BSD!AU

— Три, два, один… Марш! Полоса препятствий, оборудованная прямо на побережье — не лучший тренажер, когда твоя обувь в принципе не подходит под такие дела (говорили ведь — бери кроссовки!), а ты сам терпеть не можешь все, что связано с водой. Особенно неприятно прыгать босиком по мокрым скользким камням, когда над головой то и дело пролетают пули или что похуже, а на пути возникают непредвиденные препятствия вроде гранаты без чеки. Что и говорить, натаскивает его Дэн профессионально, но уж больно опасно для здоровья — пальцы левой ноги Дым не чувствует третий час, последние две пули просвистели в опасной близости от уха, не говоря уже о коленях, за часы тренировок превратившихся в одно кровавое месиво. Дэн этого то ли не замечал, то ли (что более вероятно) приучал работать в самых чудовищных условиях. Работать, однако, получалось с трудом — в основном хотелось просто упасть на съедение чайкам, что Дым и задумывал провернуть в ближайшие метров двести. — Скорее, не затормаживаемся! Фора в тридцать секунд, время еще есть! Тридцать, двадцать пять, двадцать. Кровь стучит в висках в такт утекающему времени. Пытка, которая, кажется, не кончится никогда. — Блять! Чего парень совсем не ожидает, так это выкатившегося из ниоткуда… кактуса? Причем, подкатывается он хитро, прямо под ноги, словно нарочно стремиться создать проблему. Что у него неплохо так выходит, к слову. — Дэн, если выживу — прибью! — Беги, беги, мой верный кохай! *** — Смотри, нужно вывернуть руку вот так, — по помещению разносится резкий хруст. — А затем нажать между костей сюда. Ян флегматично наблюдает, как Ас с полным равнодушием в четвертый раз ломает бедному пареньку из рабочих руку. Парню за это, конечно, платят, но смотреть все равно неприятно. Ян не неженка — он все-таки лекарь и повидал немало травм разной сложности, однако, своих при нем еще никогда так хладнокровно не избивали во имя практики. Зрелище не то чтобы кровавое — Анастас проделывает каждое движение с такой точностью, будто всю жизнь только этим и занимался. Даже и не скажешь, что перед тобой типичный офисный работник. Но смотреть неприятно главным образом из-за процесса, который Яну никак не удается повторить. — Может, ну его, этот бой? — нет, он не смертник, просто сейчас Ас занят и не сможет свернуть что-нибудь еще и ему. — Кто у нас тут боевые единицы вообще? Я просто скромный лекарь, сидящий в сторонке и заламывающий руки над вашими бездыханными трупами, не более. Сам же говорил. — Знаешь, а ты ведь прав. — вау, неужели сработало? — Жаль только, что в этом случае руки заламывать будут уже над тобой. — а, нет, показалось. — Уж лучше надо мной, чем я кому-то. — ворчит Ян, но скорее из вредности, чем реально сопротивляясь. — Все равно вы меня только в разведку и выпускаете. Никаких тебе сражений и геройств. Анастас неожиданно усмехается. Выпускает из цепкой хватки руку несчастного паренька, что-то тихо ему говорит и выгоняет из зала. Ян шумно сглатывает под внимательным взглядом товарища, чувствуя себя маленьким ребенком рядом с ветераном двух мировых. Мысль, разумеется, дурацкая — они с Анастасом обучались одновременно, равный срок и по совершенно одинаковой методике. Да еще и разница в возрасте не в его пользу. Но Яну все равно жутковато. — Я тебе вот что скажу — каждому свое место. Лекарь должен уметь если не сражаться, то хоть защищаться, понимаешь? Ты, можно сказать, важная персона — спасаешь наши бренные жизни. Подвигов хочется? Так твоя работа — один большой подвиг. Но, если вдруг что… Мало ли, какое нападение устроит Мафия в следующий раз. Кого-то из нас может не быть рядом. И что тогда? Себя ты вылечить уж точно не сможешь. А вот защитить — можешь попробовать. Если захочешь, конечно. Если нет, мы насильно не держим, знаешь ли. Ян пораженно молчит, нервно покусывая нижнюю губу. Что и говорить, речи Ас толкать умеет не хуже Дэна. Тайная способность всех