Не убоюсь я зла

Раи не было уже вторую неделю, и Рен даже начал волноваться, не случилось ли чего. После некоторых колебаний он решил снова проследить за ней. Он увидел, что Рая занимается обычными своими делами, ходит на курсы, гуляет вместе с подругой, и порадовался, что у нее все хорошо. И в то же время он испытал жгучее чувство обиды от того, что Рае нет до него дела, что она просто забыла о нем, в то время как он сам думал о ней каждый день и ждал ее. Все стало как прежде — он издалека следил за Раей, но теперь уже ему было этого страшно мало. Рен хотел быть с нею рядом, слышать ее голос, видеть ее взгляд… Он измучился весь, желая напомнить ей о себе и в то же время боясь их сближения. Как-то раз, идя за Раей следом, Рен с дрожью волнения заметил, что она свернула к его дому и вот уже остановилась перед входом во двор. Он ждал, что Рая зайдет, но она, постояв, развернулась и пошла мимо. Рен не смог ее так отпустить. — Рая! — воскликнул он. Рая повернулась к нему, и Рен в несколько шагов оказался рядом с ней. Некоторое время он не мог произнести ни слова. Рая смотрела не него, ежась на ледяном ветру и пряча руки в рукава; и все же она рада была его видеть, она улыбалась. — Я давно не видел вас, — в волнении выговорил он. — Отчего вы не приходили? Улыбка ее померкла, и Рая опустила голову. — Я боялась, что за мной следят, — тихо сказала она. — И могут так на вас выйти. — Вы беспокоились обо мне? — Рен искренне поразился. — Конечно! — с каким-то даже возмущением сказала она, и Рен не смог сдержать улыбки. — Зайдемте ко мне, — предложил он. — Вы замерзли, а я вас напою горячим чаем. — Я… — Рая заколебалась. — Не надо бояться, — тихо сказал он. — За вами сейчас нет слежки, я бы заметил. Пойдемте, вам нужно сейчас согреться. Рая кивнула, и Рен потянул ее за собой. Зайдя в комнату, Рая позволила снять с нее пальто, а после стянула перчатки и принялась растирать озябшие пальцы. — Совсем не чувствую, — сказала она с извиняющей улыбкой. — Садитесь же, — Рен провел ее к клеенчатому дивану и сам уселся рядом, а после, не думая том, как неподобающе и неприлично это может выглядеть, сжал ее маленькие руки в своих широких ладонях. — Совсем ледяные, — проговорил он севшим голосом. — Пустяки, — голос Раи также сорвался. — Ничего, сейчас согреетесь, вот чай принесут…. — Пожалуйста, не беспокойтесь… — Мне вовсе не трудно! — возразил Рен. Это было и правдой, и неправдой одновременно. Присутствие Раи наполняло его светлой теплой радостью, и в то же время для него было невыносимо тяжело сидеть рядом с ней. В голове у него мутилось; он чувствовал дрожь ее тонких пальцев в своих ладонях, видел, как заблестели ее глаза, как приоткрылись губы. Дыхание ее сделалось частым и затрудненным, да он и сам едва мог сделать вздох. — Зачем вы так… смотрите, — еле слышно выговорила она, но не отняла рук. — Как — так? — хрипло ответил он. — Я просто смотрю, разве нельзя мне на вас смотреть? Мне нравится на вас смотреть, вы такая славная, светлая, чистая вся… век бы сидел здесь и на вас смотрел… Он понимал уже, что несет какой-то вздор, но не мог остановиться, слишком волновала, тревожила ее близость, прикосновение ее руки, тонкий шелест платья — всего этого было слишком много для него. Рен склонился к ней, словно влекомый неодолимой силой, неловко и жадно припал губами к ее шее, к тому самому местечку, где бился пульс. Рая ахнула и что-то неразборчиво пролепетала. Она зарылась пальцами в его волосы на затылке, дернула с силой, до боли, но потом притянула к себе еще крепче. Стук в дверь, бесцеремонный, громкий, грубый, заставил их отпрянуть друг от друга. Раечка смотрела на него, тяжело дыша. Весь ее вид — в разворошенном платье, с затуманенным взглядом и пылающими щеками, с краснеющей отметиной от его поцелуя на шее — возбуждал сладострастную дрожь в его теле. Одно только ее слово, один только знак — и он напрочь забыл бы о том, кто пришел так некстати. Стук в дверь повторился. Рая сделала глубокий вздох, оправила на себе платье и пригладила волосы. — Откройте же, — тихо сказала она. Принесли чай. Рен вспомнил тут же, что сам его заказал, и ужасно подосадовал на себя. Он принял поднос у кухарки и почти вытолкал ее за дверь. Момент был упущен безвозвратно, это они понимали оба; пробовать вернуться к прерванным объятиям были и неловко, и пошло, и как-то даже глупо. В молчании они пили скверно приготовленный чай, избегая смотреть друг на друга. Рен ждал, что Рая, допив чай, тут же уйдет; но она все сидела, сдвинув брови и сжимая в руках опустевшую чашку. Видно было, что