Отзвуки загадочного лета

Девушка поняла, что сейчас просто не выдержит, надо как-то отвлечься. И вдруг она вздрогнула. По коридору кто-то шел. Шаги (тяжелые, они бухали в тишине, как у Каменного гостя) неумолимо приближались, и девушка, сама не зная, зачем, схватила первое, что попалось под руку (это оказалась большая фарфоровая ваза) отскочила к самой двери, и замерла, забыв, как дышать. Пусть только попробуют войти! От всей души врежет, и будь что будет! Если по голове попасть, может, минутка и будет, чтобы выскочить в коридор и попытаться убежать. Или выхватить оружие. Хотя кто ж к пленникам с оружием в руках приходит?.. Ну, только бы не промахнуться! Там, за стеной, стало тихо. Остановились в нескольких шагах. Не Кушаков. У того походка другая, он не прихрамывал. И шаг не чеканил. А это, видно, бывший военный. Хотя Володя тоже служил, но обычно шаг не печатал, а этот — как на параде. Стоп! Еще один. Да что ж так не везет-то?! С одним был хоть маленький, но шанс на побег. А если двое зайдут — ей не справиться! Первый подождал второго — уже не топающего, словно каблуками гвозди забивает, а шагающего почти неслышно. — Что, Седой, опаздываем? — поинтересовался один. Наверное, тот, что пришел вторым. Голос грубовато-насмешливый, и ни возраста не определишь, ни характера. — Да не боись, никуда эта соплюха не денется. Ее хорошо заперли. — Да хоть как заперли! — буркнул второй. А голос усталый, и какой-то почти сонный. — Кондор приказал сторожить, значит буду здесь стоять, пока не рассветет. Чтоб не ходили всякие. — Ты кого всяким назвал?! — возмутился первый голос. — Сейчас как обижусь! — Обижайся. Только где-нибудь в другом месте. Сказал же — у меня приказ. — Да хоть два приказа! Так и будем тут торчать, как две мишени в тире? Пошли в караулку, а? Оттуда все видно, и хоть можно кофейку глотнуть, а то глаза слипаются. Ну кто сюда сунется-то, кроме барчонка да Кондора? Некому. И камеры везде понатыканы. И заперто все. Не будь занудой! В дверь что-то тяжело бухнуло. Что-то большое и мягкое, словно всем телом навалились. Слава замерла, приготовилась, но ключ не повернулся. Дверь только подергали, проверяя, надежно ли заперто. — Заперто. Ну, пошли. А то и правда, заснешь ведь. Ишь, ноги не держат, — фыркнул один из охранников, и шаги стали удаляться. — Твоя правда, если кто и появится — с той стороны. Слава выдохнула с огромным облегчением. Руки как-то сразу задрожали, и большая старинная ваза, которую она сгоряча схватила, оказалась на удивление тяжелым. Девушка поставила ее на место, и без сил осела в кресло. Ноги дрожат, руки тоже. И дышать тяжело. Она только теперь сообразила, что почти весь разговор сдерживала дыхание, чтоб ее было не слышно. Надо успокоиться, или хотя бы отвлечься немного. Может, хоть трясти перестанет? Девушка прошлась по комнате, всматриваясь взглядом начинающего художника. Да, несомненно, у хозяйки был хороший вкус. Комната была оформлена в сдержанных, теплых тонах. Никакой вычурности, ничего лишнего. На одной из стен — картина. Слава вздрогнула. С портрета на нее глядела та самая рыжеволосая незнакомка, причем с маленьким, лет пяти, мальчиком на руках. Да, та самая! Только взгляд немыслимо усталый и тревожный, поза напряженная, словно ждет подвоха, словно вот-вот нужно будет отвлекаться и бежать куда-то. Мальчик — явно сынишка, уж слишком похож. А еще на столике лежал альбом. Обычный школьный альбом для рисования с простенькой картинкой на обложке. А внутри… Слава невольно уважительно хмыкнула, перелистала еще раз. Да, рисунки сделаны хоть и начинающим, но талантливым художником. На первой странице был изображен автобус, столпившиеся вокруг него дети, и то, что раньше называли пионерским лагерем. Здание на заднем плане, узорные ворота, дорожка, вдоль которой в два ряда фонари. Еще раннее утро, и, видимо, с реки наползал туман. По позам ребят и их мимике понятно без слов — им зябко, но безумно интересно. Так и вертят головами во все стороны. И фонари горят так уютно, словно приглашают домой, в тепло. А под ними — цветущие кусты. Ах, какой там, наверное, стоял аромат белых роз, жасмина и белой сирени! Слава невольно улыбнулась. Да, она помнила это место. Помнила очень хорошо, ведь они были там с Володей прошлым летом. Да, точно! Это было через