Four by four

      Адама разбудил детский плач. Не тот плач, что поднимал его с постели в последние месяцы, а истошный надрывный визг новорожденного.       Визг сотрясал стены, волнами перекатывался по полу, но программа, реагирующая на звуки детского голоса, не улавливала его, как и удивительные, чуткие уши Келли. На секунду Адам задумался, что это ему приснилось, но только-только он попытался поудобнее устроиться в кровати и заснуть, как плач повторился вновь.       — Келли, — позвал он, но едва ли вслух.       Вместо звуков из его рта вытекла горькая слюна и упала на эмблему Хард Рок Кафе, оставив на языке неприятный привкус пережёванной полыни. Голову прострелило болью, от левого виска до правой скулы, так резко и мощно, что у него свело челюсть. Ватное тело не слушалось, дёрнулось, как разболтавшийся шатун, когда он поднялся с кровати, но всё же ему удалось удержаться и на негнущихся ногах вынести себя в коридор и дальше — мимо расплывшихся сдвигающихся стен к комнате, в которой спали его дети.       Дети.        От одной мысли, что этот визг настоящий, что они в беде, Адама прошиб холодный пот, а сердце забилось в груди, как заведённое. Дыхание спёрло, и он начал опасаться, что воздух кончится раньше, чем его слепые руки нащупают нужную дверь. Подобравшись для прыжка, он одним махом преодолел последние несколько футов, ворвался в детскую и…       Всё.       Тишина.       Плач, сводивший его с ума, оборвался, сменился умиротворяющей дробью дождя за окном и едва слышным поскрипыванием кресла, которое Келли снова оттащила к самому входу. Босые ноги утонули в мягком ковре, где-то справа расплылся жёлтый круг ночника, светящего с вершины полки-лесенки, а перед ним, на расстоянии вытянутой руки, стояли три овальных детских кроватки. Адам по памяти шагнул вперёд, склонился над первой из них и дотронулся до плеча мирно спящего Грегори, который, похоже, как всегда, перевернулся на бок и положил ладошку под щёчку. В соседней кроватке шумно пыхтел Джей. Он был немножко простужен, слегка вспотел и наверняка беспокойно хмурился во сне, но явно не собирался просыпаться и звать на помощь. И даже Финн, который в последнее время капризничал чаще остальных, сладко сопел под своим стёганым одеяльцем.       — Всё хорошо… Всё хорошо…       Адам облегчённо выдохнул, бесшумно отполз в сторону и упал в кресло у двери. Оно приятно закачалось, успокаивая и убаюкивая его, но стоило ему лишь на минуту закрыть глаза, как разбудивший его плач повторился, но на этот раз очень далеко, откуда-то снизу.       — Из кухни, — догадался он.       Не медля ни минуты, Адам выскочил из комнаты, плотно притворил дверь детской и вернулся в спальню за очками. Настроив их на ночной режим, он снова вышел в коридор, прокрался по нему к лестнице, ведущей прямо в кухню, и начал спускаться вниз. На середине лестницы он остановился, затаил дыхание и прислушался. Кто-то ходил там, внизу, мерил шагами старые каменные плиты. Одна нога ступала тяжело, другую приставляли следом, выдавая глухое «тииик-ток», будто их хозяин был хром. Но он не был. Адам знал, как ходят хромые люди, запомнил ещё с детства, когда в особенно пасмурные, промозглые дни старая военная рана превращала отца в жуткое шаркающее и стонущее привидение, балансирующее на каждой кривой половице. Эти шаги были другими, размеренными и чёткими. Никто из его родных и знакомых так не ходил, но Адам готов был поклясться, что уже слышал их раньше. Влекомый этой внезапной мыслью, он быстро спустился ещё на пару ступеней, но замер на последней, заметив тень, дрожащую на чистой стене меж двух узких решётчатых окон, и та замерла на месте одновременно с ним.       — Хей!       Забыв про осторожность, он включил свет и бросился на кухню, чтобы схватить незваного гостя, но вместо человека увидел лишь два пушистых бурых шара, которые с громким шипением сорвались с разделочного стола, обежали кухню и пронеслись мимо него в тёмную гостиную, врезаясь в стены и друг в друга.        — Кошки. Просто кошки.       Адам рассмеялся над ними и над собой. Чёртовы коты забрались на разделочный стол, чтобы облизать оставшуюся после ужина сковородку, а он уже успел напугать самого себе каким-то мутным взломщиком и тенью, которую наверняка отбросил Виски, запрыгнув на подвесную печь. Но всё же его не покидало ощущение, что в доме есть посторонний, и, просмеявшись, он привалился к стене и стал вслушиваться в тишину, на случай, если где-нибудь снова раздадутся шаги. И вскоре он услышал шаги, только не те странные и задумчивые, а другие, лёгкие и быстрые. К нему, на своих уверенных, ловких ногах спускалась раздражённая сонная Келли.       — Адам, какого хрена? — возмутилась она, когда вошла в кухню, зевая и морщась от света. — Полчётвертого ночи!       — Кошки, — на автомате ответил Адам. — Кошки лазали по столам.       — Ясно. А что с тобой? Подожди…       Её голос заметно смягчился, и вот, не успел он и глазом моргнуть, как её руки уже ощупывали его лоб и лицо.       — Адам, у тебя озноб! И возможно температура. Я вызову врача.       — Не нужно, — отпрянул Адам. — Я в порядке.       — Как бы не так, — фыркнула Келли. — Я оставлю заявку на восемь. Как раз успеет подъехать.       — Келли, не надо, — жёстко сказал он, хватая её за руку и не позволяя выйти с кухни. — Я просто устал.       — Так возьми выходной!       — Я не могу. Не завтра. Завтра совещание.       — Отмени совещание.       — Не могу, — настаивал он, несмотря на то, что у него не было никаких сил с ней пререкаться. — Завтра придут юристы из фирмы отца. Мы будем вносить коррективы в договор с Брэдфордом. Ты знаешь, как это важно.       — Ага, — Келли закатила глаза и скрестила руки на груди, но было ясно, что она тоже не в настроении с ним спорить. — Пойдём спать, Адам. Если ты и правда просто устал, сон это исправит. А если не исправит, если утром тебе будет так же плохо, как сейчас, ты останешься дома. Иначе я лично навещу Брэдфорда и запихну этот грёбаный договор ему в жопу.       Адам улыбнулся, не веря её угрозам, выключил свет и начал подниматься по лестнице вслед за ней, но на пути наверх ещё несколько раз оборачивался назад и вглядывался во тьму, хотя и понимал, что это ему ничего не даст. Тень бесследно растворилась во мраке, оставив после себя чистое полотно стены и невыразимый страх, застрявший у него в голове, словно холодный широкий нож. Страх мучил его, когда он снова лёг в постель, не давал ему покоя, пока он, стискивая челюсти, крутился на влажной простыне и пялился в белый потолок, и последовал за ним, когда после часа отчаянных попыток успокоиться, его наконец сморил сон.       Ему приснилось, будто он превратился в белого двухмерного человечка из казуальной игры, над которой они с Дексом работали в Сан-Франциско, и ему, как и тому человечку, пришлось пройти через кишащий опасностями двухмерный чёрный город, минуя хулиганов, бешеных собак и уворачиваясь от кирпичей, падавших на него с гладких покатых крыш. Потом мир игры исчез, и он провалился куда-то вовнутрь чёрного экрана и полетел вниз, переворачиваясь и кувыркаясь в холодном разреженном воздухе. Он падал и падал в чёрную трубу без дна, трубу, которую он видел в кошмарах далёкого детства, оживлённых воем давно отгремевших гроз. Он вспомнил, как проснулся в своей кровати и посмотрел на мокрые тротуары и темно-зеленые кроны деревьев, а потом пересказал сон маме, принесшей ему стакан тёплой воды. Мама внимательно его выслушала и сказала, что это лишь набор образов, который все дети видят, когда растут, и ему стало намного лучше. Но этот сон был не похож на тот. Адам не рос и не тяжелел. Он становился всё легче и меньше, падал всё медленнее, а потом закружился, как сорванный с ветки лист, завертелся, опускаясь всё ниже и ниже, пока не опустился на несуществующее дно чёрной трубы. Кто-то невидимый щёлкнул рубильником, и над его головой загорелись яркие круглые лампы. Белёсый свет засверкал на светло-синем кафеле, заискрился, отражённый в разлитой воде, которая, стой он на ногах, достала бы ему до щиколотки. Он лежал прямо в воде, распластанный на полу, как дохлая лягушка, но его одежда совсем не намокла. Осторожно оттолкнувшись от пола, он с трудом поднялся на внезапно ослабевшие ноги, оглянулся по сторонам, пытаясь определить, где он находится, и безошибочно узнал туалет, примыкавший к его рабочему кабинету.       «Нужно попросить Хадсона прислать сюда сантехника», — пронеслось у него в голове, он машинально подошёл к раковине, чтобы посмотреть, не в ней ли дело, и увидел нечто, заставившее его закричать от ужаса и неожиданности.       Из висевшего над раковиной зеркала на Адама смотрел мужчина, похожий на заключённого нацистского концлагеря. Его щеки впали, глаза глубоко засели в чёрных глазницах. Кожа висела жёлтыми лоскутами на лице и на шее, и на открытых участках похожих на прутья рук. Адаму потребовалась целая минута, чтобы узнать в этом мужчине самого себя.       «Нет, это не могу быть я, — подумал Адам. — Невозможно».       Однако это его футболка болталась на «ходячем трупе», как на вешалке, его джинсы прикрывали костлявые бёдра, и только его пряжка со стимпанковским пришельцем всё ещё удерживала их на нём.       Адам схватился за ремень, подтянул спадающие джинсы и попытался затянуть его, как следует. Он тянул ремень изо всех сил, пытаясь пододвинуть застёжку к последнему делению, а когда ему наконец это удалось, оказалось, что ему требуется проделать ещё одно или два. Придерживая джинсы за края, он заходил по ванной комнате в поисках отвёртки или ножа, как вдруг дверь ванной распахнулась. Вода с шумом хлынула наружу, а в комнату затекла плотная чёрная тень. Адам резко развернулся, чтобы рассмотреть её получше, чтобы понять, что она такое, но тут его сон оборвался. Свинцовые веки опустились на глаза и открылись в залитой светом спальне в его доме, в Ларчмоте. На полке тикал сувенирный будильник-бульдог, на журнальном столике жужжал старенький ноутбук, а на другой половине кровати Келли одевала ребёнка.       Адам потянулся к тумбочке за очками, чтобы увидеть, какого именно, и через секунду смог разглядеть насупленное личико малыша Джея, смиренно позволившего маме вдеть свои крохотные ручки в рукава утеплённого джинсового комбинезончика.       — О, здорово! Ты проснулся! — удовлетворённо воскликнула Келли и, не отвлекаясь от Джея, пояснила: — Мы идём к доктору Рамосу. Если успею доехать за двадцать минут, он примет нас без очереди. Но, увы, мне придётся пропустить завтрак.       — Ему стало хуже? — взволновано спросил Адам, поднимаясь с постели.       Этот подъём дался ему куда легче, чем тот, во сне, хотя голова болела так же противно и сильно, как и ночью.       — Нет, нет. Совсем нет, — улыбнулась Келли, прижимая Джейдена к груди. — Но мне будет спокойнее, если я услышу то же самое от нашего врача. Освободишься пораньше?       — Приду сразу после совещания.       — Отлично. Молли присмотрит за Грегги и Финном, пока меня не будет, так что этим утром ты абсолютно свободен, — отчиталась она и подставила губы для поцелуя. — Мне пора.       Он поцеловал и её, и Джейдена, а потом проводил их до входной двери, стыдливо радуясь тому, что внезапный поход к педиатру отвлёк её внимание от него самого. И та же стыдливая радость охватила его на кухне, когда Грегги размазал по столу несколько ложек молочной каши, и вооруженная влажной тряпкой Молли не заметила его дрожащих рук.       Мигрень разыгралась не на шутку. Помимо боли и нервных судорог, с которыми он практически научился жить, глаза заволокло красной дымкой. Дымка то пропадала, то появлялась вновь, и пока Адам вежливо разговаривал с Молли, попутно отдавая ей незначительные и необязательные указания, лицо последней несколько раз меняло цвет, а то и вовсе расплывалось перед глазами. Дежурные таблетки такое убрать не могли, только купировать, но большего ему и не требовалось. Их должно было хватить, чтобы добраться до офиса, а там, в аптечном шкафчике, в туалете, была припрятана ампула суматриптана. Ему нужно было только одеться, сесть в машину, без приключений добраться до офиса и сделать себе инъекцию. Ничего особенного. Он уже так делал раньше, в другие ответственные дни: садился в крайслер, выезжал на самую прямую платную трассу и давил на газ, думая о дороге и о работе, которую ему необходимо было сделать.       Но сегодня всё было иначе. День, как назло, выдался солнечный и яркий, крайслер барахлил, мысли путались, и глаза, его истерзанные, измученные глаза весьма некстати объявили ему бойкот. Несколько миль он протащился, ослеплённый мельтешащими белыми точками, и ему сильно повезло, что он вовремя свернул в туннель, и что никакой идиот не выскочил ему навстречу. В туннеле зрение прояснилось и, к счастью, больше его не подводило. Он успешно заехал на подземную парковку и впечатляюще чётко и ровно припарковал свой крайслер рядом с неопознанным тупомордым минивеном фисташково-орехового цвета, и когда он, шатаясь, выбрался из машины, минивэн вдруг воскликнул:       — Круто! Хотел бы я так водить!       Адам подпрыгнул от неожиданности, весь сжался в напряжённый нервный ком, но сразу же расслабился, когда из брюха минивэна выглянула чёрная макушка Ёсими Коямы.       — Дело практики. Я не знал, что ты водишь.       — А я и не вожу, — сказал Ёси, выбираясь из машины с двумя коробками для пирогов. — Но сегодня я ночевал у мамы в Стэмфорде и утром опоздал на электричку. Мама настояла, чтобы я взял её минивэн.       Адам пригляделся к минивэну, к красивой надписи «Нельсон бэйкери» и причудливой рисованной мельнице из хлебобулочных изделий, растянувшейся от сдвижной двери до лючка бензобака.       — Твоя работа?       — Ага.       — Симпатично, — похвалил Адам. — Хотел бы я так рисовать.       — Дело практики.       Ёси рассмеялся, и они вдвоём быстро зашагали по парковке в сторону лифта. Однако Ёси сразу же заметно отстал, и Адам, первый добравшийся до лифта, увидел, как он совершенно безалаберно стоит посреди парковки и копошиться в карманах куртки. Адам с трудом подавил желание немедленно нажать на кнопку и уехать, и мигрень, как жестокая острая шпора, только подталкивала его к этому решению. Но всё же, из необъяснимых дружеских чувств к этому странному парню, он придержал дверь и даже удержался от нецензурных выражений, когда увидел, что его драгоценное время было потрачено на поиски игрушечных очков из фиолетового пластика и самодельной шапочки из серебристой фольги.       — Мой костюм на Хэллоуин, — сказал Ёси, напялив очки на нос и водрузив на голову глупую шапочку. — Ну, как? Прокатит?       Кажется, он и правда думал, что это смешно.       — Хэллоуин? — тем временем озадачился Адам. — Разве он сегодня?       — Да. Сегодня же тридцать первое, — улыбнулся Ёси и многозначительно похлопал по своим коробкам. — Поэтому я принёс пироги. Мама печёт лучшие тыквенные пироги во всем штате. Так что, если выживешь там, наверху, обязательно заходи ко мне. Я оставлю тебе кусочек.       Он суеверно ткнул пальцем вверх. Шапочка из фольги съехала с его головы и повисла, зацепившись за оправу игрушечных очков. При других обстоятельствах Адам наверное бы над этим посмеялся, но сейчас ему было совсем не до смеха. Мало того, что сегодня ему, чуть ли не в одиночку, предстояло отстаивать право компании двигаться своим курсом, так ещё и сама компания вот-вот собиралась перевернуться с ног на голову. Так уж повелось, что в канун Хэллоуина все сотрудники «Ортиса» напрочь слетали с катушек. Повелось с самого первого года, когда после нескольких месяцев упорного труда Адам посчитал, что люди нуждаются в разрядке, и разрешил устроить вечеринку прямо на местах, с фонтаном Маргариты и закусками. На следующий год к фонтану добавился фейерверк из конфет с коньяком, стрельба из картофельной пушки, заряженной большими кусками тыквы, ещё в последующие — пьяная полоса препятствий в коридорах двух последних этажей, пейнтбольные перестрелки и локальные взломы системы управления лифтами, светом, пожарными сигнализациями, автоматами с кофе, плюющимися кипятком и прочими опасными приколами. Казалось удивительным, почти волшебным, что за всё это время никто серьезно не пострадал, если не брать в расчёт вечно уязвлённого достоинства Элвина Кларка. На прошлый Хэллоуин разозлённые инженеры, так называемые миньоны Келли, отловилили Элвина в коридоре, запихнули его в костюм гигантского пончика и несколько часов катали его в лифте. Выбравшись на волю, Элвин несколько раз шлёпнулся, доковылял до кабинета своего спасителя, Люка Пэриша, и проблевался в ведро для бумаг. Наутро Люк поменял ведро, а Элвин попытался сменить место работы. Адаму пришлось постараться, чтобы примирить его и инженеров, не говоря о прочих неприятных последствиях праздника, и он поражался тому, как легко смог забыть об этом сейчас, в преддверии важной сделки. Забыть, несмотря на то, что в прошлый понедельник мистер Хадсон утверждал дополнительные смены для уборщиков, а в воскресенье Келли, мама и Коль сидели в их маленькой лимонной гостиной и вырезали фонарики из тыкв.       — Мне тоже не нравится этот праздник. Все эти костюмы, конфеты, детсадовские приколы, — сказал Ёси, на свой лад истолковав выражение лица Адама. — Если бы я был мертвецом и мог бы в эту ночь выйти из могилы, я бы злился на всех людей. А не только на тех, кто меня туда отправил.       — Мертвецы не выходят из могил, — ответил Адам, попытался улыбнуться, но вышло неважно.       Слова Ёси внезапно напомнили ему о тени на стене кухни и о странных шагах в темноте, которые, в чём он вдруг стал абсолютно уверен, не принадлежали никому из ныне живущих. Но они вполне могли принадлежать тому, кого больше нет в живых.       У Адама не было времени как следует обдумать это. Даже, когда Ёси, поклонившись, вышел на своем этаже. Лифт слишком быстро поднял его на самый верх и распахнулся в галдящий, звенящий, жужжащий атриум, забитый людьми в ярких хэлоуновских костюмах. Они расхаживали по залу, бегали по лестницам, свисали со стеклянного парапета, огораживающего верхний опен-спейс, смеялись и пили, развалившись на офисных диванах. Адам увидел Декстера Берга в костюме вампира-декадента, его девушку Амику Девидсон в пёстром костюме куклы с зашитым ртом и Элвина Кларка, упакованного в форму офицера английского флота. Декс запрыгнул на импровизированную платформу из коробок и объявил через мегафон, что в кабинете младших администраторов наливают Кровавую Мэри, и затем громко поприветствовал Адама. Амика Девидсон тут же раскрыла ему свои дружеские объятия и со странным свистящим звуком прижала его к себе, а потом, когда он вежливо от неё отделался, Элвин преградил ему путь.       — Смотри, Адам! Я капитан Эдвардс! — раздражающе громко сказал Элвин и сдавленно рассмеялся.       Тёмно-синий капитанский китель явно был ему маловат.       — Кто? — не понял Адам       — Ну, Эдвардс! Капитан Эдвардс — капитан «Титаника». Правда, смешно?       — Обхохочешься, — сухо отреагировал Адам. — В костюме пончика ты мне нравился намного больше, — и сорвал фуражку с его головы.       — Эй! — запротестовал Элвин, пытаясь вернуть фуражку. — Она моя!       — Нет, моя, — рассерженно отрезал Адам, сминая фуражку в бесформенный белый ком. — Ведь я здесь капитан.        Элвин примирительно поднял руки, отступил, уступая ему дорогу, и Адам протиснулся сквозь толпу к коридору, подальше от людей, звуков и красок, от которых у него гудели уши и рябило в глазах, а голова взорвалась очередным приступом зубодробительной боли.       Коридоры были пусты. К его величайшему облегчению все его подчиненные вместо работы предпочитали вопить в атриуме и напиваться, оставив эту часть этажа фактически вымершей, а свои кабинеты — открытыми и доступными для всех. Адам воспользовался этой возможностью, чтобы сократить путь к собственному кабинету и с проворством мыши, учуявшей кусок сочного сливочного сыра, нетерпеливо петлял по лабиринту бесконечных дверей, стульев и столов. И вот очередная дверь и поворот налево, к рабочему месту Декстера Берга, на котором не осталось ничего, кроме початой бутылки апероля и открытки с фотографией его пса. Адам на секунду задержался, зачем-то внимательнее рассмотрел открытку, зачем-то взял бутылку апероля и открыл нижний ящик стального стола, чтобы вылить немного на дно, и замер, увидев ворох тонкого женского белья.       — О, Декси, — усмехнулся Адам.        Усмехнулся и замолк. В плотной стеклянной двери Декса, оклеенной зеркальными наклейками, отражался далёкий вход в его кабинет, а у него — силуэт какого-то человека в чёрном костюме, который терся прямо у его двери.       Адама мгновенно бросило в пот, так же, как и на кухне минувшей ночью. Его охватил тот же неконтролируемый страх. Но как и тогда, на кухне, он не собирался сдаваться ему на милость, схватил бутылку, как оружие, вышел из своего укрытия, осторожно прокрался вдоль стены и… увидел Люка Пэриша. Всего лишь Люка с увесистой папкой под мышкой и таким лицом, будто его приговорили к расстрелу. К сожалению, Люк тоже сразу же увидел его, в глупой позе с перевернутой бутылкой апероля в руках и мокрой рожей, перекошенной от ужаса и боли. Увидел и испугался, и сразу выпалил то, что собственно и собирался ему рассказать:       — Я выяснил, кто нас предал, Адам. Это Ким.       — Ясно, — ответил Адам, так медленно, будто до него не доходил смысл сказанного, выпрямил спину, нахмурил брови и рассеянно вручил апероль Люку. — Следуй за мной. Поговорим в кабинете.       Удивила ли его эта новость? Скорее нет, чем да. Задела ли она его? Разумеется. Но он старался не подавать виду, насколько сильно его это задело, и как ни в чём не бывало вешал одежду в шкаф и раскладывал на столе свои вещи, пока Люк сыпал найдеными доказательствами. Он во всех подробностях рассказал Адаму, как они с Нелл обнаружили тайные счета Кима, как они выследили подозрительные финансовые операции, проводимые через одну левую контору, зарегистрированную в Мексике, и как в прошлом месяце Ким расплатился со всеми долгами своей матери и брата.       — Это всё косвенные улики, Люк, — сказал Адам, прервав бесконечный поток льющихся на него цифр — размеров денежных перечислений и номеров счетов. — Прости, мне нужно в туалет.       Он ретировался в ванную комнату, чтобы наконец вколоть себе лекарство и получить возможность ясно мыслить, но Люк не остановился.       — Я понимаю, — согласился он и продолжил вещать из-за двери: — но есть и ещё кое-что. В начале мая, когда вы с Келли только-только улетели на Гавайи, Ким назначил несколько встреч в ресторане отеля «Лангман». Его секретарша не смогла объяснить мне, что это были за встречи, но, задействовав некоторые связи, я узнал, что он встречался с Рональдом Дженкинсом. Тебе ведь знакомо это имя?       Адам промолчал, сосредоточенно заряжая инъектор суматриптаном и стараясь не потерять ни капли вещества.       — Ты не можешь его не помнить, — сказал Люк.       Адам промолчал, отложил инъектор на край раковины и начал расстёгивать рубашку.       — Дженкинс тесно сотрудничал с твоим отцом и Брэдфордом, — сказал Люк. — Вплоть до 44-го года, когда они вытурили его из своего бизнеса.        Адам снова промолчал, оголил одно плечо, ввёл лекарство себе под кожу, а затем откинулся на стену и прижался щекой к холодной плитке, надеясь, что препарат подействует в рекордно быстрые сроки.       — Мне кажется, что здесь есть связь, — не унимался Люк, готовый вот-вот пуститься в околодетективные рассуждения, как в плохих шоу про копов. — И вообще… А что ты там делаешь?       — Ничего, — наконец отозвался Адам, да и то только ради того, чтобы друг не подумал к нему вломиться. — Дженкинс давно в прошлом, Люк.       — У тебя опять приступ?       — Мой отец узнал бы, если бы Брэдфорд снова с ним связался. Он бы рассказал мне об этом.       — Адам, как часто они повторяются?       Адам мог бы сказать Люку, что в последние недели приступы повторяются чуть ли не через день, но не хотел попасть под его опеку. Люку нужен был только повод задушить кого-нибудь своей заботой, а Адаму пока ещё очень хотелось дышать.       — Если бы отец знал, он бы рассказал мне об этом без оглядки на моё здоровье, — жёстко сказал он. — Он бы позвонил мне, наплевав на то, что я в отпуске. Потому что это подставило под удар абсолютно всё.       — Я знаю, что ты злишься на меня, но я просто заботился о тебе, — упавшим голосом оправдался Люк. — К тому же Ким…       — Ким… — горько усмехнулся Адам, встал перед зеркалом и оттянул вниз тёмные складки под глазами, разглядывая жуткие красные вены в глазных яблоках. — Тот самый Ким, в предательстве которого ты убеждаешь меня весь последний час?       — У меня не было причин ему не верить. Он твой финансовый директор. Ты сам поставил его во главе.       — Как и тебя.       Люк протяжно вздохнул за дверью, и было слышно, как он тихонечко бьётся об неё лбом. Адам тоже протяжно вздохнул. Сполоснул лицо холодной водой, застегнул и поправил рубашку, завязал галстук кривым узлом Ники, улыбнувшись получившемуся недоразумению и тому, что бы об этом сказала мама. Но улыбка, и без того случайная и пустая, мигом слетела с его губ, стекла в раковину вместе с каплями воды и звонко разбилась. Жуткая головная боль только-только начала отступать, но его чувства всё ещё были обострены до предела, и от переизбытка чувств у него почернело в глазах. Потом чернота ушла, но не исчезла. Она будто бы отступила от него и отвратительной тенью сгустилась позади него, и он боялся проверить, так ли это. Боялся, что если он оторвёт взгляд от своих побелевших пальцев и ещё раз посмотрит на себя в зеркало, он увидит её у себя за спиной, холодную и липучую, прожорливую, как чёрная дыра, и тогда ночной кошмар станет реальностью, в которой он существовать не хотел. Но когда он всё же осмелился поднять глаза, то увидел лишь приоткрытую дверь туалета и Люка, глядящего на него преданными собачьими глазами. И его память отодвинула кошмар на задний план и подсказала ему кое-что другое. Она перенесла его на несколько лет назад, в тот день, когда он узнал, что его друга Стефано больше нет в живых. Они с Люком возвращались из полицейского участка и остановились перекусить в какой-то итальянской закусочной. Люк был его телохранителем и знал, что это может быть небезопасно, но всё равно позволил ему остановиться, потому что понимал, что ему тяжело возвращаться домой. Понимал, потому что уже тогда, в тот день, Люк Пэриш стал другом, которого он не заслужил.       — Люк, что самое сложное в работе телохранителя? — спросил Адам, равнодушно помешивая ложечкой давно остывший кофе, и Люк, грустно улыбаясь, сказал ему: — Готовность отдать свою жизнь. — А потом посмотрел на него такими же преданными собачьими глазами и добавил: — Но в некоторых случаях это просто.       Воспоминание успокоило Адама. Успокоило и пристыдило. И потому, первым, что он сказал, повернувшись к Люку, было «прости».       — Прости меня, приятель, — улыбнулся он. — Это была моя ошибка, а не твоя. И тем более не Нелл. Я не хотел наказывать вас за это.       — Я понимаю, Адам, — заверил его Люк, осторожно хлопнув по плечу, и вместе с ним вернулся в кабинет. — Но я всё равно бы за это взялся. С Кимом надо что-то решать.       — Надо, — мрачно согласился Адам. — И если бы всё было так просто, мы бы уже его прижали. Я уверен, он сможет найти убедительные объяснения всему, что ты нашёл. А Рон Дженкинс, если он как-то и замешан, наверняка окажется потенциальным работодателем, к которому Ким просто пришёл на собеседование.       — И что нам делать?       Адам не нашёлся с ответом. На размышления требовалось время, которое ему никто не собирался давать. В дверь кабинета постучалась Скайлер и, как всегда, вошла, не дождавшись ответа.       — Адам, пришли адвокаты из «Голд, Лоусон и Уайз». Я проводила их в конференц-зал. Они тебя ждут, — отчиталась Скай и посмотрела на Люка. — Вас.       — Спасибо, Скай. Я подойду через пять минут, — без энтузиазма поблагодарил Адам, подождал, пока Скай не скроется за дверью, и тоже посмотрел на Люка: — Мы никому не скажем, что ты выяснил, и вообще замнём всю эту телегу с предателями. Ким заносчив и честолюбив, а значит, скоро совершит ошибку. И тогда мы припрём его к стенке.       — Да, было бы неплохо, — согласился Люк. — Я буду молчать так долго, как скажешь.       — Может быть, долго и не придётся.       — Как ты себя чувствуешь?       — Терпимо, — сказал Адам, прикоснувшись к надсадно ноющему лбу. — Не беспокойся, Люк. Уж этот день я как-нибудь переживу.       Конференц-зал, в который Скайлер проводила адвокатов, также находился на последнем этаже и также угодил в ураган вечеринки. Кондиционеры не работали, и в зале было душно. Через неработающую щель автоматических стеклянных дверей до них то и дело доносились громкие голоса беснующейся толпы и звуки музыки. Иногда кто-то громко трубил в мегафон, и люди в зале дёргались и ёрзали на неудобных стульях, то и дело прикладываясь к бутылкам с водой, которые Скай каким-то чудом выбила из взломанного автомата. А отдельные участники встречи даже не думали скрывать, что тусовка в атриуме кажется им куда более привлекательной альтернативой совещанию.       Питер Гастингс, заместитель Келли и соавтор её проекта, сидел за столом в костюме циркового фокусника, положив на колени блестящий синий цилиндр и рассматривая окно в разводах от вчерашнего дождя. Он считал своё присутствие чисто номинальным, потому что всё, что они с Келли хотели внести в текст соглашения, было внесено ещё на первых этапах переговоров, и после последнего крупного совещания в офисе Брэдфорда на Лексингтон-авеню, они оба посчитали свою работу выполненной. Последние три совещания Келли благополучно пропустила, а Пит, пусть и присутствовал абсолютно на каждом, стабильно занимая позицию пассивного слушателя, но сегодня ему надоело и это. И Адам, даже раздражённый и подавленный, не мог не признать, что диалог зациклился, что, по сути своей, и здесь, и в роскошном офисе на Лексингтон авеню они говорят об одном и том же и не принимают решения, потому что из раза в раз не могут сойтись лишь на проценте акций «Ортиса», который отходил Брэдфорду в обмен на его гигантские вложения.       Сложности начались с самого начала, когда Брэдфорд, благородно согласившийся со всеми иными пунктами, потребовал целых двадцать процентов, на что Ив Лоусон, от лица Адама и всей компании, сказала резонное «нет». Благодаря ей и её умению воздействовать на людей вроде Брэдфорда, к концу недели процент упал с двадцати до восемнадцати, а к понедельнику составлял уже шестнадцать. Ещё неделя ушла у Ив и её команды, чтобы сбросить процент до четырнадцати, на чём она уже предлагала остановиться. Адам был намерен с ней согласиться, но Ким каждый раз продолжал ратовать за дальнейшее снижение ставки, так как, по его словам, Брэдфорд мог выкупить акции всех мелких акционеров и получить право влиять на политику и работу «Ортиса», и Адам, который, конечно, не сильно верил в такое развитие событий, не мог не принимать его мнения в расчёт. Ким был верен себе и в этот раз, но теперь, в свете новых событий, Адам начал по-новому относиться к его заявлениям, усматривал в них совершенно другие мотивы. Ким, который должен был быть голосом разума, оглашающим риски Адаму, без оглядки летящему вперёд, стал тем, кто твёрдой рукой толкал его прямо в пропасть.       Когда Ким Фэнг в который раз завёл всё ту же отрепетированную речь про проценты, Адаму показалось, что он даже не пытается говорить серьёзно. Уж слишком сильно он растягивал слова, и его рот кривила издевательская насмешка. Возможно, Ким просто успел немного выпить перед совещанием, и духота зала вкупе с алкоголем таким образом подействовали на него, но Адама распирало от раздражения и чего-то очень напоминающего злость. Вдобавок к этому у него снова разболелась голова, и шум толпы вдалеке продолжал плясать на его натянутых нервах, так что посреди совещания он неожиданно для всех, включая себя самого, звонко хлопнул ладонью по столу и спокойным приглушённым голосом сказал:       — Ким, выйди.       — Что? — усмехнулся Ким, сузив глаза. — В смысле?       — В прямом, — надавил Адам. — Я хочу, чтобы ты немедленно вышел из зала. Мы продолжим без тебя.       Издевательская усмешка Кима стала шире, но потом, когда он понял, что Адам его не разыгрывает, она мгновенно слетела с его губ. Он растерянно посмотрел на Адама, потом с надеждой оглянулся вокруг в поисках поддержки, заглянул в лицо каждому из десяти присутствующих и, сообразив, что никто не собирается за него вступаться, снова посмотрел на Адама и спросил:       — Ты шутишь?       — Я не шучу, Ким, — сказал Адам уже совсем другим тоном, выпустив наружу крупицу ярости, заклокотавшей внутри. — Пошёл вон. Ты мне больше не нужен.       