Не убоюсь я зла

Выйдя от Луки, Рая прошла по Столярному до Казанской улицы и тут увидела идущих ей навстречу двух мужчин, в одном из которых быстро узнала Порфирия. Второй человек был ей незнаком. Рая решила не сбавлять шаг, и вскорости Порфирий со своим спутником поравнялись с ней. Порфирий Петрович приветствовал ее, приподняв свой котелок. — Какая встреча, Раиса Ивановна! — с воодушевлением произнес он. — Верите ли, но как раз сейчас я о вас вспомнил. Светлые глазки его и вся кругленькая физиономия так и светились простодушной радостью. Раечка ощутила слабый укол раздражения. — А я, признаться, вовсе о вас не думала, — ответила она. — Жаль, жаль, — огорчился Порфирий. — Неужто вас уже не интересует вас дело, которое я веду, и вы позабыли о своем несчастном друге? Рая сверкнула на него глазами, но промолчала, зато подал голос спутник Порфирия. — А вы, Порфирий Петрович, верны себе, — заметил он. Голос его был низкий и сиплый, как будто сорванный от долгого крика, или словно он болел и до сих пор не оправился от своего недуга. Рая пригляделась к нему внимательнее. На вид он был лет сорока пяти, страшно худой, с изжелта-бледным изможденным лицом. Хороши были только его глаза — большие, темные и печальные. — Не бойтесь его, — вдруг сказал он Рае. — И оболтать себя не дайте, как он умеет, уж я-то знаю. Рая была смущена и раздосадована этим неуместным обращением к ней незнакомого человека, и все же личность его невольно возбуждала интерес своей таинственностью. — Да что же вы творите, батюшка! — Порфирий Петрович всплеснул руками в преувеличенном волнении. — Что ж вы влезаете-то? Впрочем, по нему не заметно было, что он всерьез рассержен вмешательством своего спутника. — Так ведь вы не при исполнении, Порфирий Петрович, к чему эти кружения? — ответил тот.  — Ах, да, — спохватился Порфирий. — Позвольте представить вам — Родион Романович Раскольников, давний мой знакомец… хе-хе… да-сс, очень давний. А это Раиса Ивановна Нежданова. Рая сухо кивнула, но не протянула руки. Ее тяготил этот разговор, который Порфирий явно завел с каким-то умыслом. — Вы нашли убийцу? — спросила она Порфирия Петровича. — Покамест дело не закрыто, Раиса Ивановна, и ничего определенного я вам ответить не могу, — ответил он. — Однако же мне открылось много интересного… до чрезвычайности много.Но что же мы стоим, пройдемте же! Вы ведь к Вознесенскому шли? — Да, но вы шли совсем в другую сторону, Порфирий Петрович, — ответила Рая. — Ах, да нам вовсе все равно, куда идти, к Вознесенскому даже и лучше, а потом пешком до Исаакия, а, Родион Романович? Надо больше ходить! Мне мой доктор настрого приказал каждый день гулять пешком и не смею его ослушаться! Рая неопределенно повела плечом. Отказываться от сопровождения она не стала, подумав, что это может выглядеть подозрительно для Порфирия. Они пошли вперед неторопливым шагом, Порфирий Петрович рядом с Раей, а Раскольников чуть поодаль, справа от Порфирия, словно его мрачная тень. — Мы как раз с Родионом Романовичем обсуждали, как изменилась современная молодежь за последние лет пятнадцать, — болтал Порфирий. — Ведь так, Родион Романович? Как отступают прежние представления о морали и нравственности и сменяются чем-то иным, и порой, на наш стариковский взгляд, так и запредельно диким. Рая шла рядом, молча слушая его и порой бросая быстрые взгляды на Порфирия. Он добродушно улыбался ей в ответ; Раскольников же, напротив, пристально и печально смотрел на нее, так, что Рае сделалось совсем неуютно. Кто был этот человек? Непохоже, что он служил в полиции и тем более в охранке — этих Рая уже научилась узнавать по особому цепкому и пронзительному взгляду. — Ведь что было прежде? — продолжал Порфирий Петрович. — Я ведь много лет работаю на своем месте, Раиса Ивановна, повидал разное. И самое дикое зверство встречалось, да-сс, и все же это были преступления вполне объяснимые, понятные, произросшие из обычных человеческих