Сказочница

***

Ложась в кровать, я понимала, от чего отказываюсь и догадывалась, кто меня там ждет. После ужина она ушла. Потрепала меня по голове мягкой рукой и ехидно пожелала «доброй ночи». Отец немного ее проводил и, вернувшись, отправился в кабинет, закрываясь от меня снова. Я спустилась вниз, проскользнула мимо Триши, которая была загружена грязной посудой и вышла в коридор. Темный, освещенный лишь мелкой щелкой света от приоткрытой двери. Шла на носочках, стараясь не издавать лишних звуков. Заглянув в щель, я увидела погруженного в чтение отца. Он сидел сгорбленный над книгой за рабочим столом. «Папа», – полушепотом сказала я. Он поднял на меня глаза, закрыл книгу в темной обложке и поднялся. «Уже поздно, – говорил он, подходя ко мне, – иди спать». Я хотела рассказать ему об этой женщине. Пусть она вела себя, как чуткая и внимательная леди с чувством юмора, но на самом деле была злобной и мерзкой. Даже если она красивая и милая, все равно она оставалась проворной ведьмой. Но ему не суждено было это узнать. «Я работаю, пожалуйста, не мешай», – бросил он и закрыл дверь перед моим носом. А я осталась стоять уперевшись головой в холодную дверь. Бессонница давала о себе знать. Или я просто о ней думала и не замечала, что та оставила меня на пожирание снам. Зарывалась в одеяло от холода, ждала весеннего аромата и запаха свежеиспеченного хлеба. Слышала шум древнего леса и приятный свежий ветерок. Забыла, убежала от мира, что стал мне приютом и отрадой. Мои горькие слезы не проливались в его бескрайних стенах, и я забыла обо всем на свете. Казалось, что в моей жизни не было ничего, и я начинаю с чистого листа. Но я знала и помнила все. Тяну руку к круглой ручке на деревянной двери. Стиснув холодное железо, тяну на себя. Но дверь заперта. Закрыт тот дом, потеряны те люди и мои мечты. Тук-тук-тук – глухой звук. Ветерок с нежностью ласкает мое лицо и играет с волосами, маня за собой вдаль. Не чувствую того родного запаха. Шагаю к деревеньке, в надежде найти тот прилавок и спросить о маленьком домишке на холме. Но вижу лишь руины и гнетущую пустоту на горизонте. Перешагиваю через обрывки испачканной чернилами бумаги, обхожу острые обрубки кистей, перепрыгиваю через лужи почерневшей краски. Моя акварель смешалась, засохла. Небо серое, словно сдерживающее крик. Мой мир разбит, и разбила его я. Разорвала на маленькие кусочки и затоптала ногами, втаптывая в грязь. Чувствовала себя причиной всех несчастий, убийцей, и не могла простить себе этого. Шла, раскачиваясь из стороны в сторону. Ноги не держали, казалось, я вот-вот упаду в одну из смешанных мной луж. Словно марионетка, которой управляет невиданный кукловод. Сломанная и растерзанная, как это мир, некогда прекрасный и цветущий. Приятные запахи, царившие в округе, сменились на едкий запах чернил. А цветастый пейзаж на черно-грязное месиво. Я пришла на то место, где должна была быть мельница. Словно рукой смахнули – ничего не осталось. Миссис Тивери, что жила здесь, постоянно зовущая папу на помощь со старыми ржавыми механизмами. Я так и не поняла, как они работают без шестеренок, или как эти штуки называются. Так и не поужинала за их радушным столом, не отведала утку, которая по рассказам отца даже лучше, чем у мамы. Я просто бродила по пустому, рухнувшему миру. Заглянула в засохший опустелый лес, прошла до опушки, осматривая почерневшие голые стволы. Вышла на полянку, некогда заросшую мхом. Спустилась к многовековому дереву – прародителю изумрудного леса. Мне нечего было делать в этом пустом и рухнувшем мире. Но я знала, до заката – мое время. Так было всякий раз, когда Тереза принимала меня в свои объятия. Начинает темнеть, значит, мое время заканчивается, и я скоро должна проснуться. Но не сейчас. Время тянулось долго и мучительно, словно палач в ожидании, когда ему отдадут приказ. Я вернулась в город, уставшая и обреченная на одиночество даже здесь. Нигде не было места для маленького забытого ребенка. Черная гладь растущей лужи отражала мою фигуру. Я стояла и рассматривала ее, не понимая, кто стоит и рассматривает меня. Отражение маленькой напуганной девочки с растрепавшимися черными волосами и темными глазами, глядящими в пустоту. Глубокие синяки под глазами, растущие и опухающие. Истерзанные маленькие ручки, сжимающие поблескивающий меч. Я ее не знала, хоть и видела ни раз. Но раньше бы отражение Терезы с бурных вод улыбнулось мне, помахало бледной рукой и невзначай исчезло. «Здравствуй, – раздался звонкий бестелесный голос. Я огляделась, надеясь, что мне не послышалось, – ты заблудилась»? Холодная рука легла мне на плечо, и я вскрикнула от неожиданности. Оглянулась и увидела девушку, что стояла, склонившись надо мной. Блестящий серебряный нагрудник и приковывающая внимания юбка из слитков серебра, длинный красный шелковый плащ. Ножны, украшенные камнями и благородными металлами и выглядывающая рукоять меча. «Тереза!», – крикнула я и бросилась к ней в объятья. Теплые руки отдавали тепло, обвивая мое тело. Доспехи шуршали и постукивали. От нее пахло лесной мятой и чем-то еще. Шоколадом. Не знаю почему, но вспомнилась картина из детства, как Триша варила мне горячий шоколад, а я с нетерпением ждала его, гремя посудой. Мама тогда сидела за столом и читала газету, очередную статью о пропаже детей. Мне показалось странным, что я вспомнила такое. «Ты все испортила», – ее тон изменился. Она стала сильнее прижимать меня к себе. Воздуха не хваталось, и я начала пытаться вырваться. Но Тереза была слишком сильной, слишком взрослой. Но она сама отпустила меня, а я маленьким ребенком упала на спину. Подняла на нее глаза и лишь сейчас смогла рассмотреть ее получше. И это была не Тереза. Лишь жалкая пародия на нее, неудачная копия. Длинные вьющиеся рыжие волосы, лицо, усыпанное веснушками и холодные зеленые алмаза, смотрящие на меня свысока. Каждый раз разная, другая, непохожая, но каждый раз ее отличительная черта: рыжие волосы и смотрящие в душу глаза. «Я тебя не боюсь», – заявила я, поднимаясь на ноги. Колени предательски тряслись и подгибались. Она усмехнулась, смерив ироничным взглядом. Жалкое зрелище. Жалкое подобие на храбрость и бесстрашие. «Кажется, мы с тобой не доиграли, – она вытащила из ножен искрящийся и переливающийся всеми цветами Рая меч, оголив его великолепие, – так давай же закончим наш рассказ?». Лезвие острое, как бритва меча было направлено в мою сторону, а она ехидно улыбалась, заставляя меня дрожать всем телом.