несколько дней после того, как в лесу их встретила Алька. Володя провожал ее и ее друзей сначала от лагеря до городской больницы, а потом на вокзал. Слава тогда первый раз пожалела, что в школе так ни разу и не съездила в подобный лагерь, уж больно ей понравились уютные постройки, аллеи, спортивные площадки и те, кто работали там с ребятами. Чугунное кружево ворот и изящная решетка скорее намекали, что дальше идти не следует, чем отгораживали детей от окружающего мира. Казалось, в этом лагере можно не просто пробыть положенное время, а отдохнуть душой. Странно, страницы какие-то уж очень толстые. Будто склеены. Ой! Слава еще раз провела подушечкой пальца по краю страницы. Они действительно склеены! Причем, если аккуратно подцепить ногтем, то можно их разъединить. Да, это чужая тайна. Чужая вещь, которую нельзя трогать. Но с какой стати она должна относиться с почтением к тайне своих похитителей? Здание старое, автобус тоже. Может, это тайна той, что жила когда-то в этой комнате? Жива ли она вообще? И не может ли оказаться, что этот альбом еще поможет ей выбраться из этой ловушки?.. Колебания оказались недолгими. Нет, Слава понимала, что это неправильно, но остановиться почему-то не могла. Что это было? Любопытство, желание хотя бы так, по-детски, но отомстить тем, кто живет в этом доме, или томительное ожидание, которое заставляло заняться чем угодно, лишь бы скоротать время? Девушка прекрасно отдавала себе отчет, что потом будет стыдно, но все равно подцепила ногтем край страницы и медленно, аккуратно, чтобы не порвать довольно тонкую бумагу, стала разъединять страницы. На удивление, клея было капнуто совсем немного и они разошлись довольно легко. Там, внутри, ничего не было спрятано, только страницы исписаны мелким и убористым почерком. Кажется, почти детским. Мальчишечьим, не девичьим. Не хозяйка комнаты писала эти строки, но Слава уже не могла остановиться. Это был дневник. Дневник, начатый как раз прошедшим летом, в те самые дни, когда Слава отдыхала в деревне и наслаждалась отдыхом. Те дни, когда Володя приходил в себя после ранения и войны, а Анна придумывала сценарий праздника. Незнакомый адресат тогда как раз приехал в лагерь и нарисовал его на первой странице. «День 1. Ну удружил отец, ничего не скажешь! Опять из дома спровадил куда подальше. То закрытый пансион в соседней области, теперь вот лагерь. Словно даже видеть не хочет. Не то, чтобы я был сильно против… Тут хоть мораль не читают о том, что подобает Кушакову, а что нет! И вообще век бы туда не возвращался! Только вот по дяде Кондору скучаю. Ладно, отставить сопливое настроение! Тут хотя бы красиво, интересно, да и люди запоминаются. Такое ощущение, что нам попросту не дадут ни соскучиться, ни хандрить, ни переругаться. Нет, ожидаемо, смена разбилась почти пополам. Такие как я сынки всяких шишек на ровном месте — и дети простых работяг. Местных возглавляет какой-то детдомовец, Митька… нет, забыл, как там его фамилия. Пришлых, естественно, я. Хотя кто бы знал, как надоело играть какого-то капризного барчука! Братья умеют, мне тоже пришлось научиться. Но знал бы кто, как противно высокомерно дерзить тем, кому хочется искренне пожать руку, поддерживать тех, кому с радостью дал бы в морду, и делать вид, что вокруг меня вертится мир! А попробуй вести себя по другому! Спасибо, одного раза хватило. Сразу нашелся доносчик, и батяня так шкуру спустил за „неподобающее поведение“, что в пансион вернулся через неделю. Отлеживался. Но сегодня… Нет, правда, я просто не мог пройти мимо! С Митяем все понятно, он хоть и подражает какому-то знакомому, а замашки так скоро не вытравишь. Нет, одевается хоть и просто, почти бедно, но держится, как подобает дворянину, это я уже носом чую. Замашки знакомые до зубовного скрежета. Такая же принцесса крови Сашка Нахимова. Вроде, эмчеэсовца дочка. Симпатичная, но какая-то царевна несмеяна, а не девчонка. Что у нее там случилось, не знаю, но явно что-то плохое. Боюсь, худшее. Такой взгляд у меня на фотографиях сразу после того, как мама… Короче, будь моя воля, я б лучше с ними общался, чем с этими фифами гламурными и выпендрежниками, которые только и умеют, что хвастаться! А эти хоть поймут. Наверное». Слава встряхнула головой. Ничего себе! Неожиданно. Вот тебе и сынок