Отзвуки загадочного лета

На рассвете все и было закончено. Володя и Алька вставили в прибор недостающие запчасти (те, без которых оборудование было бесполезно, и которые ученые увезли с собой), настроили оборудование. Все как-то странно загудело, Славке на секунду показалось, что она как будто сознание потеряла, не понимает, где верх и где низ, и не то падает, не то летит — и все было уже закончено. Сначала она подумала, что прибор не сработал. Те же развалины, над которыми не властно время, тот же лес и то же болото… Ан нет, не то же. Деревья куда толще, и больше хвойных пород, чем лиственных. Линия берега у болота другая. А еще — там, где в их мире оставался город, здесь было совсем другое поселение. И их там уже ждали. То, что происходило следующие несколько дней, Славка и рада была бы вспомнить, но событий было так много, что они как будто слились в один большой разноцветный узор, как в калейдоскопе. И самая яркая картинка — дорога к городу и то, как Анна, едва увидела крепостные стены, бессильно рухнула на землю. У нее словно ноги подкосились, и сил хватило только на то, чтобы отвернуться, пряча слезы. Кондратий Иванович даже не сразу понял, думал, она ногу подвернула. Веньку придержала Алька, что-то вполголоса объясняя. Слава, честно говоря, растерялась, а Володя немного неуклюже обнял сестру, присел рядом, пытаясь успокоить, но она только отрицательно помотала головой. С силами собиралась? Наверное, потому что когда Анна выпрямилась, лицо ее было уже спокойным и сосредоточенным, и глаза сухие, не красные. Она даже сказала, что действительно просто споткнулась, только по встревоженным взглядам Володи и Альки, Слава поняла, что все не так просто. К тому же она видела, как Володя прикусил губу, тщетно пытаясь оставаться спокойным, и как-то по-мальчишечьи беззащитно шептал: «Анчутка, сестренка, ну все же хорошо? Ты смогла. Ты справилась. Ты дома. И никакой Костя… прости, прости. Больше не буду. Пошли, дети заждались». Алька тоже явно что-то знала, потому и встала как часовой, чтоб никого к командиру и его сестре не подпустить. А потом они пошли дальше. Венька восхищенно глазел по сторонам, и Алька едва успевала отвечать на его вопросы. Кондратий Иванович не выпускал из рук оружие, но тоже восхищенно осматривался. Володя подал руку Славе — «чтобы не отстала, здесь потерять друг друга ничего не стоит». У Анны глаза горели, и Славе показалось — да что там, она готова была руку на отсечение дать! — что она уже не чаяла увидеть это место, которое явно было ей знакомо и дорого. И Слава ее, пожалуй, понимала. Сначала они вышли из леса и оказались в поле. Над головами еще почти по-летнему ярко-синее безоблачное небо, солнце уже припекает, а до самого горизонта — золотое море каких-то злаков. Слава не могла сказать, рожь это, пшеница, овес, или что-то другое. Только могла заверить, что здесь очень красиво и что на дворе далеко не октябрь, а скорее — середина августа. Да, их действительно ждали. Не успели Слава и Венька прийти в себя, как Кондратий нахмурился и начал было прицеливаться, но Володя отрицательно покачал головой и опустил ствол его ружья к земле, сбивая прицел. К ним со стороны старинной крепости стремительно приближались всадники. Да, самые настоящие всадники в настоящих доспехах и верхом на живых, и очень, надо сказать, ухоженных лошадях. Буквально в считанные минуты крохотный отряд был со всех сторон окружен, и Слава на секунду даже забеспокоилась, как бы кто-нибудь из лошадей не наступил ей копытом на ногу, настолько близко они стояли. Но Анна с облегчением выдохнула, и смотрела почти весело. С Алькой один из всадников уже вполне по-дружески болтал, свесившись с седла, и было видно, что они давно и хорошо знакомы. Володя вполголоса что-то сказал предводителю, и тот, спешившись, снял шлем и оказался совсем молодым, немногим старше самого Володи. — Ну здравствуй, Арсений! Узнаешь? — Володя улыбнулся собеседнику, погладил по шее лошадь, и вообще держался так, словно окружившие их вооруженные люди ему давно знакомы. — Спрашиваешь! — молодой человек с едва пробивающимися усиками и бородкой, русоволосый и дотемна загорелый, казался настоящим богатырем, которому даже кольчуга слегка узковата в плечах. — Тебя да не узнать! Был Зеленый, да вышел весь. Теперь вот Буревестник-младший, он же командир «Журавликов»! Слушай, ты же вроде не из «зовущих»? Какими судьбами? — Да знаешь, старые долги отдавал, — голос был странно-безмятежным, словно и не были они окружены. — А ты-то как здесь? Вроде, тебя в «Золотые кортики» переводили, а ты опять в дозорных? — Да