть формально вечер на этом не закончился, но здесь можно было смело ставить точку.       Чарли и Ричард примирились и перешли в гостиную, чтобы выкурить по сигаре, а Руперт, отделавшись от друзей парой расхожих шуток, внезапно засобирался домой. С Адамом Ричард так и не поговорил. Отчасти в силу того, что после неприятного столкновения с Ральфом у него не осталось сил обсуждать важные вопросы, а отчасти потому, что при первой же возможности отец вывел его из дома.       Адам чувствовал тепло его руки сквозь плотную ткань пиджака, её наставническую направляющую власть и ненавидел и обожал его за это. Но когда они вдвоём вышли на прохладный двор и вдохнули свежий запах мокрых листьев, внутри осталась только благодарность за то, что он для него сделал.       — Прояснилось.       Голос Руперта Голда, спокойный и чистый, прозвенел в тишине. Они оба подняли глаза к чёрно-синему небу, разорванному ярким осколком луны. Адам уже и не думал, что увидит её сегодня, но она была там и, казалось, сияла ярче.       — Зачем ты приехал сюда, Адам? — спокойно спросил Голд, глядя на него, а не на луну, не на рыбу и не на свои ногти. — Зачем? Ты же знаешь, чем чреваты такие сделки.       — Знаю, — вздохнул Адам и вновь сконцентрировался на мысли, которая не давала ему покоя с тех пор, как он смог оценить серьёзность возможных убытков: — У меня не было выбора. Не знаю, поймёшь ли ты, но я очень боюсь потерять компанию. После всего, что я сделал, после всего, что сделала Келли и… Стефано… Это было бы непростительно.       — И сейчас ты едва её не потерял. Приехав сюда, по его особому приглашению, ты буквально расписался в своей несостоятельности, — упрекнул отец, но видя, что Адам и без того расстроен, смягчился, снова обнял его за плечи и сказал: — Ну ничего. Не вешай нос! Мы всё исправим.       — М-мы? — удивился Адам.       — Мы, Адам, мы, — усмехнулся Руперт и увлёк его за собой вглубь двора, туда, где был припаркован синий крайслер. — Я на твоей стороне. Всегда был и всегда буду.       — О… — совсем растерялся Адам. — Даже не знаю, что сказать. Я…       — Ничего не говори, — весело перебил Руперт, легонько хлопнув его по спине. — Поезжай домой, отдохни, расслабься, проведи время с Келли и мальчишками, а разговаривать будем завтра. Идёт?       — Идёт.       Они улыбнулись друг другу и разошлись. Адам подошёл к водительской двери крайслера, а отец двинулся к неприметной серой машине у самых ворот, незнакомой и чужой. Это дало ему повод ещё раз окликнуть отца, чтобы сказать ему то, что он никак не мог выразить словами, но, когда тот с готовностью обернулся, он задал самый неинтересный из назревших вопросов:       — Пап, а где твоя машина?       — Стоит разбитая на стоянке в Атлантик-Сити, — честно ответил Голд. — Смотри, не сболтни матери!       — Она наверняка уже знает, — усмехнулся Адам.       — Наверняка, — кивнул Голд, — но мне интересно, как долго она будет закрывать на это глаза.       — Ясно. И ещё, пап…       — Да?       — Веди осторожно.       — Ты тоже, сынок, ты тоже, — тепло поддержал Голд, садясь в серую машину. — Счастливой дороги, Адам.       — Да, — облегчённо выдохнул Адам, следуя его примеру. — Счастливого пути.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.