олигарха, у которого есть все, кроме совести, как говорили о Кушаковых-младших в деревне. Даже жалко стало паренька. Что там у него с матерью случилось? Почему отца воспринимает почти в штыки? Она перелистнула страницу, и тихо охнула. Перепутать невозможно, там была Алька. Да, поначалу ее запросто можно было принять за парнишку. Слава и сама ошиблась, уж больно тринадцатилетняя Алька была худенькой, словно голодала, слишком коротко были острижены ее красивые, слегка волнистые льняные волосы, слишком похожа она была на Володю. Вот и на акварельном наброске она закрывает собой от шпаны упавшего пятиклашку. И никого взрослых рядом, и место достаточно глухое, чтобы звать на помощь было бесполезно. Почему-то Слава была уверена, что никто их не услышит. Да, худенький подросток в мешковатой куртке и почти военных штанах не должен был вызывать даже намека на страх. Но такая в ней была уверенность в своих силах, такой вызов в синих глазах, что мальчишки куда старше и сильнее ее отступили. А ведь это явно были те, кто чувствовал себя в подобных трущобах хозяевами! Такая она и есть, Алька, Аленушка, дочь полярника Владимира Вспышкина. И нет, несмотря на сходство, почти не родня Володе. То, что называют «седьмая вода на киселе». И в первый же день она умудрилась попасть в историю! Только приехали, расселились, и ее поселили с Сашей Нахимовой, дочкой мчсовца, которого считали погибшим при исполнении. Само собой, Алька не могла позволить кому-то рядом страдать, если есть шанс помочь. Вот и поддерживала девочку, считавшую себя сиротой, как могла, не оставляла одну, но и не лезла в душу, не мешала, но пыталась отвлечь. Так и подружились. А страницы снова склеены. Что-то пишет младший Кушаков про Альку? Судя по рисунку, он относится к ней с явной симпатией. А пишет-то что? «Как все-таки обидно получается! Единственный человек из ровесников, которого я решительно не могу понять и полностью, без оговорок, уважаю — не может со мной общаться. Такие же сословные предрассудки, будь они неладны! Да елки зеленые, в двадцать первом веке живем, а туда же! „В других обстоятельствах — с радостью, но сейчас нас неправильно поймут. Не надо дразнить сорвавшихся с цепи собак“. Да, все так. Но Алька-то тут причем?! Я вляпался по самые уши самим фактом своего рождения. Маме жизнь испоганил, себе тоже. А Альку-то за что?.. Эх, будь это парень — да плевать бы на все, мы бы справились. С такими принципами, с такой смелостью, как у Альки… Мне даже на минутку показалось, таким мог быть в детстве дядя Кондор. Но девчонку подставлять под удар я не могу. Отец узнает, с кем я общаюсь. Да что там, он уже все знает! И если мы даже не подружимся, а просто будем общаться чуть чаще, чем с остальными — он в считанные часы узнает, кто Алькин отец. А с дочерью врага у него разговоры короткие. И если честно, я за нее уже начинаю беспокоиться. Такие, как она, вечно впутываются в истории!». А вот и следующая картинка. Ну конечно! Не могли ее изобразить без друзей! Вот они, сидят у ночного костра в каком-то перелеске. А может, и нет. Уже стемнело, и освещен только неширокий круг, а дальше — сплошная темнота. Их трое. Алька что-то оживленно рассказывает. Уж это она умела, как никто! Ей было жарко, куртка снята, и наглухо застегнутая военного покроя рубашка защитного цвета делает ее почти невидимой. Брюки того же цвета, на ногах явно давно разношенные и видавшие виды сапоги. Она чем-то похожа на вернувшегося разведчика. Стойкий оловянный солдатик, а не девочка! Впрочем, Алька не прячется, а оживленно жестикулирует. Справа от нее Саша Нахимова — симпатичная девчушка с каштановыми короткими волосами, сероглазая и бледненькая. Несмотря на обычную, чтобы не сказать скромную одежду, было в ней что-то дворянское. Не то осанка, не то внешность старинной барышни. Простенькие джинсы, спортивная куртка, застегнутая до самого горла, кроссовки — а держится так, словно не на бревне у костра, а на приеме у английской королевы! Воспитание, куда от него деться! Алька рассказывала, что хотя родители у Саши — детдомовцы, и фамилия ее отцу досталась по названию улицы, где его нашли, но Олег сделал все, чтобы ни за одного члена его семьи перед знаменитым однофамильцем было не стыдно. И Саша соответствовала его завышенным требованиям. Это