Клянусь...

Колонна пленных, медленно ступая, шла через запыленный двор. Утренняя перекличка. Всех, как обычно, выстроили в шеренгу. Солдаты с ненавистным знаком «сс» на форме и красной нашивкой на рукавах держали в руках автоматы, готовые в любой момент открыть огонь по несогласным со своей участью. Пожилая женщина, с темными мешками под глазами, сильно истощенная, стояла в линии, а по обе стороны от нее, смотря себе под ноги и боясь поднять взгляд, прижались две девчонки, похожие друг на друга, как две капли воды. Обе не особо высокие, щуплые, вымазанные в какой-то грязи, все в синяках и ссадинах. Одна чуть старше другой. Начальник лагеря с серой папкой в руках и конвоем позади, зачитывая номер за номером, подойдя к ним, остановился. Громко и четко он отчеканил очередную комбинацию цифр из папки. Номер, ведь у них нет имен. Их отняли также, как волю, свободу и жизнь. Великий Третий Рейх окрестил их низшей расой, они не достойны не то что имен, но даже права дышать одним и тем же воздухом с этими славными бравыми солдатами в вычищенных до блеска сапогах и новенькой форме. Закончив зачитывать номер младшей из девочек, мужчина с папкой сделал какой-то неопределенный жест рукой, и четверо человек с оружием, отделившись от конвоя, вытащили девчонку за волосы из ряда. Двор огласил пронзительный крик, резко контрастирующий с полной тишиной в осиротевшей на одно недостойное называться человеком «существо» шеренге. Ее вывели на центр импровизированной площади и с силой толкнули так, что она упала на землю и ободрала ладони и коленки. Мать и девушка постарше продолжали стоять в шеренге, не шелохнувшись. Все тот же человек с папкой заговорил. — Заключенная номер 87546 приговаривается к смертной казни через расстрел по причине воровства и раздачи военнопленным еды, предназначенной для солдат армии Великого Третьего Рейха. Он произнес приговор холодным чеканным голосом, а солдат за его спиной щелкнул затвором автомата. Девчонка, все также стоя на коленях и упираясь руками в землю, подняла голову и посмотрела на дуло оружия пустым, не выражающим абсолютно ничего взглядом. Бесстрашие, которое она демонстрировала, было достойно уважения, но ее с головой выдавали дрожащие бледные губы. В этом было что-то неправильное и даже ненормальное, ей должно было быть страшно, но она изо всех сил старалась, чтобы никто этого не заметил. Неожиданно из шеренги вырвалась и резко рванула вперед та самая девочка, что стояла с другой стороны от пожилой женщины. Перед ее ногами прошлась предупреждающая очередь, поднимая клубы пыли. Посмотрев на стоящую на коленях сестру, девочка резко остановилась и ,тоже упав на колени, закричала слабым и надломленным голосом. — Я прошу вас, умоляю, я готова понести любое наказание за мою сестру, только не убивайте ее. Господи, я прошу вас, я сделаю все, все что вам угодно, только не троньте ее! Не ожидавшие подобной дерзости солдаты конвоя подлетели к старшей из девочек, оставив младшую на попечение того, что наставил на нее автомат, и один из них от души приложился прикладом к ее затылку. Послышался глухой стон и очередной вскрик, мать, до этого стоявшая в линии, обхватила себя руками и горько, надрывно зарыдала. Солдат с папкой, до этого безмолвно стоящий поодаль, двинулся к шеренге пленных и остановился перед не прекращающей рыдать женщиной. — Это отребье - твои дети? — выплюнул мужчина, всем своим видом показывая, как ему омерзительно говорить с тварью, воющей перед ним. — Да. — выдавила из себя сквозь всхлипы женщина, утерев тыльной стороной ладони щеку, по которой катилась слеза. — Ты вырастила грязных свиней, я надеюсь ты и сама это понимаешь. Они не достойны существовать и отравлять этот мир своим жидовским зловонием, как, впрочем, и ты, поганая шлюха. — проговорив это все тем же чеканным, лишенным всяких эмоций тоном, размахнувшись, он отвесил ей пощечину. — Расстрелять их всех за неповиновение начальнику лагеря. — скомандовал он. — Так точно! — хором скандировали его подчиненные. Пожилую женщину под стоны и мольбы выволокли к младшей дочери, туда же подтащили и упирающуюся старшую. Выражение лиц всех заключенных передавали эмоции, варьирующиеся от жалости до гнева и ненависти. —Приготовиться!