Four by four

      — Снова дождь, — сказал Декстер Берг, кивая на окошко поезда. — Сегодня утром шёл снег, и я подумал: наконец зима.       — Тебе нравится зима? — спросил Адам.       В отличие от Декса он видел только дожди. Ларчмонт и Нью-Йорк нещадно поливало всю прошлую неделю, за исключением, быть может, вчерашнего дня. Но утром сегодняшнего, первым синим утром зимы, он снова вышел из дома под проливной дождь, и тот явно собирался сопровождать его до самого Бостона, куда их с Дексом и уносил этот поезд.       — Мне нравится зима, — сказал Декс, поддержав разговор ради разговора и, словно это имело какое-то значение, спросил Адама: — А тебе нравится зима?       — Мне нравятся дожди, — ответил Адам, отвернулся к окну и съехал вниз на сиденье, уперевшись коленом в стойку стола. — Но ты явно хотел поговорить не об этом.       Декс замялся, потрепал заплетённую в косички бороду, кашлянул и покраснел, но всё же заставил себя говорить:       — Адам, я думаю, что задача, которую ты передо мной поставил, не входит в рамки моих обязанностей. Я не уверен, что я достаточно компетентен для её выполнения.       — Достаточно, — не принял Адам. — Ребята из «Прайм Паттерн Студио» любят тебя и будут рады с тобой работать.       — Я тоже буду рад поработать с ними, но как программист, — высказался Декс. — Я не могу заключать сделки от лица всей компании. Я никогда такого не делал и, если честно, не горю желанием начинать.       — А… — протянул Адам, угадав суть его сомнений. — Ты думаешь, что я наказываю тебя, не так ли?       Декс промолчал, покраснел ещё сильнее и чем-то напомнил Адаму его тестя, если бы тот отрастил бороду и стал чуточку выше. Представив это, он с трудом подавил смешок.       — Я не наказываю тебя, Декс. Я продвигаю тебя вперёд. Я хочу, чтобы твоя роль и твой вклад в «Ортис» стали значительно больше. Ведь несмотря на твою косвенную причастность к неприятной шутке, которую сыграл с нами Ким, ты один из немногих, кому я всё ещё могу доверять.       — Ты можешь мне доверять, — облегчённо произнёс Декс. — Спасибо, что никому не рассказал о том нашем разговоре.       — Ерунда, — резюмировал Адам. — Я не люблю лишней огласки и ценю, что ты это понимаешь.       — Да. Я понимаю.       Напряжение, державшееся между ними последний час пути, спало. Они оба заметно расслабились и ещё раз, обстоятельно и спокойно, обсудили грядущую сделку с «Прайм Паттерн», которая совсем недавно казалась нереальной им обоим.       — Знаешь, когда ты сказал, что мы едем в Бостон, чтобы заполучить этих ребят, я подумал, что ты спятил, — в порыве воодушевления заявил Декс. — Но Элвин сказал: «Никогда не сомневайся в этом парне. Он делает невозможное возможным». И мне нечего было ему возразить, потому что так оно и есть. Не знаю, что бы мы без тебя делали.       — То же, что и со мной. Я не так уж и важен, Декс.       — Не согласен, но спорить не стану. Хочешь кофе или ещё чего-нибудь?       — Воды. Просто воды, — улыбнулся Адам, сложив руки на коленях. — Кофе я уже пил.       Декстер улыбнулся, протиснулся мимо пустого места к проходу и поёживаясь зашагал в сторону вагона-ресторана.       Старина Декc.       Адаму было интересно, как бы тот отреагировал, если бы узнал, что Адам придумал эту сделку, выкидывая хлам из разгромленного кабинета. Как бы Декс отреагировал, если бы Адам рассказал ему о том, как диагностировал себе рак… Он не мог сказать наверняка, но предполагал, что тот бы рассмеялся, не веря ни единому слову. По крайней мере именно так поступил первый человек, с которым он осмелился это обсудить. Рассмеялся, едва не подавившись сэндвичем, и смеялся долго, будто нездоровье Адама было очередной занятной байкой, а потом, поумерив своё веселье, чуть ли не возмущённо спросил:       — Это шутка?       — Это не шутки, Ральф, — отрезал Адам. — Со мной что-то не так, и ты должен выяснить что.       