Потерянный смысл жизни

      Приоткрытая дверь в комнате Арнава буквально зазывала: «Загляни, проверь…». Спальня без вещей Кхуши снова пропиталась одиночеством и пустотой, но еще не вернула себе былую строгость, и, наверное, уже никогда не сможет восприниматься хоть кем-то из жителей Шантивана как покои Ассера. Пространство было охвачено полумраком, который разбавлялся лишь мягким светом прикроватной лампы. Все здесь было как прежде до знакомства Арнава и Кхуши, разве что кровать была новая, но это мелочь — старую все равно уже не вернуть.       Единственное, что действительно бросалось в глаза, так это листы какой-то отчетной документации, валявшиеся в беспорядке. Хозяин комнаты, никогда не позволявший себе подобное отношение к важным бумагам, спал, прижимая к груди одеяло, чуть прикрывающее толи блокнот, толи ежедневник. Кажется, свет лампы ему не только не мешал, но и делал вещания подсознания более теплыми. Как дети порой боятся засыпать в темноте, так он боролся с ощущением одиночества и вины.       «Что это?!» — гостя, старалась не нарушить покой мужчины, подступая чуть ближе, — «Интересно и как только он выискал это, ведь все вещи были вынесены…» — Рука машинально потянулась за книжецей.       Девушка думала: вытащить ее будет несложно, — но стоило только прикоснуться к обложке, как пыльцы спящего крепко вцепились в предмет, еще сильнее прижимая его к груди, словно бы это была самая дорогая вещь в его жизни, словно бы это была сама его жизнь. — Кхуши, — сорвалось с его губ, и на лице отразилось волнение, — Кхуши…- Несмотря на слова и силу хватки, хозяин комнаты не пробудился от попытки забрать у него ежедневник. — Надо, же…- Покачала головой вошедшая. — Во сне ты ее помнишь, а когда просыпаешься… — Тяжело вдыхая, девушка проводит пальцами по щетинистой щеке, поджимает губы стараясь отогнать желание заплакать.       «Ты нужна ему, и не имеешь права на слабость сейчас!» — Напомнила она себе, и направилась к окну, где шторы надежно укрывали вид на террасу с бассейном. Небрежное движение руки впустило солнечные лучи, и они безжалостно разрушили сон хозяина комнаты. — Что за?! — Рывком поднялся мужчина, морщась и пытаясь свободной рукой защититься от ярких солнечных лучей, опираясь на вторую руку до сих пор сжимая в ней свою «ценность». — Что такое, уже утро, просыпайся скорее… — С каким-то ожиданием отвечает девушка нарушавшая покой. — Сестра, какого… — Он посмотрел на Анжали и замер, подивившись собственной непроизнесенной до конца фразой: «черта?!». Ощущение дежавю выдрессированным псом бросилось ему в глотку заставляя ловить воздух ртом, и хвататься руками за голову так и не выпуская ежедневника. — Арнав, — обеспокоенно девушка кинулась к своему брату, — Арнав, что с тобой?! — В голосе ее было смятение, и непонимание. Она села рядом с ним поймав его лицо в свои ладони, пытаясь установить зрительный контакт с братом. Взгляд Арнава растворялся, словно бы он смотрел в пустоту, и собирался с ней слиться. Руки его безвольно опустились.       «Что такое?! Пользуясь моей добротой и снисходительностью, ты обленился, стал грубым, небрежным! Больше этого терпеть я не собираюсь!» — Кричала Анжали в воспоминаниях, и лицо ее было омрачено злостью и недовольством, а в глазах была обида, такая, после которой могло случиться непоправимое. Сердце Арнава сжалось в комок, замирая на какое-то мгновение, а спустя сгновенье хватануло большую порцию крови, почти давясь этой пинтой, напоминая о том, что в тот день она должна была уйти. Кхуши собиралась покинуть этот дом навсегда, выполнив свою работу, а сестра…       Вырванная из контекста фраза наставляла на неверную мысль: «Вы были в ссоре до аварии, и, кажется, даже то, что случилось, не должно изменить вашей холодной войны». За тем пришли обрывки воспоминаний того, что было после того, как он выгнал ее мужа. «Слаще ириски, кислее тамаринда» — собственный голос поднимался со дна подсознания тупой ноющей болью, отдающейся в висках. — «Моя дорогая сестренка кисленькая и сладкая». Арнав знал, что эти стихи были его последним шансом на ее прощение, как и знал то, что ему всегда удавалось заставить Анжали произнести свою часть. А теперь вспомнил ее молчание, закрытую ей шторку на окне и ее холодный чужой взгляд.       «Я разрушил ее семью, и она меня, должно быть, ненавидит, но ведь у меня была причина. Почему она не говорит мне, об этом?!» — Спрашивал себя Арнав, стоя до сих пор на краю обрыва.       «Потому что ты „великий и всемогущий“. И никогда не признаешь своих ошибок! Зазнайка!» — Чужой, хоть и знакомый голос озвучивал очнувшуюся совесть.       «И я… Снова ее обидел…» — осознал мужчина. — Арнав! — Чуть повышенный голос Анжали, наконец, выдернул, его из мыслительного процесса. Взгляд отозвавшегося брата медленно обретал характерную для него уверенность. — Не нужно, сестра, я все вспомнил. Я, и правда, не имею прав на прощения, как бы больно мне не было, тебе я причинил боли гораздо больше. Я… Я… — От того, кого можно было назвать Ассером не осталось и следа, а тот, кого гостья этой комнаты называла своим маленьким братишкой был разбит, то что от него осталось после аварии, страдало и было готово рассыпаться пеплом вымаливая прощение. — Что?! Что ты имеешь в виду, Арнав, я вовсе не… — Руки Анжали ослабли, в глазах сама собой стала наливаться слеза, а губы по-детски предательски задрожали. — Не надо, сестра, я разрушил твою семью, я… — Прервал ее брат, мотая головой, перед ним всплыл тот момент жизни, когда он вымаливал прощение у нее, она лишь схватила его за руки и повела к двери, молча, дав понять: «Тебе никогда не получить прощения». Тело его тогда болело сильнее, чем сейчас, но, душа и тогда, и сейчас разрывалась одинаково. — Арнав, — окликнула она его, больно вцепившись своими руками в его плечи. — Нет, Арнав, — Анжали, кажется, начала понимать, в чем дело. — Нет! — Она прижала его к себе как можно крепче. — Арнав, ты спас мою жизнь, — Анжали почувствовала, как горячая слеза упала оголенный участок ее спины, покатившись по ней, обжигая, отголосками боли и дрожи брата. — Ты защитил меня, выполнил свое обещание, свой долг брата. Арнав, слышишь?! Ты сделал то, что должно было, и я не злюсь на тебя, я благодарна тебе.       Ей было больше нечего сказать, и потому повисла тишина, в которой он пытался собрать сказанное сестрой и собственные воспоминания в последовательную ленту событий, но оно никак не желало складываться, было слишком много лакун. Пустота в памяти мешала душе улечься, мешала понять, за что или за кого он на самом деле себя казнит, вчерашние обрывки тоже никак не желали укладываться. Надежды усвоить, почему он так боялся потерять девушку с плаката; почему отпустил ее руку, позволив ей упасть, почему порвал ее дупатту; почему говорил с ней, будто ненавидит ее — не было. Все, что он мог получить сейчас — это сестринские утешающие объятья и опровержение собственной вины перед Анжали. — Сестра, никогда не бросай меня, пожалуйста, — просил мужской голос, в котором было слышно мальчишеское горе и страх вырванный из детства. — Арнав, — Анжали отпрянула от брата, беря одной рукой его подбородок и снова заглядывая в его пропитанные болью глаза. — Я обещаю тебе, если ты пообещаешь беречь себя, и вернуться домой со своим счастьем. — В словах ее был какой-то намек, который Арнав не смог расшифровать. — Что ты имеешь в виду, сестра? Для меня нет ничего важнее, чем…- закончить Анжали ему не дала, с лёгкостью сдвигая свой большой палец к его губам. — Мне кажется, твое сердце не согласится со словами, которые ты хочешь произнести, хотя бы потому, что