в ней происходит какая-то внутренняя борьба. — Я не верю в рок, судьбу и божий промысел, — наконец, сказала она, серьезно взглянув на Рена. — И все же это не может не вызывать удивления — все ваши покушения на царя неизменно проваливаются, и вовсе не потому, что его так хорошо охраняют, а все чаще по какой-то нелепой случайности… Умом я понимаю, что это всего лишь случайность, и все же… словно все указывает вам на то, что вы избрали неверный путь. Вы, с вашим умом, с вашими способностями, могли бы принести столько пользы, если только направить ваши силы на благое дело… Рен видел ее чистые глаза, смотревшие на него с такой отчаянной надеждой, и на миг что-то в нем дрогнуло. Уйти из подполья, быть с Раей, вместе с ней трудиться в каком-нибудь земстве — он врачом, она учительницей, тихо прожить свою жизнь… Он покачал головой. — Нет, Рая, — сказал он. — Слишком поздно для меня. Даже если бы я сам захотел — поздно. — Не поздно! — горячо вскрикнула она. — Никогда не поздно! — Ты не знаешь, что я сделал, и с такой уверенностью говоришь, что не поздно, — он улыбнулся какой-то бледной, вымученной усмешкой. — Я знаю, что на тебе есть кровь, — тихо сказала Рая. — Я не знаю, чья, но все слышали о совершенных вами убийствах. Мезенцев, князь Кропоткин… жандармы… — А! — воскликнул он. — Их ты мне готова простить! Улыбка его стала откровенно злобной. — Нет, простодушный мой ангел, на мне куда больше крови, чем ты можешь вообразить, — проговорил он, и у Раи сердце сжалось от того, каким тоном были произнесены его слова. Но испугавшись на миг, она тут же рассердилась на Рена. — Ах, оставьте вашу позу одинокого страдальца! — вскричала она с раздражением. — Что за многозначительные намеки с закатыванием глаз? Говорите прямо, без романтических красивостей, которые пристали разве что героям Байрона, но никак не живым людям! — Твой друг, — спокойно ответил Рен. — Филька. Его я убил. Раечка мертвенно побледнела; чашка выпала из ее ослабевших рук и разлетелась на куски, но они оба не обратили на это внимания. — Зачем? — пролепетала Рая, совершенно потерявшись и не найдя других слов. — Он был с нами. Предал нас, сбежал. Мог донести. — Рен говорил все это спокойно и скучно, ровным равнодушным тоном. — И ты… не жалеешь? — Нет. Рен пристально взглянул на обмершую Раю и продолжил: — Ты не должна обманываться на мой счет. Менее всего я хочу, чтобы ты обманывалась, считая, что я совершил ошибку, о которой теперь сожалею, или что меня вынудили. Если бы мне представилась возможность вернуться в прошлое, я сделал бы то же самое без сожалений. — Что же вы такое говорите? — в глубоком изумлении прошептала Рая. — Я хочу, чтобы ты поняла. Есть люди, которым надлежит мир менять. Не все смогут, многие ужаснутся и отступятся, поняв, что им надлежит делать. Я прежде был глуп, верил Луке, верил, что насилием мир не спасти. А теперь знаю — только насилием и спасти его! Сам Христос говорил, что не мир принес нам, но меч. Не все на эту работу годятся. Если б я заранее знал, сколько крови придется пролить — отшатнулся бы в ужасе, скорее руки бы на себя наложил, чем согласился. Слабый был, глупый. Только и с этим можно справиться. Надобно истребить в себе всю слабость, выжечь каленым железом. Ничто не должно тебя к жизни привязывать, ни семья, ни друзья, ни женщины, тогда и страха смертного не останется, тогда на все будешь готов. Со страхом я еще борюсь в себе… не получилось победить. И непременно надо совершить такую непоправимую мерзость, такое преступление, после которого уже не будет дороги к прежней жизни, даже если усомнишься, смалодушничаешь и захочешь вернуться — уже все двери перед тобой закроются. Я это сделал. — Что? — почти беззвучно произнесла Рая. — Что ты сделал? — Моя семья не хотела принять мой выбор. Отец нашел меня и умолял вернуться домой, он был готов на все, чтобы спасти меня, он считал, что я в этом нуждаюсь. Ради этого он готов был заявить в полицию, сообщив им сведения, которые стали ему известны по моей неосторожности. Я не мог этого допустить… — Ты… — Я убил моего отца, — с расстановкой проговорил Рен, глядя ей в глаза. — После этакого — что для меня может значить чья-то смерть? — Вы сумасшедший, — пролепетала Рая. — Вы не в себе… — Я полностью в своем уме. Ты, верно, ищешь мне оправдание, Рая — не стоит, мне нет оправданий. Я сотворил мерзость, и еще сотворю, столько раз, сколько понадобится, но с пути своего не сойду. В исступлении Рая схватила его за лацканы сюртука и сильно встряхнула. — Да что же вы с собой сделали? — вскричала она, глядя на него безумным