В тот вечер, две недели тому назад, тёмный кабинет Ральфа Брэдфорда сжался вокруг него до размеров кладовки, в которую некий дизайнер умудрился втиснуть итальянский стол за пятьдесят тысяч долларов и парочку старомодных шкафов для бумаг. Старинные часы, притулившись на одной из полок, исправно отбивали каждую секунду, и их бой раздражал Адама ничуть не меньше сэндвича с тунцом, шуршащего в руках Ральфа. Тот был измотан двенадцатичасовой рабочей сменой, и Адам, пришедший к нему после восьмичасовых мотаний по офисам, понимал и его усталость, и нервозность, и чувство голода, но, однако, все равно не мог понять, почему тот не хочет проявить чуточку терпения.       — Мне это нужно, Ральф. Я не знаю, куда мне ещё идти.       — К любому квалифицированному врачу в Нью-Йорке? — цинично предположил Ральф, но было заметно, что и ему становится неловко от этого разговора. — Если тебе важно моё мнение, я дам тебе пару советов.       — Мне нужно нечто большее, чем совет.       — Неудивительно. Голдам от меня всегда что-то нужно.       — Ральф, я прошу прощения, — сказал Адам с неожиданной, честной твёрдостью, — за себя и моего отца, за то, что он манипулировал тобой на том ужине, а также за другие эпизоды, которые, клянусь, мне неизвестны. Я…       — Не бери в голову, — перебил Ральф. — Они оба отличились. Без бутылки не разберёшь, кто из них сильнее, но что-то мне подсказывает, что мой перешагнул бы финишную черту с большим отрывом.       Он скривился от отвращения, которое Адам наблюдал ещё на том ужине, как раз перед тем, как он ушёл, и потому слова, способные его успокоить, пришлось подбирать с особой тщательностью:       — Брось, Ральф. Да, они оба далеки от совершенства, но всё же они — наши отцы. Этого никто не изменит и, по правде говоря, стоит ли? Есть мнение, что действуя вопреки тому, чего они хотели от нас, мы сумели стать другими. Лучше. Ты определенно стал намного лучше.       — Не льсти мне.       — Это правда.       — Правда…       Ральф плотно сжал губы, желваки заходили над скулами. Адам подумал, что он сейчас совсем разозлиться и вышвырнет его вон. Но Ральф успокоился, бросил сэндвич в мусорное ведро, включил компьютер и принялся быстро печатать, а несколькими минутами позже отправил сообщение по пейджеру и позвонил какой-то Андреа. Он снова посмотрел на Адама, когда Андреа дала добро на продиктованный им код, и сказал:       — Освободи завтрашний день. Я назначил тебе обследование.       — Спасибо, Ральф, — робко улыбнулся Адам, чувствуя, как кислород вновь наполняет сдавленные лёгкие.       — Большое спасибо. Я никогда этого не забуду.       — Пока не за что, — мрачно ответил Ральф. — К тому же, если я всё же найду у тебя рак, ты ещё не раз об этом забудешь.       Кто знает, может быть, Ральф был прав, и одним слепым чёрным утром Адаму было суждено проснуться и проклясть весь мир, а заодно и Ральфа, но до сих пор этого не случилось. Адам был всё ещё бесконечно благодарен ему за то, что он так быстро нашёл для него время и взял его на борт, сопроводил его через весь ад болезненных анализов и мучительных тестов, и согласился держать это в тайне. Но больше всего Адам был благодарен Ральфу за то, что тот не оставил его, поставив точный диагноз.       Спустя неделю после их первого разговора Ральф сказал Адаму, что его анализы готовы, пригласил на приём к непривычно позднему времени. Адам пришёл несколько раньше и полчаса прождал в приёмной, пока за ним не спустилась медсестра и не попросила его подняться в кабинет. Смена обстановки показалась Адаму хорошим знаком, а позже он принял за такой знак и чашку кофе, которую Ральф предложил, когда они оба с удобством устроились за итальянским столом. Ральф поставил перед ним чашку кофе, несмотря на то, что совсем недавно лично запрещал Адаму его пить, и улыбался. Его улыбка на некоторое время поселила в душе Адама надежду на то, что он не так болен, как ему кажется, и даже не стоит упоминать, какая радость охватила его, когда Ральф сказал, что это не рак. Но радость длилась не долго и разбилась вдребезги, когда Ральф расшифровал для Адама большую часть анализов и сообщил ему, что они с Андреа обнаружили другую, вполне доброкачественную опухоль. Диффузную астроцитому.       