ты до сих пор не выпустил из руки ее вещь. — Хитрые глаза девушки устремились к цветной книжице. — Никогда бы не подумала, что мой брат такой ботаник, чтобы спать с книгами…- Шутливая манера речи и улыбка заставили Арнава тоже перевести взгляд, а потом несколько смутиться. — Я… Я просто пытался понять, чье это, и что оно делает в моих вещах… — Заоправдывался Арнав. — Правда?! — С какой-то наигранной наивностью спрашивала Анжали, а потом по-детски поманила его пальчиком, сближаясь своими губами с его ухом с жаром прошептала. — Я так не думаю, братишка, но как бы там ни было, постарайся не потерять эту вещь, и некому не показывай, чтоб ее не отняли. — В голосе чувствовалась ирония, резко сменившаяся на заговорщицкий тон. А когда Анжали закончила, и Арнав вновь увидел ее лицо, то понял: «Как бы там ни было, последняя фраза была более чем серьезна, и произнесена не просто так». — Что ты хочешь сказать? — Попытался спросить мужчина, видя, как девушка поднимается с его кровати, чувствуя, как что-то тяжелое опутывает его существо желанием вцепиться в маску Ассера. — Хочу сказать, что пора собираться на завтрак, братишка. — Произнесла девушка, встретившись взглядами проходящей мимо Дади, и поспешила выйти из комнаты, закрывая за собой дверь.       Арнав остался один на один с книгой и множеством вопросов, которые никак не желали умолкнуть. Ворох мыслей, предлагающих варианты того, что здесь творится, роился и не давал покоя, но громче всех из этого множества выделялись прочитанные ночью строки. «Арнав Сингх Райзада и сто способов его разозлить». — Чужой голос озвучивал текст, выцепленный из чужого ежедневника, найденного среди документов.       Арнав обвел взглядом, оставленный бардак и поспешил встать с кровати. Подобрав бумажки, он небрежно спихнул их в одну папку. «Работа может и подождать, пару дней, нужно попытаться понять, что здесь происходит, позвоню Аману и скажу, что включаться в дела компании буду из дома. В прочем врачи вообще убедительно просили дать себе отдых. Вот я его и … Перед кем ты пытаешься оправдаться?! Ты хочешь вспомнить, и тебе кажется, что ответы кроются здесь. Потому что образы девушки с плаката короткими кадрами охотно всплывали повсюду, когда ты шатался по ночному дому!» — Мысли сопровождали Ассера, пока он заканчивал с документами, а чуть позже заправлял кровать. Однако все они исчезли, как только взгляд мужчины наткнулся на маленький золотистый осколок пластмассы.       «Что за?!» — В сердцах отозвалось у Арнава, когда он выпрямился во весь рост и вгляделся в находку, подняв ее на уровень глаз. Острые сколы кричали о том, что наткнуться на это в постели было бы тем еще приключением. «Способ первый: испортить его сон». — Всплыла строка из ежедневника, и теперь ее значение стало более отчетливым, оно обрело смысл. Сердце не желало соглашаться с тем, что хозяйка ежедневника так сильно ненавидела его и занималась мелким пакостничеством. Аккуратно положив осколок на прикроватную тумбу, Арнав решил провести обыск всей кровати на предмет таких же.       Расположение найденных частей имели некоторую закономерность, они были в основном на той половине кровати, где он по сути и не спал. Это наводило на простую мысль: «Они были приготовлены не для меня». Умозаключение, впрочем, нисколько не успокаивало в нем обиду, лишь сильнее подогревая злость и желание вернуться к созданному им защитному образу холодного, непрошибаемого Ассера. Собирать детали воедино и пытаться понять, что это, не было времени, поэтому мужчина открыл шкафчик и смахнул их туда, чтобы никто не выбросил их. Он собирался подумать от чего эти осколки чуть позже, после того как отправит сына в школу.       