решил вот стариной тряхнуть. Позавчера приехал и у воеводы напросился в дозор. Сколько воды-то утекло, а? Мы ж, почитай, с самой войны не виделись. А ты здорово повзрослел, Севка, можно было и перепутать. — Потому и спросил. Сеня, а как там наш Сочинитель? Нормально добрался? А то что-то связь барахлит. — Ну да, вчера днем еще с какими-то детьми пришел, — недоуменно ответил Арсений. — И со связью проблем не было. Хотя погоди! Нет, точно, что-то вчера барахлило, как раз твой отец поехал разбираться. Все хорошо, не волнуйся. И у нас все тихо, никаких нарушителей, тьфу-тьфу-тьфу. На Перекрестке все спокойно, у вас тоже. А у Старого города да, мавритяне пошаливают. Там усилили наблюдение, почти всех наших согнали. Никак опять прорыв готовят. Ну, не буду задерживать. Отцу привет! И передай Сочинителю, что он обещал моей сестренке. Так что пусть и не мечтает увильнуть! Отряд так же легко и быстро перестроился обратно в цепь и как-то удивительно быстро скрылся из виду за невысокой полосой кустарников. Венька и Кондратий удивленно переглянулись и посмотрели на Володю с почти одинаковым недоверием: — Это что сейчас было? — озвучила их вопрос Слава. — Это был дозор, — пояснил Володя. — Да не смотрите вы все на меня так! Старинный тут только антураж, на случай, если границу перейдет кто-то из прошлого. А на самом деле у них на кольчугах специальные пояса, которые держат ничем не пробиваемое энергетическое поле. Это ребята из исторического клуба, они со мной сейчас так нормально разговаривали. А с любым пришельцем из прошлого будут так же свободно говорить на языке его эпохи. С Арсением Белозеровым мы в одном классе учились, пока его родители не переехали в Земщину куда-то на самую окраину, на окраины Дикого Поля во домонгольские времена. Так что летом он жил в одиннадцатом веке, а зимой оказался в двадцать третьем, потому что нас как раз тогда на практику в Опричнину Грядущего отправили. Так и живем. Да ладно вам, привыкнете! — А кто такой Сочинитель и что он его сестре пообещал? — прищурился Венька. — Раз уж у вас все такое разновременное. И кто такие «золотые кортики»? — Сочинитель — это Михаил Юрьевич Иволгин, Анин муж и мой названный брат. Откуда прозвище — пояснять надо, или сами догадаетесь? Да, именно, в честь Лермонтова и из уважения к профессии. Сестре Арсения девять лет, обещал он прийти к ним на классный час и рассказать о своей работе. Интересно детишкам посмотреть на живого военного корреспондента, да и патриотическое воспитание никто не отменял. Золотые кортики — это элита нашей кавалерии. Они патрулированием не занимаются, их отправляют уже по ту сторону Черты в те места, где наша разведка подозревает скорое вмешательство мавритан. Еще вопросы будут? — Володя говорил как-то странно, словно не мог дождаться, когда уже от него отвяжутся и можно будет продолжить путь. Крепость оказалась куда дальше, чем можно было подумать, и куда больше, чем Слава ожидала. В воротах, наверное, могли бы разъехаться два камаза с фурами, а по стенам можно было бы пускать неширокое шоссе. Или это только так казалось? Слава не могла точно сказать, слишком уж она была потрясена увиденным. Тем более, средневековая перед ними была только стена, за ней скрывался город, в котором смешались стили и эпохи. Непривычные дома, странный транспорт, диковинно одетые люди, странные вопросы. Они проходили и мимо деревянных домов, словно кружевом покрытых резьбой, возле которых была деревянная же мостовая, мимо дворцов, по гранитной мостовой возле которых гарцевали всадники и ездили экипажи. Мимо небоскребов, к которым подлетало нечто, похожее на флаер из фантастического романа. Были и почти инопланетяне, и явно какие-то сказочные народцы. Алька назвала это место Перекрестком, сказала, что здесь встречаются жители всех трех частей Царства, и вообще здесь можно ходить неделями, не покидая «эпохи данного сюжета» просто быстрее и удобнее идти напрямик. И правда, быстро. Слава, когда они дошли до простого деревенского дома, возле которого стоял знакомый Володин мотоцикл, посмотрела на часы. Шли они от силы полчаса, хотя казалось — куда дольше. Потом была встреча с бабушкой и дедушкой, которые вовсе не выглядели удивленными, словно бывали здесь раньше. А скорее всего, так оно и было. Алька потом показала дорогу, которой сюда приводили жителей деревни — ничего примечательного. Ну, поле. В поле встретили какие-то верховые, уточнили, куда и зачем идут. Привели к развалинам крепости, за которым — обычный город, каких по всей стране очень много. Ну есть старинные дома, но есть и многоэтажки, ходят автобусы