взглядом. Все это просто не укладывалось у Раи в голове, не могла она понять и осмыслить это осознанное злодейство, с полным пониманием своей мерзости, с отвращением к себе, и все же без малейших колебаний и сомнений. — Иначе нельзя, — с величайшей убежденностью ответил Рен. — Не отказавшись от прежней жизни, от себя самого, не отдав жизнь и душу свою — не сделаешь то, что мы задумали. Меня прежнего больше нет, я сам себя убил. Только так и надо. У меня дело есть — землю очистить от мусора; а этого не сделать, не замаравшись по самую маковку в крови и грязи. Кто вам, чистым, новый мир приготовит? А как дело будет сделано, так во мне надобности не останется, в этом новом мире таким как я, места не будет; по его законам я первый преступник окажусь. Ну, так пристрелят меня как бешеную собаку, и будут правы. Рая вся дрожала — Зачем вы все это мне рассказали? И чего ждали от меня? Чтобы я с вами согласилась сказала, что вы кругом правы? Не могли же вы в самом деле от меня этого ждать? — Сам не знаю. Пожалуй, смалодушничал, — выговорил он с какой-то жалкой, кривой улыбкой. — Разве ж иначе стал бы тебе все это рассказывать? Не хочу же я в самом деле, чтобы ты меня пожалела? — с недоумением даже сказал он. — И вы думаете, что я стану вас жалеть, после этакого? — выкрикнула Рая. — Не станешь, — согласился он. — И не надо. И правильно. Жалость вредная штука, от нее размякаешь, начинаешь сомневаться… а мне нельзя. — Так чего вам от меня надо? — вскричала она. — Никогда я не признаю, что вы правы! Нельзя к счастью прийти через этакое зверство! — Я надеялся, что ты поймешь, — ответил Рен. — Надеялся, но понимаю теперь, что ошибался и ты не примешь меня такого. Рая невольно отступила на шаг назад, испуганная его тоном и горячечным блеском глаз. — И что теперь? — сказала она. — Вот я знаю все о тебе, о твоих преступлениях. Что ты сделаешь? Ты сказал, что ничье убийство теперь не имеет для тебя значения, убьешь ты меня? Судорога прошла по его лицу. — Я думал, — медленно и, казалось, даже неуверенно произнес он. — Я собирался… только неправильно это. — Хотел меня убить? — шепнула Рая. — Нет, — он покачал головой. — Думал об этом прежде, да только это все пустое. Никогда я не хотел твоей смерти. Я тебя отпущу, но куда ты пойдешь? В свою комнатку, гнуть спину над переводами? Ты мечтаешь пользу приносить, но все твои дела обратятся в пыль. Никому ты не сможешь помочь или помощь эта будет ничтожна, пока в России все остается, как есть. Но мы можем все изменить! Он протянул к Рае руку. Задыхаясь, Рая смотрела на него; казалось, выбор был очевиден, и все же она не могла двинуться с места, не могла пошевелить даже пальцем, такое омертвение напало на нее. Рен сделал шаг к ней, и словно морок спал с Раи. — Нет! — воскликнула она. — Не смей ко мне подходить! Забыв о своем пальто и перчатках, в чем была, Рая выскочила из комнаты и бросилась по коридору, а потом вниз, по лестнице. За своей спиной она слышала голос Рена, он кричал ей что-то вослед и, кажется, умолял остановиться, но Рая не слушала его. Она выбежала на улицу, и так велико было ее волнение, что она не сразу вспомнила, что на ней нет ни пальто, ни перчаток. Увидев проезжающего извозчика, она бросилась к нему, но тот, приметив растрепанный вид Раи и то, что она была в одном платье, лишь подстегнул свою лошаденку. Рая остановилась, дико озираясь по сторонам. Теперь она вполне ощутила сырой ноябрьский холод, но вернуться к Рену было для нее немыслимо. Она пошла вперед, сказав себе, что другой извозчик вполне может остановиться. Вскоре за спиной услышала она голос Рена, и ускорила шаг, а потом почти побежала, налетая на прохожих. Сейчас видеть его было невыносимо. Рен вскоре догнал ее и ухватил за руку. — Ты сумасшедшая, — выпалил он. — Надень пальто немедленно! И он насильно накинул на нее пальто, заставил просунуть руки в рукава. — Отпустите, — слабо сказала Рая, избегая смотреть на него. В голове у нее мутилось. — Вернемся ко мне, — Рен произнес эти слова низким дрожащим голосом, не отпуская ее руку. — Рая… — Оставьте меня! — вскрикнула Рая, вырываясь из его хватки. Они посмотрели друг на друга. Во взгляде Рена была мучительная черная тоска и в то же время — твердая решимость, граничащая с одержимостью. — Как ты можешь считать, что ты прав? — шепотом спросила Рая. Рен не отвечал ей, но и не отводил глаз от ее лица, всматриваясь так жадно, словно хотел запомнить до мельчайшей черточки. — Это чудовищно, — сказала она; губы ее дрожали. — Ты — чудовище. Рен кивнул, соглашаясь. — Прощай, Рая, — сказал он.