— А где мой папа? — Я за него.

      Дети быстро адаптируются и быстро ко всему привыкают. Мадара заметил это ещё в молодости, глядя на растущее поколение в созданной их общими с Хаширамой трудами деревне. Воевать, жить в мире — дети недолго размышляли о прошлом и начинали жить настоящим, как листочки, упавшие на поверхность реки и плывущие по воле течения.       Так и Сарада приняла реальность. Был папа — неизвестный с фотографии, был Мадара — призрак, сопровождавший её на протяжении всей её жизни. Грусть её притупилась на следующий день, через неделю вовсе забылась.       — Я ведь всё равно могу любить тебя? — Взгляд Сарады, устремлённый на Мадару, был очень серьёзен. — Даже если ты не мой папа?       — Конечно, — ответил он, стараясь не показать, как растерян её словами. Детям многое даётся легко, особенно слова привязанности, в то время как взрослые порой не знают, что с ними делать и как реагировать. — Никто не может запретить тебе любить кого бы то ни было.       Успокоенная его словами, девочка с улыбкой кивнула.       — Я рада, что ты живёшь с нами. Маме ещё нельзя знать про тебя?       — Нет, мышка, — покачал головой Мадара, боясь, что последуют ещё вопросы, но Сарада снова кивнула и не стала ни о чём спрашивать к его большому облегчению.       Потекли мирные деньки. Сакура продолжала уходить на ночные смены, Сарада — учиться новому благодаря своему призрачному наставнику. В гости к маленькой химе часто приходили и Иноджин, и Боруто. В такие дни Мадара ощущал большую свободу. Понимая, что сейчас будет лишь мешать подопечной строить дружеские связи, он уходил из дома и разгуливал по Кварталу. За его пределы старый шиноби тоже уже выбирался, но ненадолго, потому и деревню видел лишь мельком. Решил, что ещё успеет насмотреться на каменные физиономии Хокаге и суетливых людей на шумных улицах, когда Сарада поступит в Академию. Родной Квартал пока привлекал его больше.       Иногда Мадаре хотелось знать, где сейчас находится его тело, его глаза. Наверняка, где-то в подземных хранилищах деревни под надёжной защитой из печатей и членов АНБУ. Хотелось знать, как отреагирует тело на его призрачный дух, но в глубине души Учиха знал — никак. Ками ведь устроили всё так, как удобно им, не ему. Хотелось и попробовать проникнуть через всю защиту, какую наставили ребята из АНБУ.       Ещё хотелось знать, смогли ли старейшины после Резни раскрыть все тайники клана с секретами и техниками, поэтому Мадара тратил свободное время на поиски по домам и улочкам, чьи доски и земля пропитались кровью, болью, пылью и обречённостью.       — Да, хорошо же вы наварились здесь… — с презрением шептал некогда глава клана, разглядывая опустевшее хранилище с книгами. — Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь из вас решит отдать Саске причитающееся ему по праву.       Даже там, где замки снимались с помощью шарингана, было пусто. Оставалась только паутина да многолетняя пыль. Мадара с неожиданной для него самого яростью подумал, что кто-то просто воспользовался глазами мёртвых Учиха. Наверняка, собрал целую чёртову коллекцию.       Квартал — кладбище без могил. И здесь, в глубине его, жили две души, своей любовью и теплом согревающие пустоту вокруг. Место для маленького ребёнка не самое хорошее, ему бы жить там, где этот крикливый Узумаки, или рядом с молчаливым Яманака. Но в то же время Мадара понимал, что спустя двадцать с лишним лет Квартал до сих пор вызывает дрожь у жителей селения, даже у шиноби. Никто в здравом уме не полезет сюда, чтобы навредить единственным Учиха.       А если полезет, то познакомится с призраком проклятого клана.       Домой Мадара после таких прогулок возвращался задумчивым и погружённым в себя. Он ворошил в памяти давно забытое, ища ответы на вопросы, которые раньше его не интересовали. Просыпалось и засыпало чувство вины, и он не мог решить, как к нему относится.       Состояние наставника замечала Сарада и сама вдруг становилась тише, молчаливее.       — Давай, Сарада, пошли играть в прятки! — толкал её Боруто в бок. — Чур — ты водишь!       — Отстань, уссурантонкачи! — огрызалась на друга девочка и показывала тому язык. — Сядь и помолчи!       — Не хочу я сидеть, я хочу… А-ай! — И Боруто, вскинув руки кверху, вдруг уселся на пятую точку с обалдевшей физиономией.       — Так вот лучше! — кивнула Сарада. — На вот, смотри, какая у меня есть книга!       Мадара хмыкнул, глядя на детишек, склонившихся над цветными страницами. Сарада по памяти пересказывала то, что читали ей мама и Мадара, а Боруто, которого мягко потянула за футболку и усадила на пол его призрачная рука, слушал подругу, подперев щёки.       — Куда ты уходишь? — спросила как-то ночью Сарада. Вопрос был неожиданным, потому что Мадара решил, что девочка уже спит, и собирался снова выйти на прогулку по Кварталу. — Только не обманывай, я видела, как ты вчера уходил. И до этого тоже!       — Я гуляю по Кварталу.       — Зачем? Он же пустой.       — Я здесь жил когда-то, — ответил Мадара, садясь рядом. — Не очень долго. Клан Учиха жил тут со времён основания Конохи. Когда я был в деревне последний раз, Квартал был небольшим.       — А куда подевался наш клан? — спросила Сарада, поворачиваясь на бок и поудобнее обнимая подушку. — Почему рядом с нами никто не живёт?       — В Квартале могут жить только Учиха. А их осталось всего двое — твой папа и ты сама. И твоя мама, потому что она вышла замуж за Учиху.       — А где остальной клан? — Её глаза блестели от интереса в полумраке, создаваемым ночником в виде подсолнуха. — Куда-то ушли?       — Да. Наверх.       От удивления у девочки приоткрылся рот, и она даже поднялась с постели, вдруг осознавая значение слова «наверх».       — Они все-все?..       — Да, мышка. — Мадара подсел на её кровать и мягко заставил улечься назад. — Поэтому Квартал пустой. Призраков людей здесь нет, я проверил, но я ищу призраков своих воспоминаний.       — Я не поняла, что это значит… — смутившись, призналась Сарада, закутываясь в одеяло, как гусеничка. — У воспоминаний бывают призраки? Они что, умирать могут?       — Иногда да, — усмехнулся старший Учиха, касаясь её волос холодной рукой. — Когда я гуляю, то нахожу этих призраков и вспоминаю своё прошлое, когда был жив.       — А я не могу сделать так, чтобы ты снова стал живым? — спросила девочка. — Я ведь нашла тебя.       — Воскрешать воспоминания и воскрешать людей — разные вещи, мышка, — усмехнулся призрак. — Но я ценю твои стремления.       — А можно мне с тобой искать призраков воспоминаний? Вдвоём легче!       — По ночам маленьким девочкам следует спать в кровати, а не бродить по пустой улице в темноте.       — Я ведь с тобой! — шёпотом возмутилась Сарада. — И ты сам сказал, других, как ты, тут нет! Хотя бы на чуть-чуть! — сложила она руки перед собой, умоляюще смотря на наставника. — Обещаю, буду слушаться! И не буду говорить совсем-совсем, чтобы ты мог всё вспомнить!       Её искренний порыв его сердце, что очерствело с момента смерти Изуны и размякло за несколько лет рядом с любящей девочкой, встретило теплом и ответным откликом. Ему хотелось столько рассказать, показать ей, но Сарада была ещё слишком маленькой, чтобы незаметно можно было увести её из-под носа матери. Только ночью они могли позволить себе такие прогулки.       — Я подумаю. А сейчас спать.       — Засну сразу, если скажешь, что можно! — с хитринкой прищурилась девочка.       — Не торгуйся со мной, — строго пресёк манипуляции Мадара, и Сарада, нахохлившись, как воробушек, отвернулась лицом к стене.       — Хотя бы не уходи сейчас, пожалуйста, — пробубнила она, обнимая любимого кота.       Его большая ладонь легла на бок подопечной, одним своим давлением даря прекрасное чувство защищённости и теплоты.       — Не уйду. Спи, Сарада.       Лишь однажды счастливые дни омрачила тяжёлая болезнь Сарады. В эти дни Мадара как никогда остро ощутил потребность поговорить с Сакурой. Он не мог читать мысли, а сосредоточенная куноичи не разговаривала сама с собой, лишь констатировала очевидные и без того факты: температура, жар, бред, такое-то лекарство. Этого было мало для обеспокоенного шиноби.       Несколько ночей, во время которых Сакура не смыкала глаз при тусклом свете ночника, Мадара раз за разом проворачивал в голове события последних дней.       