— скомандовал старший по званию. Металлическая музыка автоматов ожила в шуме затворов. — Ооо… — заорал он, но так и не успел договорить. — Прекратить. — неожиданно прервал его командно холодный голос начальник лагеря, все также держащего папку в руках. На его лице бродила странное выражение, создалось впечатление, будто он что-то решал в уме и никак не мог прийти к выводу. Медленно, отмеряя каждый шаг, как будто специально растягивая эту муку, он подошел к старшей из сестер и присел перед ней на корточки. — Говоришь, сделаешь все, что угодно,

<center>

аа</center>? — сказал он неожиданно мягко, но с явной издевкой. Резко дернув рукой, он вцепился пальцами в ее подбородок и сильно сжал его. — Да… — прозвучало тихо, едва уловимо, в ответ. Со стороны солдат послышались грязные, похабные смешки. — Я не слышу, говори громче сука! — крикнул мужчина и наотмашь ударил ее папкой по лицу, заливисто засмеявшись. — Да! — закричала девушка, а слезы градом полились из ее глаз. — Да, да, да! — завопила она, не видя ничего перед собой. — Поднимете их! — приказал начальник лагеря. — Есть! — отозвались хором солдаты. — Мы с тобой сыграем в одну очень интересную игру. — обратился он к старшей девчонке.— Я щедро дарую тебе право самой выбрать, кто из них отправится на тот свет. — договорил он, стягивая черные кожаные перчатки с рук. — Что? — тупо переспросила девушка, глупо уставившись в эту треклятую папку. — Ты выберешь, кто из них будет убит, в противном случае, умрут обе. — проговорил он, медленно растягивая слова, словно смакуя их. Неверие и отрицание отразились на лице девушке, все тело сковало судорога, она словно остолбенела и не могла пошевелиться. Выйдя из секундного ступора, медленно закрыла и открыла глаза. На лицо легла гнетущая тень ужаса. Однако ужас быстро сменился на ненависть и гнев, перекосившие черты. Слезы злобы покатились из покрасневших глаз. Девушка стояла, глядя на палача исподлобья, яростно сжимая и разжимая кулаки. — Нет, Господи, я умоляю вас, прошу, не надо! — прохрипела девушка, с трудом выдавливая из себя эти унизительные слова отчаяния. — Нет, я не могу, господи, нет! — Заткнись мразь! У тебя минута! — проорал мужчина, явно теряя всякое терпение. Еще бы, он позволил этой свинье, этому жидовскому отродью оставить в живых одну из этих тварей, а она смеет сопротивляться и корчиться. В голове промелькнула до ужаса нелепая мысль о том, как резко меняется манера поведения этого фашиста. Разум просто отказывался принять то, что ей предстояло сделать, не позволял даже подумать о возможности такого выбора. Казалось, что все это просто нелепая шутка, и, если разозлиться на шутника, он извинится и прекратит. Однако понятие шутки в их жизни явно не имело места быть, поэтому девушка, впав в некое подобие анабиоза, стояла и, не моргая, смотрела то на свою мать, то на сестру. На эту маленькую девочку, так похожую на нее саму, на девочку, которая не успела пожить, на девочку, чья доброта поставила ее перед этим выбором. Пелена слез вновь затуманила взор, губы предательски задрожали. *** Пробуждение было не из самых приятных, но все же не могло не радовать. Медленно разлепив веки, Оливия тут же закрыла глаза снова. Яркая вспышка света болезненно ударила в лицо, заставив крепко зажмуриться. Пытаться что-то предпринять, не было ни малейшего желания. С пробуждением пришла и жутко пульсирующая боль в области затылка. Олив протяжно простонала что-то похожее на проклятие. Картинки, покинувшие ей во время этой жуткой погони, прошелестели шлейфом в измученном воображении. Ей захотелось отчистить себя от этого, но вырвать не вышло. Внутренний голос милостиво подсказал Олив, что все мертвы, а она