Эпиграф:
Если за такую ничтожную провинность наложил ты на меня столь великое наказание, ты, о Дхарма, сам родишься человеком из утробы женщины низшей касты. А сегодня я устанавливаю в мире новый предел: вплоть до четырнадцатого года от рождения человеку не будет считаться за грех его поступок, и только после этого возраста станет его поступок считаться грехом.
Дхарма и Проклятье Мандавья. Махабхарата. (Индийский эпос)
Глава 1
Это место когда-то принадлежало только ему одному. Долгие годы здесь было под его бдительным присмотром, и он знал каждый росточек, каждый опавший листик и каждый набухающий бутон. Но однажды приведя свою возлюбленную сюда, он навсегда осознал: «Это место теперь не его, оно, как и весь этот огромный мир, теперь принадлежит им». Сама эта мысль перерождала его восприятие и делала его совершенно другим: безумным и счастливым. Луна теперь дарила этому кусочку земли тихие дребезжащие аккорды невинной нежной улыбки. Холодное несмелое освещение будто превращало каждую находившуюся здесь алую розу в робкий первый поцелуй невесты, прошедшей все свадебные ритуалы и теперь принадлежавшей только ему. Мысль о том, что они будут вместе навсегда, делала его совершенно другим: безумным и счастливым. — Кхуши, — на одном дыхании с благоговением позвал он, видя, как ее тонкие пальчики касаются одного из многочисленных алеющих бутонов розы. Звуки ее имени, слившиеся с нежным ветром, прикоснулись к ее слуху, заставляя девушку обернуться, откликаясь на зов, такого любимого и родного голоса. — Арнав, — с придыханием отозвалась она, и он сделал шаг вперед, желая приблизиться к ней. — Арнав, оставайся на месте… — Резко произнесла она, внезапно сменяя радость на беспокойство. — Но почему?! — Несколько удивленно произнес он, непослушно нарушая ее маленькую просьбу, и тут же ощутив, как все в груди на мгновение сковалось тонкой пленкой, не дающей сделать полный вдох. — Арнав, ты не можешь войти сюда — покачала головой Кхуши, замечая едва уловимое изменение в его самочувствии. Эти неприятные ощущения, опутавшие ее возлюбленного, не могла скрыть его одежда, в привычном, деловом стиле, и никакой дорогостоящий черный жилет, красующийся поверх такой же темной рубашки, был не в силах прятать эту скованность в движении. — Кхуши, что это значит?! — Прикасаясь рукой к своей грудной клетке, он с замиранием прислушивался к собственным чувствам, не желая с этим согласиться и укладывая в сознании, что его единственная пытается донести. — Я не смогу без тебя, ты… — Он смело ступил на тропинку, и его фраза обрывалась от нехватки воздуха. Все до этого момента принадлежало только двум эти любящим душам: запах роз, мерцание звезд и легкий ветер, треплющий ее длинные распущенные волосы. Солнце и луна светили только для них двоих, а теперь оказывалось, что небо готово расколоться надвое, оставляя для него и нее половинки в трещинах, глуша эти звуки сердец бьющихся воедино… Но, он до сих пор слышал эту музыку, тихие аккорды, перебор по тонким струнам души и ритмичные удары. И это заставляло превозмогать ограничения, забывать об их существовании, сделать очередные несколько шагов, коснуться ее руки, переплести свои пальцы с ее, заглянуть в ее глаза цвета топленого шоколада. И… Понять, что он действительно болен, а она является запретным противопоказанием, его вредной привычкой, без которой он не представляет свою жалкую никчемную жизнь. — Арнав, со мной будет только хуже, ты знаешь это. Будет только больней, ты должен меня отпустить, и тогда ты… — Ее торопливая мольба прервалась его порывистым нежным поцелуем. Чувствуя вкус ее груб, он почти перестал замечать, как усилилось покалывание с левой части грудины, там, где билось его любящее сердце, по неизвестным причинам жаждущее сойти на следующей станции. Тонкие звуки музыки, которую они будто бы слышали, находясь так близко друг к другу, пропитывали каждую клеточку их соприкасающихся тел, отравляя его