Ангелы присматривают за тобой, Дин Винчестер

Главная площадь их дистрикта – восьмого по счету и последнего по сути – была вылизана до абсолютной чистоты. В северной ее части уже возвели сцену, а теперь рабочие корпели над расстановкой света и камер. На самой сцене стояли трое – двое мужчин в пестрой одежонке, которые махали кисточками над женщиной перед ними. Памела Бряк – среднего роста, среднего возраста женщина со средними возможностями, но с некоторыми связями и все же, как многие втихаря признавались, не без харизмы, была неизменной ведущей Жатвы. Сколько Дин себя помнил, эта женщина, каждый год сменявшая цвет волос, всегда объявляла трибутов на их главной площади, толкая речи о том, какая это честь — представлять свой дистрикт на ежегодных Голодных Играх. Дин и Сэм прошли простую процедуру инициации и заняли свои места в соответствии с возрастом. Так Сэм оказался почти в самом начале, а Дин занял место в центре, откуда было удобно наблюдать как за братом, так и за сценой. -Ну что, сколько бумажек с твоим именем там? Эш – парень одного с Дином возраста, с длинными спутанными волосами и добрыми глазами – стал рядом, смотря туда же, куда и сам Дин – на огромные экраны, которые сейчас были чернее ночи, но с началом церемонии оживут, и на них будут воспроизводиться пойманные в толпе, застывшие от страха, лица. -Двенадцать. -Негусто, чувак. -Да уж, - Дин грустно улыбнулся, отрываясь от ненавистных экранов и поворачиваясь к Эшу, - а твоих? -Двадцать восемь. -Старик, удача сегодня явно не на твоей стороне. Винчестер похлопал своего единственного друга по плечу в мужском утешительном жесте. Он не был удивлен таким большим количеством вписанных имен – у Эша из родителей была только мать, лишенная возможности работать, а в придачу еще три младшие сестренки. Эш не был хорош в охоте, поэтому помогал в местной пекарне, но жалование получал весьма скудное – две буханки хлеба в неделю, немного крупы, которой, впрочем, могло хватить на неделю, если есть понемногу и пару-тройку яблок, которые все отдавал сестренкам. И вот чтобы хоть как-то прокормить большую семью, Эшу пришлось выписывать талоны на дополнительную кашу и масло, а взамен – количество бумажек с твоим именем растет с каждым взятым талоном. Иногда Дин помогал Эшу, в основном, обеспечивал их время от времени мясом, но этого все равно едва хватало. Из мыслей Дина вырвало резкое постукивание по микрофону. Памела, убедившись, что со звуком все в порядке, натянула на лицо самую широкую улыбку, откинув сине-черные волосы за плечо, начала церемонию со своего привычного приветствия. -Здравствуйте, здравствуйте! Сегодня мы собрались здесь, чтобы узнать, кому же достанется честь представлять восьмой дистрикт в ежегодных, семьдесят четвертых, Голодных играх! Женщина замолчала, видимо ожидая аплодисментов, но, как и во все предыдущие годы, их не последовало. Пора бы уже зарубить на носу, что где-где, а в восьмом дистрикте Голодные игры не то, чтобы не уважали, а ненавидели, хотя никто и не осмеливался выразить это вслух. Но вот в такие моменты все становилось предельно ясно. Скривив на долю секунды размалеванные губы, Памела продолжила тем же притворно радостным и звонким голоском: -Но прежде чем мы приступим непосредственно к Жатве, предлагаю посмотреть замечательный фильм, который поведает нам об истории Голодных игр. Черные экраны вспыхнули, изрядно напугав некоторых детей, впервые присутствовавших на церемонии. Дин задумался о том, как это мерзко, что дети уже с одиннадцатилетнего возраста были обречены. Он видел достаточно Игр, чтобы понимать, что все юнцы 11-12 лет не протягивают и одного дня на Арене. Не считая, конечно, Профи. Но даже им, в таком юном возрасте, точно не победить. Для самого Дина эта Жатва должна стать последней – ему уже 18, через какие-то три месяца исполнится 19, и его имя больше не будет помещаться в этот злополучный прозрачный сосуд. Но вот Сэмми, ему лишь 14, а это значит, что еще четыре Жатвы впереди, и еще четыре года Дин не сможет спокойно спать накануне этого дня. Вышеупомянутый фильм являл собой не что иное, как историю Панема: рассказ о том, как с самого начала было девять дистриктов, а из-за неповиновения осталось лишь восемь. Рассказ о том, как