жива… Она виновата, ее вина… Сердце нещадно защемило и болью отозвалось в груди. Девушка крепко сжать зубы и заставила себя вспомнить, что она должна сделать, что она поклялась сделать, зачем она вообще выжила. После того, как она привела свой разум в относительную трезвость, стало ясно, что дольше валяться было нельзя. Решив для начала оценить целостность своего тела, она поочередно пошевелила конечностями и осталась, в целом, удовлетворена результатами. Мало того, что они все были на месте, так еще и не сломаны, не считая пары пальцев, хотя, возможно, они были просто выбиты. С трудом заставив себя вновь открыть глаза, Олив увидела над собой небо… Такое голубое. Она удивленно и несколько отстраненно подумала, что никогда раньше не видела чего-то настолько чистого и светлого. На это небо было приятно смотреть. Девушка согнула руки в локтях и попробовала приподняться. Спина откликнулась на этот порыв не самым лучшим образом. Приложив немало усилий она села, не слишком резко, но видимо этого было достаточно для того, чтобы голова закружилась, а цветные пятна поплыли перед глазами. «Докатились», — недовольно подумала Олив. С каких пор она стала такой мнительной. С тем самых как…Немедленно взяв себя в руки девушка, тут же прикрыла ими рвущийся наружу рвотный позыв. Черт возьми… С этим надо было кончать. Успокоившись и задвинув эти мысли в дальний и самый темный угол сознания, Оливия оглянулась по сторонам. «Деревья, странные деревья», — тупо пронеслось в голове. Долго пытаясь понять , что же не так было с этими непонятными деревьями, Олив потихоньку приподнялась и встала на ноги. Ноги ныли, ровно так же, как и все остальное тело. В этих деревьях было что-то не то, что-то неправильно что-ли. Ей понадобилось приблизительно двадцать шагов, чтобы обойти ствол одного из них. Задрав голову вверх и тут же пожалев об этом, она чуть было не упала. Девушка поняла что что-то не так еще тогда, когда ей понадобилось сделать хренов тучу шагов, чтобы обойти ствол, но только сейчас до нее дошло, что деревья вокруг были просто гигантским. Таких она не видела никогда, да и вряд ли видел хоть кто-то. Видимо последствия того взрыва и девяти чудесных дней в казематах сказались на мыслительном процессе, поскольку она с несколько минут стояла и тупо пялилась на одно из этих деревьев-гигантов. Ее поражало даже не столько само дерево, а то, что утонув в реке, она каким-то чудесным образом очутилась в этом ненормальном лесу. Возможно она так бы и продолжала стоять, если бы не неожиданно резко раздавшийся где-то поблизости шум звяканья металла, топот копыт и еще чего-то незнакомого. Природная настороженность заставила Оливию напрячься и вслушаться. Шум приближался откуда-то слева, но лес этих громадных деревьев закрывал обзор. Легкий испуг из-за полнейшей дезориентации заставил Олив положить руку на ножны и… к своему ужасу не обнаружить там верного клинка. Непонятно откуда взявшиеся силы позволили Олив быстро подскочить к тому месту, где она очнулась. Такая нагрузка не осталась незамеченной, и девушка закашлялась, попутно отхаркивая кровь на изумрудно-зеленую траву. Она принялась шарить руками по траве в попытках найти свое оружие, но тщетно. Паника захлестнула Олив с головой. Мало того, что эта катана была ,возможно, единственной ее надеждой на спасение, так еще вдобавок она была ей очень важна, как память. Видимо удача, в кое-то веке, решила все же побыть на стороне Оливии, и она обнаружила свой клинок у соседнего от того, что она обследовала, дерева. Все лезвие было в почерневшей крови, и, скорее всего, кровь была ее. Олив скорбно оглядела свои пальцы. Большая часть ногтей на них была любезно содрана заправскими мастерами, явно знающими толк в своем дело. Рукоять, обмотанная зеленой тканью, теперь приобрела местами какой-то буро-коричневый оттенок. Отбросив посторонние мысли в сторону, Олив зажала клинок в руках, напряглась, вновь прислушиваясь к звукам, и стала ждать чего-то.