Вкус ночи

Небо на мгновение полыхнуло молнией, багряное зарево… гроза в горах – зрелище поистине завораживающее. Джонатан непроизвольно поднял голову. По всем законам готического романа сейчас прямо над ними должен был прогреметь еще один торжествующий раскат грома, но он не прогремел. Должен был хлынуть скрывающий слезы, омывающий все скорби и печали ливень, но он не хлынул. Все это случилось лишь там… глубоко… в самых недрах души Джонатана Харкера, самого большого идиота и неудачника, из всех возможных лондонских клерков. Он был не осторожен и получил свое. Он был ни в чем не виноват, он лишь выполнял свою работу… Он даже не мог убить того, кто поступил с ним так, кто продолжал поступать «так». Потому что мертвецов не убивают… потому что изгнать его из своего разума не представлялось возможным. Джонатан почувствовал, как ровно над его головой треснуло небо, как с него посыпались смертоносные осколки, ощутил буквально физическую потребность спрятаться от них. Немедленно. Сейчас. Броситься куда глаза глядят. Пусть завалит, засыплет, погребет наконец того, кто сейчас возвышался рядом с ним, словно мрачный гранитный памятник на давно заброшенном кладбище. - Почему… - сипло произнес Джонатан, не давая себе особенного труда достойно формулировать вопрос. В груди клокотало. Да и какие могли быть вопросы? - Мне казалось, вы стремились к этому всей душой, с самой первой минуты, как ступили на эти земли. Чуждые для вас, - с едва уловимой ироничной горечью заметил Дракула. Отбрасываемая им тень, казалось, жила своей жизнью. Харкер зябко повел плечами, заметив, как она сменила положение, в то время как ее хозяин все еще был неподвижен. - Вы очень любезны, что решили сделать это именно сейчас, а не с той самой первой минуты, когда я ступил на эти земли... чуждые для меня, - горячо выпалил Джонатан, едва не уперев руки в боки, словно сварливая женушка. Уголки тонких губ медленно поползли вверх. Граф на мгновение потеплел в лице. Или ему снова показалось? Мог ли стригой потеплеть в лице? Как можно вообще было поверить, что... Джонатан вперил в него острый лихорадочный взгляд. Дракула продолжал смотреть прямо перед собой, куда-то за грани существующего, снова не давая себе труда хоть изредка моргать. Но Джонатана это больше не смущало. Были вещи и пострашнее – он терял… он все терял. Внутренности завязались тугим болезненным узлом. Еще немного, и он извергнет все выпитое за две недели вино, кажется, единственную пищу, что он принимал в себя за все то время, пока «Его» не было в замке. Джонатан судорожно сглотнул горькую слюну. Волчий вой снова протяжно и монотонно окутал их со всех сторон, отзываясь в самых печенках. Он подвыл бы ему… сейчас с безумным, маниакальным упоением подвыл. Перевыл бы. Он представил, как садится в поезд, как в Будапеште телеграфирует Мине… Лондонский перрон… ее трясущиеся руки, слезы радости. Он наконец вернулся. К ней. Он рванулся с места, даже примерно не понимая, что делает. Он должен вернуться домой. Ему наконец предлагали долгожданную свободу. Почему он отвергает ее? Почему неволя вдруг стала слаще? Он давно не под чарами, он давно не чувствует в себе «его» присутствия. Никто больше не вмешивается в его сознание. Он сам. Это он сам… Вцепиться в чужой ворот оказалось проще, чем могло бы. Ему это почему-то позволили. Граф просто стоял перед ним, уронив руки вдоль туловища. Он смотрел сверху вниз, и в его взгляде снова читалось то самое сожаление, от которого выворачивало наизнанку. - Вы потеряли ко мне интерес?.. Почему? – он давился собственным криком, но горло производило лишь сиплые, содрогающиеся звуки. Голоса почти что не было слышно. Он умрет, если не получит ответ. - Послушайте, Джонатан… - Харкер вздрогнул, чувствуя, как мурашки холодной колючей волной медленно поползли по позвоночнику. Впервые по имени, впервые вот так… не «молодой человек», ни «мистер Харкер». «Джонатан…» Тяжелые ледяные ладони мягко обхватили его предплечья. Совершенно по-человечески – не используя ту силу, которой обладали. - Вы должны уехать, понимаете, - голос графа шелестел, словно сухая хвоя, опавшая под ноги осеннего леса. Харкер отрицательно замотал головой, словно порванная у самой шеи тряпичная кукла. Он не понимал. Не в состоянии был понять. Он все пристальнее вглядывался в абсолютно недвижимые зрачки, лишенные какого-го либо однозначного оттенка. Совершенно пустые… теперь больше не мигающие для него. Дракула больше не внушал ему эйфории, не заставлял думать о себе, желать себя, стремиться к чему-то угрожающему, постыдному и от того еще более привлекательному, не селил в его голове тех самых откровенных мыслей, от которых никак не уснуть одинокими ночами. Иррациональность происходящего медленно сползала с них, подобно полотну, старательно, но до поры, укутывающему очередное творение бессмертного гения. Творец теперь был глух к мольбам своего творения. Получив что-то нужное, забрав себе что-то важное, он стал слеп и глух. Но Джонатан продолжал чувствовать не спадающую тяжесть на своих плечах. Костлявые пальцы никак не разжимались, видимо, все еще не в состоянии выпустить добычу, что была давно опустошенным сосудом. Значит, что-то еще осталось… Нет. Он должен вернуться домой! Не должен хотеть, чтобы что-то осталось. Но он хотел… медленно, но уверенно приближаясь к бескровным губам, к опасному хищному рту. Он готов разделить судьбу