и ездят машины. Иногда самолеты пролетают. Город как город! И не слишком древний, и не слишком современный. И люди тоже самые обычные. Хотя, пожалуй, нет. Люди, даже случайные прохожие, который видишь первый и последний раз в жизни, были как будто душевнее. Не было здесь ни давящего равнодушия больших городов, ни какой-то тени обреченности городов малых. Здесь охотно помогали и откликались, не было ни раздражительности, ни агрессии. Да, пожалуй, в первую очередь, люди были спокойнее. Они точно знали, что не останутся со своей бедой один на один, их не бросят, они кому-то нужны, они могли заниматься тем, что им нравится, а не бросать все силы на выживание. А еще — чувствовалось в самом воздухе, которым здесь дышали, что закончено какое-то большое дело, и что каждый чувствует свою причастность к этому чему-то, а потому не боится трудностей, не стыдится себя и своих близких. Слава восхищенно и неверяще смотрела по сторонам, прислушивалась к разговорам, и все не могла поверить, что это на самом деле, не сон. Кстати, дед и бабушка неожиданно нагрянувшей в гости внучке искренне образовались, но как будто и не знали ничего о ее похищении. Гости через порог так и не переступили, деликатно ждали на улице. И когда Слава выглянула, позвать их хотя бы поужинать или вместе с Володей проводить всех по домам, выяснилось, что Алька уже убежала к родителям. А Володя тем временем неуверенно сказал, что их дом совсем рядом, и если Венька еще хочет увидеть маму… Тот как-то враз оробел, вцепился в ручку калитки, ведущей на участок славкиных родных: — Погоди! Ну как я в таком виде? Надо хоть в порядок себя привести! Мама и так-то, наверное, не узнает, но таким чучелом, измазанным в болоте… Не хочу! — Да что ты, в самом деле? Видел бы ты, в каком виде мы с отцом возвращались! — Володя, кажется, ничего не понял. — Вам можно, вы же не Кушаковы, — Венька как-то сразу стал похож на замерзшего взъерошенного воробушка. — А мне стыдно показаться перед дамой в таком виде. — Слушай, ты, барчук недобитый, — Володя демонстративно стал закатывать рукава. — Ты вообще понял, что сказал? Значит, спутницы наши для тебя не дамы? Они, значит, второй сорт, да? Голубая кровь взыграла? Значит, в сапогах заляпанных и рубашечке ненакрахмаленной показаться стыдно. Кушаковы вы! Еще скажи Ушаковы! А где ты был, такой почтительный, когда твой папаша мою маму бил и унижал? Что, заступиться сложнее, чем тут из себя благородного корчить? Или для тебя ударить женщину не зазорно? Из дома ее выставить не стыдно, и на произвол судьбы бросить — тоже? Она ведь не дама, да? Куда стыднее, что у штанов коленки грязные, чем что душа насквозь прогнившая. Ну, а мы люди простые, дворянским воспитанием не обремененные. Так что я тебе сейчас по-простому, по-мужичьи объясню… — Володя! — Анна добавила в голос металла, и даже внешне стала как-то выше и величавее. — Прекрати немедленно! Неужели не видишь? Он огрызается просто потому, что взволнован. И что он мог-то тогда? А нас защищать не надо. Я знаю, что не дворянка, и горжусь этим. Алька тоже. Слава? Ну, она ведь умная девушка, должна понимать, что ее никто не хотел оскорбить? Да, сейчас мы для вас не дамы, а товарищи по оружию, и стесняться своего вида перед нами попросту глупо. — Аня, — Володя смотрел на нее почему-то снизу вверх, будто опять стал младшим братишкой, и говорил так убежденно и уверенно, что Слава невольно прислушивалась к каждому слову. — Он мужчина, в конце-то концов! Не ребенок уже. Я был таким же, когда ты уходила. И заметь, тебя не выгоняли, а отпускали. Ты шла, зная, что в любой момент можешь вернуться, и не куда глаза глядят, а поверь, по своим каналам отец все десять раз перепроверил, и знал про всех твоих будущих соседей, про всех учителей и однокурсников. Ты уходила не потому, что была лишней, а шла навстречу мечте. Может, ты не знаешь, но мы с Мишкой первое время за тобой наблюдали, и если б хоть один волосок с твоей головы… Да одно твое слово, и я ушел бы следом! И любому твоему обидчику так бы накостылял, мало б не показалось! Ты знаешь, папа тебя всегда любил, и до сих пор любит, как не всякий отец родную дочь. Но если б только он, или профессор Истоков, или Мишка хоть слово бы о тебе дурное сказали… Да мне плевать было бы на последствия для себя! Пусть себе шкуру спускают! Но я бы знал, что ответить! И когда я узнал, где тебя искать, когда увидел этого… извини, в общем Константина, думаешь я хоть на минуточку подумал, как я буду выглядеть, наглажена ли рубашка, начищены ли сапоги, целы ли стрелки на брюках? Да плевать! У тебя голос был