По отдельности каждое из слов в этом сочетании было знакомо Адаму, однако вместе они прозвучали как элемент чужеродного языка, который ему было не суждено понять. Но он всё же попытался и медленно, тщательно проговаривая каждый слог, дважды произнёс словосочетание, а после, по-прежнему не улавливая сути, спросил:       — Диффузная, как диффузия? Она куда-то распространяется или вроде того?       — Вроде того, — вздохнул Ральф. — Позволь я тебе объясню.       Теперь к расшифровке анализов добавилась расшифровка снимков Адамового мозга. Ральф прикрепил их к негатоскопу и указал карандашом на яркое пятно в задней доле мозга, а потом провёл невидимые линии к другим областям, попутно объясняя, что именно могло вызвать установленные симптомы. Ральф сказал, что от опухоли избавиться будет сложно, но пообещал, что они с Андреа постараются это сделать. Он также попытался разъяснить, как именно они будут это делать, как далеко шагнули медицинские технологии и насколько хороша Андреа в роли нейрохирурга. Однако Адам очень скоро перестал его слушать, а услышанное — понимать, и в результате сумел сформулировать всего один вопрос:       — Ральф, я умру?       — Мы постараемся этого не допустить, — сказал Ральф. — Мы постараемся деликатно удалить опухоль и спасти твой мозг, но ты должен понимать, что последствия любых операций подобного плана крайне непредсказуемы.       — Ясно.       — В лучшем случае ты вернёшься к прежнему образу жизни, а в худшем не проживёшь и трёх лет, — сказал Ральф и поспешно добавил: — Но тебе нельзя думать о худшем. Множество людей и с менее воодушевляющими диагнозами успешно справляются с болезнью и проживают долгие жизни. У тебя хорошие шансы, Адам.       — Если ты говоришь, что хорошие, значит, хорошие, — вздохнул Адам и улыбнулся, невзирая на то, что ни капли в это не верил.       По его скромному мнению, Ральф просто угодил в ловушку, которую расставляет себе большинство чересчур откровенных врачей. Он уже видел такое раньше, в Калифорнии, когда справлялся с последствиями травмы головы. Ральф, как и те калифорнийские врачи, пересыпал свою речь излишними подробностями и в итоге разнервничался, подумав, что это могло напугать его пациента. Только Адам не был напуган. Он был расстроен, взволнован, обескуражен и немного зол, но никак не напуган. Напротив, после этого разговора, он стал смелее, а его мысли обрели давно утраченную отчётливость.       Его жизнь вошла в прежнее русло. Он снова отдавал себе отчёт в своих действиях. Он больше не боялся, что переживаемые им события и окружающее его люди окажутся иллюзией, и стал парнем, которого Элвин описывал Декстеру перед их первой вылазкой в Бостон. Парнем, необыкновенно удачливым в любом, даже самом безнадежном деле, превращающим нереальные вещи во вполне реальные возможности. Буквально в течение суток после постановки диагноза Адам без особых усилий заключил договор о долгосрочном сотрудничестве с «Прайм Паттерн Студио», и, хотя формально за этот контракт отвечал Декстер, никто не стал бы спорить с тем, что их убедила его спокойная рассудительность и откровенность. Немногим позже та же несложная стратегия помогла ему наладить отношения и с другими крупными клиентами «Ортиса», а также на выгодных условиях начать строительство нового дата-центра в Миннесоте и, распродав часть неиспользуемого имущества, выплатить небольшую часть долгов, которые Ким успел набрать перед увольнением. Кроме того, он вернул отменённые рождественские премии и тем самым добавил себе популярности у своих подчиненных. Они снова верили в него, и он воспользовался этой верой, чтобы перетасовать больше половины действующего начальства и отдать должность финансового директора человеку извне. Билли Холл, известный аналитик и по совместительству один из близких друзей его семьи охотно согласился на эту работу и с самого первого дня доказал, что лучшего выбора Адам сделать не мог. Билли схватывал всё на лету, плавно и быстро влился в команду и, самое главное, был на одной волне с Лукасом Пэришем. В конце концов именно ему предстояло занять директорское кресло после того, как Адам выпадет из жизни, но он об этом ещё не знал.       