Ich sage nichts

Гюнтер сидел на мягком пуфе в комнате и скреб ногтем по тусклому рисунку цветка на чашке. После того, как незнакомая женщина зашла в квартиру Саши как к себе домой, его самого, Гюнтера, аккуратно проводили за дверь и обувь через порог подали. Поначалу он был ошарашен и даже несколько оскорблен, но по взгляду Брагинского почему-то понял, что лучше в это дело не лезть и молча вернуться к себе. Что он вскоре и сделал. В отличие от Сашиной, его квартира выглядела более обновленной, убранной и светлой. Только некоторую мебель пора менять, но у немца всё руки не доходят. И денег не хватает, а искать постоянную работу слишком нудно и тяжело. Всё выплачиваемое ему пособие по инвалидности немец кладет на карточку и не снимает. Только раз в неделю-две проверяет целостность своих накоплений, и когда убеждается, что всё в порядке, возвращает карточку в шкатулку. А ее саму прячет под диван, в чемодан со швейной машинкой. У него чесались руки написать Саше. Не то чтобы он волновался сильно, но все равно ощущал некоторое беспокойство после прихода той женщины. Она выглядела устрашающе и грозно даже для Брагинского, но раз они знакомы, может она его жена? «Ну, жена, — вдруг сам себе сказал парень, вытянув ноги в полосатых носках вперед, к порогу балкона, — и дальше что? Она красивая и груди у нее большие. Будь я девушкой, тоже такие бы отрастил». А потом он медленно опустил голову, почти касаясь подбородком зоны чуть выше ключиц, и свел брови к переносице. О каких грудях может идти речь, когда ты мужчина? Да, инвалид, но ведь все причиндалы особо важные на месте, верно? Следовательно, самый настоящий мужчина. От таких мыслей Гюнтер усмехается и отставляет чашку на пол. В ней всё ещё плескается недопитый кофе, но немцу не до него. Он привык выливать его потом в унитаз и готовить новый — дешевый растворимый, который за десять рублей в ларьке за углом соседнего дома. Мысли роем шумят в белобрысой голове, но ни одна не остается надолго, вылетая вслед за предыдущей куда-то в воздух, растворяясь у самого потолка как некое мимолетное видение. Гюнтеру впервые не по себе от того, что он за кого-то волнуется. Раньше такого не было. И он очень хочет понять эти чувства, а еще написать Саше. Но телефон валяется на другом конце комнаты, да и невежливо будет написывать мужчине в такой момент. А вдруг и правда жена? Байльшмидт сжал и разжал пальцы на ногах, поднял голову и уставился в балконную дверь, сокрытую лишь полупрозрачными шторами. Если бы он сейчас выскочил на балкон, как в тот раз, вернее, вышел, Саша бы оказался там? Вряд ли. Он сейчас беседует с супругой, может, делит имущество после развода? Кольца-то на пальце нет? Нет, сам себя подтвердил немец. Ногами пошевелил лениво и ткнулся большими пальцами друг в друга. Посмотрел мельком на валяющийся в стороне телефон и выдохнул. Ничего, потерпит. Только таблетки выпьет, чтобы от скуки с ума не сойти. Или, вернее, от чувства одиночества, поселившегося в груди.