грустный, я в окно услышал, и все стало абсолютно безразлично. Тебя обижают! Да, хотелось быть красивым. Хотелось быть в твоих глазах не маленьким ребенком, с которым ты нянчилась, а взрослым солидным юношей. Но знаешь, в тот момент я на секунду представил, что пока я тут прихорашиваюсь, этот гад может на тебя голос повысить — и все стало неважно. Да, я был чуток постарше. И когда этот молокосос полдороги меня обвиняет, что мы могли обидеть маму — я еще мог понять. Сам бы так подумал. Но когда он, вместо того, чтобы разбираться с воображаемыми обидчиками мамы, начинает мне тут про грязные сапоги говорить! И это после того, как я своими глазами видел у мамы синяки, которые в присутствии бати получить не могла в принципе! Извини, но считать человеком того, у кого такие приоритеты, я не могу! — Да не руби ты с плеча, Николаич! — вмешался Кондратий Иванович. — Он пытался защитить мать. И мать, и память о ней. И поверь, ему доставалось после этого так, что всю охоту спорить могли отбить. У парня ничего не осталось, кроме привычки держать лицо. Он, наверное, и не верит, что Катерина его еще помнит. И боится, что окажется не нужен даже ей. Ты сильный, ты с детства знал, что тебя любят. А у него ничего этого не было. Будь снисходительнее. — Угу, — Володя зябко передернул плечами. — Любят, как же! Хороша любовь! Ну да речь не о том. Я к маме. Она нас со вчерашнего дня ждет, и дольше заставлять ее волноваться не хочу и не буду. Уговаривать тоже. Хочешь — пошли со мной. Будешь дальше не пойми что изображать — сиди здесь. Вернусь через полчаса, отведу вас обоих в общежитие. Хорошо, Алька ушла, не слышала, что ее так называемый друг заявляет! Хотя она ведь для тебя не дама, стесняться нечего, да? Слава, Аня, простите за несдержанность. Честь имею откланяться! Он развернулся, как на параде, щелкнул каблуками. Видимо, слова Веньки настолько задели, а живое обычно такого сдержанного и спокойного Володю, что он и правда мог сейчас наговорить или сделать что-то, за что потом будет стыдно. Вот и ушел не оглядываясь. Венька сомневался не больше минуты — припустил следом, уже на ходу пытаясь стряхнуть с одежды налипшую грязь. Кондратия Ивановича пригласили дедушка с бабушкой Славы, а сама она с Анной пошли следом за новоявленными сводными братьями. Слава немного волновалась, но подруга только махнула рукой: — Не бери близко к сердцу, он вспыльчивый, но отходчивый. Всегда таким был. Если что, он еще перед дядей Колей за братишку заступаться будет. Просто тема больная. Он очень к Катерине привязался, вот и боится, что ее кто-то обидит или расстроит. Ну, не будем им мешать. Все уже в порядке, смотри сама! Анна махнула рукой, и Слава, взглянув в том направлении, увидела, как Володя толкает упирающегося для виду Веньку к дому, где играет с маленькой девочкой женщина с портрета. Она и правда почти не изменилась по сравнению с фотокарточкой, которая стояла у Анны на столе. Те же длинные волнистые волосы, которые так похожи на яркое пламя. Та же гибкая стройная фигура. Та же спокойная уверенность и довольство в позе и жестах. Видно, что она дома, что любит и любима, и что искренне рада видеть сына. Володин неуверенный оклик: «Мама? Мам, я вернулся!» утонул в ее радостном: «Севушка, сынок! Живой». Славе даже показалось, что так же встречала его когда-то Анна. Радостные объятия, неверящие, счастливые слезы. Потом она удивленно всплеснула руками, бросилась к Веньке, который уже хотел тихонько, по стеночке уйти за калитку. «Венька? Господи, откуда?! Неужели нашелся?!». И снова объятия, какие-то неслышные отсюда вопросы, слезы, которые смахивали с ресниц, но они снова упрямо набегали на глаза. Володя уже занялся сестренкой и ее расспросами, когда в люльке на крыльце запищал младенец. Катерина, конечно, отвлеклась на ребенка, потом все пятеро отправились в дом. Но сомнений не оставалось — они найдут общий язык, и справятся со всеми своими сомнениями и страхами, как бы ни было сложно. Они дома. — Ну вот и все. Видишь, все наладилось! Не будем мешать, ладно? Нам пора, — Анна легонько потянула Славу за рукав. — Пошли. Володя, как и обещал, вернется за Кондратием Ивановичем, и отведет его в общежитие. Не бойся, не забудет. А я уже и сама домой хочу. Заглянешь посмотреть, как мы тут живем? Конечно, Слава пошла навестить подругу! И Вейку с Татой повидала, и дом посмотрела. А вечером еще и познакомилась с тем самым знаменитым военным корреспондентом Михаилом. Он, видимо, как раз вернулся из очередной командировки и немного берег правую руку. Не то ранение, не то трещина в кости, Слава не знала, да и