— А где мой папа? — Я за него.

      Несколько дней шиноби буквально не мог прийти в себя, пока Сарада радостно транслировала слово «папа» на радость Сакуре. Та, смахивая подступившие к глазам слёзы, лишь счастливо улыбалась, про себя, наверное, жалея, что Саске не слышит. Мадара же думал, что такой отец и не достоин слышать так много значившее в его семье слово.       Сарада долго звала старого воина папой. Топая маленькими ножками, девочка бежала к нему, восклицая: «Папа! Папа!» Занимаясь каким-нибудь важным детским делом (рисование, постройка башни из кубиков, свадьба Табаты и белочки), малышка могла неожиданно поднять голову, найти его чёрными сияющими глазками и с улыбкой назвать папой.       «Папа!» — звала она его читать книжки на диване.       «Папа!» — звала она его гулять во дворе.       «Папотя…» — жалобно плакала она ночью, проснувшись от кошмара.       Когда Сакура спрашивала, как сильно любит папу Сарада, маленькая Учиха максимально разводила ручки в стороны и смотрела не на фотографию Саске, а на Мадару. Много раз задумывался шиноби, почему всё-таки «папа» зацепилось за ним, а не за незадачливым потомком, пока не пришёл к очень простому выводу: Саске жил в двухмерном мире фотокарточки, ограниченном розовой рамкой, Мадара же — здесь, рядом с Сарадой и её мамой.       Учиха, привыкший отказывать многим своим близким, не мог сказать нет мышке, да и, по правде говоря, сам не рвался отучать её. Ему не довелось услышать в свою сторону такого прекрасного слова, хотя когда ему было четырнадцать, он грезил о троих детишках и заботливой жене, похожей на мать. Потом эти детские мечты вытеснила война, за ней создание деревни, а после…       Его мать, пережившая отца на много лет и находившаяся рядом со своим единственным сыном до последнего, пыталась сосватать Мадару за женщин из разных кланов. Сенджу и Узумаки были лишь цветочками, ягодками стали девушки из кланов Акимичи и Сарутоби.       Сначала Томоко била на то, что любому главе требуется наследник и желательно не один, те, кто мог бы перенять мечты своего отца и продолжить воплощать их в реальность. У Хаширамы уже были дети: два мальчишки, похожие друг на друга как два листочка, сорванные с одной ветки.       Потом мать перешла на другой аргумент: Учиха требовались связи с другими кланами. Сенджу активно создавали эти связи, распыляясь по всей деревне и вступая в брак и с обычными людьми, и с именитыми наследниками. А Мадара ревностно оберегал свой клан, да и сами Учиха не спешили делиться с другими своими генами и додзюцу. Поэтому они, наверное, так и не смогли стать полноценной частью Конохи, несмотря на то, что считались кланом-основателем.       Мадара называл Сараду и Саске своими потомками, но те принадлежали скорей всего семье его дяди Томуры — брата отца. От своих информаторов он узнал, что именно Томура занял место главы после того, как племянник покинул деревню. Его кровь текла в маленькой мышке, что бегала по дому и хватала ловкими ручками всё, что плохо припрятано.       Порой Мадара ловил себя за странным занятием: он очень внимательно разглядывал пухлое личико девочки, стараясь найти в ней лица дяди, отца, своих братьев. Да, все Учиха в чём-то похожи, но он искал черты именно своей семьи, оставленной много лет назад.       Однажды Сарада утянула со стола фломастеры, пока Мадара на мгновение отвлёкся, и разрисовала стену цветными каракулями, а потом, увидев, что цветные палочки, оставляют следы и на её коже, решила разукрасить и себя. Сакура долго отмывала дочку, не прекращая причитать про цветастые татуировки, а хитрая девочка только улыбалась и звала стоявшего рядом призрака папой.       — Ничего смешного, мышка. Рисовать нужно только на бумаге. Все рисунки на теле после двадцати лет и с моего разрешения.       