Отзвуки загадочного лета

Слава тоскливо вздохнула, стоило только подумать о лете. Да, погода тогда побаловала теплом, и деньки стояли просто на загляденье. Но разве дело в погоде? Воспоминания были куда важнее. Впрочем, прошедшее лето обещало стать в лучшем случае скучным, а в худшем — пренеприятным. Славка как раз окончила одиннадцатый класс, и родители были уверены, что она пойдет учиться на экономиста, продолжит начатую дедом и двоюродным дядей династию. Они уже и насчет подготовительных курсов для нее договорились, и вузы изучали… А она очень хотела стать именно историком. И, хотя честно посещала те кружки и курсы, которые советовали дед и дядя, экзамены сдавала и документы подала сразу в два вуза. А когда поняла, что поступила в гуманитарный институт, забрала документы с экономического. Конечно, родители здорово ругались, и она, недолго думая, уехала к другим дедушке и бабушке в деревню. Слава поежилась, вспомнив, какие тягостные мысли одолевали ее по дороге в деревню. Если уж дома она из хоть плохонькой, но все наследницы, так резко превратилась в изгоя, то чего ожидать от родственников, которых видела-то много лет назад?.. Впрочем, боялась она напрасно. Дед только передернул плечами: «Не дури, Владислава! Кем бы ты ни была, ты — наша внучка! Без экономистов обойдемся. Куда поступила-то?». И все. Не читали нотаций, не винили ни в чем, а просто приняли ее выбор. И даже рассказали, что учительница географии в их сельской школе как раз заканчивала тот самый институт, в который поступила Слава. Вот она и заглянула в гости — просто познакомиться, узнать, что именно ее ожидает в этом вузе, какие там предметы, какие преподаватели, и так далее. Славке даже немного странно было называть Анну Ивановну по имени-отчеству, уж очень учительница молода. Хотя дети — Матвейка и Таточка, ее просто очаровали. Тата, то есть Татьяна — белокурая малышка лет трех-четырех, не больше, уже бойко и довольно чисто говорила, бегала по дому и двору и увлеченно изучала окружающий мир. Ее старший брат, шестилетний Матвей, с удовольствием играл с сестренкой, катал ее на багажнике велосипеда, брал с собой на речку или в лес. А еще оба, разговаривая со Славой, не пыталась казаться младше, чем есть. Было видно, что девочка любознательна, жизнерадостна, совсем не боится гостей, что мама и брат ее очень любят, но при этом совсем не балуют. Она могла и сама тихонько поиграть, никому не мешая, и читать уже умела, и за братом хвостиком ходила. Вейка, кстати, умудрялся не только за сестренкой присматривать, но еще и маму немного опекал. Было видно, что дети у Анны Ивановны не только умны не по годам, но и самостоятельные, и при этом заботливые. Помогали на стол накрывать, бегали на участок за зеленью, кормили кур, развешивали белье, грядки пололи — в общем, чем могли, помогали. Удивляло, как естественно и непринужденно Анна с ними общалась, как делала что-то по дому, и одновременно или играла с ними, или говорила почти на равных. А еще вокруг их дома постоянно вились деревенские ребятишки и подростки. Анну явно любили и уважали, и как профессионала, и как человека. А про уют и вовсе можно было не говорить! Это просто поражало. Так чисто в доме, всегда прибрано, всегда есть, чем перекусить. Но это было не главным. Куда важнее для Славы было то самое странно, непривычное ощущение, что ее принимают. Просто принимают такой, какая она есть. Ни разу, пока Слава была там в гостях, не возникало и тени подозрений, что она явилась не званной, что опять не оправдала ожиданий, не возникало чувства вины. Ей были искренне рады, и она действительно была почему-то интересна. С Анной и ее детьми можно было просто быть собой. Не подстраиваться под чужое настроение, а просто