— А где мой папа? — Я за него.

      Когда Сараде исполнилось пять, Сакура начала постепенно учить её письму и чтению. Перед дежурствами женщина показывала, как писать иероглифы, правильно их читать и записывать слова.       Девочке нравилось, но не писать, а рисовать на бумаге интересные значки да разглядывать в новенькой азбуке красочные картинки с разными подписями. В остальном маленькой химе сидеть за уроками не хотелось, и при любой возможности она старалась отделаться от обучения. Попытки сбежать пресекались сразу же суровым наставником в лице Мадары.       — Не будешь учиться, останешься глупой. Не то, что в Академию не поступишь, в обычную школу не возьмут.       — Не останусь! — возмутилась Сарада в ответ. — Я хочу поиграть! Я вчера писала!       — Вчера было вчера, а за сегодня ты ни строчки ни написала, — не впечатлился старший Учиха. — Чтобы пойти в Академию, нужно хорошо писать, читать и считать. — Его холодный палец стукнул девочку по носу, и та насупилась, как маленький сыч. — А глупых в ниндзя не берут. Знаешь почему?       — Почему?       — Глупые быстро умирают.       Такая угроза Сараду оставила равнодушной. Она лишь хмуро взглянула на него из-под бровей. Мадара её взгляд встретил с бесстрастным видом, как бы подчёркивая всю значимость своих слов. Девочка сложила руки на груди.       — А ты сам учился в Академии?       — Да. — Ещё одна ложь в копилку некоторых других. Его учила мать, знавшая грамоту, а остальному отец и война. — Твоя мама тоже училась в Академии, теперь она хороший медик. И видишь, она читает, — указал он в сторону кухни, где Сакура занималась историями болезни, — и писать умеет тоже.       Сарада, будто не веря призраку, осторожно высунулась из гостиной и посмотрела на одинокую фигуру матери за кухонным столом. Справа — большая стопка папок, слева — стопка поменьше. И мама, с заплетёнными в пучок волосами, склонившаяся над бумагами, водила ручкой по строчкам и что-то записывала.       Хоть Сарада была ещё маленькой, а всё-таки смогла увидеть, как сильно старается над своими бумажками мама, как она напряжена.       — Мама работает… — проговорила она тихо, поправляя очки. — Очень много. И ночью уходит работать.       — Она делает это ради тебя, мышка, — сказал Мадара. В отличии от подопечной, он замечал и многие другие детали: круги под глазами, осунувшееся лицо, немытые и всклоченные волосы. — Старается, чтобы ты была счастлива.       — А что мне сделать, чтобы и мама была счастливой?       — Стараться радовать её своими успехами. А ты вместо этого капризничаешь и добавляешь ей мороки.       — Если бы папа был здесь, ей не нужно было бы столько работать, — проговорила с затаённой обидой девочка, возвращаясь в гостиную к игрушкам. — Почему он не возвращается? Мама ничего не рассказывает, но ты ведь знаешь. Ты же призрак!       — Это не значит, что я знаю всё, — уклончиво ответил Мадара.       — Может, мама его придумала? — спросила Сарада, задумчиво поглядывая на детский стол и стул, за которым раньше рисовала, а теперь вечерами писала прописи. — Боруто иногда фантазирует, может, и мама тоже сочиняет, что я — Учиха, а на самом деле…       — Нет, — тут же возразил старший Учиха резче, чем хотел. Девочка подняла на него глаза. — Ты — Учиха, и никогда не смей сомневаться в этом. Твой отец жив и выполняет миссию. Очень сложную и долгую. — Сегодня из его рта вылетает лжи больше, чем обычно. — Потому он не может вернуться.       Твёрдый голос успокоил Сараду, как и случалось обычно. Умел Мадара одним только словом или взглядом вселить в неё уверенность.       Отодвинув стул, девочка села на него, поморщилась, взяв в руку кисть, и раскрыла тетрадь, в которой со старательной неприязнью выводила иероглифы. Поджав губы точь-в-точь, как Изуна, пытающийся не ошибиться в складывании печатей, юная химе Учиха, не проронив больше ни слова, приступила к занятиям, отвлекаясь только для того, чтобы что-нибудь спросить у Мадары.       — Ненавижу писать, — честно призналась Сарада в конце дня, расстилая кровать. — Но ради мамы я постараюсь, обещаю.       — Твои прописи заставили её улыбнуться, — подтвердил Учиха, подумав, что возможно, они были единственным поводом для улыбки одинокой женщины.       С чтением дела обстояли гораздо лучше. Сообразив, что складывание слогов превращает кучку иероглифов в слова, а слова в предложения, а те в свою очередь рассказывают интересные сказки, Сарада с большей охотой взялась за обучение. Ей настолько не терпелось начать читать самостоятельно, что малышка могла сидеть с книгой и на памяти пересказывать прочитанное родителями, делая вид, что читает строчки. Из этого рождались её собственные истории, заставлявшие Сакуру смеяться, а Мадару закрывать глаза и усмехаться.       