Сарада же в ответ ладонью подняла волну брызг, окатив маму, и засмеялась, довольная своей проказой. Мадара погрозил ей пальцем, и девочка, немного успокоившись, с нетерпением ждала, пока мама закончит шоркать её ручки.       — Па-па!       — Да, папа вернётся очень скоро, — устало отвечала Сакура, но Сарада смотрела поверх её плеча на призрака. Папа уже тут, откуда же ему возвращаться?       Папа — тот, кто рядом.       Папа заботится о ней, как мама.       Папа ругает её, как мама.       Папа — не тот дядя на картинке.       За первым правильно произнесённым словом пошли и другие. Язык ещё плохо слушался маленькую химе, слова получались смешными и умиляли Сакуру, а слово мама вовсе довело её до радостных слёз. Но тем не менее некоторые из них Сарада уже говорила правильно, даже с выражением. Как и с остальными навыками, Мадара помогал и здесь, понимая — речь девочки целиком и полностью зависит от них с Сакурой. Чем больше они говорят, тем лучше запоминает и говорит малышка.       — Сем даёт даёве маако муме! — с важным видом рассказала Сарада тёте Ино двустишье, и та, засмеявшись, похвалила девочку и протянула ей конфетку в яркой обёртке. А потом, когда девочка убежала с Иноджином играть в гостиную, наклонилась к Сакуре и шёпотом спросила, что такое протараторила её дочка.       — Всем даёт здоровье молоко коровье, — отозвался вместо Сакуры Мадара, который разучил эту и многие другие фразы книжки вместе с подопечной. — С первого раза непонятно что ли?       Папой он оставался очень долгое время. Если бы Мадара сказал, что ему не нравилось, он бы соврал настолько, что ками приговорили бы его к ещё одному наказанию. Её чёрные глазки, ищущие только его, не маму, не дядю с фотографии; улыбка, полная любви; короткое слово, отзывающееся теплом в недрах его тёмной души. Учиха ещё сам не понимал, что полюбил свою подопечную сильнее, чем планировал привязаться изначально.       Своё желание научить Сараду называть его по имени, Мадара отложил в долгий ящик. Он рассудил, что чересчур странно будет, если ребёнок вдруг будет бегать по дому и горланить имя виновника последней Мировой войны. А так, бесконечное «папа» в его сторону выглядело не так уж и странно. Девочка просто скучает по отцу, который за эти годы так и не соизволил вернуться, присылая ястребиной почтой короткие письма для Сакуры.       Ещё придёт время, когда своим звонким голоском Сарада произнесёт имя величайшего шиноби. Тогда она будет достаточно понятливой, чтобы держать его присутствие в жизни маленькой семьи Саске в тайне.       Также Мадара старался научить Сараду не реагировать на него в присутствии посторонних. Приложенный к губам указательный палец девочка запомнила одним из первых вербальных жестов. Как забавно прикладывала она пальчик ко рту и с насупившимся серьёзным лицом выдавала «тс-с-с!», точно маленькая змейка.       — Маме низя гооить? — удивилась Сарада. — Ма скутяка, ма надя сказатя, па — десь! — И ладошками показала на призрака. — Вратя — плохо!       Да, терпения и ещё раз терпения ему.       — Я — только твой секрет, мышонок, — постаравшись сделать максимально загадочную мину, заговорщеским тоном сообщил Мадара. Эта тактика работала когда-то с маленьким Изуной, он надеялся, что сработает и сейчас. — Если кто-то про меня узнает, я — пуф! — красочно взмахнул он руками, — исчезну. Как облачко.       — Неть! — перепугалась не на шутку девочка, вытаращившись на призрака. — Будю мотять!       