спрашивать постеснялась. Кстати, ее первое, еще от портрета, впечатление оказалось верным, Михаила действительно любят дети, и сам он и правда заботился об Анне, и жена рядом с ним как будто расцвела. Кстати, тогда Слава и услышала, чего именно так боялась подруга. Оказалось, что отец Анны, профессор Иван Истоков, был родом как раз из этих краев, «с этой стороны Черты», как здесь принято говорить. Он специализировался на истории русского дворянства, и долгое время постоянно жил в прошлом. Иногда в девятнадцатом веке, иногда в восемнадцатом. Дальше эпохи Петра Первого, правда, заходил редко, но случались командировки и в совсем уж седую древность. Его жена тоже была историком, только она больше занималась историей образования в России, а еще — историей благотворительности и биографиями меценатов. Так что ездили они по эпохам вместе. Только когда Аня была еще совсем крошкой, профессор собрался писать диссертацию, для которой ему нужны были материалы, которые можно найти только «за Чертой». Но, поскольку в прошлом он работал либо в усадьбах, либо в монастырях, и от городского шума порядком отвык, поселился профессор в деревне, и так ему там понравилось, что он переехал туда на постоянное место жительства. И жену с дочкой оставил именно там. Только в командировки изредка уезжал. Так что в детстве Анютка и знать не знала ни про Черту, ни про путешествия во времени. А как иначе? Вдруг ребенок проболтается? На слишком живую фантазию все не спишешь… Но лес и книги тянули девочку со страшной силой, и она, несмотря на недовольство родителей, могла бродить по окрестностям сутками, и почему-то «чувствовала» местность. В ней постепенно просыпался талант так называемой «белой галки», той, что умеет находить дорогу с одной стороны Черты на другую. И однажды Аня его нашла. Нечаянно. И сама перепугалась такой находке, тем более, что получилось-то глупо. Начитались книжек, наслушались сплетен о страшном институте временных аномалий и решили доказать, что его не существует. Специально нарушили все запреты, все правила техники безопасности. Ну и угодили в ловушку, из которой смогла выбраться только Анютка. И то зимой, на сломанных лыжах, за много километров по глухому лесному бездорожью она вышла не домой, а на Перекресток. Хорошо еще, в ту его часть, что относится к Земщине приблизительно конца двадцатого века! Там, конечно, на помощь взрослых отправили, детей спасли. Но Аня все равно почувствовала неладное, поняла, что попала в прошлое. Да еще и простудилась и долго болела. Думала, что это ей примерещилось. Именно тогда Аня Истокова и познакомилась с Мишкой Иволгиным. Они были почти ровесниками, только он жил «по другую сторону Черты», и воспитывался строгой бабушкой, потому что родители однажды не вернулись с задания. Он-то и рассказал и показал новой подружке все, что знал про НИИВА, про Черту и Земщину и обе Опричнины. И про то, чем на самом деле занимаются профессор и доцент Истоковы. Аня тогда поговорила с родителями начистоту, хотя и опасалась, что они попросту сочтут, что дочка сошла с ума. А они вместо этого забрали ее с собой в Земщину. И следующие несколько лет Аня прожила в далеком конце восемнадцатого века, в небольшой дворянской усадьбе. Подружилась с соседями — титулованными дворянами боковой ветви на всю Россию известного рода. Даже подружилась с их детьми, и нередко впутывалась с ними вместе в захватывающие и кажущиеся невероятными приключения. А еще, конечно, с ними рядом был верный Мишка. Как он ее отыскал — Аня и сама не знала, но была счастлива, что он рядом. Вместе они бродили по окрестностям, вместе открывали новый и такой интересный мир. Ох, сколько всего интересного с ними происходило, сколько потрясающе красивых мест они повидали, со сколькими интереснейшими людьми познакомились! А потом профессор Истоков сказал, что в очередную командировку он дочку взять не может. Он и раньше частенько оставлял ее одну, тем более на Перекрестке или в одном из городков Земщины. А тут и вовсе родители стали исчезать на несколько месяцев. И разлуки с родными становились все чаще и все дольше. Зато в ее жизни появились новые соседи — отец и сын Буревестники. Как ни странно, но именно с ними у Анны сложились даже более близкие отношения, чем с родными. Дядя Коля всегда, или почти всегда понимал ее, как никто. И она его тоже. А Володька и вовсе был как родной братишка. А Мишка… Лучший друг, заботливый брат, надежный защитник, он казался чем-то настолько постоянным, настолько родным, что казалось, так будет вечно. Она сама не понимала, что значит та теплота, то полное доверие