Ich sage nichts

Гюнтер закричал и выронил нож, тут же отшатываясь от окна. С руки текла кровь, порезанная ладонь очень болезненно пульсировала и казалось, словно целый мир рухнул под его дрожащими в коленях ногами. Его начало мутить от вида сочившейся раны, и парень быстро побежал в ванную, стараясь лишний раз не беспокоить руку. Ему казалось, что он в какой-то момент просто уснул, а когда очнулся, то уже пытался отпилить себе руку кухонным острым ножом. Он почти в панике включил теплую воду и сунул под струю раненную конечность, которую тут же защипало. Парень вдруг закашлялся, и его буквально через секунду вырвало собственным завтраком прямо в ванную. В горле стало горько, глаза заслезились, а в голове страшно медленно сменяли друг друга кадры произошедшего в другой комнате, как в неком фильме. Он сначала стоял у окна и любовался заходом солнца за крыши многоэтажек, потом вгляделся в свое отражение и улыбнулся… …А очнулся уже от чувства боли. Как неправильно протекала его жизнь. Вернее, начинала таковой становиться. Немец очень неуклюже добрался до аптечки, открыл ее и достал два пузырька. Красные таблетки манили, почти взывали, но Гюнтер через силу поставил их обратно и высыпал на здоровую руку целую горсть мелких желтых шариков. Перекатил пальцами, закинул в рот и, морщась, с большим усилием проглотил, смачивая горло собственной слюной для облегчения задачи. Голова закружилась вновь, стало более тошно. Парень упал на пол, вернее, скатился по стене, и остался так сидеть, чувствуя, что подобное уже было. На прошлой неделе. Он опустил взгляд на ногу, которая все еще болела при ходьбе, и закусил нижнюю губу. Если так поразмыслить, то он начинал медленно сходить с ума, причем не осознавая этого. «Это всё из-за дурацких желтых таблеток» -, сам того не понимая, зачем-то подумал немец. Хотя и понимал, что был не прав, ведь доктор четко объяснил, как именно нужно переходить на другие лекарства, чтобы не возникло еще большего усугубления ситуации. Но, черт возьми, разве когда-нибудь Гюнтер слушался других полностью? Он не заметил, как дошел до кухни, побросав все свои дела и планы, пристроился на угловом диване под большими часами и включил электрический чайник. Кнопка загорелась красным, послышался звук нагреваемой воды. Теперь ему должно было стать чуточку спокойнее, пусть порезанная новая конечность и будет болеть некоторое время. Чайник вскипел, кнопка щелкнула, и Гюнтер потянулся рукой к стоявшей на краю стола кружке. Заглянул в нее и понял, что так и не выпил вчерашний кофе. Хотя сейчас это мало его беспокоило, молодой человек все равно поднялся со стула, вылил остывший напиток в раковину и вернулся с уже пустой кружкой, заливая новой порцией кипятка. То, что кофе он глотал так же, как и таблетки, не удивляло его самого уже давно. А вот Саша, заметив обилие бодрящего порошка в квартире соседа, пару раз сделал ему замечание. Сделал и ушел курить на балкон. «Кто себя еще не бережет» -, подумал беловолосый, поглаживая ладонью горячий бок кружки, от которой шел пар и уже приевшийся горьковатый запах. Немец поджал губы, подул на кофе и отпил немного, морщась. Этот он снова остановит наполовину недопитым, а на следующий день приготовит новый. Как и всегда. Если бы не звонок в дверь, он еще долго просидел бы в таком положении на кухне, позабыв обо всем на свете, и думая только лишь о случившемся сегодня. А так ему пришлось встать, ворча, и выйти в прихожую, чтобы открыть дверь. Но сначала немец подошел к ней вплотную, приоткрыл глазок и всмотрелся в него. Эти уставшие глаза и взлохмаченные от осеннего ветра волосы Гюнтер узнал бы везде. Поэтому без сомнений отстранился от двери и распахнул ее, немного наклоняясь назад. Саша стоял в пепельно-сером пальто, хмурил густые брови, сунув руки в карманы, и смотрел строго в одну точку — в лоб Байльшидта. Тот, испугавшись за состояние мужчины, быстро протянул здоровую руку и затащил Брагинского внутрь, захлопывая за ними дверь. Немец в какой-то панике брякнул цепочкой и остановился. Теперь они стояли спиной к спине и молчали. Русский, правда, спустя какое-то время развернулся и протянул одну из рук, кладя на бледный лоб Гюнтера, прищуриваясь. У последнего перехватило дыхание, и сердце в груди забилось подобно встревоженной птице в большой клетке. Они простояли так буквально несколько секунд, но немцу показалось, будто он не шевелится уже целую вечность, а потеплевшая ладонь мужчины заставляет лицо покрыться красными от смущения и волнения пятнами. Наконец, тянущееся как вечность мгновение закончилось: Александр убрал руку и неопределенно хмыкнул, словно понял что-то, чего не знал сам Гюнтер. — Привет. Смотрю, не болеешь. В горле мигом пересохло, а сердце ухнуло куда-то вниз со свистом и грохотом разбивающегося о стол автомобиля. Байльшмидт закивал, потом остановился и вскинул брови. Ему стало интересно, почему Саша пришел. — В гости заглянуть решил, — он словно понял всё лишь по одному выражению лица немца. Брагинский без спроса снял с себя пальто и ботинки, повесил легкий темно-зеленый шарф на вешалку и прошел на кухню. Гюнтер пошлепал следом, словно маленький безмолвный утенок за любимой, но строгой матерью. — Чай будешь? Будешь. Вот и всё. И зачем было спрашивать, если Саша и без того знал ответ, если прекрасно понимал каждое слово, даже если Гюнтер их никогда не озвучивал? Это было одновременно странно и приятно, почти до покалывания в кончиках пальцев. Он робко улыбнулся, когда русский вытянул из кармана брюк маленькую шоколадку, и поторопился присесть за стол вместе с ним.