касалось и учебы в школе, и самообразования, и кружков, и манер. Вот только в результате дочка Нахимова была не уверена в себе и сильно сомневалась в любви родителей. Рядом с ней Митька Песчинкин — красавчик, смуглый синеглазый брюнет, плечистый, но в то же время какой-то легкий. Детдомовца в нем почти ничто не выдает, вполне интеллигентный парнишка. Физически крепкий, глаза умные, одет опрятно и не то, чтобы дорого — скорее, у него уже почти выработался свой стиль. Явное подражание Олегу Нахимову, который славился своим безупречным вкусом. Где же это могло быть? Что они обсуждают? Слава попыталась освежить в памяти рассказ Володи, который о своей «правой руке» говорил довольно много. Ах да, точно! В первый же день после приезда вечером была «зарница». И смена еще разделилась на два отряда — «богатеньких» и «деревенских». Первых, по слухам, возглавлял младший Кушаков, кажется, Вениамин, а вторых — почти пасынок Сашиного отца, Митька Песчинкин. Может, они отдыхают после тяжелого дня, знакомятся, о себе рассказывают? Если так, Альке есть что поведать! Она ведь, как Слава слышала краем уха, родом из заповедника чуть ли не за Полярным кругом, да еще и старшая в многодетной семье. Так что только про малую родину рассказов на неделю хватит, и про забавные случаи с малышами. А еще у них же там был филиал какого-то НИИ, и с детьми занималась профессура, так что знала она очень много. Не считая того, что прекрасно умела управляться с детьми, увлекалась краеведением и генеалогическими исследованиями, Алька еще и прекрасно умела выживать в условиях чрезвычайных ситуаций. Так что на картинке, Алька могла наглядно показывать, что делать при нападении хищника, как выжить во время снежной бури, что можно и что ни в коем случае нельзя есть, если заблудиться в лесу. Впрочем, делилась она такими секретами не со всеми. Детям — да, рассказывала с удовольствием. А среди ровесников и старших Алька была обычно тиха, скромна и предпочитала быть незаметной. Как и Володя. И как еще умудрилась завоевать такой авторитет в команде? А ведь Митька уверял, что тихоня Алька не только возглавила атаку и помогла своей команде победить, но еще и провела «разъяснительную беседу», наглядно показала, что вражда их командам совсем не к чему. Тогда, говорят, Венька впервые предложил ей дружбу. Ой. Охранники ведь говорили, что сюда может прийти разве что барчук. Это не про Веньку ли, сына хозяина дома? Ведь, судя по рассказам Володи и самой Альки, Венька вовсе не похож на своего отца и братьев. Даже внешне — не черноволосый темноглазый красавчик-дворянин, словно сошедший с портрета начала девятнадцатого века. Рыжий, худенький, глаза светлые. Да, поначалу он и правда изображал самодовольного «барчука». Да, казался высокомерным, держался отстраненно, и никто не мог сказать, о чем он думает, что чувствует. Он никому не доверял, ни с кем не разговаривал о чем-то более-менее личном. Да, командовал всеми, но у него железные принципы, которые он никогда не нарушает. А еще чувствовалось, что домой он возвращаться не хочет, и отношения у него дома сложные. Он как будто вовсе не умел кому-то доверять, а тут вот доверился. И Алька в другой ситуации согласилась бы на дружбу, ей был интересен этот странный, очень скрытный мальчишка, который восхищенно на нее смотрел, но именно там и тогда ее бы неправильно поняли в обоих отрядах. Приходилось держать нейтралитет и ждать. Кстати, вот и иллюстрация ко второму дню. Тогда у ребят была игра в первооткрывателей, поездка на съемочную площадку приключенческого фильма, игра между «конкистадорами» и «аборигенами» и конференция об истории географических открытий. И опять Алька оказалась в роли лидера. Живописная, кстати, получилась композиция! И дело не только в самодельном вигваме и костюмах с бахромой и головных уборах из перьев. Хотя, конечно, мальчишки-подростки в качестве вождей смотрелись весьма колоритно. Особенно и так-то смуглый Митька. Саша изображала дочь вождя, сидящую от него по левую руку. Вот ее как раз долго гримировали, чтобы лицо казалось смуглым. А Алька, с ее белокурыми волосами, могла сойти разве что за Зверобоя, воспитанника индейцев. И вместе с тем, она стояла с таким видом, что никому и в голову не пришло бы усомниться в ее праве диктовать условия. Не в