A slave, a king and a mage

Эльфы — великий народ. Те, кто не ждали того, что произошло. Те, кто не достоин той судьбы, на которую их обрекли. Вильгефорц смотрит на свое отражение и поджимает губы. Эльфы — великий народ. Некогда. Сейчас же, эльфы — или те, кому люди дивятся, или те, кого они проклинают. Иногда — и то, и другое. Капитул говорит им, вызывая раздражение: «У нас нет предрассудков на счет эльфов». Вильгефорц смотрит на свое отражение и поджимает губы. Эльфы — великий народ. Те, для кого магия — как воздух, так же естественны и понятны, как прилив и отлив. Капитул лжет. Францеска улыбается в лицо этим чародеям и чародейкам, а потом наедине с ним в приступе дикой ярости ломает несколько зеркал. Каждый раз. Вильгефорц смотрит на свое отражение и поджимает губы. Францеска расчесывает волосы гребнем, и он стоит за спиной той, кого зовут не иначе, как Энид ан Глеанна, Маргариткой из Долин. Пожалуй, ее по праву считают самой красивой женщиной. — И ты думаешь, что мне стоит быть осторожной? — Очень осторожной, — он видит ее улыбку в зеркале и качает головой; черные волосы закрывают длинные уши. — Мне не нравятся взгляды некоторых чародеев, обращенные на тебя. Энид смеется, смотря на его отражение. — Можно было бы просто признать, что ты ревнуешь, Вильге. Я бы не оскорбилась. Он поджимает губы. — Дело не в ревности, а в том, что исследования гена Лары вызывает много вопросов, и они отнюдь не ученые. Францеска, покончив с волосами, наконец встает из-за туалетного столика. Вильгефорц принимает чужой взгляд в упор, лишь единожды отведя глаза: когда тонкие пальцы сбрасывают с плеч ее обладательницы халат, отнюдь не отличающийся целомудренным видом. — Хотя, пожалуй, ты права, — говорит он, когда Маргаритка делает шаг к нему. — Я ревную. — Так-то лучше, — смеется она. — Поверь, всем плевать, ради чего это «та мерзкая эльфка» снова полезла в секретные исследования гена Старшей Крови. Это играет нам на руку. Вильгефорц не сопротивляется, когда Францеска усаживает его на кровать и забирается сверху, устраивая его руки на своих бедрах. — Ты считаешь, что это не вызывает подозрений? По правде сказать, опасность быть замеченными в поисках потомка Лары в нем стремительно тает, стоит как следует налюбоваться чужой грудью и ключицами. Но Францеске явно интересно и хочется поговорить об этом. — Я не считаю, я знаю, — ее ладони обнимают его лицо, и Энид смотрит ему в глаза со всей серьезностью, на которую она способна при всем своем положении абсолютно обнаженной на его коленях. — Доверься мне, Вильге, хорошо? Он облизывает губы, пересохшие не то от близости владычицы Доль Блатанна, не то от перспективы поиграть в кошки-мышки с Капитулом. — Ess’tuath esse, — отвечает он, и Францеска, не выпуская его лицо из ладоней, впивается в еще не закрывшиеся губы. — Чем больше ты говоришь на Старшей Речи, тем больше у тебя шансов получить что-то кроме поцелуя. — Это бессовестный шантаж, elaine beanna. Францеска стонет, роняя его на постель, и втягивает в новый поцелуй, больше напоминающий отчаянные попытки откусить от его губ кусочек. Он уже собирается пошутить об этом, как Маргаритка зажимает его рот аккуратной ладонью. — Еще слово — и я заткну тебя уже заклинанием, я клянусь, Вильге. Он смеется, помогая Энид стащить с себя одежду. Уже довольно лежа рядом, Францеска принимает положение полулежа, упираясь кулаком в щеку, и перебирает его волосы. Он не открывает глаз, когда она касается его ушей. — Почему ты их прячешь? Она знает, что найдет там искалеченную ушную раковину, но все равно зачем-то это делает. — Ты ведь сама знаешь, — он хмурит брови немного и не говорит больше ничего. Францеска молчит с минуту. — Надеюсь, они умерли в муках. — Так и было. Он совсем не удивлен спокойному и размеренному поцелую, оставленному Энид ан Глеанна на его губах. Она не отталкивает его руку, легшую на ее бок. — Ты думаешь, мне тут рады? Францеска от вопроса начинает смеяться так, словно ей десять лет. Вильгефорцу это кажется красивым. — Ты можешь носить хоть десять человеческих имен, — шепчет она, прерываясь, чтобы поцеловать его снова. — Можешь прятать уши и делать вид, что любишь находиться среди dh’oine, но я-то знаю, что происходит у тебя вот тут. Чужая ладонь на груди кажется обжигающей. Францеска словно считает каждый удар его сердца. — И плевать на других, потому что мне это нравится. Поэтому я помогаю тебе. И поэтому я с тобой сплю. Он вздергивает бровь и усмехается, касаясь ее губ своими пальцами. Маргаритка нависает над его лицом, щекоча волосами щеки. — И только поэтому? — спрашивает он, и рука на пояснице не оставляет Энид сомнений, о каком из «поэтому» он говорит. Она снова смеется — заливисто и громко, так, что звук ее звонкого смеха отпрыгивает от стен. Владычице Доль Блатанна плевать, услышат их или нет. Вильгефорцу, в общем-то, тоже, если говорить совсем уж откровенно. — А ты наглее, чем я только могла себе представить, — она улыбается пухлыми губами, позволяя пальцам оглаживать подбородок и щеки. Вильгефорц не знает, как объяснить то, что он перекатывается на постели и целует, прижимая к покрывалам тонкие запястья, пожалуй, самой опасной и одновременно самой прекрасной женщины мира. Кроме того немаловажного аргумента, что ему просто это нравится.