Не убоюсь я зла

Встреча прошла вовсе не так, как Рая себе представляла. Идя туда, Рая хотела получить ответ на мучивший ее вопрос; ответ она получила, но вопросов появилось еще больше. Все время в мыслях возвращалась к разговору со Скороходовым (уж конечно, это не настоящее его имя!), вспоминала его слова, его горящий взгляд — взгляд человека, убежденного в своей правоте. Как же мог умный, развитый человек сознательно выбрать путь убийцы? Значит, цель его так велика и прекрасна, что ради нее он готов на все, готов пожертвовать жизнями отдельным людей и своей собственной… Рая не могла этого принять и одобрить, и все же та готовность идти до конца за свои убеждения не могла не вызвать у нее уважения. На другой день она пришла в то же время. Рая сказала себе, что если его не будет дома, то она больше не придет, и даже надеялась не застать его. Но он был на месте, и явно обрадовался, увидев Раю. Он заговорил с ней так непринужденно, словно они уже были давно знакомы. Рая хотела ответить тем же, но она всегда трудно сходилась с незнакомыми людьми, а тут еще чувствовала внутреннее сопротивление, мешающее называть его тем именем, которым он представился. Рая сказала ему об этом прямо: — Это не ваше имя, вам оно не подходит; я не могу, не хочу вас так называть. — Зовите меня — Рен, — подумав, сказал он. — Это тоже ненастоящее имя, — усмехнулась Рая. — Это мое имя, — спокойно ответил он. — Так меня сейчас зовут. Прежнее мое имя забыто навсегда, и незачем вам его знать. Рен рассказывал ей о своей работе в земской больнице, о крестьянах, о том, какие препятствия все время встречал со стороны губернского начальства, и с каким подозрением воспринималась ими любая помощь крестьянам. — Платили ничтожно мало, но это ерунда, — говорил он. — Все мы знали, на что идем. Но воли нам не давали, и если ты хоть чем-то не приглянешься губернскому начальству — могли тотчас выслать из губернии без объяснения причин. Так произошло с моим товарищем, да вскоре и со мной. Я очень быстро осознал, что мирным путем ничего нельзя сделать у нас в России… — Но почему вы так уверены, что убийство царя все изменит? — спрашивала его Рая. — Падет царь — падет и царизм, — ответил ей Рен. — Тогда рухнет весь этот рабский строй, и мы сможем все устроить по справедливости. С удивлением Рая узнала, что они — во всяком случае, большая часть товарищей Рена — вовсе не желают занять место царя и править страной. Нет, они хотели заставить власти созвать Учредительное собрание, чтобы народ мог решить судьбу России, и верили, что после этого Россия станет республикой со справедливым устройством. В этой страстной вере даже для Раи было много наивного и в самом плохом смысле идеалистического; и все же такая преданность идее, до забвения себя, с твердым намерением отдать все ради блага народного — вызывала у нее все больше симпатии. Однако она никак не могла примириться с тем, что ради всеобщего блага нужно убивать. — Непременно должен быть другой путь, — сказала она как-то Рену. — Нет, — тут же ответил он, и Рае стало жутко от того, что он ни на секунду не задумался, не засомневался в ответе, словно это действительно был единственный вариант. Рен усмехнулся, поняв ее мысли. — Другого пути нет, — повторил он. — Несколько лет назад я мучительно искал его, и убедился, что его нет. Без крови нам эту махину не опрокинуть. — Даже если вам удастся убить царя, — возражала Рая, — на престол взойдет его сын, и уже развяжет с вами войну не на жизнь, а на смерть и совершенно вас истребит. Вас так мало, и вы надеетесь усилиями нескольких десятков, максимум сотен человек изменить всю огромную Россию? Легкая улыбка возникла на его губах. Рая осознала в тот момент, что в бесконечной гордыне своей он действительно считает себя способным чуть ли не в одиночку изменить судьбу страны. — Мы сделаем это, — сказал Рен. — Не потому, что мы жаждем крови и убийств, это не доставляет нам удовольствия, как и всякому