том дело, что историю географических открытий у нее в поселке все знали назубок и с малолетства. И не в том, что историй об отважных путешественниках, в том числе своих предков, соседей и знакомых, она могла рассказать множество! Но она еще категорически не приемлет несправедливости, а подлость совершать не позволяет никому. Так что и «своих» из плена вытащила, от засады уберегла, и «чужих» не дала обижать. Вот она, на картинке, в индейском наряде выступает перед «вождями» по поводу связанных пленных. Между прочим, именно Веньку-то она и не дала условно расстрелять, и после того, как за него был заплачен выкуп, лично проводила до границы, защищая от возможного нападения «своих» или «чужих», которые могли бы попытаться нарушить договор. И снова склеенные страницы. Теперь Слава уже даже не сомневалась, стоит ли и расклеивать, и вчиталась в написанные слабо-слабо, чтоб не продавить страницу и не показать, что с обратной стороны что-то есть, строки: «Нет, я уже окончательно перестал понимать Альку! Ведь она же ясно дала понять, что между нами не может быть никакой дружбы, и даже общаться нам нежелательно! А теперь вот условно спасает жизнь. Зачем? Вполне логично было устранить пленного члена команды соперников! Я бы понял, если бы меня условно расстреляли после того, как передача выкупа закончилась провокацией. Братья и отец так бы и поступили. Но дядя Кондор говорил когда-то о чести мундира. О том, что подлость не может быть ответной, и что бы ни сделали тебе, своими поступками ты пятнаешь в первую очередь себя. И Алька вот тоже: „Я не намерена допускать подлость! Выкуп был заплачен, так что я лично доведу его до границы. И тронуть пленных вы сможете только через мой труп!“. Нет, отец тоже любит пафос. Но не до такой же степени! А ну как и правда решат стрелять? Она одна, а их много! В нашей команде так бы и поступили. Здесь нет, притихли. Уважают? Тоже так думают? Не понимаю! Ничего я не понимаю!». На третий день, насколько Слава помнила рассказы Альки и Саши о потрясающем отдыхе, был экстремальный отдых, а перед ним — инструктаж МЧС. Теперь обе команды, накануне все же примирившиеся, в одной связке устроили сплав по реке, палатки ставили, ориентировались в лесу, бродили по пещерам, и так далее. В общем, отдых был изумительный, и Алька в тот день себя чувствовала как рыба в воде! Оно и по картинкам видно. На одной Алька, Саша и Митька карабкаются вверх по скале, на другой они — в пещере, на третьей — в лодке на стремнине. Венька тогда держался молодцом, и о его достижениях Алька рассказывала с невольным уважением и даже почти восхищением. Но никаких комментариев Венька опять не оставил. Просто страницы с картинками. Только такое ощущение, что рука у него немного дрожала. Устал, видимо. Но явно был доволен. Яркие, сочные краски, и общая атмосфера рисунка какая-то… Нет, не умиротворяющая. Чувствовалось и напряжение, и ощущение опасности момента. И в то же время было понятно без слов — тем, кто нарисован здесь, нравилось то, что происходит. Они наслаждались ясным солнечным деньком, прохладой воды, свежим ветром. Они отдыхали, дышали полной грудью и хотели продлить этот миг. И Венька хотел. Иначе не рисовал бы! Затем был тот самый день, когда познакомились Алька и Слава. В лагере был бал литературных героев, игра в дворянское сообщество. Почти как в институте — с горечью вспомнила Слава. Только Алька там исполняла роль не безымянной барышни или кого-то из своих предков, а героини своей любимой книги. Какой — Слава позабыла. Она даже про этого автора-то не слышала, не то, что про книгу. А ведь считала себя образованным человеком! Впрочем, оно и понятно, за Уралом — свои местные авторы. Саша Нахимова была профессорской дочкой из фильма «Затерянная экспедиция», Митька — юным гардемарином Володей Ашаниным, героем Станюковича. А Венька — не много, не мало — капитаном Немо, принцем Даккаром. И так же, как к Славе, к Саше во время танцев подошел с угрозами человек, которого Алька называла Опричником. Насколько девушка знала, это был давний враг Алькиного отца. Оказывается, Владимир Вспышкин, полярный капитан, был похож на Володю не только внешне. Он так же принципиален, так же умен и решителен, и так же способен даже в очень молодом возрасте сделать карьеру. Ну и неудивительно, что