И действительно, девочка будто язык проглатывала, когда в комнату заходила мама или приходили гости, и делала вид, что Мадары вообще не существует. Боялась даже лишний раз повернуться в его сторону, словно он был ёкаем, которому нельзя смотреть в глаза. Старый шиноби же с удовлетворением подмечал навыки будущей куноичи — превосходная актёрская игра и быстрая смена поведения. Неидеальные, конечно: Сарада частенько искала его глазами, а находя, улыбалась, успокаивалась и возвращалась к своим детским делам. Ей нравилось чувство защищённости, появлявшееся только рядом с призраком.       Вот только он учил её ходить, держа за обе ручки, а теперь Сарада уже самостоятельно играет во дворе. Правда, Сакура старалась не отпускать дочь из поля зрения, зная о её вездесущих ручонках и неусидчивости, потому Мадаре приходилось без дела сидеть и просто наблюдать за обеими Учихами.       Мама его мышки с каждым годом нравилась ему всё больше. Мадара буквально проникся уважением к женщине, которая успевала заботиться о дочери и доме, попутно брать ночные смены в госпитале, оставляя дома своего клона, и при этом не валиться с ног от истощения. Явно без чакры из печати на лбу тут не обошлось.       — Папа, — одним вечером посмотрела на него малышка, — посему незя сказатя маме?       Не в первый и в далеко не в последний раз он слышал этот вопрос, и со свойственной ему терпеливостью отвечал:       — Когда подрастёшь, ты узнаешь, мышка. Твоя мама очень расстроится, если узнает, что ты видишь меня.       — Посему?       — Табата заскучал без тебя, солнце, — усмехнулся шиноби, обращая внимание девочки на игрушки, и та, легко поддавшись, переключилась на них, забыв о своих вопросах.       Дело было даже не в том, что он сам по себе нежелательная кандидатура для нахождения рядом с маленькой девочкой. Способность малышки видеть то, что недоступно остальным, вызовет страх, который переродится во что-то более опасное — отторжение, гнев, недоверие. Так уже было с его кланом.       Конечно, вряд ли Сакура настолько невзлюбит родную дочь, но Мадара не исключал вероятности, что женщина попытается разобраться, а это в свою очередь привлечёт внимание её товарищей, АНБУ, Хокаге… Дойдёт до того, Сараду могут просто запереть в Отделе Дознания наедине с каким-нибудь Яманака, который беспардонно влезет в голову ребёнка и сломает всё своим вторжением. Этого старый воин допустить не мог.       На время вопрос о его личности был отложен, но Мадара понимал — это временно. Сарада вырастет. Сарада поймёт какие-то вещи, узнает о прошлом. Но когда девочке исполнилось четыре, ему пришлось, наконец, рассказать часть правды о себе.       Догонялки были любимой игрой Сарады, особенно если очередь водить выпадала не ей. Девочке нравилось играть в неё с Иноджином, но тому быстро надоедало носиться по всему дому и улице. Мальчик предпочитал тихо сидеть в комнате и разрисовывать раскраски, и Сараде приходилось садиться рядом.       Зато с Мадарой догонялки могли длиться очень долго. Их игру заканчивала только Сакура, которой надоедал топот ног по всему дому. Иногда игра заканчивалась сама, потому что Сарада уставала. А вот хитрый Мадара никогда не уставал! Везёт же ему!       В один из таких вечеров они вновь затеяли бегать по дому. Мадара считал, что такая беготня, несмотря на приносимые суету и шум, положительно влияет на развитие Сарады, потому согласился водить. Девочка убегала от него и решила, что удачным тактическим манёвром будет забежать в гостиную, но на повороте носочки заскользили по полу, и его мышка с грохотом врезалась в комод.       Стоявшие на нём фоторамки зашатались, и несколько штук упало на пол. Фотография в розовой пластиковой рамке стукнула Сараду по макушке и свалилась рядом. Девочка, старательно сдерживаясь, чтобы не зареветь, потирала ушибленный бок и затылок. Мадара тут же присел рядом.       — Сильно болит? — Холодные ладони коснулись мест, за которые держалась его мышка, и девочка кивнула. — Думаю, на сегодня мы отбегались.       