Что произошло?       Просквозило?       Съела слишком много мороженого?       Намочила ноги в луже во дворе?       Какой-нибудь Иноджин чихнул на неё и заразил бациллой?       Сакура держалась день, ночь, ещё половинку дня, а потом устало задремала в ногах дочери, положив голову на матрас. Мадара, которому не нужны были ни сон, ни еда; который не испытывал усталости, присел с другого края и провёл по разгорячённому личику Сарады холодной рукой, надеясь, что девочке будет от этого хоть немного легче. Он ненавидел себя за беспомощность.       Тогда у него впервые появилась мысль об истинном наказании, придуманном ками.       Сарада проснулась, когда ночное небо начало понемногу светлеть. Щёки её ещё горели огнём, а лоб накрывал холодный компресс. Тяжело разлепив глаза, утомлённая болезнью и температурой, она оглядела комнату и увидела маму. Точнее, только розовое расплывчатое пятно на том месте, где лежала её голова.       Сначала девочка подумала, что это из-за полумрака и сонливости. Она сильно зажмурилась и снова открыла глаза. Ничего не изменилось. Не только мама стала пятном. В размытые краски превратились картины на стенах, шкаф, игрушки, ночник на тумбочке.       Девочка повернула голову и увидела сидящего рядом Мадару. Он не был пятном. Как не была пятном и её рука, слегка приподнявшаяся на постели.       Заметив движение, Мадара тут же повернулся к малышке. Та продолжала блуждать глазами по комнате, пока, наконец, не взглянула на него.       — Как ты себя чувствуешь?       — Не очень, — слабо улыбнулась девочка, и Учиха за эту нежную улыбку готов был отдать свою бестелесную жизнь. — Усталость…       — Тебе следует ещё поспать. Завтра будет гораздо лучше. — Его ледяные пальцы провели по чёрным волосикам, и девочка улыбнулась шире. — Больше не пугай нас так.       Мадара осторожно поправил ей одеяло, и Сарада, успокоенная его голосом и прикосновениями, закрыла глаза, забывая о странностях со зрением. Это пройдёт, твёрдо решила она. Просто болезнь ещё не до конца отступила. Через несколько минут она уже сопела носом, перевернувшись на бок.       — Кажется, лихорадка спала… — с улыбкой прошептала на утро Сакура, вытащив у дочери из подмышки градусник, и для достоверности сама потрогала лобик ладонью. — Она скоро поправится.       — Я надеюсь, — ответил Мадара.       А потом осознал, что куноичи его не слышит. И никогда не услышит. Не увидит и не узнает, что он полюбил её дочь так же сильно, как и она сама.       Но странности со зрением не исчезли ни на следующий день, ни через неделю. Сарада щурилась, тёрла глаза ладонями, множество раз умывалась, но ничего не изменилось — мир превратился в цветные пятна. Эта новость взволновала обоих родителей ещё больше, чем сама лихорадка.       В больнице поставили короткий диагноз — близорукость и посоветовали приобрести очки. С ними юной Учихе предстоит провести всю оставшуюся жизнь.       — Как же это, чёрт возьми? — не мог поверить своим ушам Мадара. — Это ведь невозможно. Учихи, у которых зрение лучше, чем у любого человека в мире, слепли только от собственной глупости.       — Доктор сказал, что это из-за болезни, — рассказывала ему Сарада, понурив голову. — Жар как-то повлиял на мою чакру, и она что-то сделала… — Девочка виновато потёрла нос, очень расстроенная. — Мадара, а я ведь всё равно Учиха? Как ты?       Великий шиноби несколько секунд ошарашенно смотрел на свою подопечную, а потом мягко улыбнулся.       — Ты — Учиха. Никогда в этом не сомневайся, мышка.       Обеспокоенная Сакура написала кому-то письмо и отправила его с ястребом. Но имя получателя не было именем муженька — ему она отписала в первый же день болезни и всё ещё ждала ответа. На этот раз письмо предназначалось некой Карин Узумаки.       Неужто сестра белобрысого мальчишки, джинчуурики Девятихвостого?       Ответ не заставил себя ждать и пришёл быстрее, чем от Саске. Ястреб принёс записку и странный свёрток. Сакура развернула ткань и на её ладони оказались очки. Небольшие, с красной оправой, точно такая же, как у Карин. Удивлённая женщина взяла записку, написанную рукой помощницы Орочимару.