Адам скрывал от него свою болезнь, как и от всех прочих сотрудников и друзей, и неспроста. Он считал, и считал совсем небезосновательно, что Люк может поддаться эмоциям и пожертвовать благополучием «Ортиса» в пользу бестолковых приплясываний возле больничной койки, что было совершенно недопустимо в сложившихся обстоятельствах. А потому как бы Адаму ни было трудно и неудобно ему лгать, он воспринимал ложь как вынужденную необходимость и вместе с тем самоотверженно и честно посвящал друга в тонкости его новой роли, постепенно отстраняя его от прежних церберовских обязанностей и дел. Люк не сопротивлялся. Напротив, он охотно помогал Адаму, полагая, что его активное участие обусловлено невообразимым количеством запущенных проектов, пока один адвокат из «Голд, Лоусон и Уайз» не проболтался, что в январе следующего года на его должность поставят другого человека.       Эта новость выбила Люка из колеи, сделала его подозрительным и нервным. Он целую неделю ходил за Адамом по пятам, как противный и назойливый телохранитель, подолгу молчал, а в иной раз задавал ему неудобные вопросы по поводу внепланового ремонта в кабинете, таблеток с незнакомой этикеткой или участившихся командировок в Бостон. Как-то раз он даже уговаривал Адама взять его с собой и, вероятно, уговорил бы, если бы Адам заранее не создал ему необходимость остаться. Странно, что при всём при этом у них состоялся всего один личный разговор, да и то неуютный и совершенно невнятный. За неделю до Дня Благодарения они вдвоём стояли под козырьком на крыше «Ортиса», вглядывались в туманную стену дождя и обсуждали последний матч Джетс против Пэтриотс. Джетс продули со счетом 27:30, облегчив кошелёк Люка больше чем на семь сотен, и Адаму казалось, что именно это было причиной его грусти. Но затем Люк сделал большой глоток из термоса, который всё это время крутил в руках и с несвойственной ему тяжеловесной серьёзностью спросил:       — Что происходит, Адам?       — Я… не знаю, о чём ты, — сказал Адам и весь напрягся, сообразив, что Люк говорит уже не об игре. — Ты должен говорить со мной прямо, если хочешь, чтобы я тебя услышал. Что я могу для тебя сделать?       Люк нахмурил лоб, напряг глубоко посаженные глаза и изложил суть разговора с адвокатом так, чтобы Адам мог его услышать. Он говорил с Адамом так, как Адаму стоило говорить с ним, открыто и прямо. Он пристыдил его. Пристыдил и, сам того не зная, нащупал уязвимое место — плотный ком переживаний, сомнений, страхов и лжи, который Адам спрятал у себя внутри, а потом спросил у него:       — Ты готовишь замену себе, не так ли?       — Нет. Конечно, нет, — солгал Адам, но совсем не так уверенно, как раньше. — Просто мне нужен исполнительный директор. Компания расширяется, и я не уверен, что смогу справиться с этим один.       — Тогда почему ты не обсудил это со мной?       — Я должен был убедиться, что ты справишься, — сказал Адам, понимая, что никто и никогда не смог бы поверить в этот бред. — Извини, но я не мог поступить иначе.       — Не мог поступить иначе? — возмутился Люк, скрестив руки на груди. — Да что это вообще значит! Мне кажется, что ты собираешься уйти из компании. Я не знаю почему и не знаю когда, но ты ведь собираешься, не так ли?       — Нет. Конечно, нет, — ответил Адам, рассеянно разведя руками. — Я собираюсь остаться. Скажи, Люк, кому в здравом уме хотелось бы отсюда уйти?       — Отсюда? — не понял Люк. — В смысле отсюда?       