Отдай мое сердце - возьми мою душу...

      Я усмехнулась, поправила прическу и одежду, и пошла на выход из ординаторской: в приемное отделение завезли мужчину. Все его лицо было в крови, в голове - большая дырка, будто его ударили арматурой. И плюс к этому он был еще в сознании. Недолго думая, я подбежала к пациенту.        — Нин, оформляй мужчина сорока лет, перелом основания черепа, гематома. Перелом правой руки. В левом полушарии головы, ближе к виску, пробит череп. В машине была остановка сердца, завели. Принимайте, — сказал врач со скорой помощи и вручил мне пациента. Я опешила, но все-таки собралась с мыслями: — Нин, я видела здесь сына Павловой, он дежурит? Не пускай его в противошоковую. И позови мне анестезиолога! И, кстати, если Лазарев и Гафуров быстро освободятся, пусть ко мне идут.              Я быстро кивнула санитарам и побежала в противошоковую, при этом смотря на окно ординаторской. Оттуда за мной наблюдал Костя. В палате санитары переложили мужчину на кровать и вышли. Тут зашел сын Павловой, и моя челюсть, если можно так сказать, поцеловала пол. Я же просила не пускать его. Наслышана об его оплошностях на дежурствах. — Ты?! — с удивлением проговорила я. — Я! — нагло ответил парень. — Что нужно делать? — Так, анализ мочи, УЗИ брюшной полости. КТ - в первую очередь, биохимический анализ крови, анализ крови на алкоголь, рентген головы, правой руки. Всё, и давай быстрее! Не стой на месте! — рявкнула я и стала осматривать пациента.       Тут дверь открылась, в палату вошел Неклюдов - муж Нины, что-то при этом говоря или бурча.Как я думала, при осмотре диагностировали внутреннее кровотечение, кажется, пострадала селезенка или, хуже того, печень.       В палату опять зашел Артем: — Ева Александровна, КТ не работает, только томография! — Чёрт, ладно. У нас нет времени ждать томографию. Иди скажи Нине, чтобы срочно готовили первую операционную, и пускай зовут дежурного травматолога: мне его помощь понадобится. Пока готовили операционную, я быстро забежала в ординаторскую, при этом на входе сталкиваясь с Саламом. — Ой, Салам, прости не хотела, — извинилась я и проскочила к шкафчикам. — Ты чего такая? — спросил Костя. — Как будто кто-то умирает?! — Да, умирает мужик, там вообще работы не початый край. Я, скорее всего, только под утро освобожусь, и то не факт. Там, оказывается, перелом основания черепа, левая сторона пробита так, что видно извилины мозга. Кровотечение, разрыв селезенки. Кстати, я для помощи взяла Павлова, этот который сегодня утром меня подрезал. Пришлось его взять, ибо Павлова меня сгрызла почти живьём, когда узнала, что я отказывалась. — Ой зря…- не успел договорить Костя, как его вызвала Нина: поступила женщина с той аварии.               Я провела в операционной ровно шесть часов! И было безрезультатно, мужчина скончался. Я первый раз в жизни потеряла пациента, первый раз. Это было для меня шоком, я в своих мыслях зашла в ординаторскую и села на стул, который стоял возле компьютера. — Вот почему, почему? Я не могу понять! Вроде операция шла нормально, и я не могла допустить ошибку. Тогда почему он умер, я не могу понять… — проговорила я в пустоту, если бы меня кто-нибудь видел со стороны, то подумал бы, что я не нормальная.              "Вы слышали, что хирурги должны быть хладнокровными? Так вот, есть такое понятие «профессиональная чёрствость». Это ничего общего не имеет с профессиональным цинизмом или профессиональной безответственностью. Чёрствость обозначает в данном случае некую хладнокровность души, которая позволяет эмоционально отдалиться от физических страданий пациента для того, чтобы, не отвлекаясь на сопереживания и сострадание на чувственном уровне, как можно качественнее выполнить свой долг специалиста. Если хирург да и вообще человек, чья сфера деятельности включает в себя работу с человеческим материалом — и телом, и душой — будет всё пропускать через себя, проецировать на себя любую боль врачуемого, рано или поздно он просто не сможет продолжать работать, сломается, наступит усталость, и врач "профессионально выгорит".       Но я не могу просто забить на смерть пациента. У меня тряслись руки. Его тело, накрытое простынёй, вывозили из операционной. На ткани пробивались алые пятна недавно зашитой раны. А ведь он мог ещё пожить. Хоть немножечко, но пожить. Что я упустила? Что не так сделала? Вот, калейдоскоп эмоций начался."              У Евы покраснели глаза. Душу выворачивало наизнанку.        "У меня такого никогда не было. Что пошло не так? Из-за чего? Врач не должен так себя вести. Он должен уметь перешагивать каждую смерть. Но как? Что родственникам говорить? Ведь всё же было нормально, никаких осложнений. Чёрт. Что делать?" В горле пересохло. Встал неприятный ком. Хотелось просто закричать…              Тут распахнулась дверь, и в ординаторскую заглянула Нина: — Ева, там жена того мужика, которого ты оперировала! - она замялась, стоя на пороге. — Сейчас, иду…- тихо ответила я, отвернулась назад к компьютеру. На глазах наворачивались слезы, руки начали дрожать! Кое-как успокоив себя, вышла из ординаторской и подошла к женщине. — Здравствуйте, меня зовут Новикова Ева Александровна. Я оперировала вашего мужа, но при операции произошла остановка сердца. Я ничего не смогла сделать. Скорее всего, он скончался от полученных травм, сердце не выдержало и остановилось. Мне очень жаль… — О Господи, Витя… Я... я... я вас засужу! Одела белый халат, значит стала врачом, тварь?! Я тебя засужу…- кричала она на всю приемную. Присутствующие оборачивались на шум и возмущались.        