Не убоюсь я зла

Поступок Митаки поверг Комитет в смятение. Все возмущались его самоуправством и тем, что злополучный Митака поставил их общее дело под удар. Впервые Рен видел, как всегда спокойный и холодно-отстраненный Хакс сорвался на ор, и втайне это его немало позабавило. Все члены Исполнительного комитета спешно покинули Петербург. Уехал и Рен, но спустя несколько дней вернулся с выправленными ему поддельными документами. Его задачей было устранить человека, который был сообщником Митаки в неудавшемся покушении. Рен понимал, что сильно рискует, что приметная его физиономия вполне могла кому-то запомниться, что на него могут донести. Но он твердо знал, что живым не дастся и при попытке его арестовать пустит себе пулю в лоб. На случай же, если его смогут обезоружить и арестуют, он всегда носил с собой яд в ладанке на шее. В том положении, в котором он находился сейчас, выслеживать Раю было безумием — Рен знал, что она под наблюдением охранки из-за знакомства с Митакой. И все же Рен не мог так легко отпустить ее из-под своего надзора. Он узнал, что Рая съехала с прежней своей квартиры; казалось, ее след был потерян, но Рен уже много знал о ней, знал, где она учится, где берет себе работу. Так ему снова удалось найти ее. И вот теперь, после встречи лицом к лицу на Смоленском поле, все изменилось безвозвратно. Прежде он думал, что увидев Раю вблизи, поговорив с ней, потеряет прежней интерес — ведь ему нравилось наблюдать за ней издалека, сохраняя тщательно выверенную дистанцию. И вот, столкнувшись с ней лицом к лицу, он был поражен тем, насколько глубоко его взволновало общение с Раей; в то же время он испытал острое, мучительное чувство раздражения. Ему хотелось вернуть все, как было, чтобы Рая оставалась как прежде далекой, недоступной и безопасной для него. Подавшись порыву, он сам позвал Раю к себе, и тут же пожалел об этом. Противоречивые чувства раздирали его на части. Рен не верил, что она придет, даже надеялся, что не придет — и тут же готов был сам идти к ней. Звонк колокольчика возвестил ему о посетителе. Рен взвел курок своего револьвера, подошел к двери и некоторое время стоял молча, прислушиваясь. В коридоре было тихо, в это время хозяин комнат и прочие жильцы обычно отсутствовали. Рен медлил, не спеша открывать, хотя и был отчего-то уверен, что за дверью нет полиции. Слух его болезненно обострился; казалось ему, что он слышит малейший звук, и тут донесся до него приглушенный досадливый возглас. Несомненно, это была женщина. Рен рывком открыл дверь и сердце его бешено забилось. На пороге стояла она. — Мне надобно с вами поговорить, — отрывисто сказала Рая. Лицо ее было бледным и измученным. Рен молча посторонился, пропуская ее внутрь. Рая вошла и огляделась по сторонам. Трудно было угадать, какие чувства в ней вызвала его бедная, аскетически обставленная комната. Из мебели был стол с парой стульев и обитый клеенкой диван, на редкость неудобный; в углу за занавеской была постель. Рен пододвинул стул, и Рая села, но не торопилась начать разговор, все скользя взглядом по стенам. Рен уселся рядом с ней на второй стул. — Вы хотели поговорить, — первым начал Рен. — О чем же? Глаза ее гневно вспыхнули. — Тогда, при нашей встрече, вы дали понять, кто вы, — проговорила Рая. — Я слышала о таких, как вы… Но я понять не могу, как могли вы бросить товарища своего, послать его на верную смерть, на этакую муку, зачем, для чего все это было? — она говорила, все больше возвышая голос, на щеках ее выступили яркие пятна румянца. Рен не мог отвести от нее глаз. — Зачем вам все это? — сказал он, и сам удивился, как равнодушно и скучно прозвучал его голос. — Я хочу понять… Я знала Митю, он был добрый, он в жизни никого не обидел, я не помню, чтобы он хотя бы сказал кому-то грубое, резкое слово… и я не понимаю, как он мог решиться на убийство, как вы смогли убедить его, что это необходимо, что это правильно? А я ведь знаю, что он не сделал бы сознательной подлости, ему нужно было верить, что дело его правое. — Это так, — согласился Рен. — Наше дело правое. Рая вскочила в негодовании. — Убийство не может быть оправдано! — горячо воскликнула она. Рен не двинулся с места. — А если бы вы знали, что убийство одного человека — подлого, гнусного злодея — может освободить сотни, тысячи, миллионы людей? Повторили бы вы ваши слова? — Это все пустое, — резко ответила ему Рая. — А