тех самых женщин. Да. Он готов. Дракула слегка подался назад. В этом движении было что-то непривычно беззащитное, интимное, уязвимое. Харкер почувствовал нестерпимое желание самому прильнуть к его белой изящной шее, провести по ней языком, ощутить ее гладкий… холодный вкус, на долю секунды поверить в собственную сладкую ложь. Стригой не может быть беззащитным и уязвимым, ласковым и сопереживающим… он не может чувствовать ничего, кроме жажды. Джонатан знал об этом, но не нашел в себе сил совладать с нахлынувшим на него безумием. Эту волну чувств он уже не контролировал. Да и не хотел. Сейчас или никогда! Он осторожно прошелся губами по самому подбородку вампира. Гранитная глыба была податливее, но отчаяние толкало Харкера подниматься выше, к узким синеватым, словно от холода, губам. - Мистер Харкер! – хрупкая иллюзия разлетелась на мелкие кусочки, впрочем, как и он сам, больно приземлившись кобчиком на, кажется, пенек… или какую-то корягу. Или это сама сырая земля, самое его «сырое», никчемное существование отозвались сейчас в нем такой болью? Мгновение, и граф оказался прямо перед ним, а он… он даже не успел осознать, что тот с силой отбросил его от себя, минутой ранее, не давая ни единого шанса неуместному проявлению чувств. Поцелую, что не должен был случиться. Идиот! Джонатан распекал себя на все лады, стараясь смотреть прямо перед собой, а не на изящно склонившегося к нему мужчину. Покойника. - О чем вы только думали… Мальчишка! Как вам в голову могло взбрести? – металлически цедил Дракула, но в его голосе не слышалось привычных гневных интонаций, скорее… печаль. Или Харкер снова выдавал желаемое за действительное? – Возомнили, что я могу полюбить вас? Джонатан не вздрогнул, нет. Разве что его нутро полностью перевернулось, вызывая вполне ощутимый приступ тошноты. К рези с левой стороны груди он давно уже привык. - Зачем тогда я был нужен… столько времени? – четко проговорил он, поразившись мертвенной холодности собственного голоса. Если то, что делает человека человеком, покинуло его, то сделало это в самое неподходящее время. Он готов был стать никем, но «хозяин», долго и настоятельно требующий этого, теперь не принимал подобной жертвы. - Вы и впрямь серьезно, - с мягкой иронией проговорил граф, видимо, снова покопавшись у него в голове. Или же посыльный имел неосторожность думать вслух… Какая теперь, к дьяволу, разница? - Любопытство, - ровно ответил Дракула, слегка прищурившись. - Вот как… - Джонатан даже не попытался сдержать истеричного хохота. – Признаться, с самого начала я именно так и подумал, - наконец отсмеявшись, констатировал он. Что ж, он мог с гордостью повесить на стенку свое рациональное адвокатское чутье. О желании повеситься рядом, он постарался умолчать даже самому себе. - По дороге сюда вы размышляли о том, что я нуждаюсь в человеческом обществе, чтобы окончательно не стать таким, как «они», - просто проговорил граф, снова показавшись несчастному пленнику человеком. – Я не читал ваши мысли, - с улыбкой добавил он. - Вы думаете слишком громко, Джонатан, - эту фразу он сказал ему в тот самый день, когда «узник» впервые отважился на побег. Интонация была та же, но насколько же разной стала суть. – Это так. Нуждаюсь, вернее, нуждался. Джонатан тяжело поднялся, игнорируя предложенную ему руку. «Нуждался… ну вот и все…» Он уедет домой, он попытается забыть! Все это сон, полуночный кошмар, что досаждает душными июльскими ночами. Ничего не было и нет. Кончено! «Беги… беги, пока предлагают!» - Стригою никогда не стать человеком, а мертвому сердцу не забиться, - тихо проговорил Джонатан, вставая ровно напротив графа. – Никогда. Как бы он ни молил об этом все подвластные и неподвластные ему силы, - со злой усмешкой продолжил он, глядя в непроницаемые глаза вампира. – Всевышний был разумен, всех и каждого определив на свое место. - Верно, - холодно отозвался граф. – В обществе любого живого… «божьего» существа стригой может испытывать лишь одно знакомое ему чувство, что по силе не сравнится ни с любовью, ни с каким-либо иным чувством, - он согласно кивнул, и его глаза едва уловимо подернулись алой пеленой. – Голод. Джонатан снова почувствовал дрожь во всем теле. Знакомый страх вернулся, как видно, никуда и не уходив. Заглушенный внушаемым желанием, обезоруженный мытарством одинокой души, стремящейся к чему-то… к кому-то далекому, дикому, неизведанному. Он вернулся снова – страх. - Здесь рекомендации для конторы, что я даю вам, как своему поверенному, - Дракула достал из внутреннего кармана пиджака два пакета, - и билет до Лондона. А здесь оплата ваших услуг. Джонатан устало принял протянутую ему свободу, непроизвольно свесив в руке тяжесть второго конверта. Ему щедро платили за чувства, в этом не было никакого сомнения. - Скоро светает, - голос вампира стал тугим, словно тетива. – Идите прямо, - он взмахом костлявой руки указал ему на единственную узкую тропинку под гору, что была освещена лунным светом, словно это так и задумывалось. Недавно молодое лицо «хозяина», снова начало желтеть и скукоживаться. Он был наподобие ночного мотыля, что ссыхался и умирал при свете слишком настойчивой лампы. – И ничего не бойтесь. Вас проводят, - Джонатан вздрогнул, чувствуя ледяные мурашки, в который раз побежавшие вдоль позвоночника. Заунывный волчий вой вновь разорвал царившую над ними плотную тишину леса. – Прощайте, мистер Харкер…