болезненным ощущениями, растекающимся по венам, артериям и капиллярам стоном и содроганием мышц. Арнав смотрел в ее глаза, в которых отражалась нежность и трепетание, и чувствовал вкус поцелуя на своих губах. Ему как никогда хотелось еще ближе прижаться ней, забыть все сказанное и не сказанное, сделанное и несделанное, и просто быть только ее, и было совершенно плевать, скольких физических страданий это будет стоить. Их сердца бились в едином порыве, он держал ее за руку. Их тела, стоящие так близко отбрасывали яркие почти сплетающиеся тени. Каждое прикосновение Арнава осторожное и робкое заставляло Кхуши вздрагивать, но она не желала его останавливать. Ей просто нужно было, чтоб он вот так сейчас смотрел на нее бесконечно, чтоб его пальцы скользили по ее щеке к губам, которыми хочется снова ощущать его чувственный поцелуй. Но миссис Райзада знала, как сейчас больно Ассеру, и это заставляло ее отступить назад… В глазах мужчины появилось удивление, смешанное с нежеланием принять ее жертву, и Арнав сжал крепче руку Кхуши, делая снова шаг к ней на встречу. — Не уходи, — тихо почти неслышно просит он, — ты нужна мне… — Ты мне тоже очень нужен, но я должна… Я не могу знать, что мое присутствие убивает тебя… — Растерянно отвечала девушка, отходя назад. Их руки вытягивались, в то время как он обводил взглядом ее тонкую фигурку. Зеленое полупрозрачное сари, делающее ее такой неземной и неописуемо красивой, подсказывало как быть дальше: «Музыка душ, которую услышал однажды, ты не имеешь прав ей сопротивляться». — Я не отпущу тебя. — Твердо произнес Арнав, и с привычной дерзостью бросая новый вызов. — А ты не посмеешь уйти. И в следующий миг мужчина ощутил, как его сердце резко вздрогнуло, будто от небольшого разряда тока. Лицо его выдает поразившую его боль лишь на долю секунды, снова возвращая себе дерзость непокорного судьбе влюбленного, сумасшедшего Ассера. «Я не дам тебе так просто уйти, раствориться и перестать быть моей. Ты нужна мне, как воздух и сколько боли бы я не испытал, все это справедливая цена за твою дурманящую близость!» — В танце их душ и тел зазвучала долгожданная натьяꜜ. Срывающаяся едва слышимая с губ одного она глубоко проникала в сущность другого, становясь магическим, ритуальным заклинанием. Он легко и привычно дергал Кхуши за руку, заставляя ее тело резко развернуться, и по инерции продолжить это движение, попадая в его крепкие объятия. Она прижималась спиной к его груди, чувствуя эту слабую болезненную дрожь в его теле, которую он пытался спрятать, задвинуть на задний план. Искрящиеся словно ручей переливы неслышимой музыки освещали их души изнутри, наполняя все вокруг дыханием нритьиꜜꜜ. Обретая желанную близость, он обдавал ее шею горячим выдохом. Глаза ее закрывались, и Кхуши замирала, Арнав не только не отпустил ее, но и нежно касался оголенных участков ее кожи, оставляя свое живое, трепещущее желание. Легким прикосновением, она дотрагивалась до его руки, что скользила по ее талии, разворачивая ее лицом к нему. Тело возлюбленной полностью во власти мужчины, что подался аккордам их любви, увлекая ее в танец, дарующий надежду разрушить проклятье болезни, в которой она его главный симптом, патогенный фактор, вирус, противопоказание, смерть и одновременно исцеление. Кончиком носа он едва-едва касался щеки возлюбленной, сердце ее замирало, а стан чуть отклонялся, завывая за собой. Грациозный изгиб Кхуши наделял Арнава возможностью обжечь своим страстным и, в то же время, ласковым, мимолетным прикосновением губ к яремной ямке. Осторожно выпрямляясь, она чувствовала в его руках надежную поддержку, которую он готов дарить ей, не замечая, как сжимается в очередном электрическом напряжении его сердечная мышца, как новая порция агонии распространяется рябью по всему его существу. «Я не могу и не хочу стать причиной твоих страданий. Но ты вынуждаешь меня, заставляешь стать твоим палачом, безжалостно наказывающим