и то ощущение дома. И он своих чувств никак не называл. О любви не говорили ни разу. О чем угодно — о прошлом и планах на будущее, друзьях и врагах, страхах и надеждах, но не о любви. Аня знала, что Мишка пишет стихи и была их первой слушательницей, первой читательницей и редактором его статей, рассказов и повестей. Роман только первой прочесть не успела. Мишка дописал его уже в девятнадцать, и Аня увидела его уже опубликованным. Знала, как много для значит для ее друга детства, чтоб его ждали и в него верили. Писала ему и на ту сторону Черты, и потом — в горячие точки. Читала все его статьи и слушала все репортажи. Но окончательно поняла, как много значило для нее его ненавязчивое, но надежное и оберегающее от всего дурного присутствие только когда потеряла. Когда поняла, что Константин совсем другой, что не будет ни того полного взаимопонимания, ни защиты, не заботливой нежности. Уже никогда. Оставались лишь воспоминания и смутная надежда, что Вейка вырастет хоть немного похожим на Мишку и на тех ребят из соседнего поместья. А возвращения быть не могло. Поскольку Анна, как и положено, в восемнадцать окончательно определилась, на какой стороне Черты жить, то примерно с девятнадцати лет она уже не имела права сюда возвращаться. Как-то получилось, что вся «умная техника», оставленная «ивняками» несколько десятилетий назад, ее теперь воспринимала как чужачку, и перейти Черту она, когда-то знавшая эти болота как свои пять пальцев, физически не могла. «Кружило», происходили те самые помехи со временем, становилось физически плохо… В общем, Анна почти смирилась, что назад, к родителям и сестренке с братишкой дороги больше нет. Потом появился Михаил, но ни с ним, ни с Володей она и полпути пешком преодолеть не могла. Это при том-то, что Анна еще в семнадцать обещала Михаилу, что вернется, если что-то пойдет не так, и если на той стороне Черты она будет несчастлива. Даже день назначила — один из праздников на Земле Неведомой. Дело было на традиционном выпускном, с которым было связано много красивых обычаев и примет, и который Славе клятвенно пообещали показать «вживую», если только она задержится в этих краях. Анна обещала вернуться не всерьез, а Михаил, хоть и понимал это, все равно ждал. Каждый год специально на это время приезжал на побывку, уходил в лес возле Перекрестка, бродил по их общим заповедным местам. Не то вспоминал, не то надеялся. Каждый год, долгие семь лет, не меньше. Узнавал, как она там, «за Чертой», но пока была надежда, что это ее выбор, что Анна любит Константина и счастлива с ним, не вмешивался. Потом была командировка на два года, и едва Михаил вернулся, он решил своими глазами посмотреть, как она там. За Чертой встретил Володю, узнал, как дела обстоят на самом деле. Тогда и начал ей, чем мог и умел, помогать, поддерживать, был рядом, когда Анна в этом больше всего нуждалась. Они и сами бы не сразу вспомнили, как и когда эта поддержка переросла в более нежные чувства, когда они поняли, что вообще-то любили друг друга уже давно, еще со школы, просто сами этого не понимали. А тут война. Поженились, и он ушел на фронт. Понимал, что лучше бы ее в заповедник перевезти, но, раз не получилось, сам же запретил экспериментировать без него. Мало ли, куда тропа выведет! А ну как прямиком в лапы врагов?! Потянулось мучительное время ожидания, когда Анна решительно не знала, чем себя занять. Местные-то даже не догадывались, что где-то там, за рекой, идет война. Нет, о том, что у Анны муж в «горячей точке» знали, сочувствовали, но понять не могли. В школу ее не брали — декретный отпуск, да и сама Анна Ивановна (теперь уже не Истокова и не Родникова, а Иволгина) понимала, что не справится. А дома — сойдет с ума от беспокойства. Вот и связалась с филиалом института, читала там лекции для заочников, вела кружок, помогала готовить праздники. Потом Володя и Михаил вернулись. Они снова попытались нащупать тропинку — какое там! С детьми Михаил прошел без проблем, а с Анной — никак. Застряли и «закружили» оба. Потому и пришлось идти не володиным коротким путем, а в обход, к оборудованию и развалинам. Так что она была морально готова к тому, что или оборудование вовсе не сработает, либо перенесет всех, кроме нее. Потому и не верила своему счастью, тому, что вернулась домой. Туда, где прошло отрочество и юность, где остались друзья и родные, где она могла чувствовать себя живой и настоящей. Почему все получилось — Анна и сама толком не знала. Думала, оттого, что ее на то стороне больше ничто не держало. А может, и правы были слухи, и дойти ей помог еще не