Ким ещё с минуту на него смотрел, а затем нервно облизнул губы, покачался на стуле и вышел, не сказав ни единого слова. Они выждали несколько минут, пока он не исчез из поля зрения, и Ив тактично предположила:       — Сегодня не самый лучший день для принятия решений. Полагаю, нам стоит перенести совещание.       — Нет, не стоит, — произнёс Адам чётко и ясно. — Я хочу решить этот вопрос до следующего понедельника, но если у кого-то есть возражения, прошу им поделиться.       Возражений не последовало. Все присутствующие, как по команде, опустили глаза, словно понимали, что здесь происходит. И только Люк, который на самом деле это знал, уставился на Адама, как потерянный ребёнок, беспомощно и изумлённо, и Адам повернулся к нему спиной. Он понимал, что, выставив Кима, совершил ошибку, которая могла навсегда лишить их возможности узнать правду. Но, одновременно с этим, его успокаивала мысль, что большая часть проблем осталась позади. По крайней мере, так ему казалось, когда он вышел в коридор из конференц-зала и проводил Ив к пока ещё работающим лифтам. Когда попросил Люка найти Хадсона и вместе с ним навести порядок на этажах. Когда, мучимый тупой головной болью, он возвращался к себе в кабинет, чтобы собрать вещи и, как и просила Келли, пораньше вернуться домой… Но, когда он вновь, как в каком-то вечно повторяющемся сне, пересёк пустующую приёмную и подошёл к двери своего кабинета, он внезапно понял, что ничего ещё не кончено. Дверь была закрыта, но за нею кто-то прятался. Кто-то, кто явно не желал ему добра.       Собрав волю в кулак, Адам достал ключ и открыл дверь, чтобы лицом к лицу встретиться с притаившимся внутри человеком, и, войдя в кабинет, с удивлением обнаружил, что на диване для посетителей, за низким журнальным столиком сидит Ким и с равнодушным выражением лица листает истрёпанный каталог офисной мебели.       — Как ты сюда попал? — совершенно спокойно спросил Адам и заглянул Киму за спину, пытаясь увидеть то ли открытое окно, то ли неизвестно откуда взявшуюся дверь. — Тебя впустила Скай?       Ким не ответил, но оторвался от журнала, посмотрел на него и встал на ноги. Встал, стал высоким, как скала, и каким-то потусторонним. Адам оглядел его с головы до ног, пытаясь понять, что с ним не так, что в нём изменилось, и с какой-то необъяснимой ясностью увидел это «что». Ким действительно был несколько выше, чем обычно, и ещё намного тоньше и стройнее.       — Как ты сюда попал? — повторил Адам и снова не услышал ни слова в ответ.       Ким громко щёлкнул языком, спрятал руки в карманы брюк и шагнул в его сторону. Адама шагнул назад и влево, вступив на круг постоянного непрекращающегося отступления, и Ким это заметил.       — Ты боишься меня, Адам? — наконец спросил он и сделал ещё шаг.       — Нет, — сказал Адам и тоже сделал шаг, назад и влево, подальше от него.       Из коридора до них донеслись голоса и протяжный вой трубы. От этого воя по спине пробежали мурашки. Он хотел верить, что от воя, а не от страха перед Кимом. Но страх, всё тот же непонятный и невыразимый, поселился у него внутри, а потом предательский внутренний голос шепнул ему: «Этот человек выглядит так, словно хочет тебя убить. Что у него в карманах?»       — Что у тебя в карманах, Ким? — спросил Адам, выдержав спокойный тон. — Что ты там прячешь?       — Ничего, — сказал Ким, но руки из карманов не убрал. — Ты боишься меня. Ты знаешь, что совершил ошибку. Но пока не знаешь в чём.       — Я знаю достаточно, — отрезал Адам. — Так что неизвестно, кто из нас должен сейчас бояться. У тебя ещё есть выбор, Ким. Ты можешь уйти тихо и начать всё сначала или выступить против меня и отправиться под суд.       — Это похоже на торг. А торг — на блеф, — сказал Ким и снова шагнул в его сторону, не без удовольствия глядя на то, как Адам снова отступает назад. — А как же доказательства? Или тебе хватит слов какого-то бывшего охранника, который смотрит тебе в рот и притворяется твоим лучшим другом? А не поэтому ли ты его и возвысил? Наделил полномочиями? Наделил властью над самим собой?       Вой трубы за дверью стал намного ближе и громче, и Адам опять поёжился, но остался на месте, глядя на Кима, чьи скулы, глаза и губы двигались, как в разбитом видеофайле, не совпадая и не согласуясь друг с другом.       — А кто теперь займёт моё место, Адам? Мистер Хадсон? Ёси Кояма с его тыквенным пирогом?       — Откуда ты…       — А может быть, какая-нибудь подружка Келли, которой ты не можешь отказать, потому что она возится с твоими сопляками? А? — издевательски продолжал Ким, снова заставляя его отступать. — Скажи мне, Адам, а она вообще что-нибудь делает? Это твоя надежда и опора?       — Это уже не твоё дело, — сказал Адам.       Вой трубы стал ещё громче и ещё ближе. Ещё немного — и он заберется к нему в голову. Ещё немного — и в голову…       — Ты уволен, Ким.       — Что? Не расслышал? — ухмыльнулся Ким и, вытащив из кармана одну из рук, воронкой сложил её у уха. — Повтори ещё раз.       — Ты уволен, Ким.       — Ещё раз.       — Ты уволен.       — Ещё раз, — кривляясь, настаивал Ким. — Я тебя не слышу.       Адам не хотел кричать, но Ким не оставил ему выбора. И, набрав в лёгкие побольше воздуха, он открыл рот и прокричал так громко, как только мог:       — ТЫ, МАТЬ ТВОЮ, УВОЛЕН! И ВЫ ВСЕ УВОЛЕНЫ, ЕСЛИ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ ПРЕКРАТИТЕ ЭТОТ ШУМ!       