ему завидовали и ненавидели. С Опричником он был знаком с детства, и тот уже давно притворялся другом, а сам так и норовил вставлять палки в колеса, а заодно за чужой счет пробиваться. И пробился довольно высоко, ведь именно Опричник организовывал экспедицию, после которой Владимира Вспышкина считали без вести пропавшим, а потом имел наглость прийти к его жене с конфиденциальным разговором, после которого ночью дом, где были Алькина мама с детьми, загорелся. Дело было в дачном поселке, в летнем домике, который принадлежал Антонине Вспышкиной еще до замужества. Ночевали в этом поселке редко, соседей и вовсе в тот день не было, да никто из соседей и не помнил толком, приезжала ли она, или нет. Они и пожар заметили только когда полыхало так, что тушить было поздно. Позже пожарные определили, что это был поджог, и что дверь нарочно заблокировали снаружи. Неудивительно, что девочка его искренне ненавидела и знала, что это действительно очень опасный человек! Не заслуга Опричника, а его просчет, что экспедиция даже с выведенными из строя рациями и навигационными приборами, почти без припасов умудрилась дрейфовать немножко не в том направлении, которое ожидалось, а потому выбрались на остров, где от прошлых зимовщиков остались припасы! Так что они перезимовали и к лету вышли к людям. А мама Альки, поняв, что угрозы были вполне серьезны, отправилась с детьми ночевать к соседям, благо знала, где они хранят ключ от домика, и еще до того, как прибежали зеваки, успела покинуть поселок. Да, пожарные подтвердили, что погибших не было, но куда делись Вспышкины, почему больше туда не вернулись, и живы ли они вообще, в том городе знала Алька, а больше — никто. Вот только Олег Витальевич Нахимов, бывший спецназовец, а ныне — сотрудник МЧС, откуда-то узнал про экспедицию и про пожар, начал разбираться, и узнал слишком много. Именно поэтому он, перед тем как уезжать в очередную командировку, передал бумаги дочери. И вот пожалуйста! Сам считался погибшим от ран, жена — скончалась в реанимации. Говорили, сердце, но уж очень ситуация складывалась подозрительная. Так что когда Опричник начал угрожать Саше, Алька ни минуты не сомневалась — помогла им с Митькой сбежать из лагеря, велела пробираться в город, к тем людям, которым Олег Нахимов полностью доверял. А сама за подмогой к Володе. Кстати, по словам Альки, ей бы не выбраться из лагеря, если бы не помощь Веньки Кушакова, который задействовал связи своего отца и его влияние. Венька и в самом лагере помог, и потом — что мог, по телефону сделал. Правда, когда они добрались до города, ребят уже похитили, и Алька, бедовая голова, решила идти на переговоры. Убедила всех взрослых, что она то Опричника хорошо знает, у нее есть, чем его отвлечь, как потянуть время до прихода подмоги, чтоб заложники не пострадали. Но в последний момент, когда казалось, что переговоры прошли успешно, кто-то спугнул похитителей, и Опричник бросил гранату в тот самый подвал, где он держал детей. Володя, вместе с остальными разбирал тогда завал вручную. Тогда и руки себе разрезал осколками кирпичей, и даже не заметил. И бровь ему рассекла упавшая сверху тяжелая балка. Хорошо хоть вскользь, только кожу повредила, а мог бы и шею сломать, или сотрясение мозга получить! Нет, преступников задержали, он это видел, но это было уже неважно. Володя знал, что стоит там, внизу, запаниковать — и даже если еще не завалило, ребята могут задохнуться, обвалить что-то, держащееся непрочно. И он не обращал внимания ни на сгущающиеся сумерки, ни на то, что руки повредил. Он вообще ни о чем, не думал, пока не образовалась достаточно большая щель, чтобы можно было вылезти. Дети были живы и невредимы, если не считать нескольких синяков и ссадин. Да, перепачкались, да, перенервничали. Но они целы! И смогли обнять родителей. Володя лично отвез их на мотоцикле в больницу, где лежали старшие Нахимовы. Олега Витальевича привезли специальным рейсом, едва поняли, что он все-таки живой, на новейшем оборудовании провели обследование, сделали операцию, раны зашили, и он помаленьку приходил в себя и больше не походил на умирающего. Антонина Павловна тоже оправилась. Оказывается, и ее тоже смогли буквально с того света вытащить. Потом Володя и кто-то из командования лично доставили ребят