***

Глава семьи опустил тонкую черную папку на стол и аккуратно придвинул вперед. Его густые брови были сдвинуты к переносице, костюм на все еще подтянутом теле сидел ровно, точно сшитый на заказ в дорогом ателье, а седина в волосах ничуть не старила его, а придавала некоторый шарм. И прямо сейчас этот мужчина откинулся на мягкую спинку офисного стула и посмотрел на своего подчиненного очень внимательным взором. Тот пожал острыми плечами, подошел к столу и подхватил папку в руки, сразу же открывая. Его взгляд быстро пробежался по строчкам, застыл на какое-то время на фотографии и опустился ниже. — Это всё? — поинтересовался он у босса, через пару минут захлопывая папку и суя ее себе подмышку. Глава тихо усмехнулся и кивнул. — Наш человек нашел его недавно. В России, — вкрадчиво пояснил он, немного приподнимаясь, чтобы прихватить толстую сигару и щелкнуть красивой серебряной зажигалкой. Повалил дымок. — Лет семь назад он игрался с наркотиками на нашей территории в Гонконге. Когда обнаружили и пытались поймать, выяснилось, что с ним была крыса. Трое наших полегли от пуль своего же. Мальчишками были еще. Молодой человек поморщился, но ничего не сказал. Глава с ноткой обиды на себя и подчиненных сказал еще пару памятных моментов, указывающих на отвратительность личности цели, затем кивнул одному из стоящих рядом парней и приказал заказать билет до России. До чертового Новосибирска. Прямым рейсом, без задержек. В кабинете сразу стало на одного человека меньше. Дверь хлопнула, босс нахмурился и сделал очередную затяжку, выпуская дым в сторону работающего кондиционера. — Дам тебе пару дней. Управишься? — Три. — Что? Молодой человек ухмыльнулся и выставил руку с тремя оттопыренными пальцами вперед. — Три дня. У меня там старый знакомый живет. Хочу пересечься разок, если раньше всё сделаю. Можно же, старик? Второй подчиненный за спиной от возмущения воздухом подавился. Хотя нет, от смеха. Потому что громко смеяться при боссе над ним же — нехорошо и чревато, а вот сделать вид, будто тебя самого оскорбили можно. Это святое. И за это босс не накажет, потому что сам так же делал, когда предыдущему главе подчинялся и точно так же носился с заказами, а потом отсыпался прямо в коридоре главного дома. — Ох… Какой я тебе старик, пацан? — спросил мужчина, потирая виски с закрытыми глазами. Молодой человек (а молодой ли?) усмехнулся широко и убрал руку в карман безрукавки. — Ладно. Чёрт с тобой. Но ни днем больше, ясно тебе? — Да-да, чтобы местная полиция не начала задавать вопросов. Понял я, понял, — подчиненный небрежно отмахнулся на собственные слова, потом развернулся спиной к боссу и маршевым шагом направился к двери, которая была изуродована кучей плакатов и наклеек. Его работа. Его маленькая злорадная гордость. После его ухода в кабинете остался только глава и другой парень, на тот момент перебирающий в голове варианты оправданий своего смеха. Но босс ни слова не сказал; он повернулся вместе со стулом к небольшому окну и взглянул на улицу, наполненную торопившимися куда-то людьми, оставленными у зданий велосипедами и скутерами. — А Вы уверены, что он справится на этот раз? Стул скрипнул, мужчина скосил взгляд на встревоженное лицо подчиненного и вдруг рассмеялся. — С него станется наворотить дел в процессе, но он никогда еще не проваливал данных мною заданий! Этот мальчишка только на вид безответственный и глупый. А так, за свои двенадцать лет служения мне он еще ни разу не давал поводов усомниться в нем. — Понимаю… Вы правы.