Труба стихла, как и голоса толпы, а Ким громко засмеялся, откинув голову назад, с наслаждением сумасшедшего. Но было в этом что-то не то. Что-то было не так с тем же Кимом. Ким был кем угодно, но только не сумасшедшим, а значит, это был не Ким.       — Ты чокнулся, Адам, — сказал ему Не-Ким, наконец приблизившись к нему вплотную и схватив рукой воротник рубашки. — Ты чокнулся, и чокнулся уже давно.       — Я не чокнулся, — ответил Адам, но Не-Ким его уже не слушал.       Он необъяснимо исчез, и кабинет погрузился во тьму, несмотря на то, что за расшторенным окном ещё светило солнце. Он закрыл глаза, потом открыл их и снова закрыл, а после, проделав это ещё раз, повторил самому себе:       — Я не чокнулся.       А потом опустил взгляд на свои руки, сжимающие… Руль? Адам сидел за рулём своего крайслера, вёл его по тёмным улицам Ларчмонта, освящённого пульсирующими белыми фонарями. Их свет падал на дорожные указатели и знаки, влажные после дождя, и на одном из них отчётливо высветилось название его улицы.       Прайр Лейн.       Адам дал по тормозам и остановился прямо у указателя и задышал часто-часто, как человек, пробежавший марафон. Целый кусок реальности выпал из его памяти, просто исчез, как будто его не было, и он с ужасом понял, что не может быть уверенным в реальности целого дня, с того момента, когда он, думая о лекарстве, садился в машину в домашнем гараже и до того, как он говорил с Кимом в своём кабинете.       «Не-Кимом, — напомнил внутренний голос. — Не в кабинете».       Адам потянулся на заднее сиденье за рюкзаком и нетерпеливо его открыл. Внутри должны были находиться доказательства того, что с ним случилось, того, что он делал весь этот день. Он вывалил на сиденье лэптоп, свежий пузырёк с таблетками, салфетку из кофейни на первом этаже и смятую коробку из-под тыквенного пирога миссис Нельсон. В бумажнике лежали чеки, подтверждающие, что он спускался на первый этаж за таблетками и купил четыре стакана кофе, а потом, видимо, поднялся с ними на этаж Ёси. Включив лэптоп, он увидел сообщения от Ив, напоминающей, что подписание контракта с Брэдфордом состоится в следующий понедельник. А в другом отделении рюкзака он нашёл папку, которую Люк принёс ему утром. Папку и приклеенную к ней записку, сообщающую о необходимости немедленно отстранить Кима Фэнга от текущих дел.       — Я не чокнулся, — не очень уверенно повторил Адам и смял руками кожу на лице, взъерошил волосы на голове, пригладил их и дёрнул, пытаясь привести себя в чувство, похлопал себя по щекам и снова повторил: — Я не чокнулся.       Потом он немного помолчал, пораскинул измученными уставшими мозгами и сказал себе следующее:       — Я не чокнулся. А если я чокнулся, то никто не должен об этом знать. Никто. Не сегодня.       Он поправил растрепавшийся галстук, пригладит волосы, собрал свои вещи обратно в сумку и сказал себе следующее:       — Сейчас ты подъедешь к дому, поставишь свою машину в гараж, улыбнёшься, зайдёшь внутрь и извинишься перед Келли, что не смог освободиться пораньше, несмотря на то, что ты её уже об этом предупреждал. И не смей ей говорить, что ты ничего не помнишь. НЕ СМЕЙ!       Последнее он выпалил так громко, что двое ребят в красно-чёрных костюмах героев некогда культовой игры едва не упали со своих велосипедов. Закрыв лицо рукой от их испуганных осуждающих взглядов, Адам аккуратно надавил на педали сцепления и газа и поехал дальше по улице. Он поставил машину в гараж, сантиметр в сантиметр так же, как она стояла утром, словно цеплялся за то немногое, что помнил, а потом через двор прошёл к парадному входу в дом, открыл дверь и нос к носу столкнулся с Келли. Она выглядела озадаченной и встревоженной, но он, опережая её возможные вопросы, закинул себе за спину её руки, поцеловал её в губы, прижался щекой к плечу и, прежде чем она успела что-то сказать, спросил:       — Как Джейден?       — Здоров, — улыбнулась Келли, глядя на него всё так же озадаченно и тревожно. — Врач сказал, что он в полном порядке.       — Хорошо, — вздохнул Адам. — А как остальные?       — Отлично. Я одела их в белые комбинезоны, которые им подарила Глория, усадила на красное одеяло и сказала твоим родителям, что это костюмы зубов.       — Мои родители здесь?       — Да. А ещё Крис и мисс Текила, — улыбнулась Келли. — Разрисовали себя, как мёртвые музыканты, скончавшиеся от передозировки наркотиков. Зрелище жуткое.       — Предупреждён — вооружён, — улыбнулся Адам, переступил с ноги на ногу и кивнул в сторону гостиной, из которой до него доносился смех отца и приглушённый голос матери. — Иди. Я пока разденусь.       Келли медленно кивнула и ушла, оглядываясь на него через плечо, а он зачем-то снова открыл дверь и выглянул на улицу. Выглянул и увидел нечто, что заставило его примёрзнуть ногами к полу, нечто пострашнее тени и бесформенной тьмы, липнущей к его спине и преследующей его во снах. На тротуаре, у его почтового ящика, выкрашенного в чёрный, стояла высокая и стройная фигура, та же, что была у Кима в этом странном эпизоде, который явно привиделся ему днём под воздействием новых таблеток. Так иногда бывало, когда он принимал больше таблеток, чем ему разрешали врачи. Но лицо у этой фигуры принадлежало не Киму. Оно принадлежало Стефано Ортису, и Адам готов был поклясться, что ему же принадлежали и шаги, которые он услышал на кухне ночью. Стефано изогнул в дикой усмешке почерневшие губы, поднял вверх серую бледную руку, и Адам услышал визг, пронзительный и надрывный… Изнутри его головы.