тебя за твою безумную любовь ко мне». — Рука Кхуши спала с плеча любимого, скользнув по гладкой ткани жилета, направившись к тому месту, где она могла ощутить его ритмичный пульс. И стоило женской ладони замереть, как она почувствовала внутри него очередное сотрясение, сдирающая с лица всякий намек, на радость. Сердце Арнава пожирало током, заставляя выпустить жену из объятий и отступить лихорадочно дернуться, от боли… От неожиданности влюбленная отдернула руку и сделала пару шагов назад, удаляясь, давая ему хотя бы небольшую возможность сделать глубокий вдох и хоть на миг избавиться от этой едкой, мучительной пытки, на которую он сам себя обрекал, приближаясь к ней опять и опять. «Не поступай со мной так. Не поступай так с самим собой! Ты должен отпустить меня, должен дать мне уйти». — Еще несколько неуверенных шагов назад, грациозный лебединый поворот, в котором руки становятся похожи на крылья птицы. Волосы, словно брызги черной реки, отражающей ночь, разлетелись и опали, рассыпаясь по плечам. Ускользая прочь от любимого, она чувствовала нежелание уходить, рождающее в ненависть к самой себе. Глядя ей вслед Арнав нехотя делала поворот, после которого повторял ее движения, чувствуя, что с каждым шагом, отдаляющим их друг от друга, он теряет частичку себя и делает физическую боль душевной. «Ты можешь заставить меня отпустить тебя, можешь думать, что это освободит меня от вспыхивающих агонии, но знай, хуже них только предсмертные спазмы умирающей души». — Желание вернуть все на свои прежние места требовало их оглянуться, а взаимные умоляющие вернуться взоры обрекли буквально лететь навстречу друг другу, снова соединяя две половинки одной любви. «Прости, я не могу», — читалось в ее попытке снова выскользнуть из его цепких объятий. «Прости, я не отпущу» — ощущалось в сильном обхвате. «Ты же знаешь, как сильно я этого тоже хочу. Мне нужно знать, что ты рядом, и всегда будешь. Но… Не здесь, не сейчас! А, впрочем, плевать!» — В какой-то момент Кхуши сдалась и всем своим телом прижалась к Арнаву, такому желанному и родному, ее рука заскользила вверх по его спине к шее, а ноги привстали на носочки, чтобы она могла вернуть свой поцелуй, так нечестно сворованный им вначале танца. И как только они снова приняли друг друга, мир вокруг начал кружиться, спеша провести эту пару в вальсирующих движениях по всему их прекрасному зеленому саду, освящённому музыкой луны и их любви. Вкус соприкосновения губ Кхуши и Арнава разразился новым сильным ударом по его сердцу заставляющим уже не просто содрогнуться, а буквально потерять равновесие, неуклюже цепляясь за нее, хватаясь и вжимаясь. Перенеся часть его веса на себя, она не дала мужу упасть, но как только почувствовала, что он пытается снова держаться на своих ногах, отдалилась от него на расстояние вытянутых рук, вглядываясь с испугом в его глаза и вцепляясь в его плечи от волнения. — Кхуши, не смей! Я не смогу без тебя жить! — Арнав приблизился и прижал ее к себе, пытаясь стерпеть очередную злую шутку собственного сердца. Но боль заставила его вскрикнуть, а Кхуши вырваться, сбросив его руки, словно оковы. — Арнав, пожалуйста… Я должна уйти, иначе станет только хуже, ты же понимаешь… — Откуда к ней приходит уверенность в собственных действиях она не знает, как и не знает насколько правдивы ее ощущения. Она просто привыкла видеть знаки, которые ей подает Богиня. — Ты не можешь… — Сдавленно произнес мужчина. — Ты не можешь меня просто так оставить, — он пытался сорваться к ней, чтобы снова оказаться рядом, но боль его усиливалась. Арнава швырнуло на колени, его раскрытая ладонь легла на место, откуда вырываются потоки его мучений. По щеке Кхуши потекла горячая, обжигающая слеза. Девушка, присела рядом с тем, кто был для нее так дорог, боясь посмотреть в его глаза, лишь панически перекладывая свои тонкие кисти к его сердцу. — Прости… — Качала она головой с сожалением глядя на мужчину в этом темном