***

Черненко буквально пилила брата взглядом. А тот и слова против не мог сказать. Хмурился в ответ, пока наводил чай с медом, и всё пытался поскорее спрятаться от старшей. Да толку-то? Сам виноват, что забыл. — Кто он? Ага, а вот и вопросы пошли. Брагинский положил чайную ложку на полотенце, развернулся и поставил обе кружки на стол, одну придвигая ближе к сестре. Заботу она оценивать не стала, потому что ждала честного и прямого ответа. Другого не примет. А если братец попытается слукавить или соврать, то придется вести другой разговор. — Гюнтер, — не собираясь отвечать всё напрямую, сказал русский. Отодвинул немного стул и приземлился на него. — Хорошо, что имя знаешь. Но я не об этом спрашивала. Разговор все-таки зашел в то русло, которое Саше совсем не нравилось. Он поморщился. — Сосед. Познакомились недавно, — сестра одобрительно кивнула, и Александр несмело продолжил. — Руслана, слушай, насчет… — Саша. Её голос свистом хлыста прошелся в воздухе и заставил Брагинского прикусить язык на половине предложения. Если начать спорить с этой женщиной, можно обзавестись парой седых волос и синяком. — Я понимаю, что ты замотался с переездом. И новое знакомство всегда сулит много эмоций, — произнесла женщина, отпивая следом немного чая. Пакетированный. Гадость. Но хоть медом разбавленный, и то хорошо. Поставила кружку на стол, поправила воротник рубашки и глянула прямо на брата. — Поэтому забудем об этом. Я пришла сюда для другого. Саша и понял, что для другого. Но стыдно было все равно как-то совершенно по-детски. Руслана всегда умудрялась довести младших до икоты или красных ушей одним только взглядом. Ли однажды сказал, что если бы такая женщина правила страной, страна бы вскоре стала Империей побольше Британской в ее лихие морские времена. — Настя уже на седьмом месяце, ты ведь знаешь? — Саша кивнул. Еще бы ему не знать, сам же ее первым на вокзале тогда и встретил, аж глаза на лоб полезли от вида ее выпирающего животика. — Я какое-то время поживу с ней, разумеется, — начала Черненко, оглаживая ладонями бока кружки, — но потом придется думать, как ей обеспечивать и себя и ребенка. А тут мы не всегда будем рядом. Не всегда. И Брагинский был согласен в этом с сестрой. Но пока они могут себе позволить помогать Насте, будут делать это вне зависимости от собственных обстоятельств. Некоторое время спустя их разговор стал менее напряженным. То ли Руслана просто смягчилась от вкуса сладкого, то ли просто до того устала, что захотела с младшим братом поговорить в кои-то веки по душам, не тыкая его носом в его косяки. Сначала они обсуждали погоду, затем дела на работе у обоих. Саша даже призрачно намекнул на увольнение, но Руслана на то внимания не обратила. Почему-то ее больше взволновал Гюнтер. Она неоднократно позволяла себе вырывать посреди диалога какой-то промежуток и впихнуть туда уже знакомое имя, вопрошая о его личности у Саши. А тот тактично пытался продолжить тему о домашних делах или ценах на хлеб, лишь бы не было этого взгляда пристального с подозрительно лукавым блеском. Руслана этот жест словила в какой-то момент и перестала допытываться до брата, но сам вопрос все равно остался открыт для нее. Уже вечером, когда женщине позвонили с работы и попросили немедленно явиться в офис, Черненко распрощалась с Сашей и спешно покинула его квартиру. А после и дом, даже не воспользовавшись лифтом, посчитав это ниже своего достоинства — сидеть в грязной вонючей коробке и слушать грохот еле работающего механизма. Саше оставалось лишь помахать ей на прощание, прикрыть дверь и вернуться в квартиру наполненную уже почти забытой тишиной. Он постоял у кухни, затем глянул в сторону спальни и пошел в нее. Сейчас ему как никогда нужен был свежий осенний воздух, иначе легкие так и останутся наполнены осадком волнения и запахом женского парфюма.

***

Впервые Гюнтер чувствовал себя последним идиотом, стоя на балконе и держа в руке пару красных таблеток. То сжимая кулак, то разжимая. Легче всего было бы как обычно проглотить лекарство и поддаться кайфу. Легче. Но совсем уже не то. А что тогда то? Немец свел брови к переносице, притянул руку с лекарством ближе к себе, открывая рот. Но не успел, потому что соседняя балконная дверь приоткрылась, и со стороны самого балкона раздался знакомый усталый голос. — О, слушай, извини. Я совсем забыл, что сестра должна была придти. Сестра, значит. Гюнтер улыбнулся и опустил руку, быстро и незаметно выбрасывая таблетки куда-то вниз, в уже осыпавшиеся кусты роз в клумбе. Пусть там пропадают. — Чаю хочешь? — Брагинский смотрел куда-то в сторону, но обращался явно к нему, Байльшмидту. «Хочу», — мысленно протянул парень, а в реальности лишь кивнул утвердительно и поспешил зайти внутрь квартиры, чтобы вскоре оказаться в соседней.