я вижу, что на деле все выходит не так. Митю поймали и повесили, и никого он не спас, только себя погубил! И вы тоже готовы вот так вот глупо, бессмысленно загубить свою жизнь, стать убийцей, преступником? — Готов, — ответил он. — Моя жизнь ничего не стоит, я готов отдать ее, только чтобы дело наше удалось. И будьте покойны — я не растрачу ее так бессмысленно, как этот идиот Дорофеев, — последние слова он произнес с отвращением, с ледяным презрением, так, что Рая вздрогнула. — Но зачем? Отчего вы готовы и себя, и других погубить? Вы хотели убить государя, но ведь он не чудовище, не злодей… — Он в ответе за все, что происходят, — отрезал Рен. — Россия задыхается в агонии, а он не делает ничего, чтобы спасти свою страну. Он, наделенный абсолютной властью! — Вы не правы, — возразила Рая. — Реформы проводятся, и земская реформа была большим благом… — Земская реформа! — воскликнул он с ядовитым презрением. — Что в ней толку? Нам показали пряник, а после пребольно хлестнули кнутом. Я работал в земской больнице два года, я знаю, о чем говорю. Вы, верно, мечтаете уехать в какой-нибудь глухой угол и спасать крестьян? Не отвечайте, я и так знаю, я сам таким был. Только вы не представляете себе, с чем столкнетесь. Я сейчас даже не про ужасающую нищету, хотя это трудно представить даже после знакомства с жителями петербургских трущоб. Я бывал в покосившихся избенках с земляным полом, видел немыслимую грязь и дикость. В первый раз я оказывал помощь девочке, у которой от грязи в ухе завелись черви; тогда это меня ошеломило, но сколько подобного, да еще и худшего, я видал после! — Не думайте, что можете меня этим испугать, — спокойно ответила Рая. — Я знаю, что будет тяжело, я готова к трудностям. — Но это не самое страшное, поверьте. Страшнее всего то, что народ эту скотскую жизнь воспринимает совершенно как должное и даже не помышляет, что ее нужно изменить. Более того, когда я пытался их пробудить, они не желали слушать, пугались или сердились на меня. В конце концов кто-то донес, а после разговор был короткий. Мне было велено в два дня покинуть губернию. А ведь я не звал народ к топору, тогда во мне еще теплились фантазии о мирном переустройстве общества. — Я и сейчас верю, что это возможно, — твердо сказала Рая. Рен покачал головою. — Нет. Я расстался с этой иллюзией, хочу, чтобы прозрели и вы. Я вижу в вас большую силу, вот только ей нет применения. — Вы так легко мне доверились, а ведь вы едва меня знаете… Рен хотел было ей сказать, что уже давно ее знает, но побоялся спугнуть. — Думаете, не пойти ли вам в полицию? — делано равнодушным тоном ответил он. — Я их не боюсь. Рая побледнела как смерть. — Вы считаете меня способной на этакую низость? — проговорила она дрожащим голосом. — Нет, я не пойду доносить. Но знайте, я считаю, что вы кругом неправы, преступно неправы! — Ну, так объясните мне, в чем я неправ, — сказал он. — Докажите. — Разве вы будете меня слушать? — Буду, — серьезно ответил он. — Мыслей своих не обещаю переменить, но выслушать — обещаю. Рая вдруг смутилась, хотя эти слова он сказал самым обычным тоном. Она замолчала, и пауза эта все длилась и длилась, становясь уже неловкой. — Вы здесь, чтобы довершить начатое? — с трудом спросила Рая. Что-то екнуло у него в груди от этих слов. — Нет, — ответил он. — У меня есть другие дела. Рая молча кивнула и вся как-то посветлела лицом. — Придете еще? — спросил он. — Не испугаетесь? — А вы? — парировала Рая. — Вы скрываетесь, не боитесь привлечь к себе внимание? Рен повел плечом. — Если разные люди часто ходят, то это может быть подозрительно. А если одна женщина, то подозрения, конечно, возникнут, но вовсе не того рода. Раечка вся так и вспыхнула. — Если вы вообразили себе хоть на минуту, что меня может заинтересовать… — она сконфузилась ужасно, а потому рассердилась на себя, а больше всего — на этого человека с его пошлыми намеками. — Нет, что вы, — тихо ответил Рен. — Ничего такого я себе не воображал. И я хочу, чтобы вы знали, что в моей жизни нет места таким связям, ни постоянным, ни мимолетным, ничему, что может помешать моему делу. Однако же я сказал это, чтобы вы понимали, как наши встречи могут выглядеть в чужих глазах. — Это меня не заботит, — отмахнулась Рая. — Я буду ждать вас, — сказал он, когда Рая уже взялась за ручку двери. Рая ничего ему не ответила, но Рен почему-то знал, был уверен — придет.