обратно в лагерь, договаривались с его руководством. Преступники были арестованы, а в ближайшее время Нахимовых должны были перевести в лучшую клинику, где обоим обещали полную реабилитацию вплоть до возвращения к службе. Но на иллюстрации Алька была в бальном платье середины девятнадцатого века, в красивом парике, уложенном в изящную прическу, и она впервые казалась хрупкой и невесомой барышней, а вовсе не прежним сорвиголовой. Тем более, танцевала она с Володей, которому удивительно шла морская форма того же времени. Они казались такими счастливыми, такими безмятежными… Еще бы, до похищения оставалось более часа, ничто не предвещало беды. И снова склеенные страницы. Склеены небрежно, наспех. И почерк немного другой. Было видно, что тот, кто писал эти строки, сильно волнуется. «Я полный кретин! Идиот, бестолочь, недоумок! Ну какого, какого лешего я отпустил ее, а?! Девчонку, хрупкую беззащитную девчонку, которую, кажется, ветром сдуть может! И сам же, балда, дубина стоеросовая, помог ей сбежать из лагеря. Тут-то они хоть в безопасности. А там?! Ладно Митька, этого бугая не вдруг дубиной перешибешь. И вообще, детдомовские — они живучие. Тем более, парень. Его попробуй не отпусти, прибьет! Ладно Сашка. Ее жалко, конечно, но это ее родители. Если б мне не дали выполнить последнюю просьбу мамы, я б кого угодно размазал по стенке. Но Алька-то! Это не ее война. Не ее враги. Зачем она вмешивается? Дело чести. Да лучше б я с ней пошел! А так точно с ума сойду. И если с ней что случится… Нет-нет! Не думать!!! Не думать, я сказал!!! Уф, позвонила. Да плевать мне, что скажет батяня. Плевать, что он со мной сделает! Я не мог поступить иначе. Ради памяти мамы. И ради Альки. Только бы врачи успели! Только бы не слишком поздно! И да, использовать положение отца в своих целях, заставлять взрослых, которых видишь (нет, слышишь) в первый раз в жизни поступать, как хочешь ты — это, оказывается, приятно. Только потом тошнить начинает. А поначалу чувствуешь себя героем. Когда давал алькиным знакомым „зеленую улицу“, когда отмазывал ее перед начальством в лагере и стравливал отцовских дуболомов с бандитами, которых подослал какой-то Опричник, было… Не знаю, как назвать это ощущение. Эйфория? Наверное. Зато потом так себя ненавидел! И чем я лучше братьев и отца? Ничем. Такая же тварь, которая пользуется своей безнаказанностью и топчется по чужим судьбам, как по мостовой. Тошно…». На следующий день отдыхающих ребят возили в лагерь археологов, показывали, как работают экспедиции геологов, возили на базу МЧС и в военную часть, даже учение показали со стороны. Но Володя вместе со Славой тогда специально ездили к Альке и Саше с Митькой, чтобы успокоить их, передать весточку из дома, а заодно и попросту познакомиться. Между прочим, и сама Алька, и ее друзья Славе понравились. Хорошие ребята, искренние, умные, серьезные. А еще — отзывчивые, добрые и настоящие, что ли. Они не притворялись, они просто делали то, что должно, не особо задумываясь, каковы будут последствия лично для них. А на рисунке Алька была в военной форме и вокруг, казалось, кипел бой. Не учебный. Судя по ее лицу, она как будто снова была на войне. На шестой день отдыха в лагерь никого не пускали, и сами ребята ни на какие экскурсии не выезжали. Это был день, когда им нужно было попробовать себя в роли писателя или журналиста, и либо провести расследование и написать об этом статью, либо опубликовать рассказ, повесть, или что-то подобное. На картинке Алька в строгом костюме, похожая на учительницу, делала доклад, а за ее спиной виднелся на слайде какой-то арктический пейзаж. Похоже, об отце рассказывала. Или о своей малой родине. Ну и последний день, наконец. Седьмой по счету. Праздничный полдник — и ребята разъезжаются по домам. Всеволод провожал до вокзала и Нахимовых (всех четверых), и Альку. Она возвращалась домой. Конечно, обещала еще вернуться, но удастся ли встретиться? Кто знает? Записок больше не было. Видимо, Венька сказал все, что хотел, но на душе было как-то странно. Ощущение не то недосказанности, не то наоборот — того, что залезла в чужую душу и потопталась там сапогами. Что было дальше? Неужели, Алька тоже считала Веньку предателем и балованым мажором? Нет, это исключено! Она же отзывалась о младшем Кушакове