Ich sage nichts

— А вот здесь у нас находится кухня. «Да не кухня это, — подумал Саша, — а хуйня миниатюрная. И компания эта ваша — хуйня». Он уже без внимания осматривал крохотное помещение с небольшим пластиковым окном, выходящим как раз на передний двор многоэтажки, пока щупленький мужичок в очках продолжал деловито рассказывать ему о квартире. Однокомнатная, половина окон старые с деревянными рамами, туалет совмещен с ванной, а стиральной машины вообще нет. Все тесное, темное, обшарпанное. Как раз в стиле Саши. Но не настолько, чтобы ему понравился пробегающий по голому полу рыжий таракан. Создание остановилось у ножки обеденного стола, забавно пошевелило усами и скрылось где-то в щели между полом и плинтусом. Саша посмотрел на это, подумал и решил назвать таракана Володей. Да. Будет теперь у него замечательный рыжий сосед. Вовка. А еще фамилия у него будет Путин. И каждый раз Брагинский будет делиться с ним едой, построит домик из спичечных коробков где-нибудь в углу кухни. А когда Володя станет постарше, то приведет туда жену и отложит личинки. Любого бы другого на его месте передернуло от подобных мыслей, но Саша лишь усмехнулся, как умел, да развернулся лицом к его «гиду», всецело погружаясь в изучение своего нового места жительства. — Соседи добрые, правда, некоторые из них могут показаться странными. Но это мелочи. Мужичок небрежно махнул рукой с тонким запястьем в сторону и пригласил Брагинского пройти в последнюю комнату — ванную. Тот кивнул и направился следом, только мыслями был далеко не здесь.  — Это, например, немцы неговорящие? — как бы невзначай спросил Александр, смотря, как брови мужичка неминуемо ползут вверх, сливаясь в ярком экстазе с волосами на голове, которых было ничтожно мало на самом деле. Он остановился как раз у дверей, даже ручки коснулся, и обернулся к Брагинскому, поджимая искусанные от нервов губенки. — Прошу прощения, но это Вы узнаете уже сами. Мы предпочитаем не слишком распространяться о подобном. Почему-то сказанное этим очкариком вызвало у мужчины нервный смешок. В этом доме слово «немец» имело какое-то особенное свойство. Как если бы в этом отдельно существующем крохотном мире всё ещё продолжалась Вторая Мировая, а некий немой сосед германского происхождения запугивал тут всю честную округу. — Так, вот, ванная… — Не стоит. Сам посмотрю. Я вашему начальству деньги выплатил, так что можете возвращаться домой или в офис, куда хотите. Давай. Мужичок только было открыл рот для возражений, но Саша развернул его за острые плечи и буквальным образом выпихнул на лестничную площадку, закрыв за ним дверь с громким хлопком. В квартире напротив никто не зашевелился даже, чтобы посмотреть в глазок на происходящее. Когда бурчание мужичка затихло, а сам он спешно стал спускаться по лестнице, Саша развернулся лицом к прихожей и достал из кармана брюк помятую пачку сигарет. Там же нашлась и старенькая зажигалка. — Так-с… А теперь вещи.