говорить, что думаешь, зная — за свое мнение не придется краснеть и оправдываться. Слава глухо застонала. Ну как, как можно было сделать такую глупость? Ведь знала же, что кто угодно может не поверить ей, посчитать просто вздорной и истеричной особой, но не Анна! Уж она-то бы точно выслушала, точно подсказала бы, что делать! Тем более, если бы она узнала, кто такой Кушаков и кого он ищет! И тем более глупо было думать, будто Анну также легко поймать, как саму Славку. Если б нее самонадеянность, сидела бы сейчас в своей комнате в общежитии, обсуждала бы с соседками бал, а не мучилась бы тут от неизвестности! Но сделанного не воротишь. Тем более, Анну ведь тоже могли поймать. И шантажировать ее есть чем. Вернее, кем. Как бы она в глаза посмотрела Вейке и Таточке, если б их маму похитили? А Володе?.. Да даже деду и бабушке! Нет, все верно она сделала. И будь что будет. С чего Слава вообще взяла, что Анна бы сумела избежать ловушек Кушакова? Ну да, от деревенских удалось узнать, что учительница географии Анна Ивановна Родникова — местная, что она урожденная Истокова, и ее отец не то профессор, не то доктор наук. Иван Истоков почему-то не любил большие города, ему хорошо работалось только в деревне. Аня, которую тогда называли Анчуткой, еще подростком уехала вместе с родителями, и потом появлялась в родном доме, где жили теперь ее дед и бабушка, редко. На восемнадцатом году и вовсе отправилась в областной центр поступать в институт, да и дед с бабушкой уехали, оставили дом пустым. Вернулась Анна уже с дипломом, замужней, с маленьким Вейкой на руках. Вот только муж ее, Константин Родников, был инженером, работал в городе и вообще деревню переносил плохо. Только из-за того и переехал, что малыш рос слабеньким, ему был нужен свежий воздух. И то держался высокомерно, считал ниже своего достоинства соблюдать местные обычаи. Никаких посиделок, собраний, соседской помощи или участия в общих делах. На соседей, если они заглядывали в гости, смотрел свысока, одолжить что-то из инструмента — и сам не желал, и жене запрещал. Если что-то починить надо — скорее из города вызовет мастеров, но попросить местных работяг — ни-ни. Или наймет за бутылку, словно в деревне одни алкоголики остались. При виде чужих детей морщился, старикам даже не кивал при встрече. Нет, понятно, что в городе могут быть другие правила, но такое явное неуважение оттолкнуло от Родникова очень многих. От него — но не от Анны и маленького Вейки. «Профессорскую дочку» как раз любили по-прежнему, мальчонку тоже сразу приняли за своего, местного. Вот только это тщательно скрывали от Константина, который и так к Анне придирался. То она слишком много времени проводит в школе, то слишком много чужих детей вокруг нее вертятся, то дом недостаточно хорошо убран, то еда к его приходу недостаточно горячая. Нет, соседки уверены были, что муж Анну не бил. Насчет измены тоже было не понятно. А вот до слез доводил частенько. А в конце концов не вернулся из командировки, вместо этого ей письменно сообщил, что требует развода и женится на другой. До рождения Таты оставалось чуть больше месяца. Это предательство Анну едва не подкосило. Соседи старались помочь ей, чем могли. Коллеги — тоже. Да и Вейка от мамы почти не отходил, старался как-то отвлечь. И, кажется, совместными усилиями сумели вытащить из того состояния, она понемногу стала снова улыбаться. Потом появился сначала Володя, а потом и Михаил. С «дядюшкой» Тата познакомилась, когда только начала учиться ходить и говорить, а Володя, кажется, еще учился в школе. Вейке было около трех лет, и он от «маминого брата» был в полном восторге. Как и от отчима, кстати Оказывается, второй муж Анны, Михаил Иволгин, был почти во всем противоположностью