рожденный ребенок. Или дело было в реальной смертельной опасности. Тяжело больных или раненых, особенно в бессознательном состоянии, как и тех, кому грозит смертельная опасность, граница пропускает. Как бы то ни было, Слава наконец-то выдохнула спокойно, понимая, что теперь она за подругу спокойна, и собиралась уже домой, точнее — разыскивать, где здесь остановились ее дед и бабушка. Однако уйти она не успела. В домик вместе с Володей зашел еще один незнакомый мужчина. Кажется, тот самый, которого Слава видела на фотографии рядом с Катериной, Венькиной матерью. Он оказался внешне почти ни чем не похож на Володю, кроме, разве что жестов и мимики. Но то, что это — отец, чувствовалось без слов. Как и то, что Анна очень рада увидеть «дядю Колю», и тот расспрашивает ее почти по-отцовски, рассказывает о каких-то общих знакомых. И снова, Слава толком не понимает, о ком речь, большую половину имен и событий просто пропускает мимо ушей. — Анчутка, а теперь посмотри на меня, — вдруг прервал он разговор, и Слава тоже невольно отвлеклась от рисунка, который делала для Вейки и Таты, и посмотрела на подругу. Та немножко побледнела. — Дядя Коля, если вы тоже о Кушакове, то это дело прошлое. Я ошибалась, и за свою ошибку заплатила сполна. Впрочем, все оказалось к лучшему, разве не так? — Не так, девочка. Совсем не так, — Николай Алексеевич прошел по комнате, подошел к окну, и, глядя на улицу, спросил: — Что он тебе наговорил тогда? Чем запугал? А я-то, старый дурак, думал, что ты действительно влюбилась, и наш городок для тебя слишком мал и скучен… Хорош друг, в двух шагах ничего не разглядел! — Дядя Коля, вы что же, думали, что я просто сбегаю, как Раиса? Что бросаю вас всех просто потому, что мне так захотелось? — у Анны прервался голос. — А я-то думала… Дядя Коля, но я ведь — не она! Я бы вас никогда не бросила! — А ты и не бросала. Доченька, это нормально, когда дети уезжают и устраивают свою жизнь не там, где жили родители. Я не имел права ломать тебе жизнь и требовать остаться. Ты и так слишком много сделала для нас с Севкой. Я вообще не представляю, как бы без тебя справился… — Дядь Коль, — жалобно протянула Анна. — Это еще кто без кого бы не справился! Да я на седьмом небе была, что нашелся хоть кто-то, кому я интересна, и кто может найти на меня время! Я бы без вас обоих давным-давно на стенку бы полезла от одиночества! И вы же меня как никто понимали! Да у меня и в мыслях не было!.. — Тогда почему? Что на самом деле случилось десять лет назад, Аня? — оба, кажется, напрочь забыли, что в комнате присутствует еще и Слава, и сама девушка затаила дыхание, боясь пропустить хоть одно слово. Вейка легонько подтолкнул ее в бок, и Слава продолжила рисунок, но вслушивалась в разговор еще более внимательно, чем раньше. — То, чего и следовало ожидать, дядя Коля. Мавритане узнали, что я — белая галка, и поручили своим… скажем так, подчиненным меня устранить. Действовали довольно грубо, намерения были шиты белыми нитками. А я уж за семь-то лет кое-чему научилась. Вы сами помните, что мне звание не за красивые глаза дали, кое-что умела и могла. Четырнадцать атак отразила спокойно. Потом появился Кушаков. Поначалу я даже подумала, что этот франт мне не опасен. Расслабилась. А он принес от «мавритан» газеты из будущего и «перекрестку», показал возможные варианты будущего. По ним получалось, что вы не вернетесь с задания. «Ласточка» угодит в западню, и кто-то стопроцентно погибнет. А скорее всего, не вернется ни один из членов команды. А дальше, если только я вернусь, Мишка не доживет до двадцати семи. Вы же его знаете! Он всегда находит на свою голову неприятности! Или дуэль, или бой, или просто несчастный случай. Из сотни вариантов развития будущего в девяносто девяти вас не было в живых. Никого из тех, кто мне дорог. И меня поставили перед выбором — или я самоустраняюсь, причем со стопроцентной гарантией, что больше не вернусь по нашу сторону Черты, причем никто не будет знать истинных причин, или буду жить в вот таком будущем. Что мне оставалось? А такая гарантия — сами знаете, или присяга МАВРу, или — ребенок на той стороне Черты. От Кости я бы никуда не ушла. А дети… они не должны были унаследовать мои способности. Там, в МАВРе, специально «перекрестку» включали, мои способности не должны были передаться по наследству. — Аня, — Николай Алексеевич устало и как-то потрясенно выдохнул, и крепко-крепко ее обнял. — Прости меня, Анютка, прости. Я не знал, что и до тебя доберутся! Если б только я знал! Ты ведь понимаешь, что это ложь? Мы бы выбрались, мы обязательно сумели бы выжить! А