лидеров? Их так и набирают, наверное. Хотя, их же в юридическом чему-то такому учат, надо будет потом поинтересоваться. Так, для общего развития. — Эй, ты чего? Ас, видимо, истолковал молчание по-своему и явно решил, что перегнул палку. Даже удивительно, как-то, что одних может приободрить, других вгоняет в уныние и отчаянье. — Я… да ничего. Эм, спасибо? — Ян переминается с ноги на ногу, неловко косясь на дверь. — Я пойду тогда, ладно? Тут минут пятнадцать осталось до ужина, не хочется огрызки доедать потом за этих оболтусов. — Иди. Передашь Дэну, что я в город? Нужно кое с кем переговорить. И пусть не ждет, вернусь к утру. — Ага. Удачи. — хлопок тяжелой двери, и Ян уже спешит на второй этаж по старой, местами проваливающейся лестнице. Анастасу не требуется владеть телепатией, чтобы знать, насколько он испуган. Что ж, если хоть это подтолкнет его к учебе — пусть. Не зря ведь его учили, что важны вовсе не мотивы, а действия. *** У парня, стоящего перед ним, темные мокрые волосы, спадающие на лицо, глаза с ненормально расширенными зрачками и улыбка человека с маниакальными наклонностями. А еще — белоснежная рубашка, забрызганная свежей кровью, и руки, покрытые темно-бурой застывшей коркой того же происхождения. — Ты хорошо поработал сегодня, мой друг. Тот хрипло смеется, на мгновенье показывая нетипично острые, будто бы специально заточенные зубы. Бог знает, какими способами он расправляется со своими жертвами — о его жестокости ходят такие пугающие слухи, что каждый из них может оказаться верным. Этот — не исключение. — Рад служить своему господину. Элиз вздыхает и чуть заметно хмурится. Формально, этот сумасшедший киллер, как и большая часть портовых крыс, в его руках и под его контролем. Но — лишь формально. Еще в первые годы его властвования Вероника (кажется, так называет себя этот псих?) четко ограничил границы контроля. Он выполняет мелкие поручения Главы, но лишь те, которые удобны лично ему. При этом он сохраняет за собой право распоряжаться ресурсами Мафии, куда входит и весь сброд воинов с нижних уровень. Ментальному контролю он, естественно, не поддается вообще. В общем, ситуация для Главы складывается мягко говоря не сахарная, но лучше уж такой шаткий нейтралитет, чем открытое противостояние. Парень не туп и прекрасно осознает, что в городе полно таких же отшельников, как Вероника. И со всеми ему не справится. А значит, придется довольствоваться этим. — А, теперь, могу ли я получить свою награду? Еще одна проблема от этого придурка — его огромная заинтересованность в советнике Главы. Тот, честно говоря, абсолютно неопытен и ни черта не разбирается в искусстве ведения боя — разве что стреляет неплохо, вот только… Имеется одно значительное «но», из-за которого пацаненок еще не валяется на дороге с перерезанным горлом или не отдан в вечное пользование Веронике. И дело даже не в даре, не раз выручавшем Элиз из серьезных проблем. Прямо сейчас его интересовало лишь уникальное прошлое Григория — если бы он только хоть что-то помнил. Но никто из Мафии так и не смог приблизить парня к порогу воспоминаний. Даже самые пресловутые психиаторы Токио отступали перед этим заданием, ссылаясь на несовершенство современной медицины. — Отдайте ему мальчишку, и пусть убираются подальше. У вас три дня. По истечению этого срока жду вас у себя. Надеюсь, мы поняли друг друга. — Очаровательное решение, господин. Вы чертовски мудрый Глава. В голосе Вероники слышится явная издевка, а в глазах прыгают искорки смеха. Элиз с трудом подавляет желание придушить наглеца. Нет, у него еще будет время отомстить, а пока — пусть наслаждается. Он не собирается повторять ошибки отца, только не тогда, когда все идет так прекрасно. *** В логове Вероники (назвать это место как-то иначе у Григи просто язык не поворачивается) на удивление чисто. Но ужасно пыльно. Грига трижды чихает, пока его тащат в самую маленькую комнатку — он уже