Константину. Познакомился он с Анной еще в детстве, и уже с тех пор к ней неровно дышал. По профессии был не то журналистом, не то писателем, так что от города не зависел, к детям относился как к родным, к работе не ревновал, лес и деревню любил. А главное — принимал Анну такой, какая она есть. Со всеми недостатками и ошибками, страхами и сомнениями. Он не торопил ее, не настаивал на чем-то, а терпеливо ждал и как-то почти незаметно снова стал частью ее жизни, другом ее детей, верным помощником и чутким другом, человеком, которому можно довериться и при этом не ожидать подвоха. Ждал он несколько лет, и расписались они только перед тем, как Михаил в качестве военного корреспондента уезжал в какую-то «горячую точку». К счастью, он вернулся живым, и поговаривают, что они ожидают пополнения в семействе, но Слава не была уверена, что это не просто слухи. По крайней мере, когда она была в гостях у Анны, Вейка говорил, что «папка опять в командировке», и Слава видела его только на фото. Да, не красавчик, в отличие от Вейкиного родного отца. Просто приятное лицо — открытое, выразительное, добрые глаза, почему-то немного грустные, задумчивый, и какой-то… Надежный, что ли? Почему-то такому человеку казалось вполне естественным довериться, с ним рядом, казалось, будет не страшно, что бы ни происходило вокруг. И Анна, стоило только о нем заговорить, преображалась. Было видно, что любит, волнуется, ждет — и даже мысли не допускает, что он может не вернуться. Да и дети Михаила иначе чем папой не называли и искренне восхищались. Присутствие Михаила чувствовалось, как бы долго он ни отсутствовал, и Слава чувствовала — здесь счастливы. Здесь не будут упрекать за то, что кто-то не оправдал надежды, не будут попрекать зря потраченными усилиями. Может, как раз поэтому рядом с ними и было так спокойно, тепло? Да еще и Володя… Слава грустно улыбнулась своим мыслям. Это познакомились они, когда на улицу выскочила раненая собака. А увидела она брата подруги немного раньше. В тот день Анна пригласила Славку сходить с ней и с детьми в лес за ягодами. Они уже собирались выходить — в платках, одежде с длинными рукавами и заправленных в сапоги штанах, как Вейка что-то высмотрел на улице, вскрикнул и выскочил на улицу, успев крикнуть: — Мам, смотри, кто пришел! Анна тоже подбежала к окну, всплеснула руками и следом за сыном буквально вылетела на улицу. Последней к окну подошла Славка, и почувствовала, что не будет никакого похода. На тропинке, ведущей к дому, стоял молодой человек в военной форме. Держась за его поясной ремень (выше не дотянуться) на нем висели Вейка и Тата, Анна его обняла и плакала. А он растерянно как-то улыбался, словно не верил своим глазам. «Анютка, ну чего ты? Вернулся я, вернулся. Не реви…». Слава тогда тихонько вышла, чтобы не мешать. Ясно же, что теперь здесь не до нее! Да и за внешний вид было стыдно. Предупредила Веньку, что она — домой, и в лес сегодня уже не пойдет и ушла. И пару дней у подруги не появлялась. Неловко как-то. К ней брат приехал, ей не до гостей, наверное! Слава почувствовала, как немного отпускает. Вроде, немного успокоилась. Может, отвлеклась, пока вспоминала. Может, тишина так на нее повлияла, но мысли теперь стали какими-то тягучими и медленными. Неужели, засыпает?! Нет-нет, нельзя спать! Ни в коем случае нельзя! А вдруг кто войдет?! Лучше уж еще о лете повспоминать. Уже с первых дней знакомства с Володей стало ясно, что «сестренку» он очень любит, и ради нее готов на многое. И если бы Кушаков не Славку похитил, а Анну… Страшно подумать, что было бы с Володей! Да, они не родные, семья Анны, когда они переехали, жили по соседству с отцом Володи. И что с того? Он стал для Ани младшим братишкой, а