даже если нет — прятаться за твою спину — это подло, в конце-то концов! — А если нет? Дядя Коля, вы ведь меня с детства знаете. Скажите, с вашим воспитанием смогла бы я жить, зная, что имела возможность — и не уберегла вас? Или кого угодно из вашей команды? Они все для меня как родные были. Я другой семьи почти не знала. И рисковать вами? Да мне ваша гибель потом полгода чуть не каждую ночь снилась! И Мишка… То как он на дуэли падает, то как его расстреливают из засады, то как взрывается его самолет. Если бы это случилось наяву — я не знаю, как бы это пережила! Я ведь люблю и всегда любила его. Ладно, довольно. Дело прошлое. — Да нет, не прошлое. Ты ведь знаешь мое мнение, Анчутка. Не стоил тебя этот Константин! Он не видел и не ценил, какое ему досталось сокровище. Знаешь, я это еще на вашей свадьбе понял. А окончательно убедился в роддоме. Когда Вейку впервые на руки взял. Ну нет такой силы в наше время, чтобы удержать отца от того, чтобы взять на руки своего первенца! Если б он только любил… — Дядя Коля, нас дети слышат. А я не хочу, чтобы они плохо думали о Косте. Плохой или хороший, он — их отец. — А папой они зовут все-таки Мишку! И правильно, — сосед Анны добродушно усмехнулся. — Знаешь, а ведь он себя ведет почти как я когда-то. И не бойся, доченька, он вернется. К тебе он вернется откуда угодно, и что бы ни случилось. К тебе — и детям. Знаешь, я, может, и не самый лучший отец, и советовать не вправе, тем более тебе, но я тебе точно говорю — как ты — не Раиса, так и Мишка — не твой Константин. Отпусти прошлое, оно больше не повторится. И просто живи. — Как вы? — Анна мягко улыбнулась. — Дядь Коль, а я ведь так вас и не поздравила! Вы ведь теперь очень многодетный отец. Четверо уже, да? Володька, Венька, Надюша… А меньшого как назвали? Как вы хотели, Матвеем? — Зачем? Матвей уже есть. Младший — Ванечка. А детей у меня все-таки пятеро, малышка. Старшая-то у меня — ты. И не вздумай возражать, обижусь! Анна совсем по-девчоночьи бросилась к нему на шею, и Слава почувствовала, как глаза защемили. Как же хочется заплакать — а нельзя. Она слишком хорошо знала, каково это — чувствовать, что родителям как будто не нужна, что они вроде как есть, а в жизни твоей их и нет. Появляются только когда им что-то от тебя нужно. Больно, обидно, сердце разрывается от несправедливости. У Анны в детстве, кажется, было так же. Но у нее хотя бы есть такой вот дядя Коля, ставший родным, несмотря ни на что. И даже появление у него молодой жены ничего не изменило. Удивительные люди! Между Анной и Катериной ведь совсем небольшая разница в возрасте, а похоже, что ревности или вражды здесь нет и не будет. Слишком в большом восторге от «тети Кати» и Надюши с Ванечкой Вейка и Тата, да и Володя не позволит им враждовать. Какие они все-таки… Да, родные родители Анны сейчас в командировке, но «дядя Коля» обещал, что они приедут буквально завтра. Потом Анна, похоже, сказала, что в соседней комнате вообще-то гости, и Володин отец все-таки познакомился со Славой, протянув ей широкую ладонь: — Николай Алексеевич Буревестник. Отец Володьки. Прошу прощения, мы слишком увлеклись беседой. Да, мой сын сказал, что в общих чертах вам обстановку разъяснил, но я хочу кое-что уточнить. Понимаете, милая барышня, мы, конечно, можем закольцевать время и вернуть вас ровно в то время, когда забрали. Можем даже чуть раньше, и вы вернетесь в общежитие ровно в тот момент, когда вас похитили. Но Кушаковы опасны, с ними лучше не связываться, и пока мы их не обезвредим, вам туда лучше не возвращаться. Мои ребята этим займутся вплотную. Скорее всего, за неделю справимся. Но на это время вам лучше отпроситься и у родителей, и в институте. Вы же не хотите, чтобы они волновались? — Но как? — Слава вздрогнула. Родители. Правда, а вдруг они уже узнали про похищение? Что с ними будет?! — Очень просто. Я могу настроить телефон, и вы им позвоните. Как будто бы сразу после бала. Сумеете? Скажете, что гостите у деда и бабушки, что они пригласили… на фестиваль, допустим. Что такое бывает раз в пять лет, посмотреть очень хочется. Договоритесь с ними, а потом придумаем, что вам с институтом делать. Но обещаю, мы сделаем все, чтобы вас не исключили. И правда, через несколько минут Слава говорила по телефону с родителями. Конечно, она ни слова не сказала про похищение, про проблемы. Только про бал, про намечающуюся паузу в учебе, про новых друзей… В общем, отпросилась благополучно. Потом еще со старостой группы созвонилась, и с институтом вопрос тоже был решен. Казалось, все было хорошо, можно расслабиться и спокойно отдыхать.