Сказочница

***

«Я этого не делала», – меня охватила паника. Я кричала, захлебываясь слезами, брыкалась и махала руками, пыталась освободиться. Но я была слишком слаба. Что может ребенок против разгневанного взрослого? Он может лишь убежать, уткнутся в подушки и тихо похныкивать. Но, похоже, мои слова ничего ему не говорили. Он лишь смерил меня серым взглядом. Не кричал, сдерживался, краснея все сильнее. Он отвел взгляд и отпустил мою посиневшую руку. Кровь побежала по жилкам, покалывая и заливаясь теплом. В комнату забежала Триша – наша единственная служанка, и застыла в изумлении. «Приберись здесь», – бросил отец, быстрым шагом вышел из гостиной и побрел к выходу. Прошел мимо шкафа с верхней одеждой, зацепил пальто и небрежно накинул на плечи. Я не узнавала в его образе того аккуратного и спокойного человека. Тогда я сравнила его со штормом, молниями, что разбушевались над спокойной гладью океана. Он судорожно влез в осенние ботинки, и подрагивающими пальцами пыталась завязать шнурки. Я тихонько подошла к нему, зацепилась за край плаща и жалобным голосом произнесла: «папа». Подняла залитые слезами красные глаза. Хотела, чтобы он понял меня, присел на колени и извинился. И все было бы как раньше. Но как раньше не будет, прошлого не воротишь, смертника из гроба не поднимешь. «Я опаздываю!». Он развел руками, и я почувствовала шлепок. Щека горела, а я поглаживала ее холодной рукой. Было больно и обидно, и до жути страшно. Его взгляд уничтожал меня на месте, испепелял ненавистью. Открыл дверь, вышел в дождливый мир, и, хлопнув дверью, исчез среди серых зданий и людей. Внутри все загоралось ярым пламенем, сжигая здравый рассудок. Тереза плакала, она плакала вместе со мной, сжимая в руке меч, легкий, словно ненастоящий. Я поднялась наверх, закуталась в одеяло, прижимая пушистую подушку все сильнее и приговаривала: «хоть бы уснуть, хоть бы уснуть». И я засыпала, входила в тот знакомый домик на окраине, что всегда пах свежеиспеченным хлебом и лепестками сирени. Засыпала и становилась взрослой. Я осторожно перешагивала через корни многовековых деревьев. Обходила толстые изогнутые стволы, обтянутые потрескавшейся корой, наблюдала за непоседливыми белками, прыгающими с ветки на ветку. Пробиралась сквозь заросли ежевики. Острые шипы царапали руки, оставляя небольшие порезы. Солнце пряталось за шелковистой листвой, и лес изнутри казался темным, пугающим. Животные разбегались в стороны, завидев меня. Бежали, словно от хищника с ружьем наготове. Тереза обогнула раскидистое дерево, корни которого простирались по всему лесу. Самое древнее дерево, прародитель всего зачарованного леса. Я вышла на полянку, залитую светом. В лучах солнца грелась женская фигура. Подходя ближе, я все больше распознавала ее. Рыжие волосы и ненавистный мне взгляд зеленых глаз. Я делала осторожные шаги и вдруг заметила контуры ребенка, что вырисовывались, словно черным маркером. Это был маленький мальчик лет десяти со светлыми вьющимися волосами. Она присела на колени, зазывая его за собой. Он опустился, женщина взяла его за руки и начала что-то рассказывать. Я слышала лишь обрывки ее слов. Непонятных, словно чужих, непонятных только мне. Она засмеялась, а он оставался спокойным, словно ничего не чувствующим. Я решила подойти еще ближе, но так, чтобы она не заметила. Пряталась за деревьями, пыталась быть как можно бесшумнее. Подходя еще ближе, я замечала, как их лица преображаются. Черные круги на детском лице, и выливающаяся из них черная жижа. Тогда она повернула голову и увидела меня. Улыбнулась и встала, помахав рукой, словно прося подойти. И я шла, все ближе и ближе. В нос ударил тошнотворный запах гнили. Я шла, прикрывая нос рукой, пытаясь закрыться от этого смердящего запаха. Подошла к ней, и она потянулась ко мне костлявыми руками. Серое платье и фарфоровая кожа. Руки утончались, обтягивая кости, вены и жилы. Мальчик сидел так же неподвижно, глядя вдаль. Руки тянулись ко мне, обвивали талию и щекотали кожу. Трогали волосы. Они ползли вверх по волосам к голове, обхватив мою голову. Я смотрела в ее глаза и видела тьму, что затаилась внутри. Видела ее пустоту в этих травянистых кристаллах. Я беспомощная и не могла двинуться. А она глядела на меня, словно высасывая жизнь. Я чувствовала, как кожа на лице стягивалась. Она отошла, и я почувствовала боль по всему телу. Словно я горю. Кожу обжигало солнце. И я посмотрела на свои белые окаменелые руки, словно кукольные, на них начали появляться трещинки. Небольшие они ветвились и простирались, оставляя после себя следы. «Уйди от меня! Это все неправда», – закричала я, закрывая лицо холодными руками. «Тереза, что такое?», – заговорила она мягким голосом. И в этом голосе я узнала свою мать, но она не была ею, она нечто похожее на нее. Ее лицо начало искажаться, принимая зловещие оттенки. Глаза потемнели, и круги вокруг них становились глубже. Фарфоровое лицо трескалось, и из трещин лилась черная жидкость, напоминающая кровь. Тошнотворный запах гнили усиливался. Тогда меня посетила мысль о матери. Я чувствовала себя обманутой и покинутой. Было одиноко и страшно, хоть я была не одна. Я размахивала руками и кричала: «уйди от меня! Ты не моя мать, это все обман! Так не бывает, я не хочу больше здесь оставаться». Ее тело трескалось, покрываясь глубокими трещинами. Ребенок позади нее заплакал, кричал визгом режущим слух. Вмиг я стала отдаляться от них, словно картинка перед глазами уменьшалась. Видела ее силуэт. Она подошла к мальчику, достала из рукава ажурного платья поблескивающий на солнце кинжал. С размаху ударила ребенку в горло. Я видела блещущею кровь. Ребенок кричал, а она смеялась. Вынула нож и ударила в хрупкий, маленький животик. Мальчик ревел от боли. Я ничего не могла сделать, лишь плакала, заливаясь слезами, билась в конвульсиях. Было страшно, и страх сковал тело. Я знала, что повторю его же судьбу. Нужно было бежать, но я не могла. Крик утих, смех тоже. Солнце скрылось за темными облаками. Она повернула голову в мою сторону. Зелено-синее пламя искрилось в ее глазах, разрасталось и становилось больше. Я тонула в этом огне и чувствовала, как кожа горит, как пляшут огоньки пламени на моем лице. Казалось, я умираю, в глазах темнело, рассудок затмевался. Я больше ничего не помнила, ничего не знала, ничего не видела. Боль утихала и все меньше и меньше я что-то чувствовала, все меньше оставалась похожа на человека.