она ему — и сестрой, и почти матерью, благо отца почти никогда не бывало дома. Разве от этого ему было бы легче? Он и так был какой-то усталый, взгляд потухший. Особенно когда на небо смотрел. «Вот и все, Анюта. Больше я уже никогда не смогу летать». И хромота эта его, и то, как бок бережет… Ну куда ему еще с бандитами тягаться? Нет, не надо ему вмешиваться! Пусть хоть он будет в безопасности. На душе потеплело сразу, как она вспомнила про Володю. Да, при первой встрече было стыдно за то, как она выглядит. За нелепую одежду, за то, что видела слишком много, и им, наверное, мешает ее присутствие. И за то, что при встрече он как товарищу пожал ей руку, а она покраснела и двух слов связать не могла. А потом еще наблюдала потихоньку, как он возился с учениками сестры. Вспоминала, как он со смехом бежит впереди толпы ребятишек — то воздушного змея с ними запускал. Как он умудрялся бежать, что-то им объяснять, да еще и дыхание не сбить?.. И главное, такой счастливый был! И совсем юный, больше похожий на старшеклассника, чем на ветерана. А как-то раз он устроил поход с костром и песнями под гитару. Ушли недалеко от деревни, к реке, там палатку установили, картошки напекли, и он им весь вечер рассказывал армейские байки. А как пел! Проникновенно, аж слезы на глазах выступают. Он рядом с детьми даже молодел как-то, разглаживалась упрямая морщинка, глаза улыбались, и он выглядел не как ветеран, а как подобает девятнадцатилетнему парнишке. Впрочем, внимание Володи доставалось не только Анне и детям. Сама Слава тоже едва не каждый вечер ходила с ним по лесу. Странно, но рядом с братишкой старшей подруги Слава чувствовала себя в полной безопасности. Хорошо было! Тишина, только птицы поют, да хрустит что-то под ногами. Легкий ветерок шевелит волосы, пахнет хвоей, а иногда свежей смолой. Лучи падают наискосок, и кажется, что вдалеке что-то горит. Голос у Володи негромкий, спокойный. Рассказывает то про леса, то про полеты, то про детство. Вежливый, умеющий потрясающе интересно рассказывать, он даже не пытался унизить собеседника, продемонстрировать свое превосходство. И уж тем более не позволял себе ни заигрывания, ни угроз. Словно не с почти незнакомой девушкой говорил, а с сестренкой, или другом, «своим парнем». И нет, это было совсем не обидно. Какая уж там обида, если она ему жизнью обязана! Володя говорил, что ему надо разрабатывать сломанную когда-то ногу, и бродил так по лесу часами. После первого километра пропадала хромота, он шел размашисто и легко, словно не замечая пройденного расстояния. Смеялся: «Да у меня отец — лесничий, еще бы я лес не знал и не любил!». Показывал потрясающе красивые места. То холмы на болоте, с которых такой вид открывается, что дух захватывает. То — речушку с водопадом, над которым в солнечный день стоит двойная радуга. А то еще на ягодное или грибное место приведет. Или на поляну, полную цветов. Выходя с Володей в лес, Слава никогда не знала, куда именно он приведет ее на сей раз, но ни разу не была разочарована. Каждый вечер, проведенный с ним того стоил! А он все ходил. Часик-другой со Славой, потом ее проводит до калитки, и дальше ходит один. У нее уже ноги сводит, сил никаких — а он хоть бы запыхался! Иногда еще потом на площадке тренироваться начинает. Или на турник пойдет, или грушу колотит, или еще что придумает. А вот она наделала дел! Сперва в болото угодила, но Володя ее вытащил, успокоил и сразу домой отвел, едва не бегом, чтобы не успела замерзнуть. Как сейчас Слава вспомнила тот липкий страх и ощущение полной беспомощности. Тогда думала, страшнее уже некуда. Но тогда рядом был Володя, он не отпускал ее руки, и от одного его присутствия становилось чуточку легче. А здесь, у Кушакова, его