BSD!AU

Есть вещи, на которые человек, будучи в Мафии, рано или поздно перестает обращать внимание, если не отбрасывает коньки. Не то чтобы привыкает, просто начинает воспринимать как должное. Не сложно догадаться, о чем речь. Свежие раны. Затянувшиеся бледные шрамы. Психологическое давление. Боль. Все это сопровождает большинство портовых крыс с момента присоединения и до конца жизни. Правда, время от времени к концу именно это и приводит. Более опытным, сильным и старшим по рангу в этом деле везет больше — они, преимущественно, ограничиваются физическими увечьями, давным давно убив в себе малейшее проявление жалости к собственной персоне и возможность что-либо чувствовать. Для них боль — просто физический процесс, не более. И уж точно они не из тех, кого можно так легко сломать, словно нерадивого сопляка, что не более трех месяцев в их нелегком, но весьма продуктивном деле. Откровенно говоря, Грига сейчас и был тем самым сопляком. Громкая должность и хладнокровие на миссиях ровным счетом ничего не значили, у него все еще дрожали руки и соскальзывал палец с курка пистолета, не говоря уже о том, что он практически ничего не помнил — и, хоть Глава и утверждал, что Грига почти всю свою жизнь посвятил преданной службе Мафии, ему пришлось за четыре с половиной месяца набирать тот опыт, на которой в той, прошлой жизни он убил почти пять лет. Он несколько раз пытался понять, сколько ему сейчас, но так и не пришел к единому выводу. Разброс от восемнадцати до двадцати одного слишком уж расплывчато выглядит, однако, точных данных ему так никто и не дал. Грига аккуратно дотрагивается до запястья, проводит пальцами по странному следу, напоминающему наручники, резко надавливает и сдавленно шипит. Пожалуй, еще один существенный минус амнезии — отсутствие полной адаптации к боли. Она бы очень пригодилась парню, особенно сейчас, когда одно черноволосое чудовище могло неожиданно распахнуть дверь и утащить его куда-нибудь подальше по вполне очевидным причинам. Григорий думал, что хуже первого раза уже не будет и слишком опрометчиво успокоился. Однако, у Вероники в запасе оказались десятки (если не сотни) извращенных идей, каждую из которых он, кажется, стремился опробовать на Григе. За два дня Григой успели нагло и вероломно воспользоваться бессчетное количество раз в спальне, на кухне, дважды прямо на полу коридора, однажды зажимали в душе, при этом приковывая его наручниками к ближайшему предмету, вскрывая в процессе вены и вытворяя безумства еще похлеще. В данный момент на теле парня почти не было мест, свободных от узорчатых порезов или наливающихся кровью синяками, а любое движение причиняло ему дикий дискомфорт — что и говорить, если он выдержит еще один день в таком темпе и не сдохнет, до полного восстановления сил пройдет не меньше недели. Глава, конечно, будет в ярости, но это уже не его забота. Свои непосредственные обязанности Грига способен выполнять в любом состоянии, даже вовсе лишившись всех конечностей. — Собирайся. Грига вздрагивает от неожиданности (Вероника обращается к нему крайне редко, обычно их общение ограничивается неясными жестами) и одергивает рукава просторной кофты отвратительного блевотно-зеленого цвета — то, что ему дали на замену грязному свитеру. Не хватает еще, чтобы его заметили за самобичеванием или чем-то подобным. — Куда? Вместо ответа ему в лицо прилетают ключи — старая, местами ржавая, но внушительная связка. Он ловит ее на чистых инстинктах, не задумываясь, и как раз вовремя. Еще немного, и безобидные ключики вонзились бы ему в глаз. К тому моменту, как Грига переодевается (всего лишь меняет зеленую кофту на темно-голубую) и впервые за сорок восемь часов выходит на улицу, жадно наполняя легкие свежим воздухом, Вероника лениво докуривает вторую сигарету, которая мгновенно оказывается у едва подошедшего Григория в руках. Он ловит чужой поощряющий взгляд и вздыхает, не сопротивляясь. Спорить бесполезно. Неуверенно затягивается, выталкивая из легких кислород, заменяя я его жгучим горьким дымом. Разумеется, с непривычки перебарщивает и закашливается, чувствуя отвратительное жжение в горле. Вероника усмехается, отбирает несчастную сигарету, делает последнюю затяжку и абсолютно хладнокровно тушит об собственную ладонь (у Григи невольно дергается глаз от этого зрелища). Григу, так же неожиданно, как и в случае с сигаретой, притягивают к себе и на пару мгновений утыкаются в макушку, что-то тихо бормоча. Он не вслушивается, просто замирает, все еще не понимая, как реагировать на эти внезапные приступы нежности. После них обычно происходит полный пиздец, и в этот раз он также не тешит себя иллюзиями. *** Его притаскивают к небольшому, в два этажа, домику с облезлыми кирпичными стенами. Буквы на табличке над входом слишком сильно стерты (от времени или от погоды), чтобы можно было разобрать написанное, но Грига и так понимает, где они. Как будто он ожидал другого. Бордель. Внутри помещение кажется немного больше — стены в холле светлого, режущего глаз оттенка. Молодая девушка на входе приветствует их и заученным текстом выдает список «услуг». Вероника прерывает ее взмахом руки, кидает равнодушное «как обычно» и быстро поднимается на второй этаж по широкой дубовой лестнице. Грига спешит за ним, не понимая, какое отношение к этому имеет он сам — то, что об его существовании забывают, едва переступив порог заведения, он осознает сразу. В комнате, в которой они