Посмотрев на часы, Арнав решил, что у него даже найдется время для совместной пробежки с Ааравом. Сейчас ему хотелось как можно больше времени уделить каждому из членов своей семьи, и он не отдавал себе отчета в том для чего ему это надо. Райзада мог спокойно, без лишнего дребезжания сердца, отказываться от встреч с родными находясь в больнице, но вернувшись, домой он, словно пытался найти какую-то недостающую часть себя. Сам того не осознавая, он искал связующие элементы между потерянной жизнью и настоящей. Было важно оставаться не только Ассером, но и понять: кем он был в этом доме, потому как его место словно бы вырвали с какими-то воспоминаниями. Во всем этом была определенная логика, Арнав предполагал, что возможно если он займет прежнее место, то и в голове наведется хотя бы частичный порядок. — Аарав, — позвал Ассер сына, заглядывая в комнату, и осознавая, что там все выглядит примерно так же, как он и ожидал, разве что одна мелочь никак не вписывалась в общую стилистику: золотистая звездочка, висевшая теперь в изголовье кровати. — Аарав, просыпайся, — отцовская рука легла на плечо сына.       Мальчишка сначала что-то неубедительно промычал, потом попытался накрыться одеялом, но, словно бы внезапно осознав, что что-то не так распахнул глаза, резко подскакивая и садясь ближе к той звездочке. «Такая же, как в комнате, где он жил, пока ты не вернулся из больницы» — сам себе для чего-то сказал Арнав. — «Такая же, как та, которую Нанки вешал на зеркало заднего вида». Эта фигурка напоминала о чем-то неуловимом, о чем-то значимом. — Папа?! — Удивление, смешенное с еще какой-то ноткой непонятой Арнавом, было встречено с улыбкой. — А ты ожидал увидеть здесь кого-то другого?! — Спрашивает Ассер старший, отбрасывая размышление о звезде. — Нет, просто… — Аарав задумался о том, что обычно его будила мама, и с папой они встречались только на террасе, чтобы вместе выйти на пробежку. Осознание того, что она вернулась домой только в его сне, мигом вернуло в глаза мальчишки грусть, и разочарование. — Неважно. — Как-то по-взрослому сказал Ассер младший. — Я сейчас оденусь и спущусь. — Малыш стал подниматься с кровати, откидывая одеяло в сторону, и не обращая внимания, на стоящего рядом отца.       Арнав внимательно посмотрел на своего сына, пытаясь понять: всегда ли мальчишка был таким несчастным; пробовал ли он это изменить; или у малыша появились причины грустить не так давно. «Это твой родной сын, и ты бы не допустил, чтобы он, о чем бы то ни было переживал» — ответил себе уверенно мужчина, прекрасно осознавая факт собственного отношения к родным. — Аарав, — рука отца осторожно сомкнулась на запястье сына. Арнав присел на корточки, осторожно прикасаясь своими ладонями к щекам мальчика и встречаясь лицом к лицу с его печалью, отраженной в зеркалах души. — Аарав, что случилось? Все хорошо?! — Вопросы были встречены выраженным внешне спокойствием, которое совсем не поддерживалось во взгляде. — Аарав, ты можешь говорить все, что ты чувствуешь. — Произносит Арнав, обнимая сына.       Чувство дежавю, опять охватило мужчину, что-то внутри подсказывало ему: эти слова он слышал в свой адрес; он мог довериться кому-то так же, как и себе; кто-то желал разделить его боль и счастье; кто-то был готов сопровождать повсюду, и теперь его не стало. Кто это?!       Детское восприятие Аарава обнимавшего отца шептало о разделенной боли. Ассер младший знал, точно был уверен: папа сейчас тоже скучает по ней. Говорить это вслух не было смысла, беседа сердец намного глубже и уютнее произнесенных слов. Совсем скоро они выпустили друг друга из объятий, будучи точно уверенными в том, что их взаимопонимание намного откровеннее, чем может показаться внешне, даже при всем их сходстве. Они оба скучали и переживали за одного человека; оба не желали это оглашать; оба хранили секреты, связанные с ней, и оба не могли ничего изменить, потому как не знали с чего вообще начинать эти изменения. Нужно было продолжать жить дальше. — Я подожду тебя внизу, не задерживайся. — Произнес Арнав, выходя из комнаты сына. Идя по коридору, мужчина размышлял относительно того правильно ли, он сделал, отказавшись от полного обследования, только сейчас чувствуя, вес утерянного куска памяти и сложности его возвращения. — Мама у нас все хорошо — голос Паяль донесся снизу и оторвал Арнава от мыслей, а увиденный образ жены брата заставил притормозить.       