знает, что это считается импровизированной спальней. Хотя достаточно высокий матрас с пятнами, небрежно валяющийся на полу, и аккуратная стопка одежды в углу вряд ли могут считаться уютными, но едва ли Веронику это беспокоит. Он вообще не часто здесь бывает — предпочитает проводить время в менее тихих местах, и уж точно мало кого сюда приводит. Грига нервно усмехается при мысли, что для него делают огромное исключение. Вероника усаживает его на матрас и куда-то уходит — судя по звукам льющейся воды, в ванную. Грига рад уже тому, что его не потащили с собой. Хотя сейчас, наверное, будет зрелище поинтереснее. Он правда старается об этом не думать, но пальцы все равно сводит от ожидания, страха и небольшого предвкушения. Он, наверное, гребанный мазохист, но ладно, почему бы и нет. Шум воды затихает довольно быстро, не проходит и десяти минут. Вероника возникает перед ним неожиданно, словно из ниоткуда. Волосы мокрые — слава богу, на этот раз не из-за крови. Под глазами — громадные синие круги, как от недосыпа. Вероника опускается перед ним на колени, стремясь оказаться на одном уровне, и он инстинктивно тянется к этим пугающим кругам, осторожно обводит их пальцами, не преследуя какой-то конкретной цели. Кожа под его пальцами мягкая и до странного бледная. Грига поглаживающими движениями скользит вниз по лицу, доходит до линии челюсти — и, встретившись настороженным взглядом с темными голодными глазами, испуганно замирает. Ситуация его конкретно напрягает, и дело даже не в партнере, а просто… ну… Вероника до ужаса медленно наклоняется к нему и резко, без какого-либо предупреждения целует. Почти набрасывается. Грига болезненно шипит — ему, конечно же, почти сразу прокусили губу, но отвечает, не так яростно, соглашаясь подчиняться. Одной губой Вероника, однако, не ограничивается, мгновенно переключаясь. Мокрый язык скользит по ушной раковине, зубы слегка задевают нежную кожу, а холодная рука недвусмысленно пробирается под свитер, просто вынуждая Григу скинуть такой ненужный сейчас предмет гардероба. Так и вправду намного лучше — ледяные пальцы ласкают спину, пересчитывая позвонки, и он податливо выгибается навстречу, словно кот, требующий похвалы. Вторая рука тем временем безуспешно воюет с ремнем брюк, пока Григорию не приходит в голову помочь. Собственное тело почему-то плохо слушается, но ему все же удается дотянуться до звякнувшей пряжки и общими усилиями от них удается избавиться. В какой-то момент он даже сбрасывает с себя груз эйфории и трезво смотрит на достаточно хреновую для него ситуацию — до тех пор, пока Вероника не начинает бесстыдно терроризировать шею почти невинными поцелуями и укусами. Тихий стон вырывается непроизвольно — но даже он в повисшей в вязкой атмосфере тишине кажется шумным. А затем что-то меняется, и его почти грубо опрокидывают на матрас. Грига внезапно осознает, что человек перед ним всего четыре часа назад мучил и жестоко прикончил ни в чем не повинных людей. Очарование момента рушится за считанные секунды, — и вот он уже скулит и рвется прочь, но его не пускают, не допуская даже мимолетного ощущения мнимой свободы. Вероника молчит, скользя цепким взглядом по худощавому телу, подмечая все изгибы и каждую выпирающую косточку. Будто изучая. Ему не требуется много времени, чтобы раздеться. Движения быстрые, ловкие — опытные. Григорий бездумно наблюдает за ним, хотя в голове бьется всего одна паническая мысль — бежать, бежать немедленно. Но бежать некуда. Да и не выпустят его теперь, как ни умоляй. В сознании всплывают образы — странные, будто знакомые, но расплывчатые. Крики. Кровь. Удушье. Отчетливый запах гари. Матрас прогибается под весом нависшего над ним тела, и это вырывает из мыслей. Грига смиряется и больше не пытается сопротивляться — бессмысленно и наверняка не пройдет для него даром. Он знал, что будет больно, но даже предположить не мог насколько. Первые секунды