нет. И лучше бы он не появлялся! Иначе Слава совсем с ума сойдет от страха за него и от чувства вины. Нет, в болоте он ее даже не ругал. Уже дома очень доходчиво объяснил, чем все могло закончится, и на этом успокоился. Снова брал с собой на прогулку, и несколько дней все было хорошо. Пока они не наткнулись на медведицу с медвежонком. Володя тогда спугнул зверя, а Слава все равно как-то неудачно скатилась, ломая кусты, с невысокого бугра, даже думала, ногу сломала. Володя ее тогда на руках до города тащил. Думала, он ее больше видеть не захочет. Какое там! Сам зашел, поинтересовался ее самочувствием, и снова пригласил, когда она поправится, на прогулку. Слава словно наяву услышала ехидные комментарии однокурсниц и упрямо вздернула голову. И вовсе это были не свидания! Неправда! Володя не такой, он не внимание усыплял и не заманивал ее в безлюдное место! Ну да, были наедине. Но разве это запрещено? Да, вот такой он. Безнадежный романтик, которому нравится показывать местные красоты тому, кто готов слушать и смотреть. Да, представьте, он действительно просто показывал лес. Не пытался поцеловать, не говорил о любви, и вообще почти не откровенничал. О природе говорил, о том, как скучал по лесу, когда был на фронте где-то в степях. Как отец брал его с собой на обход, и как они с Анной сплавлялись по реке, и другие воспоминания детства. Иногда забавные, иногда — трогательные. Похоже, он стеснялся своей сентиментальности, да и вовсе не воспринимал Славу как девушку. Скорее — просто как внимательного слушателя и приятного собеседника. Как спутника, который помогает скоротать путь. А ей и не нужно было ничего больше. Хватало этого голоса, да тепла широкой сильной ладони, да ощущения безопасности, когда он рядом. Вот и в тот день Володя о чем-то рассказывал, пока из лесу не выскочил худенький белобрысый подросток, удивительно похожий на него. Выбежал, замер в нескольких шагах, руки по швам: — Всеволод Николаевич, разрешите?.. — голос прерывался, дыхание было здорово сбито.– Сашка с Митькой в опасности! Мне бы в город… Там Опричник… — Тихо. Я все понял, Алька. Сейчас поедем, — голос Володи стал каким-то чужим. — Прости, Владислава, сегодня не получится погулять. Кстати, Володя был одним из немногих, кто нормально среагировал на то, что она не любит сокращений от своего имени. И ни дурацких шуток про то, чем она прославилась, не отпускал, ни называть ее повторно Славой или Владой не стал. Либо полным именем, либо — Володей. Шутил еще, что они почти тезки. А в тот вечер Володя, как всегда, проводил Славу до калитки, потом вывел мотоцикл и уехал с Алькой на багажнике. А Слава себе места не находила, даже не заметила, что впервые тогда услышала его полное имя. Дома не усидела, пошла к Анне. Та пыталась ее успокоить, но какое там! У самой душа не на месте. Хотя держалась молодцом! Славу сначала, не слушая никаких возражений, вместе с детьми накормила ужином, потом Вейка и Тата пошли в играть в саду, а подруги уже наедине поговорили наедине. — Не переживай, он справится, — Анна говорила спокойно и с такой уверенностью, что усомниться в ее словах было сложно. — Я понимаю, в это тяжело поверить, но Володя куда сильнее, чем кажется. Уж я-то знаю! Тоже не сразу приняла то, что он уже давно — взрослый и сильный, настоящий мужчина. Представь, каково это — помнить маленького мальчонку, который еще до плеча в прыжке не достает, худющего, с вечно ободранными коленками, в отцовской куртке, которая на нем была как пальто. Помнить, как он рос, как просил почитать сказку на ночь, или помочь с уроками, как боялся темноты, но при этом обещал проводить до порога, потому что темно уже, и девушке одной ходить не пристало. Он такой забавный был… Наивный, не