великодушно поступило правительство, уничтожив Девятый дистрикт, не дав этому бунтарскому духу распространиться на остальные регионы. Рассказ о том, как в наказание за провинность Девятого дистрикта, остальные восемь должны были каждый год предоставлять по одной девушке и одному парню для участия в самых жестоких играх, когда-либо придуманных. А далее шли непрерывные кадры-вырезки из прошлогодних Игр, показывающие, как трибуты перегрызают друг другу глотки, чтобы получить первенство. В Дине закипала злость, когда он это видел, но в глубине души он понимал, что поступил бы так же – он бы сделал все, даже убил 15 человек, чтобы выжить и вернуться к Сэмми, который не сможет без него. Фильм кончился, и Дин чувствовал каждой клеточкой тела, как сгустился воздух. Все будто перестали дышать. Но откуда-то все же доносились легкие детские всхлипы, заставившие Винчестера сжать зубы до скрежета. -Что же, после такого вдохновляющего ролика пришло время узнать имена наших счастливчиков. В глазах Памелы стояли слезы: она свято верила в непогрешимость Панема и в святость его политики. Дину было ее жаль. Он бросил быстрый взгляд на Сэмми, который жевал губы от нервов и мял кромку футболки. Впервые старший Винчестер подумал, что если Бог есть, он должен сделать так, чтобы имя Сэма не прозвучало. -Начнем мы с прекрасных дам, пожалуй. – И Памела подошла к первому сосуду, засовывая в него свою костистую руку, перемешивая бумажки до тех пор, пока ее длинные ногти не вцепились наконец-то в прокаженный листик. Дин слышал, как за его спинной стучали сердца девушек, мог почувствовать, как дернулись глаза Эша в сторону его сестры, Лидии, которая уже достигла жатвенного возраста. Сам Винчестер на время успокоился. -Джоанна Бет Харвел! Громкий женский крик разрезал тишину, словно нож мягкое масло, и глаза всех присутствующих метнулись в сторону источника звука. Элен, мать Джо, упала коленями на землю, зарывшись лицом в руки, а плечи сотрясались от рыданий. Дин на мгновение представил, как окажется в таком же положении, если прозвучит имя Сэмми. Сама Джоанна, или как ее называли все приятели – Джо, казалось, не могла понять, что происходит. Она стояла и осматривалась, пытаясь поймать глазами того, чье имя было названо, но по расширяющимся от страха глазам, становилось понятно, что до девушки начала доходить истина. Она – трибут. Это ее имя только что сорвалось с темно-красных губ Памелы, которая сейчас нетерпеливо стучала каблуком по деревянному полу сцены, но сохраняла на лице всю ту же пластмассовую улыбку. -Джоанна, милая, поторопись, мы не будем ждать тебя вечность. И, нехотя, девушка начала идти в сторону сцены, стараясь успокоить дрожь в коленках и то и дело оглядываясь назад, все еще лелея надежду, что здесь присутствует другая Джоанна Бет Харвел. Но нет, никого больше нет, и она поняла это окончательно, когда подымалась по высоким ступенькам. Памела поспешила к ней, обнимая за плечи и проводя ее в центр сцены, чтобы ее было видно отовсюду. Дин смотрел на экран, на котором сейчас было лицо Джо крупным планом. Джо шестнадцать, она не намного старше Сэмми, но Дин знал, что она была способной. Ее мать – Элен, была хорошо знакома с его отцом – Джоном, и знала некоторые охотничьи тонкости, коим научила свою дочь. Дин относился к девочке почти как к сестре, хотя сама Джо никогда не проявляла каких-то либо чувств. Винчестер был уверен, что она не погибнет первой, но он так же знал, что ей не победить в силу своего кроткого нрава. -А теперь давайте узнаем, кто составит пару этой прелестной девушке. И Памела, все так же отсвечивая идеальными зубами, подошла ко второму сосуду, и сердце Дина снова набрало тот бешеный темп, угрожая вырваться из груди. «Только не имя Сэма, только не имя Сэма» проносилось у него в голове как мантра. Старшему Винчестеру казалось, что женщина будет мешать клочки бумаги бесконечно, но когда она схватилась за окончательный вариант, его дыхание остановилось, в груди все сжалось, а во рту пересохло. -Сэм Винчестер! Перед глазами все поплыло, а внутри будто оборвалась нить, державшая его сердце, и оно с треском ударилось о диафрагму. Дин сам не заметил, как выкрикнул что-то, что заставило всех, даже Памелу, выкатить глаза.