превращаются в часы и кажутся сущим адом. Его будто разрывают на куски изнутри, тело сводит судорогой боли, а перед глазами плывут черные пятна. Из горла рвется крик — хриплый, болезненный, едва-едва подавляемый. Пальцы машинально вцепляются в первое, что нашаривают — в чужую руку, впиваются в кожу, оставляя бледные следы-месяцы от ногтей. Дальше не лучше. Он все-таки кричит, но не слышит этого отчаянного крика из-за стучащей в ушах крови. Вероника тяжело дышит над ухом, к удивлению позволяя мучить собственную ладонь, и ужасно неравномерно двигается. Если бы только был какой-то ритм, — хоть какой-нибудь, он бы не чувствовал такого всепоглощающего желания сдохнуть в ту же минуту. Но его будто специально мучают, стараясь продлить страдания, что, безусловно, работает. Сейчас он даже не уверен, что не отключится до конца. Вероника постепенно ускоряется, при этом даже не стараясь хоть как-то выровнять темп — его, очевидно, все устраивает. Грига охрипает настолько, что уже не может кричать — просто обессиленно поскуливает. Внутренности охвачены огнем, и только этот фактор не дает ему потерять сознание. В голове пустота, но он все еще чувствует убивающую боль, чужое дыхание совсем рядом с лицом и, в какой-то момент, чужие губы на своих. Его хотят успокоить или заткнуть? Так в любом случае легче, так что не слишком важно. Рана на губе снова саднит, и это немного помогает отвлечься, но ненадолго. Ритм наконец напоминает подобие постоянства, и становится легче. Боль уже не кажется столь сумасшедшей, скорее отупляющей, и теперь помимо нее можно различить что-то еще — мутные отголоски чуждого ранее ощущения. Грига вспоминает ту быструю мысль про мазохизм и невольно усмехается (что выглядит довольно пугающе в этой ситуации). Он пытается засмеяться — господи, каким же нужно быть придурком, чтобы завестись от боли, но лишь натянуто хрипит. Движения становятся точнее, увереннее, когда в них принимают участие двое. Григорий не понимает, что он творит, но ему и не нужно — хватает опьяняющего ощущения боли пополам с горьким наслаждением. Он позволяет себе простонать — нормально, а не как подыхающая чайка, и Вероника на секунду сбивается, судорожно сглатывая, а затем набирает бешеный темп, отрезая все пути к отступлению. Финал наступает оглушительно. Вероника долго кончает, игнорируя фейверки перед глазами и не отрывая взгляд от парня под собой, после чего обессиленно падает рядом. Рука неприятно ноет, наверняка завтра тяжело будет держать пистолет, и только два человека знают, чья это вина. Говорят, общая тайна объединяет. *** Ужин проходит необычайно спокойно — Дымок, пришедший позже всех, весь в бинтах и ссадинах, ковыляет до стола и безразлично доедает остывший рис; Дэн щеголяет темным фингалом под глазом и не спорит с отсутствующим Асом по поводу правильного питания; Ян же просто сидит, уткнувшись в тарелку, полностью погрузившись в свои мысли. — Между прочим, своих семпаев бить нельзя. — бормочет Дэн, беспокойно потирая синяк и осуждающе косясь на Дымка. — Семпаев — нет, а вот моральных уродов — вполне. — беззлобно парирует тот, лениво ковыряя вилкой в тарелке. — Я ведь предупреждал. Было время свалить. — Да где этого придурка черти носят! Ребята синхронно поворачиваются к возмущенному Яну. Холмс вопросительно вскидывает брови, с интересом глядя на кохая. — Ты же сам сказал, что он в городе. — Город большой, а Ас не бессмертный. Там вон какая гроза на улице. А если его молнией шибанет? Кто нам тогда тут нудеть о пользе ближнего боя будет? Впрочем, едва взглянув на восторженно открывшего рот Дыма, Ян понимает, что зря вообще-то позволил словам сорваться с языка. — Даже, блин, не… — Тили-тили тесто, — нараспев тянет Дымок дурацкую русскую дразнилку, противно улыбаясь. — Жених и… жених? Черт, не в рифму. Тут же ему в лицо прилетает солонка, и Дэн злорадно думает, что не ему одному теперь придется гордо светить фингалом.