признающий полутонов, искренний, добрый, отзывчивый. Но — ребенок, малыш. Ему десять было, когда я уехала. На свадьбу он так и не приехал, из роддома с Матвейкой меня тоже забирал дядя Коля, его отец. Один. Мои родители были слишком далеко, Костя тоже. А потом однажды на пороге появился Володька. Ему как раз шестнадцать сравнялось. Выше меня, в плечах еще не до конца раздался, но уже не уступал Косте. Одни глаза прежние остались. И сразу дал понять, что у меня теперь защитник появился. Знаешь, это было так странно… Словно опять дома оказалась. Если б ты знала, Слава, как я тогда устала быть сильной, как устала держать лицо, никому не показывать, что на душе! Вейка любил отца, а я не могла, не имела права показать сыну, что Костя ведет себя как последний… неважно. Мне казалось, это моя вина, я что-то делаю не так. И позволить защищать себя ребенку я не могла. Думала, это Володе достанется, если Костя вздумает ревновать. Но нет. Мой маленький братик вырос, повзрослел. И он мне это очень быстро доказал. Еще до армии. — Но кто это был? Куда его позвали? Там ведь какая-то опасность! — Слава только что слушала, как завороженная, но стоило Анне замолчать, как тревога опять проснулась. — Аня, ты не понимаешь! А вдруг там хулиганы? Вдруг драка? Он же ранен! — Тогда мне их заранее жалко, — Анна фыркнула, пряча смешинку. — Славочка, голубушка, мой брат служил в спецназе. Он был на вполне настоящей войне. Что ему какие-то там хулиганы? Не бойся, с ним же Алька, а это — его правая рука, они друг другу столько раз спины прикрывали — не счесть. Справятся. — Да что этот мальчишка сможет? Он же сам еще ребенок! И вид тот еще… Его что, вообще кашей не кормили? — Слава тогда всерьез обиделась. Ну как можно настолько несерьезно относиться к настоящей угрозе? Но Анна теперь уже улыбнулась вполне открыто и как-то заразительно. — Ты где там мальчишку увидела? Володя — взрослый парень, он монеты пальцами в трубочку закручивает. А Алька вообще-то девочка. Хотя теперь ты имеешь представление, каким был Володя в ее годы, — а теперь голос стал очень серьезным. — Да, ей всего тринадцать, но поверь на слово, она такого навидалась, что даже мне представить страшно. И да, она умеет прикрывать спину. С ней я бы безо всякого опасения отпустила бы своих детей. Куда угодно. И была бы за них спокойна. Потому и тебя отпустила, между прочим. Так что выше нос, все наладится! Вернутся они, надо просто ждать. — Тебе легко говорить! — вырвалось у Славки, и она тут же ударила себя по губам. Ну нашла что и кому говорить! — Да, мне легко, — голос Анны стал каким-то чужим. — Очень легко. Я же не провожала на войну сразу и брата и мужа! Это не мой муж в каждом выпуске газеты рассказывает об очередной горячей точке, или об очередном бое, или о какой-нибудь катастрофе. Это не мне иногда по ночам подумать страшно — а где он сейчас, под пулями, под завалами или где-то еще. Это не у меня брат разбился на самолете, и его оттуда автогеном вырезали. Не мне приходилось его хотя бы в письмах успокаивать, уверять, что без самолетов тоже можно жить. Не меня он видеть не желал, и прямо запретил к нему приезжать, потому что, видите ли, не желает, чтобы я видела его калекой. Я же не получала на них обоих похоронки! И это не у меня, сколько себя помню, через год да каждый год без вести пропал на несколько месяцев отец. Потом возвращался, уверял, что просто в экспедиции совсем нет никакой связи, а с ним все правда-правда в порядке. Это не мне говорили, что выкидыш почти неизбежен, и я все равно не доношу ребенка, а можем умереть обе. Не у меня сынишка лежал с температурой под сорок, и я ничем не могла помочь, только часы и минуты считала до тех пор, пока кризис болезни минует! Где уж