Адам не ответил. Не успел. Их прервал телефонный звонок. Нелл застряла в Манхэттене и попросила Люка забрать детей из школы, и он согласился, сознательно лишив себя единственного шанса добиться от Адама правды. Но напоследок, прежде чем уйти и героически пробежать пять кварталов от «Ортиса» до школы своих детей, Люк вновь заставил Адама думать, что он был другом, которого тот не заслужил.       — Я буду там, где ты хочешь меня видеть, — смиренно вздохнул Люк, а затем вдруг крепко его обнял и добавил: — Если я, я могу для тебя что-нибудь сделать, тебе нужно только попросить.       Адам надолго запомнил эти слова. Запомнил, потому что они имели реальный вес, как и достоинство человека, который произнёс их вслух. Такие люди встречались Адаму настолько редко, что он мог бы пересчитать их по пальцам одной руки, в то время, как других, слабых людей, отчаянных или просто подлых, едва ли возможно было упомнить.       Однако если он пытался, то сразу думал о Киме Фэнге и о том, как финансовые трудности превратили его из талантливого преуспевающего финансиста в предателя, продавшего шкуру за жалкие шестьсот тысяч долларов. Потом он вспоминал отца, вспоминал его лицо в ту полную откровений ночь, когда он вёз его к Келли и поздние попытки усидеть на двух стульях, оставаясь отцом для него и лучшим другом для другого. И, конечно, он не мог обойтись без мысленного пинка, под зад этого самого другого, который, как точно подметил Чарльз Брайант, оказался ничем иным, как лицемерным жирным прыщом на теле Америки, и Адам был готов побиться об заклад, что даже Брайант не имел представления, насколько лицемерным и жирным он был.       В памяти Адама навечно отпечатался день, когда он сам получил это представление. В тот день он, по всем законам присущей жизни иронии, как раз виделся с Ральфом и говорил с ним о его отце, всё время, пока проходил сеанс назначенной ему терапии. Ральф неудачно пошутил, что Ричардом Брэдфордом стоило бы назвать какую-нибудь неприятную медицинскую манипуляцию, и Адам неловко над этим рассмеялся, предложив назвать в честь Ричарда едкий фармакологический коктейль, льющийся по его венам.       — Ричардихин Брэдфордсфамид, — поддержал Ральф и тоже рассмеялся, после чего, по врачебному обыкновению, выписал рецепт на новые таблетки и посоветовал ему обязательно что-нибудь съесть. И Адам, уже по своему, пациентскому обыкновению, старался следовать совету, не обращать внимания на тошноту и головную боль, которые будут сопровождать его до следующего утра, а то и весь следующий день.       Через пару часов после каждого приёма у Ральфа он садился в такси и ехал в паб «Лири» — единственное заведение в Бостоне, где он мог пообедать, не боясь, что еда вот-вот попросится обратно. Заказав сливочный сэндвич, наиболее подходящий его раздражённому желудку, и приняв от бармена пинту безалкогольного имбирного эля, Адам занял привычное место в конце зала, лицом к шкафу, под завязку набитому старыми пыльными томами, открыл на мобильном компьютере сводку рабочих чатов и буквально сразу наткнулся на истерику Скайлер.       — Извини, извини, извини! Я не знала, что ему нельзя говорить, где ты находишься! — написала она. — Не ходи в «Лири».       Этот текст повторялся несколько раз и даже в виде голосового сообщения, но когда Адам попытался выяснить, кого она имела в виду, его вопрос завис в воздухе. Но вот ответ, надутый, краснолицый и совершенно бесцеремонный, вплыл в паб «Лири» и проследовал к его столу. Знакомый строгий голос прогремел над головой, заключённый в миролюбивое «здравствуй», и Адам, нехотя обернувшись на его звук, увидел перед собой бесцветно-серые глаза Джеффри Винтера.       Адам не видел его с прошлой осени, с тех пор, как захлопнул перед его носом дверь своей старой квартиры, и, взглянув на него сейчас, обнаружил, что тот ни капли не изменился за прошедший один с лишним год. Всё тот же взбудораженный вид, все те же сердитые складки вокруг глаз и гладкий белый лоб, облепленный растрёпанными светлыми волосами. На нём даже был тот же костюм, серый, с узким отложным воротником, и даже тот же сетчатый шёлковый галстук скомкался на груди. Адам отчего-то это помнил, и в его глазах Джефф стал выглядеть ещё более нереальным: он походил на яркое воспоминание, аккуратно вырезанное из полотна событий и перемещенное в будущее, в котором он ничего не значил. Как оказалось, он взаправду ничего не значил, но чтобы выяснить это, Адаму пришлось пересилить себя и разрешить ему сесть за стол.       — Спасибо, — поблагодарил Джефф, протянув руку к кожаному переплёту меню. — Что ты пьёшь?       — Вам не понравится, — сказал Адам, сдвинув бокал с элем к краю широкого круглого бирдекеля. — Но здесь есть «Уайлд Тёрки 81». Ваш первый выбор. Посмотрите на странице пять.       — Спасибо, — снова поблагодарил Джефф и раскрыл меню на нужной странице и, нарочито кашлянув, произнёс: — Адам, я не знаю, с чего начать…       — Начните с обозначения темы, — подсказал Адам, непроизвольно занимая оборонительную позицию. — Но если тема, которую вы хотите затронуть, касается Келли, я едва ли смогу её поддержать.       — Нет, не касается, — поморщился Джефф, подал знак официантке и сказал то, что Адам совсем не ожидал от него услышать: — Я пришёл поговорить о Ричарде Брэдфорде и сделке, которую ты с ним заключил. На мой взгляд, ты напрасно это сделал.       — Интересно, — протянул Адам, стараясь не выдать своего удивления. — Хотя я не имею ни малейшего понятия о том, как это касается вас и что вы лично можете об этом знать.       Но он знал, и знал немало. Когда официантка поставила на их стол сэндвич и двойную порцию «Уайлд Тёрки», Джеффри Винтер выложил перед ним полную историю саботажа его компании и тем значительно умерил его скепсис. Джефф рассказал то, что уже было ему известно, но добавил подробностей, до которых он никоим образом не мог добраться. Например, Адам не имел никакого представления о подлинных размерах долгов Кима Фэнга и его матери. Или о том, что наниматель Кима, Рональд Дженкинс, промышлявший подобными саботажами чуть ли не всю свою жизнь, получил заказ на «Ортис» в прошлом ноябре.       — И этим заказчиком был Брэдфорд? — предположил Адам, пытаясь связать начало разговора с его предполагаемым концом.       — Нет, не он, — вздохнул Джеффри. — Мне тяжело говорить об этом, но заказчиком был Ленни Гордон.       — Ленни Гордон? Директор и владелец «Киберпал»? — продолжал удивляться Адам. — И что я ему сделал?       — Ровным счетом ничего, — сказал Джефф. — Ленни посчитал, что «Ортис» угрожает бизнесу его сына, и решил «уравновесить шансы». Он никогда не гнушался подобными методами, поэтому в своё время наши пути и разошлись.       — Старый друг…       — Увы.       — И что же дальше? — всплеснул руками Адам. — Он просто взял и рассказал вам о своём плане?       — Не совсем, но в общем и целом это предположение нельзя назвать неверным, — уклончиво ответил Джефф, — Ленни действительно передал мне большую часть данных, которыми я пытаюсь поделиться с тобой, потому что ему самому они без надобности, — он сделал глубокий вдох и пояснил: — Я предоставил его сыну иную перспективу и уговорил Ленни отступить, оставить тебя в покое, и он лично, при мне, велел Рону Дженкинсу сделать тоже самое.       — Но Рон не отступил, — догадался Адам. — Полагаю, это как-то связано с моим отцом.       — Связано, — согласился Джефф. — Никто бы не вонзил нож в спину Руперта Голда с тем удовольствием, с каким бы это сделал Рон. И идея, что он может нагадить Руперту, потопив его сына, просто свела его с ума. А потому он выждал время и выставил твою голову на продажу среди тех, кто готов был платить. И Ричард Брэдфорд предложил больше прочих.       — Действительно Ричардихин Брэдфордсфамид, — вырвалось у Адама, только теперь шутка не казалась ему смешной, и, взглянув на Джеффа, озадаченного этим непонятным высказыванием, он тряхнул головой и спросил: — Вы можете это доказать?       