Персия с нефритовыми глазами

Уже больше месяца Надир-Хан ничего не слышал о своей племяннице. Само собой, вести, изредка долетавшие до его слуха, в основном, из разговоров слуг, вызывали в нем волнение и страх за девушку. Но основным спутником его стало чувство вины. Он обещал Фарузу, что сможет позаботиться о его дочери, он клялся в этом Аллаху. Но теперь у него связаны руки, и он не может найти в себе смелости противостоять воле Великого Шаха, и его племяннице приходится сносить те же унижения и неудобства, что всегда касались низших слоев общества. От этих мыслей лицо Надир-Хана омрачилось, взгляд потух и стал отсутствующим, плечи сгорбились, и он уже совсем не напоминал бравого солдата и советника правителя, - он был одним из многочисленных стариков, которые так часто встречаются на улицах Мазендерана, хотя ему было всего-то тридцать шесть лет. - О чем ты задумался, Надир-Хан? - чуть насмешливо обратился к нему Шах. - Тебя снова мучают мысли о твоей возлюбленной племяннице? Дарога молча кивнул, хотя ему совсем не хотелось обсуждать это с Великим Шахом, которого он тихо ненавидел. Отличие Надир-Хана от мятежного Эрика состояло теперь лишь в том, что он не был Эриком, и он не имел достаточной смелости для противостояния жестокому правителю. Но когда Шах заговорил о его племяннице, в душе Надира все же встрепенулась слабая надежда, что Шах соизволил изменить решение и помочь девушке. - У меня есть хорошая мысль, - изрек Карим-Шах, разглядывая перстень на холеной руке. - Я возвращу твоей племяннице титул и богатство, если ты отдашь ее мне в качестве наложницы. Надир-Хан оцепенело взглянул на своего господина, пытаясь разыскать в его гладком лице хоть долю шутки, но его слова, казалось, были вполне серьёзны. - Ну, Дарога, что скажешь? В словах Шаха Надир-Хану послышалась издевка, но он ничего не смог сделать, кроме как пролепетать: - Я должен... Увидеть ее и посоветоваться с ней, я не могу... Ею распоряжаться. Великий Шах поглядел на своего преданного слугу и громогласно расхохотался, закинув голову. И снова Надир вглядывался в смуглое лоснящееся лицо, силясь понять, что же смешного он сказал. - Оставь, Дарога!.. - проговорил, наконец, Карим-Шах. - Ты собираешься просить на то разрешения у женщины?! Неужто ты позабыл, что в моем государстве женщина подчиняется мужчине?.. Женщина - не человек, Дарога. Она создана для того, чтобы удовлетворять желания мужчины, но не более того... Так что, заметь, я хочу лишь твоего согласия, и для тебя большая честь, что я прошу у тебя согласия, ибо я вправе сделать ее своей без твоего ведома. Глаза Шаха стали серьезными, и он проговорил совсем спокойным, холодным тоном: - Я спрашиваю последний раз, отдашь ли ты мне свою племянницу? Надир-Хан понимал, что Шах просто издевается над ним, иначе он не стал бы спрашивать его согласия. - У нее лишь два пути, Хан, - усмехнулся Карим-Шах, - Или она станет моей наложницей, будет носить шелка и золото, или же она погибнет среди мусора, как это случается со многими плебеями... А быть может, она умрет от руки одного из моих палачей?.. Надир-Хан не смел поглядеть в глаза Шаху. Он был почти уверен, что на подобное Алиша не согласится, что он не раз увидит ее слезы, если она станет одной из наложниц, но он не мог позволить Шаху убить дочь своего возлюбленного брата. Малодушие, свойственное, без сомнения, не одному начальнику полиции, но всем подданным Шаха в равной степени, заставляло Надир-Хана сдаться; больше он не мог и думать о том, что его племянница будет продолжать жить среди грязных, грубых слуг. Но, подумалось ему, быть может, Алиша сочла бы за честь стать негласной супругой Шаха?.. Во всяком случае, неволя и богатство лучше для нее, нежели та же неволя и потрясающая бедность. И Надир-Хан с тяжелым сердцем склонился в подобострастной позе. - Если на то воля Аллаха, о Великий Шах, то пусть так и будет. Я поручаю свою племянницу тебе, о Сын Аллаха. Шах довольно усмехнулся и махнул рукой: - Иди, Дарога. До конца сегодняшнего дня ты свободен.