The Firelord — The Bloodbender

Республиканский город напоминает подожженную бочку с порохом, на которой Совет танцует, стараясь не дать фитилю прогореть до конца. Тензин обращается к ним, осторожничает, просит. Тарлок усмехается. Тарлок говорит: «Амону надо противостоять». Тарлок говорит — и Совет соглашается. Именно под его дудку Совет скачет, как заведенный, на чертовой бочке с порохом, словно тряпичные куклы, нацепленные на руки. «Советник Тарлок прав», «да, Советник Тарлок», «конечно, Советник Тарлок». Тарлок улыбается и смотрит на Аватара Корру сверху вниз, уже представляя, куда прикрепит нити этой марионетке — новой в его коллекции. Республиканский город напоминает подожженную бочку с порохом, фитиль которой поджег Амон. «Уравнители, — фыркает кто-то из его Спецотряда. — Тоже мне». Тарлок не говорит ничего. Лишь сожалеет, что Аватар считает себя настолько умной, чтобы противостоять его красноречию и щедрости. А еще — настолько сильной, чтобы сражаться с ним. У Аватара Корры действительно много силы и знаний — но не марионетке тягаться с магом крови. Республиканский город похож на подожженную бочку с порохом, и он четко осознает, что фитиль почти прогорел, когда приходится судорожно бежать из мэрии и скрываться, словно крысе. Бочка взрывается с оглушительным звуком, когда Амон ставит его на колени. Восставший из пепла и праха Амон — или все-таки сбежавший мальчишка Ноатак? Тарлок смотрит на него снизу вверх из своей деревянной, унизительной клетки, чувствует себя диковинным зверем — и так хочется стиснуть в руке энергию, ощутить силу, струящуюся по венам, дотянуться хоть до капли воды или крови в чужом теле. Но — магии нет. Тарлок смотрит на своего брата-не-брата снизу вверх и поджимает губы. — Зачем ты пришел? — голос его хрипит, ломается, ровно как и его внутреннее равновесие с самим собой. — Насмехаться? Унижать? Фальшивый шрам на чужом лице вызывает глухое раздражение и желание ударить брата в челюсть, стереть чертову краску с ровной кожи и легкую улыбку с тонких губ. Амон — Ноатак? — подходит ближе, спокойно, сложив руки за спиной. Конечно — зачем бояться того, кого ты лишил всего, что было? — Ты так ничего и не понял, — он склоняет голову к плечу, смотрит цепко, вынимая будто бы остатки самообладания, — брат. Тарлок чувствует, как что-то внутри трещит, ломается и грохочет, поднимая волны пыли и боли. Он первым отводит взгляд — и видит легкую улыбку Уравнителя. — У нас есть немного времени, — говорит тот — и Тарлок не понимает, зачем он садится напротив, так близко, что можно протянуть руку через деревянные прутья и коснуться чужого лица, покрытого краской. — Я пришел поговорить, брат. Тарлок поджимает губы. — У меня нет брата, — он смотрит в чужие глаза, немного печальные и будто гипнотизирующие глубиной. — Ноатак мертв. Он жмурится. Он не чувствует себя в безопасности — без магии, в клетке, в плену у человека, которого он мысленно похоронил уже очень давно. Он не чувствует себя достаточно сильным, чтобы не сломаться до конца. Он не чувствует себя собой. Все, что он чувствует — чужая холодная рука, сжимающая его собственную ладонь. Он открывает глаза, чтобы вглядеться в лицо своего брата-не-брата и вырвать руку из слабой хватки. Он отворачивается и выдыхает. Касается пальцами кожи, будто бы все еще ощущающей чужие прикосновения. Амон — Ноатак — молчит и терпеливо ждет, когда он заговорит. Тарлок знает, что брат в этом не сомневается. Он смотрит в его глаза — смотрит и видит там отражение того мальчишки, предложившего ему бежать от отца, смотрит и видит там боль. Республиканский город — взорвавшаяся бочка с порохом. Тарлок изнутри — такая же бочка, покореженная, сломанная. Кто бы мог подумать, что взорвет его его собственный брат. Он смотрит в глаза Амона — нет, Ноатака — и позволяет себе жалкую попытку улыбнуться в ответ. — О чем ты хотел поговорить?