Выслушав все оскорбления,которые она мне выкрикивала, я просто молча прошмыгнула в ординаторскую, и легла на диван. Слезы просто лились не останавливаясь. Уткнувшись в подушку, я закричала так, что во врачебное помещение вбежала перепуганная Нина. — Господи, Евочка, тихо, деточка, ну не плачь! Ты мне напоминаешь Костика... Ну, не виновата ты, я знаю это, ты же видела с какими травмами его привезли. Это ещё хорошо, что он прожил столько. Ну, солнышко, ну не плачь, давай я чай запарю тебе, или лучше позову Машу: она укол успокоительного тебе сделает. — Не надо, я лягу посплю. А где Салам и Костя? — спросила я, утирая слезы. — Они еще на операциях. Скоро придут, — ответила Нина, гладя по волосам. Пока мы разговаривали в ординаторскую зашли Салам и Костя. А я с красным лицом и с размазанным макияжем. — Ева, что случилось? — спросил Костя. — Да, мужчина, которого я оперировала... он скончался, и его жена подает на меня в суд. Она так меня здесь обзывала!- возмущалась я. Где-то внутри разум подсказывал, что моей вины в этом нет. — Ох, Ева, тебя в обиду не дадим! — проговорил Салам. — А кто ассистировал тебе? — Сын Павловой, криворукий идиот. Может, он что-то напортачил?! Ведь я свое дело знаю, сколько я училась и уже имела опыт. Я оперировала вместе с Нарочинским, я была ему ассистентом, —я вскочила с дивана. — Ведь во время операции он столько вопросов мне задавал по поводу разорванной печени, и как удалить селезенку. Вот бля, кого же я позвала в операционную.       Ошалевшие напарники округлили глаза. До меня дошло, что я ругнулась. — А что показало вскрытие? — спросила я, поднимая голову с колен Нины. — А это мы не знаем! — ответил Салам. — А ты не переживай, если начнется всё разбирательство, то он будет виновен. Потому что, прежде чем зайти в операционную, в журнал всё записывается, и когда началась операция, и во сколько закончилась. — Значит, этот журнал может пропасть. Нина, его надо спрятать.              Ева сидела в ординаторской и пила шестую по счёту чашку кофе. В голове творился хаос. Хирург анализировала ход операции и не понимала своей ошибки. Точнее, не могла найти её. Напарники окружили регистрационную стойку, за которой сидела Нина, и дружно обзванивали дежурных медсестёр, которые сегодня несут ответственность за сей журнал. Первый рабочий день, и тут такое. Ведь могут и уволить за летальный исход на операционном столе. В небольшую комнату для врачей зашел Брагин, забавно улыбаясь. — Ой, а что это мы тут делам? Ева, солнышко, нельзя так много кофе пить, иначе тахикардия вас погубит, а нам нужны столь красивые молодые кадры, — он фирменно скорчил рожицу. К хирургу со стажем присоединился и молодой Лазарев, поставив на стол печенье. Мужчина прекрасно понимал состояние сотрудницы и хотел ей помочь. Олег, заприметив предстоящий диалог, скрылся за дверью, предварительно стащив чай и цветную хирургическую шапочку. — Там родственники бушуют у Нарочинской, но ты не переживай: она наших в обиду не даст. К тому же, не стоит так нервничать. Я уверен, что он умер из-за остановки сердца. — Мужчинам легче переносить такое, — отчеканила на автомате Новикова, смотря куда-то вдаль. — Я когда пришёл после института полноценным врачом, у меня парень на столе умер. Ему было двадцать шесть. Сотрудник МЧС, спас девочку на пожаре, а сам… Восемьдесят процентов тела в ожогах. Врачи «Скорой» сразу сказали, что он не жилец, а мы не верили. Но у него оборвался тромб. Прямо во время операции. Я тогда накручивал себе, когда не знал ничего, напился сильно. Пойми, от подобного никто не застрахован. Ни Салам, ни Брагин, ни Павлова, ни Нарочинская, ни ты, ни я. Никто. Слышишь? — он пристально посмотрел на растерянного медика. — А если меня посадят? — глаза заслезились. Стало страшно. Коленки затряслись. — Твоей вины нет, я уверен. Вскрытие всё покажет, не надо терзать себя раньше времени. Наверняка здесь напортачил сынок Павловой, но и его мы не можем обвинять: пациент умер от остановки сердца. Посмотрим, что скажет патологоанатом, хорошо? — Спасибо, — тихо прошептала Ева и протянула ладонь вперёд в знак благодарности. Лазарев пожал руку, и продолжил: — Ну, что, держимся вместе? — он добродушно усмехнулся. — А вот доктора Брагина стоит послушать. Девушка вздёрнула бровь вверх. — Я про кофе, — пояснил Костя, и они рассмеялись. — Итак, мне готовиться к отстранению от операций? — тяжёлый и томный вздох. — Да, это максимум, что могут сейчас сделать. Так как насчёт поддержки? Я во всех смыслах, — в глазах запрыгали искорки интереса. Эта юная особа явно тронула сердце хирурга. — Я только за, — Ева игриво улыбнулась и ретировалась из ординаторской, давая молодому человеку шанс. — Да! — выкрикнул Константин, барабаня ладонями по белоснежному столу.