нормальному человеку. Но иного пути у нас действительно нет. Если власть глуха к страданиям народным, если отвергает любые перемены, если абсолютная власть сосредоточена в руках одного человека, а все другие группы подданных никак не могут влиять на происходящее в обществе, если у молодых деятельных людей нет никакого приложения своим силам, если все средства убеждения были испробованы и оказались бесполезными, — то нам остается только один путь. Если царь не хочет слушать нас добром, то мы принудим его уступить! Черные глаза его сверкали, на бледных щеках выступил лихорадочный румянец; все его угловатое неправильное лицо преобразилось в этот момент и стало почти прекрасным. Рая смотрела на него, как завороженная. Рая не рассказала никому об этих встречах, даже Розе, но подруга, конечно, заметила, что в ней что-то происходит, не остались без внимания и ее частые отлучки без объяснения причин. После случившегося с Митей Роза прежде всего подумала о том, что Рая могла увлечься той же идеей; мысль эта повергла ее в ужас, и, после продолжительной внутренней борьбы, беспокойство за подругу взяло верх над деликатностью. Впрочем, Рая так решительно опровергла ее предположение, что Роза немного успокоилась; и все же, взявшись уже расспрашивать, она решила идти до конца и спросила, из-за чего же тогда Рая в последнее время так задумчива или бледна, и куда она так часто ходит одна? Рая уклончиво ответила, что все у нее в порядке, и что ходит она к одному знакомому, и что Роза его не знает, и что они видятся по важным делам и только, и что Розе нет нужды беспокоиться. — Уж не влюбилась ли ты, Раечка? — вдруг спросила Роза, внимательно посмотрев на нее. — Да что ты такое говоришь, Роза! — возмутилась Рая. — Влюбилась, влюбилась! — воскликнула Роза и на мгновение стала похожа на себя прежнюю; только лишь из-за этого Рая не стала ее ругать за эти глупости. А это, конечно же, были глупости — ни о какой влюбленности не могло идти и речи. Никогда ни словом Рен не говорил ей о том, что она привлекает его как женщина, никогда не пытался дотронуться до нее, не говоря уже о чем-то большем. Он всегда относился к ней с уважением, всегда серьезно и внимательно выслушивал, смотрел… о, как он пристально всегда смотрел! Рая вспомнила его взгляд и вдруг жарко, густо покраснела. — Вздор! — решительно сказала она вслух. — Все это вздор! Встречи эти, разговоры с Реном незаметно стали для нее каждодневной потребностью, так что другие дела, и даже учеба, и работа ее, — все стало словно бы менее важным. Рая осознала это и сказала себе, что так совсем не годится. Более всего ее угнетало и жгло стыдом, что она словно бы совсем забыла об убитом друге; правдой было то, что она давно не вспоминала уже о Фильке, словно он умер много лет назад, словно он был совсем чужой для нее человек. Вспомнила Рая, что хотела увидеть старца Луку, с которым так сблизился Филька. Она подумала, что Лука, уж верно, давно мог уйти из Петербурга или переменить квартиру — такие старцы часто переходили от одного доброго хозяина к другому, не засиживаясь на месте. И все же она решила непременно пойти к нему. Адрес был у нее записан. В первый раз ей не повезло. Она спросила про квартиранта вдовы Зарницыной у дворника — тот с кислою гримасой ответил, что знает его и прибавил себе под нос «ходют и ходют тут», из чего Рая сделала вывод, что старец по-прежнему обитает у вдовы и что у него часто бывают посетители. Она подумала не без язвительности, что, вероятно, поэтому старец и не захотел покидать такое хлебное место. Однако Луки в то время не было дома. Хозяйка квартиры была на месте, но при виде Раи пришла в странное, почти болезненное смущение и так ничего и не смогла ей внятно ответить. Зато помогла кухарка — бойкая баба уже в годах, которая посоветовала Рае прийти в среду после вечерни; Рая так и поступила. Комнатка, в которой жил Лука, располагалась под самой кровлею дома; к ней вела черная