Какая-то его часть, вероятно, та, что до последнего пыталась верить в лучшее в людях, хотела, чтобы у Джеффа не нашлось доказательств, но тот предоставил ему их сполна. Уже там, в пабе «Лири» он вручил ему карту памяти с копиями различных документов, начиная официальных договоров и заканчивая подробными выписками со счетов, а в Нью-Йорке обещал прислать ему оригиналы с доверенным лицом, которое по совместительству являлось одним из важных свидетелей, готовым публично дать показания, в любом месте, в котором его попросят их дать. Однако Адам сразу понял, что этого не достаточно, чтобы прижать Брэдфорда. Этого было недостаточно даже для того, чтобы изменить условия подписанного ими соглашения. И то же самое позднее сказала ему Ив Лоусон, по-прежнему руководившая всеми юридическими процессами компании. Она посоветовала ему придержать информацию на следующие пять лет, до того момента, когда срок их соглашения подойдёт к концу и, пусть и не сразу, согласилась лично передать копии документов отцу, избавив Адама от тяжёлого, почти невыносимого разговора о его влиятельном друге, хотя он бы с удовольствием взглянул на то, как сильно бы вытянулось его лицо, если бы тот узнал, что источником этих данных был Джефф.       — Не знаю, что сказать, — вымолвил Адам. — Я даже не знаю, как благодарить вас за это. И как вообще за это благодарить.       — Не беспокойся, я тебя понял, — прервал его Джефф. — Я знаю, что серьёзно с этим опоздал. У меня не получилось собрать доказательства в срок, а без них ты ни за что не стал бы меня слушать.       — Правда.       — Надеюсь, у тебя есть план.       — Да, и это буквально всё, чем я обладаю, — горько усмехнулся Адам. — Но вам не стоит переживать по тем поводам, по которым вы, возможно, можете переживать. Я принял меры. Если Брэдфорд попытается поглотить «Ортис», он получит в своё распоряжение лишь бетонную коробку. Ведь мой ведущий разработчик никогда не подписывал никакого контракта.       — Умно, — отметил Джеффри. — Если вы решите действовать, имейте меня в виду.       — Брэдфорд вам не по зубам. Он никому не по зубам.       — И всё же.       Он протянул руку для рукопожатия, неуверенно, напряжённо, и явно обрадовался, когда Адам поддержал этот жест, но им обоим всё равно было неловко. Джефф всё ещё переживал из-за того, как Лиз обошлась с Келли, а Адам всё ещё винил его в этом. Но в итоге то ли старая просьба Глории, то ли опасный характер его болезни смягчили его, и он вполне спокойно отреагировал на вопрос, который Джефф просто не мог обойти стороной:       — Я знаю, что ты не хочешь говорить об этом, но всё равно не могу не спросить о том, как дела у моей дочери. Как Келли?       — Нормально. Счастлива. Я надеюсь… — Адам нервно пригладил волосы. — Не буду лгать, нам было непросто. Иногда почти невыносимо. Но мы справились и ни о чём не жалеем. Особенно о мальчишках. Они замечательные.       — Правда? — робко улыбнулся Джефф.       — Правда, — кивнул Адам, посмотрел сквозь Джеффа на пыльные тома, представил ясные личики сыновей и невольно расплылся в улыбке: — Они идеальны. Но, я думаю, вы и так это знаете. Сомневаюсь, что Глория фотографирует их для себя.       — Виноват. Хотел бы я их увидеть.       — Это зависит не от меня.       — Я понимаю. Понимаю, — согласился Джефф, и его лицо покраснело от волнения, как и всегда, когда он испытывал трудновыразимые чувства. — Знаешь, я никогда не хотел её ранить. Никогда. Но я признаю, что сделал это. Я не вправе жаловаться на то, что она вычеркнула меня из своей жизни, но мне все равно сложно это принять. И мне жаль. Я хочу, чтобы ты знал, что мне очень-очень жаль.       — Я знаю, Джефф. Я знаю.       Адам посочувствовал ему как умел, однако этого было недостаточно. Джефф больше не мог продолжать этот разговор, опрокинул остатки бурбона, попрощался и ушёл… Но, прощаясь, он ещё на минутку задержался, колеблясь переступил с ноги на ногу и рискнул дать зятю последнее запоздалое напутствие:       — Береги себя, Адам. Береги себя и свою семью. Я желаю тебе никогда не узнать, как легко можно её лишиться.