Сари насыщенного бирюзового цвета морской волны, безусловно, шло ей больше, чем одежда сумасшедшей Кхуши, распущенные волосы были присборены заколкой, а нанесенный на пробор синдур был аккуратным дополнением. Вид девушки не подтверждал ее слова, и при этом казался Арнаву немного знакомым. И стоило ему только присмотреться к тому, как она прижимает к уху телефон, как кто-то снова распахнул ворота в архив его памяти, выпуская отголоски головной боли и очередного демона. «Сестра, можно я?!» — Кроткий голос возникшего образа девушки был наполнен волнением и звенящими слезами. — «Мама, это Кхуши».       Становилось несколько трудно дышать, взгляд снова расплывался, и Арнав больше не слышал и не видел, как Паяль продолжает разговор. Для него там стояли две девушки, и одна из них повернутая к нему спиной кричала в трубку телефона: «Мама?! Мама!». Арнав не видел ее лица, но был уверен, что сейчас по ее щекам катятся горячие слезы. Он ощущал ее боль, и знал, что произошедшее на его совести. Злость на самого себя разжигала желание забыть этот кусочек снова, задвинуть его в самый дальний угол, поэтому мужчина помотал головой, отгоняя образ, и уверенными шагами направился дальше. Но стоило ему только спуститься с лестницы, как новое чудовище вырвалось из его памяти и, хватая его за грудки, остановило, заставляя взирать на то, как Манорама отчитывает бедняжку, только что осознавшую нежелание матери говорить с ней.       Вид Кхуши был таким, словно ее не просто загнали в клетку с тиграми, а заставили своими собственными руками убить самого слабого из них, и теперь ей было одновременно страшно за гнев второй зверюги и жалко первую.       Арнаву хотелось сорваться с места остановить тетю и обнять любимую девушку, но он понимал: «Возникший образ — это всего лишь воспоминание — я не могу ничего изменить». Но самое безумное было то, что он так же помнил этот привкус смешанного переживания за возлюбленную с желанием того, чтоб это не кончалось. Четкое осознание двоякого чувства относительно увиденного не покидало, более того оно разжигало огонь злости на самого себя с усердным намереньем выжечь добрую половину его души. — Отец?! — Голос Аарава буквально выдернул Арнава из новой пропасти, в которую он грозился провалиться, уже ощущая подступающее головокружение. — Все в порядке?       Несколько замедленно мужчина обернулся на зов, стараясь сфокусировать взгляд на фигуре мальчика. Отвечать, не было сил, и потому он лишь подал знак согласия. «И еще тебе не стоит появляться за обеденным столом, потому что все потеряют аппетит глядя на тебя. Здравствуй и пока!» — До сих пор звучал голос Манорамы в голове Арнава. «Зачем?! Зачем тебе нужно было это, Арнав?» — Спрашивал он сам себя, и тут же гнал от себя факт существования ответа в подсознании, не желавшем открываться. — «Ты во всем разберешься! Дай себе немного времени. Не пытайся сразу делать выводы!» — Пойдем, — наконец сказал Ассер старший, взяв себя в руки, выдавая одну из тех улыбок, которой убеждал всех в правильности происходящего.       