мне знать, что такое ожидание! — Прости! Ань, прости пожалуйста! — Слава тогда действительно испугалась. — Не подумала. — Это ты меня прости, — Анна как-то странно осела на стуле, словно весь воздух из нее выпустили. — Лишнего я тебе наговорила. Знаешь, это глупо, но каждый раз как в первый. Я ведь тоже боюсь за него. Запрещаю себе, пытаюсь убедить, что все будет хорошо, а все равно. Так что давай не будем накручивать себя, а? Просто подождем. Слава тоже притихла и только кивнула. И они ждали. Странно, но тот вечер до сих пор отпечатался в голове так четко, словно это было вчера. Чтобы не мешать детям, которых Анна уложила спать и погасила свет, сидели у настольной лампы. Было очень тихо, только стрекотали кузнечики в саду, да потрескивали дрова в печке. На улице было прохладно, поднялся ветер, и сохнувшее во дворе белье развевалось на веревках, и, если открыть окно, занавески, наверное, натянутся, как паруса. Пахло принесенной Володей для сестры сиренью. Стол, у которого они сидели, был прохладный на ощупь и чуть шершавый. На полке в шкафу стояли фотографии в рамках, и на них падали блики. В обычно таком уютном доме было почему-то тревожно, и даже тихий голос Анны не успокаивал. Хотя она честно пыталась отвлечь Славу, успокоить и ее и себя, и вспоминала какие-то забавные истории из своего детства. Рассказывала она так красочно, что Слава как будто сама снова почувствовала себя ребенком. Помнится, она даже улыбнулась несколько раз. А Володя вернулся. Один. Поздним вечером, пешком (мотоцикл катил рядом, у него было спущено колесо). На лице кровь, руки странно припухли и в ссадинах. Костяшки сбиты, на ладонях царапины. Но держался молодцом, их обеих успокаивал, шутить пытался. А толком так ничего и не объяснил. Говорил, что на ветку в лесу напоролся, не заметил, и ни с кем не дрался. Может, тогда и случилось что-то, что связывает его с олигархом Кушаковым? Слава не знала, что и подумать, поэтому просто мысленно подытожила. Что она знает точно? Володя на самом деле — Всеволод Николаевич Буревестник. Просто в училище его дразнили Обсевком, и он с тех пор не любит имени Сева, позволяет себя так звать только Анне. Для остальных — только Володя. Фамилия ей ни о чем не говорит, но может, в каких-нибудь узких кругах ее и знает каждый второй. Нет, здесь тупик. Ладно, идем дальше. Ему исполнилось девятнадцать. Отец — летчик-испытатель, причем в своих кругах довольно известный, и сам он — летчик. Династия получается. Семейные счеты? Но Кушаков к летчикам никакого отношения не имеет! Или имеет? Непонятно. Так, еще Володя воевал в «горячих точках», где был дважды ранен, и теперь его списали подчистую. При каких обстоятельствах — неизвестно. Может, как раз Кушаков тут руку приложил? Например, снабжал деньгами его врагов, или оказался шпионом или предателем? Стоп! Так далеко можно зайти! Если не додумывать, а опираться строго на факты, что имеем? Да, Володя тяжело переживал свой уход со службы, только к концу лета немного пришел в себя. Так оно и неудивительно! Молодой совсем, а на нем крест поставили, как на инвалиде. Все планы, все надежды впустую. Тут не то что переживать, пулю в лоб пустить можно! Кстати, насчет пуль. Володя прекрасно дерется, нескольких деревенских раскидал, как кегли, хотя среди них был бывший вдвшник. Такие явно Кушакову нужны. Он мог предложить Володе работу? Мог. Но принять такое предложение просто немыслимо! Все-таки славкин сосед — человек, который никогда на бесчестный поступок не пойдет и принципами не поступится. А всем известно, что олигарх Кушаков крайне нечистоплотен в выборе способов, и ради своих целей легко пойдет по головам. Может, это месть за отказ сотрудничать? Или у Володи есть какой-то компромат?