explosions, hon, explosions everywhere

Ноябрь в этом году выдался паршивым, — Бакуго прячет нос в воротнике парки и окликает застывшего под открытым небом Эйджиро. Ветер треплет его укороченную челку и кусает кончик носа, и Бакуго греет его руки губами, — до общаги близко, но они идут медленно. Бакуго пару раз даже усмехается буквально ничему, и Эйджиро крепче обнимает его за талию, сует ладони в его карманы и тянет к себе. В гостиной шумно, светло и пахнет чем-то горелым. Бакуго кивает в сторону творящегося у плиты апокалипсиса, переобувается и ждет, пока Эйджиро поправит послешапочный шухер на голове и поприветствует всех и каждого, сверкая улыбкой налево и направо, — только не Пикачу. Ну нет. Бля, ну не надо. — Наконец-то! — он подлетает к ним шаровой молнией и на удивление не цепляется в своей бесячей манере, и Бакуго сразу понимает: что-то не так, что-то случилось, пока они были в Токио. — Как съездили? Эйджиро, кажется, тоже слышит какую-то пришибленность в тоне его голоса и смотрит обеспокоенно, — быстро переводит взор на диваны, на обеденные столы, но ни Сэро, ни Ашидо рядом нет, — все становится еще подозрительнее. Переглядывается с Бакуго, — они больше не держатся за руки, и по пути Бакуго помогает ему стащить куртку и забирает ее. — Да как обычно, — озадаченно тянет Эйджиро, вместе с Бакуго отступая к лифту, — Пикачу следует за ними, беспомощно таращится и явно хочет что-то сказать. — Выкладывай, — бурчит Бакуго, ударяя по кнопке на стене, — они тридцать секунд как возвратились, а нехорошее предчувствие уже змеится меж фаланг крохотными искорками. — Тут охереть чё было вчера! — прорывает Пикачу, стоит двери лифта задвинуться за их спинами, — Голубки поругались. Прям так посрались капитально. Сэро даж в медпункт загремел. Она ему руки обожгла. Бакуго наблюдает, как цифра на табло меняется с 1 до 2, и как Эйджиро моментально бледнеет после его слов. — Из-за чего? — он звучит негромко, но Бакуго наизусть помнит эту невесть откуда берущуюся панику в его выражении и перекидывает их верхнюю одежду на другое плечо, чтобы прильнуть к нему. Бакуго ненавидит такие ситуевины. — А хрен знает, — Пикачу прислоняется к зеркальной стене и поправляет светлые патлы, тяжко вздыхая, — Меня все игнорят. Они просто сидят по своим комнатам, и не выходят, и не отвечают, и я чё-т без понятия, чё с ними делать. Вся надежда на тебя, бро. Пикачу выходит на своем третьем, а Эйджиро остается до пятого, — устремляется в направлении комнаты Сэро, и Бакуго никак не может развернуть его. — Нас не было два дня. Всего два ебаных дня, — матерится Эйджиро сквозь зубы, секунду смотрит на телефон и пытается дозвониться обоим сразу, но абоненты находятся в полной жопе, до свидания, всего доброго. Эйджиро хмурится. — Это не наше дело, — Бакуго встревать не должен, но за рукав его хватает, не к месту вспоминая, что его Эйджиро — тот еще локомотив, и переубедить его в чем-либо Бакуго удавалось раза три или четыре за все полтора года знакомства. Эйджиро кивает согласно, и даже сжимает на миг его пальцы, и все равно с непоколебимой решимостью топает вперед. Бакуго терпеливо ждет под дверью, пока он насидится там вдоволь и основательно вынесет мозги и без того, должно быть, заебавшемуся со вчера Сэро. Не то чтобы ему плевать, нет. Летним воспоминаниям не так много времени, и призраки одиноких ночей и плачущего Эйджиро по ту сторону еще, бывает, настигают его в кошмарах, но у него под боком лучший мальчик на свете и настоящие, все-все в нем принимающие друзья, — хоть он им в этом ни за что не признается. Вот, блять, ни за что. — Пиздос, — Эйджиро выходит глубоко расстроенным, и все стихает. — Кацуки, это полный пиздос. Они разосрались, помирились, переспали, опять разосрались, потом наговорили друг другу всякой херни, а мне переживать. Бакуго впервые видит его настолько рассерженным, настолько опечаленным, и уже на все согласен, лишь бы лицо его просветлело; Бакуго действительно жаль Сэро. Потому что он прекрасно понимает, каково это — не спать до зари без единой мысли в голове, когда то ли проебал все безнадежно, то ли еще можешь вернуть самое дорогое, — и с ним так было. Бакуго понимает все, как горечь после хорошей ссоры, как яблочную сладость на