деловом костюме тройке стоящем на коленях перед ней, глядящим с непониманием, со страхом потерять. — Простите меня Арнав Джи… — Там глубине черных омутов зрачков несмело отзывалась разбитая мышца, посылающая новый импульс агоний. — Нет, нет, нет! — Словно в бреду повторял он, слыша снова этот тон в ее голосе, содрогаясь от новой боли, текущей по мышцам. Ему казалось: она заново провела между ними тонкую грань, и норовит сделать ее неприступной стеной. Арнав протянул свою свободную руку с открытой ладонью к лицу Кхуши, заглядывая в ее глаза. В них умещался целый мир, его мир, мир, который она собиралась отнять. Он не мог не чувствовать принятого ей решения, также, как и не желал с ним согласиться. — Я прошу, умоляю, останься, ты нужна мне. — Глаза его становились чуть темнее от скопившейся в них влаги, они теперь были цвета крепкого эспрессо, и в них рушилось принятие семьи, дома, города, мира, да что там, целой вселенной. В них пробуждалось то самое чудовище, которое она смогла когда-то приручить — Кхуши, пожалуйста… Девушка вырывалась и встала на ноги, сделав несколько шагов назад, прижимая одну руку к своим губам, а вторую сжимая в кулак, до такой степени, что короткие ногти до крови впиваются в кожу. Непонимание, несогласие, непринятие попытки уйти заставляли его подниматься с колен сквозь физическую проедающую, словно кислота, боль. Все эти чувства толкали Арнава на попытку оторвать свои ступни от земли идти навстречу к ней сквозь усилившийся ветер. А она лишь качала головой, хотя в ее глазах было написано: «Не сдавайся! Удержи меня! Удержи, чего бы тебе это не стоило! Найди меня! Верни меня! Не дай мне остаться без тебя! Ты нужен мне!» И, несмотря, на свои чувства, желания, мысли она шагала назад, утирая горькие слезы и безумно желая прекратить все это. Если бы она только могла… Если бы только знала, как сделать физическую боль Арнава своей, Кхуши бы не задумываясь приняла бы ее, словно благословение Богини. Всматриваться в черты лица Кхуши, пытаясь найти ответ — этого казалось сейчас так мало для того, чтоб продолжать жить. Он должен был прижаться к ней, ощутить новые нриттиꜜꜜꜜ, заставив окунуться в привычную талуꜜꜜꜜꜜ, без которой все теряет смысл. А потому Арнав зажмурил глаза, в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние, больно цепляясь в ее запястье, заводя его за спину, оставляя на нем краснеющие пятна, которые потом превратятся в ужасные синяки. Все это было уже не важно, четыре части индийского танца их душ, словно четыре стихии должны, были объединиться и стать для него пятым элементом, воплощающим любовь и исцеление. — Кхуши! Ты не посмеешь уйти! — Рыкнул Ассер, чувствуя, как в нем зарождается злость от ее необоснованной глупой непокорности себе, своему сердцу, ему и их любви. — Я не дам тебе сдела…- Окончить фразу он не успел из-за новой скрутившей его боли, что буквально бросила его к ногам той, которую он так безмерно любил… Кхуши ошарашенно отпрыгнула назад, осознавая происходящее, словно через мутную призму, распыляющую все то, что Арнав так бережно пытался удержать, несмотря на предавший его, так внезапно орган телесной оболочки. Попытка разогнуться, подняться с земли давалась невыносимыми разрядами электричества, струящимися, казалось по венам, артериям и капиллярам, обдавая новой жгучей искрой каждую клетку. Даже сейчас связанный болевыми ощущениями, силящийся подняться с земли, он не казался ей жалким, она просто не могла смотреть на него: такого любимого и страдающего, дорогого и жертвующего собой из-за нее. Арнаву не хотелось дышать, он лишь думал о том, что был бы готов терпеть все, что угодно, только бы она осталась, только бы она держала его за руку… только бы… — Арнав Джи… Простите меня… — Качала головой Кхуши, отступала от того, кого так сложно оставить, — простите! — Наконец отважившись она развернулась к нему спиной и, присборивая полы сари, начала бежать прочь… От. Н-Е-Г-О!