Очень жаль, что зрение Сарады-чан пострадало. Представляю, как ей сейчас тяжело. Потому я сделаю ей маленький подарок. Для шиноби важно иметь особенные очки. Обычная оправа легко ломается и сползает с носа во время боя (мне ли не знать об этом). А стёкла трескаются и могут поранить глаза. Орочимару-сама, когда взял меня к себе, сделал для меня такие же очки, которые я посылаю тебе. Сломать их может только удар концентрированной чакры. Я покрыла линзы тонкими чакронитями, они позволят избежать некоторых гендзюцу. Думаю, самое то для девочки из клана Учиха, которой ещё предстоит пробудить шаринган. Передавай от меня привет твоей малышке. Карин.

      — Сарада, солнышко, подойди ко мне!       Девочка прибежала почти сразу, а за ней появился и призрак Учихи. Дочка щурилась, пытаясь придать окружающим предметам хоть какую-нибудь чёткость, морщила бровки и носик, но расплывчатость мира не исчезала.       — Щуришься? — Сердце Сакуры болезненно сжалось, и она погладила дочку по щеке.       — Я боюсь, что запнусь обо что-нибудь и упаду… — расстроенно отозвалась Сарада. — Зрение ко мне никогда не вернётся?       — Я очень сожалею, моя радость, но нет.       Мадара сжал губы и отвёл взгляд.       — Но я тут получила кое-что…       — Папа прислал письмо? — обрадовалась девочка.       Учиха стиснул зубы и отошёл от обеих. Отец постепенно стал интересовать Сараду, часто слушавшей от матери, какой он замечательный человек. Сначала с недоверием, а после с возрастающим любопытством, она внимала каждому слову, сказанному об отце. Теперь она знала, что папа присылает с большой птицей письма, и ждала каждого, как собственного дня рождения.       Мадара понимал, что никогда не вытеснит Саске с первого места в сердце девочки, как бы трепетно он ни заботился о ней. Папа — это человек, который выше любого мужчины в жизни дочери.       — Нет, милая… — во второй раз разочаровала дочку Сакура, но тут же улыбнулась. — Но кое-кто нам написал и прислал подарок.       В следующую минуту на носу Сарады оказались очки, и девочка не удержала радостного возгласа — все предметы обрели чёткость, как и раньше. Поудобнее устроив их на маленьком носике, Сарада невольно обернулась в сторону Мадары. Тот усмехнулся и кивнул.       — Солидно выглядишь, мышка.       Неудовольствие, которое мучило его ещё секунду назад, испарилось, стало абсолютно неважным. Важно, что он сейчас здесь рядом с ней и ловит её взгляды и широкую улыбку.       — Я всё вижу, мама! Кто прислал тебе эти очки?       — Одна очень добрая и хорошая подруга, — улыбнулась Сакура. В её глазах застыла нескрываемая радость за ребёнка, которого отпустил недуг. — Тебе нравится, солнышко?       — Да! Очень! Я солидно в них выгляжу!       Мадара не удержал смешка. Как и розоволосая женщина. Она засмеялась и крепко обняла Сараду. Девочка прижалась к матери и кинула красноречивый взгляд на призрака. Учиху не нужно было уговаривать дважды.       Он присел на одно колено и осторожно обвил руками свою девочку, испытывая тянущее, почти болезненное чувство там, где у живого человека билось сердце. Мадара закрыл глаза, утыкаясь в черноволосую макушку носом, не чувствуя ничего: ни тепла, ни мягкости кожи, ни запаха волос — и однако же ощущая безмерное упоение.       — Я люблю тебя.       Ласковый, детский шёпот достиг его ушей, и Мадара понял, что короткая фраза предназначалась не только для Сакуры.