Сарада хотела возразить, что эти синяки — ерунда, но взгляд её зацепился за фоторамку, лежащую у ног. Девочка с любопытством взглянула на фотографии, вставленные в неё. Это мама, а это она, Сарада! Вот их общая фотография, а вот странный дядя, который стоял один, но в окружении их с мамой лиц.       Много раз девочка слышала, что он — её папа, но не верила, потому что папа сидел сейчас рядом.       В комнату зашла Сакура, услышавшая шум, и застала дочку за разглядыванием фотографии Саске.       — Это твой папа, — не замедлила сказать она, присаживаясь рядом на корточки.       — Папа… — повторила Сарада. Она нахмурилась и бросила фоторамку на пол. — Нет! Это не папа!       Сакуру такое кощунство ввергло чуть ли не в шок. На её лице одна эмоция сменяла другую. Она не знала, отругать дочь или же испугаться такому поведению с её стороны. Девочка ведь столько раз звала отца, бегая по дому, что женщина была уверена: обращалась она к Саске, к человеку с фотографии. Но теперь на язык не шло ни одной фразы или слова, чтобы сказать его в защиту Саске.       — Как же это, не папа?.. — решилась всё-таки уточнить Сакура неуверенным голосом и показала пальцем на молодого Саске. — Вот же, это папа.       — Нет, это чужой дядя! — возмутилась такой глупости мамы девочка.       — А кто же тогда твой папа? — задала логичный вопрос женщина.       Глаза её девочки вдруг уставились куда-то в пустоту да так пристально, что Сакура, напрягшись как струна, обернулась. Но не увидела ничего. Да и не могла увидеть: дома они были вдвоём, рядом не было никаких источников чакры.       Сарада подняла руку, намереваясь показать отца — призрак Учихи Мадары, совсем забыв об обещании, которое ему дала, забыв обо всём. Ей надоело, что мама всегда тыкает пальцем в какого-то дядю, чья фотография стоит на комоде, будто он здесь самый важный. И надоело, что именно этот дядя — её папа, ведь это не правда.       — Сарада. — Голос отца, мягкий и добрый, который она привыкла слышать, вдруг зазвенел, проскользнули в них грубые, жёсткие нотки, заставившие девочку опустить руку и затихнуть. — Ты обещала. Никто не должен обо мне знать. Меня тут нет.       — А папы нет… — выдохнула Сарада, расстроившись так сильно, что слёзы сами по себе побежали по щекам.       Она расплакалась, и мама, забыв все её странные слова, крепко обняла дочку, успокаивая и предлагая вдвоём сходить за мороженым в магазин.       Мадара, тяжело вздохнув, скорее по привычке, чем из необходимости, лишь проводил двух Учих взглядом, пока они собирались на прогулку до продуктового. Его игра в отца затянулась. А теперь его признание мышке разобьёт ей сердце.       «Вдруг эмоциональный всплеск будет таким сильным, что у неё пробудится шаринган?» — озарила его мысль. И впервые она ужаснула великого шиноби, в чьём клане появление у ребёнка додзюцу считалось показателем зрелости.       Почему-то он не хотел сейчас видеть два алых уголька в глазах его четырёхлетней мышки, не хотел становиться причиной тяжёлых эмоций, которые окрасят чёрные радужки огнём.       Мороженое успокоило Сараду, и в свою комнату она поднялась уже весёлой и беззаботной, прыгая через ступеньку, с холодным десертом в руках. Увидев призрака возле своей кровати, она улыбнулась и с нежной искренностью сказала:       — Папа!       — Сарада… — Мадара сел на пол и похлопал рядом ладонью. — Послушай, это очень важно.       — Хорошо! — согласилась девочка, располагаясь рядом, и протянула мороженое шиноби. — Вкусное! Клубничное! Будешь?       — Нет, мышка, я не могу…       — Почему? — последовал следующий вопрос, не первый, но в этот раз Мадара решил, что ответит честно, хотя бы на что-то.       — Ты знаешь, кто такие призраки?       — Да, — кивнула малышка и с любопытством взглянула на него. — Это мёртвые люди. Они не ушли на небо и гуляют здесь. Есть плохие призраки: они пугают детей и шумят, а есть добрые: они тихие и смотрят за своей семьей.       Мадару было тяжело удивить, но его мышка продолжала это делать раз за разом.       — Откуда ты знаешь?       — Мама рассказывала, когда укладывала меня спать, — ответила она, доедая остатки мороженого и облизывая палочку. — Она сказала, что бабушка и дедушка, папины мама и папа, следят за мной и защищают. Я спросила, почему они ещё не ушли наверх, а мама сказала, что они здесь, потому что ждут папу. Но ты ведь тут.       — Я призрак, Сарада.       Бровки недоверчиво свелись к переносице.       — Врать плохо, пап.       — Я не вру тебе, — покачал головой Мадара, не замечая, какое охватило его волнение. — Я призрак. Ты ведь знаешь, что я могу летать, могу проходить через стены, а ещё только ты одна можешь меня видеть.       Задумчивость отразилась на лице Сарады. В маленькой черноволосой головке шёл активный мыслительный процесс. Девочка сопоставляла его слова с тем, что видела сама. Мадара не торопил её, понимая, что мышление взрослого отличается от детского. Взрослый быстро проводит причинно-следственные связи. Для Сарады же причуды его тела были само собой разумеющимися, она будто не обращала внимание, что ни она сама, ни мама летать не могут, да и через стены не ходят.       — Если ты призрак, значит, ты мёртвый? — спросила Сарада наконец. В глазах ещё было недоверие. Вдруг папа, как Боруто, задумал какую-то шутку, чтобы надуть её. — И не ушёл на небо?       — Да. Я умер очень давно.       — Я ещё была в животике мамы?       — Нет, я умер так давно, что твоих мамы и папы ещё не было на свете.       — Так ты же мой папа! — выпалила девочка и попробовала схватить его за руки, но Мадара специально позволил им свободно проскочить сквозь его тело. — Ты же мой папа?..       Великий шиноби, без стеснения рубивший правду-матку в глаза всем, будь перед ним хоть Каге другой деревни, хоть попавший в пещеры раненный мальчишка, сейчас не мог заставить себя говорить. На него смотрели полуиспуганные глаза девочки, осознающей такую большую для её возраста проблему, и Мадара, стиснув зубы, коротко покачал головой.       — Папа — тот дядя на фотографии, да?.. — спросила его мышка, опустив голову. — Дядя, который никогда не приходил домой?       — Да, — заставил Мадара себя заговорить. — Он шиноби, как и твоя мама, и ушёл на миссию, когда ты только родилась. Ещё не возвращался. Он пишет письма, значит, он живой.       — А ты мёртвый…       Но выглядело совсем наоборот.       — Да. Твоя мама ошиблась, сказав, что дедушка и бабушка смотрят за тобой, их здесь нет. — Учиха невесело улыбнулся, коротко, скупо. — Здесь только я.       — А кто ты тогда такой? — Сарада прижала к груди коленки и обхватила их руками. Она не боялась его, но вела себя настороженно, будто заново знакомилась с новым человеком.       — Я тоже Учиха, как ты. Твой далёкий… Кхм. — Мадара сам не знал, кем он ей приходился, дедушкой или дядей, но взглянул в глаза подопечной прямо, стараясь только через один взгляд передать ей всё. — Меня зовут Мадара. Я остаюсь здесь, потому что защищаю тебя и твою маму. Мне жаль, что я не рассказал тебе раньше. Если твоя мама узнает обо мне, то начнёт беспокоиться.       — Да, она часто беспокоится, — согласилась Сарада и нерешительно приблизилась к нему. Прикоснулась к его рукам, и в этот раз не схватила воздух. Тогда девочка прижалась к призраку, который хоть и звался теперь по-другому, всё ж таки был родным. — Мне так жаль, что ты не мой папа… — Голос её задрожал от обиды и несправедливости.       Сильные руки бережно укрыли маленькую Учиху, стараясь спрятать не только от всего мира, но и от печали, вдруг свалившейся на неё.       — Мне тоже, мышка.