Теперь уже не он, а маленькая подопечная читала ему книжки. Водя пальчиком по строчкам сверху вниз, она по слогам читала сказки о хитрых кицунэ, злобных ёкаях, хитрых и смелых шиноби, а также глупых и жадных даймё. Мадара только слушал, опираясь щекой на кулак, и усмехался — до чего же забавно.       Однажды они наткнулись на сказку о девушке по имени Хатикадзуки . На голове у неё была огромная чаша, что делала её настолько некрасивой, что отвернулся от бедняжки даже родной отец. Но после долгих мучений и скитаний её искренне полюбил сын богатого господина. И светлая любовь разбила чашу на голове девушки, открывая всем её внеземную красоту. Всё заканчивается свадьбой, счастьем, но Сарада закрыла книжку с безрадостным вздохом.       — Грустная история, — выдала она, наконец.       — Почему?       — Папа выгнал её из дома, потому что она была некрасивой.       — Ну, он так сделал, потому что злая мачеха говорила про Хатикадзуки гадости. — Мадаре не верилось, что он спорит с девочкой по поводу детской сказки о любви.       — Может, моему папе тоже сказали что-то плохое про меня? — Сарада подняла на призрака взгляд. — Поэтому он не приходит домой. Думает, что я страшная? Или… — Тут губки юной химе задрожали, а на глаза навернулись крупные слезинки. — Или у него появилась новая мама? Мачеха?       Лицо Учихи исказила гримаса гнева, но не на слёзы подопечной злился шиноби, а на её отца. С блуждающим по миру потомком он ничего не мог поделать, и собственное бессилие раздражало даже больше самого Саске. Пускай у Сакуры получалось справляться со всеми трудностями, но Мадара прекрасно понимал, что так не может продолжаться всегда.       Из-за придуманной им самим для себя же миссией по спасению мира женщина теперь вынуждена бесконечно повторять дочери, что папа её любит и обязательно скоро вернётся. Только с каждым разом Сарада верила всё меньше, а сомнения росли в душе, как сорняки после дождя.       Холодные руки заключили оставленную папой девочку в объятия, и та беспрекословно прижалась к человеку, который всегда успокаивал и утешал, который был рядом и помогал. Ледяные руки не пугали маленькую Учиху, наоборот, ей они казались такими же родными, как тёплые ладони мамы. Мадара в целом был для неё живым, настоящим, гораздо более реальным, чем мужчина на фотографии.       — Нет. Ты хорошая девочка, Сарада. И очень красивая. Не расстраивайся из-за такой глупости.       — Тогда почему папа не приходит домой? — всхлипнув, спросила она. На стёкла очков упало несколько слезинок. — Мама говорит, что у него очень важное задание, но мне кажется, она врёт. Папа Иноджина тоже уходит, но всегда возвращается домой. А мой папа… — По покрасневшим щекам побежали солёные дорожки, и из маленькой груди вырвался сдавленный вздох. — Где мой папа?..       Нежная усмешка появилась на некогда жестоком и безразличном ко всему лицу старого шиноби. Большим пальцем он вытер слёзы возле чёрных, как у всех Учиха, глаз. Сарада поправила очки и, шмыгнув носом, посмотрела на него с надеждой.       — Он рядом с тобой, мышка.       — Ты устала? — спросила как-то вечером Сарада, заглядывая в мамину комнату.       Сакура, действительно уставшая и разбитая после работы в больнице, где пациентов день ото дня не становилось меньше, где среди взрослых появлялись раздавленные войной и потерями дети, постаралась подняться с кровати и ободряюще улыбнуться дочери.       — Всё в порядке, солнышко, что ты хотела?       Сарада с книжкой подмышкой забралась на её кровать и с очень серьёзным видом заявила:       — Врать — нехорошо, мам. Ты ведь не на миссии. На миссии можно врать, чтобы быть ниндзя, — пояснила она, когда мама в удивлении вскинула брови.       — Ох… Ну, я действительно устала, — призналась с улыбкой Сакура и поцеловала дочь в лоб. — Давай почитаем перед сном?       — Давай, но сегодня читать буду я, — важно объявила Сарада, располагаясь на подушке. — Чтобы ты хорошо спала. Только сначала укрывайся одеялом и голову на подушку.       Не прекращая улыбаться, Сакура, будто поменявшись с девочкой местами, выполнила все её указания, с наслаждением вытягиваясь на кровати. Были и свои плюсы в том, что она ни с кем её не делила.       Раскрыв книжку, дочка поправила очки и, водя пальцем по строчкам, начала читать по складам. Она старалась не торопиться, правильно выговаривать слова и не сбиваться. Сакура честно старалась слушать и не зевать, но скоро отяжелевшие веки сомкнулись, и женщина провалилась в приятную негу сна.       Недолго звучал и голос Сарады в освящаемой настольной лампой комнате. Всё тише и невнятнее доносились слова, пока наконец совсем не стихли, сменившись сопением.       Осторожным движением забрал Мадара из рук подопечной книгу, снял с носика очки и укрыл её. Младшая Учиха, не проснувшись, только перевернулась на другой бок, укутываясь в одеяло, словно маленькая гусеничка.       — Добрых снов, Сарада.       Щёлкнул выключатель, и единственный огонёк, горевший в Квартале, потух.