***

В первые моменты всё было как у любого новоприбывшего жителя многоэтажки. Бабульки принимались выпытывать еще больше информации о личной жизни Брагинского, старики быстро нашли с ним общий язык и постоянно приглашали сыграть в картишки или шахматы, а вот ребятня и молодые мамаши побаивались, обходили стороной. Единственным, с кем русский даже за месяц своего проживания на новом месте не встретился, был тот самый немец. Будто, услышав о переезде Брагинского, он немедленно забаррикадировал двери собственной квартиры и наотрез отказался выходить в общество. Именно так Александр и думал. И всё же, однажды это затворничество подошло к концу. В тот день закат был особенно красив. Небо, ранее темно-серого цвета, просветлело, а вдоль горизонта протянулась яркая алая линия, словно небу кто-то перерезал горло. Александр ради такого зрелища даже бросил готовку: выключил плиту, и яичница на сковородке постепенно перестала шипеть. Он открыл дверь балкона, вышел. Пахло сыростью, внизу орали ребятишки, ожидавшие окончания дождя с особенным нетерпением, а с крыш противно капало. Саша спрятал часть ладони в рукаве рубашки и прошелся по металлическому покрытию, смахивая влагу и заодно ржавчину. После этого рукав пришлось закатывать по локоть. Лениво достал очередную сигарету, сунул себе в рот и подкурил. По телу пробежались игривые мурашки и русский поежился, издавая забавное сипение. Он оперся на сырое ограждение и выпустил пару колец дыма изо рта. Сверху уркнул голубь и уставился на мужчину таким взглядом, словно обвиняет его в курении. — Тупая птица. Сигарета медленно тлела между пальцев Саши, а сам он смотрел то вперед, на закат, то на обнаглевшего голубя, который уже перебрался на сам балкон и находился непозволительно близко для дикой птицы. Звуки с соседней квартиры раздались довольно неожиданно. Сначала это походило на то, будто кто-то уронил книгу на пол. Потом шум стих, а вместо него послышались неторопливые шаги. Саша и голубь смотрели, как открывается заветная балконная дверь, а через несколько мгновений из нее вышел растрепанный, в помятой пижамной рубашке альбинос. Именно так. Его волосы, ресницы, даже брови были такого снежно-белого цвета, что у Саши начали слезиться глаза. Но потом оказалось, что это всего лишь дым от сигареты перенаправило ветром в его сторону. Уже встречаемый ранее парень сонно потер глаза, проморгался. Затем поднял другую руку и размял механические пальцы, то сжимая в кулак, то разжимая. После этого он несколько неуверенно улыбнулся и повернул голову. Его глаза нельзя было сравнить ни с чем, что было известно Саше в природе. Ни небо, ни морская вода, ни даже самые красивые цветы, из которых Настя в свое время плела венки и дарила старшему брату. Это было что-то совершенно иное. Такое, при взгляде на которое Брагинский небрежно бросил недокуренную сигарету вниз, а голубя пихнул локтем, даже не заметив. Человек же, только заметивший соседа, испуганно икнул, прижал к себе протезированную руку и быстро шагнул назад. Но остановился и напрягся всем телом. — Здрасьте. Немец вдруг вскинул брови и еще более удивленно уставился на Сашу. Не думал, что кто-то с ним поздоровается? А вот русский взял и нарушил всеобщую традицию. Сосните, уважаемые соседи по дому. Тем временем белобрысый очнулся, неуверенно кивнул в ответ и зашевелил руками, явно впадая в панику. Но Александр, уже наученный ранними разговорами с бабулями, подошел и почти свесился со своего балкона. — Я в курсе про немоту. Можешь не напрягаться, — и тот действительно вдруг замер, слабо улыбнувшись. Чертова сладкая булочка. Откуда в людях берется подобное очарование, даже без слов? — Я тут уже почти месяц живу, а тебя вижу максимум второй раз. И то, в первый как-то мельком. Не пойми неправильно, — Брагинский вдруг ощутил себя последним идиотом, оправдывающимся в собственном поступке, подростком безмозглым, коим себя в мыслях и обозвал, — но, может, познакомимся хоть?

***

Гюнтер многих людей не понимал, а еще больших не брал в расчет. Но этот мужчина стал для него настоящей загадкой. Грубый, хмурый и нелюдимый на вид со странными глазами цвета переспевшей вишни, в более близком общении он оказался совершенно другим. Брагинский часто матерился, особенно когда чинил что-то, курил при каждой свободной минутке. Но обижать немца никогда не пытался, даже наоборот. В их общении само по себе всё было странно и ново. Сначала они просто обменивались приветствиями на балконе (Гюнтер все же принес с собой планшет и писал на нем все свои мысли), потом как-то раз у Байльшидта сломался кран и вместо того, чтобы вызвать уже знакомого сантехника, он обратился к угрюмому мужчине в шарфе. Русский с инструментами дружил. А вот с низкими косяками или любыми деревянными предметами — не очень. Зато после сделанной работы ничего не попросил даже. Только как-то странно смерил немца взглядом, долго-долго смотря в область ключиц, что Гюнтер аж замок застегнул и еще долго нервным ходил. А через неделю Саша купил в книжном руководство для глухонемых и при каждом удобном случае теперь разговаривал с Гюнтером жестами. Не всегда, конечно, выходило, как хотелось, и порой мужчина выражался такими «словами», что немец заливался хохотом или наоборот — стыдливо прятал взгляд в большой пузатой кружке с крепким-крепким чаем. Жизнь настолько странно проходила в неторопливом ритме, что Александр даже и думать забыл о том, что во вторник, шестого октября, обещал принять Руслану в гости. Поэтому для женщины было крайним удивлением увидеть в открытых дверях непривычную небритую морду младшего брата, а странно одетого молодого человека с усталым, но невероятно нежным взглядом. — Ну, здравствуй… — Гюнтер, кто т... Ох, блять! Черненко (по бывшему мужу) поморщилась и поджала пухлые ярко накрашенные губы. — И тебе доброго дня, Сашенька.