Проработав много лет в бизнесе, постепенно учишься обманывать даже самых близких людей для их же блага, ты сам становишься воплощением лжи во имя выгоды и неважно чьей. Детская наивность не могла не принять этот жест за чистую монету, однако длительное молчание сына наводило на мысль о его прозорливости. — Знаешь, папа, — произнес Ассер младший на третьем кругу. Не сбавляя темп бега, он все же решился на этот разговор. — Я должен был давно тебе сказать, но обстоятельства этому препятствовали, однако оттягивать дальше нет смысла. И лучше будет, если ты узнаешь это от меня. Верно? — Ответ на вопрос не требовался, мальчик задал его лишь для того, чтоб длинное предложение не сбило его дыхания и не дало шансов хоть немного отстать от собеседника. — Верно. — Серьезно подтверждал Арнав, останавливаясь, считая, что разговор важен и решать этот вопрос на бегу не стоит. — Что ты хочешь мне сказать? — Восстанавливая ровное дыхание, произнес мужчина, явно жалея о том, что нарушил предписания врача и дал себе больше нагрузки, чем следовало.       Агония, разыгравшаяся в груди и мышцах, не давала сконцентрироваться на серьезном разговоре. Положив ладони на колени, мужчина попробовал отогнать от себя неприятные ощущения, решив, что равновесие и полусогнутое положения тела даст головокружению возможность самостоятельно испариться. Аарав тоже остановился и подошел ближе к отцу, устанавливая с ним визуальный контакт. — Я подрался в школе и разбил окно. — Смело признался Ассер младший, не пытаясь оправдаться. — Правда?! — С каким-то ироничным неверием спросил Арнав, выпрямляясь, расправляя плечи и приподнимая бровь. — И что же заставило тебя так себя вести?! — Тон сохранялся, несмотря на встреченное в глазах сына ожидание другой реакции.       «Арнав джи?! Это правда Вы или ваш дух?!» — воспоминанием сплыл женский голос знакомой незнакомки. Было невозможно отрицать: Арнав отдавал себе отчет, что знает, чей это голос, хоть и боится себе, признаться. Сын ждал гнева в исполнении Ассера старшего, был уверен: злость отца может остановить только мама. Но предположение не сбылось, и это наталкивало его на простую наивную детскую идею: «Может она и не может присутствовать здесь с нами по-настоящему, но это именно она бережет меня от отцовского гнева». Задумывался ли Аарав над тем, каким образом живой человек, находящийся неизвестно где, мог кого-либо защищать?! Наверное, нет, он просто выпускал невозможность этого, веря всем своим детским сердцем: «Мама нас с отцом не покинет, что бы ни случилось». Душа ребенка не могла предположить смерть дорогого ему человека, но за то охотно рисовала себе картину из чудесной сказки. — Я защищал девочку из параллельного класса. — Честно ответил ребенок, вызывая улыбку на отцовском лице и мысль, отдающуюся с болью: «Поступки сына намного благороднее твоих!». Хлесткой пощечиной размышления разожгли неприязнь Арнава к самому себе, заставляя его разорвать визуальный контакт с сыном. — Прости, отец — моментально уловив изменение настроения, Аарав попытался вернуть внимание отца, успеть сказать, убедить в правоте. — Их было двое, и они задирались на нее сначала, а потом один из них замахнулся, и я не вытерпел, потому что… — Ты правильно поступил, Аарав. — Оборвал его Арнав, чувствуя гордость за своего сына, буквально стираемую ненавистью к тому человеку каким он был, когда смотрел, как его любимая страдала. «Почему был?! Ты уверен, что ты сейчас не такой?!» — Что бы там не случилось, у тебя были причины так поступить, и ты молодец, что сознался. Хотя это вовсе не подтверждает факт того, что я признаю метод насилия как единственный выход из любой ситуации. Ты понимаешь, о чем я?! — Снова посмотреть сыну в глаза было сложнее. — Да, отец, я понимаю. — Уверенно отвечал Ассер младший отгоняя дурацкое желание с подобострастием начать оправдываться. Он был прав, и отец принял его поступок. — Меня ждут в школе. Верно?! — Зачем-то спросил, и без того очевидную вещь, Арнав, моментально получая вместо словесного ответа утвердительный кивок.