грехов, будь то гнев, жажда наживы, сладострастие… Изредка являлось странное, но было оно плодом воспаленного сознания одинокого человека, что измучил, растравил себя им же рожденной чудовищной идеей и пошел ее на себе испытывать. Вершителем судеб себя вообразил, решающим кому жить, а кому умереть, кто, стало быть, жизни не заслуживает… хе-хе. А потом, как водится, — метания, сожаления, смертная, лютая мука. Нынче же не то. Нынче уже не в одиночку действуют. Нынче сомнениями не мучаются. Нынче не старушонок режут, нет-с, берите выше! На сам общественный строй покушаются, истребляя тех, кто его держит на своих плечах. И самое-то страшное знаете что, голубушка Раиса Ивановна? Встречают у людей не просто сочувствие, что было бы объяснимо, ибо народ наш сострадателен, а полное оправдание своих безумных действий. Вплоть до того, что если узнает человек, что задумано убийство, скажем, генерал-губернатора — не пойдет ведь, не донесет, ибо как можно-с, немыслимое дело, никто руки не подаст, осудят, заедят живьем-с! Вывернутый век, вывернутая мораль… что скажете, Раиса Ивановна? — Скажу, что вы неправы, думая, что людей останавливает лишь страх осуждения. — Не только! Не только он! — с жаром воскликнул Порфирий. — А значит, глубоко укорененное убеждение в том, что бомбисты эти — правы. Вот вы, Раиса Ивановна — заявили бы, если бы знали? Он вперил в Раю пронзительный взгляд. — Вопрос ваш с подвохом, Порфирий Петрович, — ответила Рая холодно. — И раз мы не на допросе, то отвечать на него я не буду. Ежели у вас есть подозрения, что я в чем-то подобном замешана — так арестовывайте и допрашивайте, а сейчас ничего я вам говорить не буду. Нет, все же скажу — я против таких убийств и не считаю это праведным делом. — Положим, что так, — согласился Порфирий. — А ведь не донесли бы, а, Раиса Ивановна? Вот, представьте — стоите вы перед витриною, шляпку присматриваете, и тут проходят двое, и один говорит другому: «Бомбы готовы, завтра мы взорвем генерал-губернатора». Пошли бы в полицию? Указали бы на преступников? То-то и оно… хе-хе! Ну, полноте, не сверкайте на меня глазами! Ишь, как разрумянилась… — Думаю, дальше нам не по пути. Порфирий Петрович, — ответила ему Рая, с трудом сдерживаясь. — Всего вам хорошего. — И вам, и вам, голубушка… только ведь не выйдет хорошего, если по той же дорожке будете идти. — Теперь Порфирий смотрел чуть ли не с жалостью. — Как сообщница на одну скамью сядете вместе с вашими друзьями, и тут уж не внимут, что вы лично были против. Ту же муку примете. Холодок прошел по ее спине, но Рая тут же гордо выпрямилась. — Вы надеетесь меня запугать? — с презрением ответила она. — Знайте же, что я нисколько вас не боюсь! — То-то и печалит, что не боитесь, — ответил ей Порфирий. — Вы, Порфирий Петрович, сказали, что век наш вывихнут, — вдруг вступил в разговор Раскольников. — И это правда. Страшно не то, что убивают, страшно то, что правыми себя считают. Страшно то, что это во всех отношениях достойные молодые люди, сильные и чистые, с пламенным сердцем и желанием творить добро, жаждущие подвига, не имеют средств приложить свои силы и потому с головой бросаются в террор, если уж не получается бескровно изменить наше общество. — Уж не оправдываете ли вы этих безумцев, Родион Романович? — прищурился Порфирий. — Отнюдь. Но вполне понимаю, как мне кажется, ход их мыслей. — Не хочу прерывать ваш диспут, господа, — сказала им Рая. — А потому прошу меня извинить, мне пора, я тороплюсь. — Навстречу подвигам, а, Раиса Ивановна? — добродушно рассмеялся Порфирий. — Нет, Порфирий Петрович, всего лишь получить заказ на перевод. — Трудитесь в поте лица, похвально. Всего хорошего вам, Раиса Ивановна. — И вам, господа. Рая пошла от них быстрым шагом. Тревога ее не отступала, теперь она боялась, что к ней могут приставить слежку и, кто знает, возможно, уже приставили. Она порешила себе несколько дней по крайней мере не ходить к Рену.