оказываются, приглушенно-мягкое, окутывающее темно-красное освещение. Григе отчего-то становится не по себе, и он с огромным облегчением следует приказу «сиди вот здесь и не мешай». Осторожно усевшись на пол прямо у стены, парень наблюдает за суетливыми движениями Вероники, что носится по комнате, словно смерч. Что-то проверяет, подсчитывает. И совершенно спокойно орудует левой ладонью — той, об которую тушил сигарету всего двадцать минут назад. Наконец, Вероника замирает, поглядывая на настенные часы. Он стоит у дальней стены, в густой тени, не двигаясь, ровно до того момента, как дверь тихо распахивается. — Ты опоздал. Грига узнает этот тон — и автоматически тянет руку к шее, касаясь свежего шрама от проволоки. В тот раз он пытался сопротивляться, не побега ради, а просто из любопытства. Урок из той ситуации он вынес надолго. Вошедший, однако, молчит. Григе удается неплохо его разглядеть, хотя освещению действительно остается желать лучшего — низкий, ненормально худой паренек-блондин, одетый в светлую полупрозрачную тунику длиной чуть ниже бедра. Не трудно догадаться — местная шлюха. Вероника размашистыми шагами пересекает помещение, как-то слишком быстро возникая перед дверью. Хватает паренька за подбородок и заглядывает в глаза — смотрит с презрением и странным желанием, словно гиена на падаль. Тот покорно дается, но взгляд не отводит, глядит в ответ, закусив губу, выполняя уже вполне привычный ритуал. Что-то вроде своеобразного приветствия. Парнишка произносит что-то, неразборчиво, но с явным вызовом — резко, отрывисто, не на японском (напоминает русский или немецкий). И, кажется, этим подписывает себе приговор. Вероника, довольно улыбаясь, однако, не скрывая опасного блеска в глазах, опрокидывает его на пол, устраиваясь сверху. Мгновение — и ни черта не прикрывающая туника летит в сторону. Туда же отправляется куртка и, чуть позже, рубашка, с пуговицами которой Вероника безрезультатно возится некоторое время, пока длинные ловкие пальцы не приходят на помощь. Он благодарно рычит и втягивает помощника в глубокий яростный поцелуй. Григе раскрывается слишком уж хороший вид на происходящее, и он, шокировано распахнув глаза, вцепляется в собственные колени, подтянув их к подбородку, опасаясь пошевелиться. Он определенно лишний на этом празднике жизни, но не предпринимает попыток уйти — конечно же, просто боится помешать, ничего более. И ему совсем-совсем не интересно, да. Грига с напускным безразличием отводит взгляд, прикрывает глаза и представляет третий штаб, вспоминая доскональное расположение карт на стенах. Их там много, около сотни, запомнить все просто нереально, к тому же, они постоянно меняются, но в его обязанности входит и их зазубривание. Громкий стон шлюхи неприятно режет слух, и Грига все же не выдерживает, поворачивается, вновь становясь невольным свидетелем зрелища, и чувствует волну жара, пробегающую по спине, когда встречается с внимательным взглядом с темными глазами. Вероника косится на него с кривой ухмылкой несколько секунд, будто убеждаясь, что спектакль достиг внимания своего зрителя, после чего вновь сосредотачивается на блондине под собой. Щедро оставляет россыпь грубых укусов вперемешку с поцелуями на тонкой коже шеи и ключиц, спускаясь ниже, проводит языком мокрую дорожку от груди до пупка. Движения хаотичные, нетерпеливые, непродуманные — он по-другому и не умеет. Грига шумно сглатывает, за это время успев прокусить губу до крови в двух местах, и как-то краем сознания понимает, что собственное возбуждение скапливается тугим комком внизу живота. Это почти пугает — за последние два дня его трахнули раз десять, не меньше, и не то чтобы от него исходила какая-либо инициатива, скорее, наоборот. Что, впрочем, не так уж важно, ведь он почти научился получать удовольствие от болезненных ощущений. Однако, теперь… теперь он действительно понимал, почему Веронике практически сносит крышу рядом с ним. Ощущения киллера мафии, наверное, были еще ярче — он ведь всегда участвует в процессе, а не наблюдает со стороны, да и Грига, откровенно говоря, завелся не так уж сильно, и все же… Беспомощно погрузившись в омут новых эмоций, Грига пропускает момент, когда стоны становятся громче. Он даже смотреть больше не решается — просто вслушивается в чужое дыхание, вскрики, скрип пола, зажмурившись. По телу словно пробегает электрический ток, он сейчас — как один большой комок энергии в двести двадцать вольт. Одно неловкое движение — и полетят искры. Грига решает, что сходит с ума, когда звуки в ушах сливаются в один сплошной шум, а в мозгах бьются две пугающие мысли. Первая — он бы сейчас сделал что угодно, если бы за это его отодрали прямо у этой стены. Вторая… при мысли о второй во рту предательски пересыхает, зато ладони ненормально потеют. Он даже рад, что в этот момент наклоняется назад и больно ударяется головой — да так, что сверху посыпалась штукатурка. Мельтешащие перед глазами звездочки приводят парня в чувство, но вряд ли надолго. Едва вернувшись в себя, Грига почти с ужасом вскакивает и, наплевав на всякие правила приличия, пулей вылетает за спасительную дверь. По лестнице он не спускается — кубарем скатывается, и, игнорируя удивленный взгляд девчонки на импровизированном ресепшене, выбегает на улицу, рискуя заработать гипервентиляцию слишком глубокими вздохами. Уйти далеко он, конечно не может. Очень, мать вашу, жаль. Будь проклято это гребанное соглашение и вся его чертова жизнь.