с явной симпатией и уважением! Неужели он не видел? Неужели, действительно считал себя настолько недостойным общения с теми, кого ценил, что добровольно ушел в тень? А видели ли его чувства остальные? Так вот чего боялся мальчишка в спортзале! Так вот чей голос она слышала! А и правда, знает ли Кушаков?.. Ответа не было. Слава снова вгляделась в рисунки. Интересно, с какой теплотой они сделаны! И кстати, как все-таки заметно, что Алька очень сильно изменилась за те несколько дней. Поначалу — серые, почти неживые глаза, «кожа да кости», одежда мешком висит, и весь вид странный. Словно она еще не здесь, а где-то в своем страшном прошлом. А потом немного оживает. В танце у нее и глаза уже синие, и сама она словно светится от счастья. На природе глаза почти зеленые, и вид какой-то умиротворенный, а не такой болезненный. Отъелась, видимо. Привыкла, что здесь нет врагов, никто ничего не взрывает и бежать никуда не надо. Но привычки, уже ставшие рефлексами, никуда не делись. Настороженность не пройдет еще долго. Где же она была? На какой войне? Откуда они с Володей вернулись, чего натерпелись? Подумать страшно. В любом случае, Алька как раз из дома сбегать не хотела. Ее тянуло туда, к родителям, к младшим братишкам и сестренкам. Но и она и Венька пришли в тот лагерь за забвением, зза шансом почувствовать себя живыми. И они этот шанс получили, и использовали его сполна! Как странно, что они двое, почему-то способные понять друг друга лучше всех остальных, испытывающие друг к другу явную взаимную симпатию и уважение, оказались по разные стороны баррикад! Интересно, встретятся ли они снова? Поддерживали ли какую-то связь? И та дружба, о которой оба говорили — была ли она, и осталась ли от нее хоть что-то? На последней странице альбома были просто Алькины лица. Портрет по плечи, в полный рост и только голова. В фас и в профиль. Она смеется и она задумчива. Она устала и она чем-то вдохновлена. То с длинными, то с короткими волосами, то в платье, то в брюках и рубашке. То карандашный набросок, то акварельный портрет. Но это все время была она. Девчонки-однокурсницы точно начали бы уверять, что художник попросту влюбился, но Слава не была в этом так уверена. Хотя то, что Алька на Веньку имеет очень большое влияние, очевидно. Он ради нее уже несколько раз всерьез рисковал, хотя и знакомы были всего ничего. И побег тот, и пара случаев в походе, когда он бросился ее спасать… Да, парнишка уже навлек на себя гнев отца только ради того, чтобы помочь абсолютно незнакомым людям, которые дороги Альке. Естественно, Кушакову-старшему это не могло понравиться! И на последней странице — полные боли строки: «Я знал, что она не напишет, не позвонит и не придет. Знал ведь, что это опасно, и что мы никогда больше не увидимся! Знал! Почему ж тогда верил и ждал до последнего?.. Глупо, смешно, но я до сих пор надеюсь вновь ее увидеть. Просто в толпе, мельком, ни слова бы не сказал. Только бы увидеть. Знать, что с ней все в порядке, что добралась благополучно, и длинные руки моего папаши до нее не дотянутся. Мне ничего больше не надо! Она написала. Нет, хранить письмо нельзя, я же знаю, что все мои письма читаются и телефон на прослушке. Так что я его уничтожил, но помню каждое слово. Спасибо тебе! Пусть мы никогда не увидимся, я просто буду знать, что такие люди есть. Прощай, Алечка! Прощай и прости за все, в чем был перед тобой виноват. А я тебя всегда никогда не забуду». Слава потерла переносицу. Только еще не хватало заплакать! Алька. На каждой странице, в каждой строчке — Алька. Хм… А ведь это вариант! Может, дело все же не в Володе, а в его подопечной? Кажется, Кушаков одно время был на корабле капитана Вспышкина! И они здорово повздорили, потому что Владимир Иванович был весьма щепетилен, да к тому же никому в своем присутствии не позволял самодурствовать, а уж тиранить свою команду — и подавно! Да, Опричника осудили, и он уже точно не выйдет из тюрьмы еще много лет. Но Кушаков-то на свободе, и он не менее опасен. А если он узнал, что его сын проявляет интерес к дочери «дерзкого мальчишки», да к тому же она имеет на Веньку едва ли не большее влияние, чем собственный отец?.. И кстати, Володя похож на Алькиного отца в молодости! И кто на женском портрете — теперь ясно. А делать-то что?..