лестница. Дверь в эту каморку была прикрыта, но когда Рая постучала, ей тотчас же отворили, так что сначала она даже испытала неприятное чувство, что Лука стоял и ждал ее под самой дверью. Но, заглянув внутрь, она поняла, почему он так быстро открыл ей дверь — комната была так мала, что ее можно было измерить несколькими шагами. Большую часть места в ней занимал старый диван, служивший, очевидно, и постелью. Лука поздоровался с Раей и пригласил ее войти, не спросив, зачем она пришла. Рая подумала, что он не узнал ее и принял за одну из своих посетительниц-богомолок. — Вы, верно, не помните меня, — сказала она. — Мы виделись давно и очень бегло. — Отчего же, я прекрасно вас помню, — ответил Лука. — Вы дружили с Филей и были на его поминках. Я ждал вас, вы хотели прийти, но, видно, обстоятельства помешали. Лука произнес эти слова по-своему обыкновению спокойно и без намека на упрек, но Рая смутилась. — Садитесь же, — Лука придвинул к ней единственный колченогий табурет. Комната, где жил Лука, произвела на Раю какое-то болезненное впечатление — до того узкая и тесная она была, что в ней едва ли мог поместиться и один человек. Но Луку, казалось, не смущала и не тревожила ни мрачная обстановка, ни крайняя теснота его обиталища. Рая думала, с чего бы начать разговор, и как бы не обидеть Луку, выдав свое отношение к его взглядам. В то же время скрывать свою позицию ей тоже не хотелось. — Я хотела вас видеть потому, что вы знали Филимона в его последние дни и, очевидно, знали лучше, чем я; верно, он о многом вам рассказывал. — Это так, — согласился Лука. — Надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь открывать вам содержание наших с ним бесед. — Тайна исповеди? — Данное слово сохранить его тайну. И у меня нет права исповедовать. — Я не стану выведывать, о чем вы говорили, — сказала Рая. — У меня нет такого права, и если сам Филимон не рассказал мне об этом, то, значит, не хотел, чтобы я знала. Но в смерти его есть какая-то мрачная тайна; я уверена, что кто-то преследовал его… — А стоит ли вам ее знать? — спросил Лука. — Быть может, вы сами окажетесь в опасности? — Так вы что-то знаете! — вскричала Рая. Лука поднял ладонь вверх, останавливая ее. — Я знаю то, что уже сейчас вы в опасности, и опасность эта исходит от человека, который с вами рядом. — Что? — в изумлении проговорила Рая. — О чем вы? Вы следили за мной? — Не за вами. Я знаю, к кому вы ходите, знаю, кто этот человек, и хочу предостеречь от общения с ним. Человек этот погубил свою душу и вас погубит, если будете его слушать. Рая побледнела и резко встала. — Не понимаю, что вы такое говорите, — сказала она. — Вы думаете, что я работаю на полицию, — понял Лука. — Нет, вы ошибаетесь, я не имею никакого отношения к полиции. Я не собираюсь выдавать ни его, ни вас. Но я знаю Рена… да, мне известно имя, коим он себя называет. — Вы… с ними? — тихо и недоверчиво выговорила Рая. — Нет! — решительно ответил Лука. — Ни в чем и никогда я не буду с ними. Цели их мне глубоко противны. И по мере сил я стараюсь бороться с ними за человеческие души. — Быть может, революционеры и ошибаются, — проговорила Рая. — Но вы, на мой взгляд, заблуждаетесь не меньше. Это спасение, о котором вы говорите — что оно дает людям? Вы только усыпляете их ум, лишаете воли к сопротивлению, превращает в безвольных рабов, не помышляющих об улучшении своей доли. Все это ради сказочек о рае, который их ожидает за гробом! Но это ложь, вредная и опасная ложь! Лука, к удивлению Раи, совсем не обиделся и не рассердился, выслушав ее тираду. — Вы на Бога обижены, это хорошо, — сказал он. — Это лучше, чем я думал. Нет ничего хуже равнодушия, его сложнее всего победить. А ваша живая, горячая обида неизбежно приведет вас к Богу. Рая не сдержала раздраженного возгласа. — Думаете, что вздор говорю? — сказал Лука. — Думаю, что да, вздор! — Что ж, увидим, — отозвался он. — Вижу, что зря к вам пришла, — сухо ответила Рая. — Прощайте.