языке Эйджиро, как ощущение потопа в низу живота после долгих поцелуев с ним, как заваленную тетрадками и черновиками их комнату, как самого себя, влюбленного патологически, научившегося писать левой рукой лишь для того, чтобы правой переплетаться с ним пальцами, — этому чувству конца-края нет. Он смотрит на алую тень под ухом Эйджиро, и почему-то по позвоночнику стекает холодная дрожь, и ему мерещится цветочный запах, — как в один из августовских вечеров, когда Сэро подарил Ашидо букет роз, и она звонко рассмеялась и натыкала мелких бутонов в волосы Эйджиро. Вот правда. Они все уже настолько привыкли тусоваться впятером в гостиной, что-нибудь готовить, издеваться над старенькой бакугиной пластухой, сбившись в тесную кучу на полу, навалившись друг на друга с воплями, писком, громким гоготом, или просто смотреть олдовые фильмы, но сегодня необычайно тихо, даже траурно, и все молча сидят по своим углам, — у него двоякое ощущение перемен, и он с неуверенностью следует за Эйджиро на их этаж. Эйджиро с такой силой долбит ладонями по двери с табличкой «Ашидо Мина», что едва ли с петель ее не снимает, — Бакуго останавливает его, пока он в щепки не разъебал косяк, потому что в комнате никого нет, и это очевидно, успокойся, пожалуйста. (22:37) Red Riot: Мина М и на МИНА МИНА …………………. Мина (22:38) Red Riot: где ты. где ты где ты ГДЕ ТЫ г д е т ы (22:39) Red Riot: Мина если ты щас не ответишь аатррподапвагшпа сорян это Бакуго короче ждем тебя — Я волнуюсь, — говорит Эйджиро, переодевшись и завернувшись в покрывало, — в их комнате холодно, и Эйджиро глаз не отрывает от своего айфона. Бакуго наклоняется и целует его в лоб, мысленно пообещав себе отвлечь его хоть чем-нибудь, развеять настрой, погреть его, — Бакуго спускается в душ на десять минут, а когда возвращается, Эйджиро уже не один. Пахнущая снегом и сырой водой Ашидо сидит на кровати и плачет так горько, так жалобно, что сердце Бакуго болезненно сжимается от одного взгляда на нее, — Бакуго переводит взор на Эйджиро и после его слабого кивка шагает за порог, неслышно прикрывая дверь. Ашидо не оборачивается и что-то бормочет в ладони, и плечи ее подрагивают, и ее розовые колготки разорваны на коленях и голенях, словно она долго бежала, несколько раз спотыкалась и падала, но все равно продолжала свой путь, — Эйджиро вдруг свешивает ногу с кровати, придвигается ближе и хватает ее, заграбастав в объятие. Ашидо коротко икает, утыкаясь в его широкую грудь, — тянет ткань, цепляясь рожками, и мямлит извинения в его футболку. — Дура, я такая дура, — доносится до Бакуго, и в ту же секунду ему становится стократ неловко, — это словно срывать пластырь с липкой раны или давиться смерзшейся в лед слюной, — и он не знает, уйти ему, остаться ли, сесть ли к ним. Может, вернуться, сделать вид, что его тут не было, но Эйджиро поглаживает Ашидо по спине и глазами уговаривает его держаться рядом. — Я его люблю. И что делать-то? — всхлипывает она через силу, обвивая его торс и содрогаясь в истерике. Бакуго не вправе ее судить, — сам знает, как уютно и безопасно в его руках. — Сказать! — опять влазит он, куда не стоит. Ашидо подскакивает на месте и смотрит на него остро, испуганно, — по лицу ее разводы от косметики, и у нее даже ресницы ярко-розовые на фоне татуированных белков. Бакуго очень странно, и стыдно, и его тоже выводят из себя ее слезы, — Бакуго ни в жизнь не хочет видеть больше такой боли ни на ее лице, ни в перевернутой улыбке Эйджиро. И поэтому он мешком опускается на постель и обнимает его, прижимаясь грудью к Ашидо. Ну, это она так, просто меж ними оказалась. Бакуго совершенно точно не хотел дотронуться до нее, само вышло, да. И волос ее он коснулся тоже случайно. Тепло. Они оба такие теплые, придурки. Ашидо маленькая, и трясется, и шмыгает носом, еле уловимо поскуливая, и все еще тяжко дышит в ключицы Эйджиро, распластавшись по нему, и скользит ладошками по запястьям Бакуго, берет его за руки, — Бакуго боится что-либо сказать. Сердце его бьется так громко, что Ашидо, наверное, еще хуже, а ведь он надеялся помочь хоть немного. — Я его обожгла. Аж до локтей, — ее чуть снова не смывает новой волной, но она справляется с собой и не без усилия смаргивает влагу, — крепко-крепко сжимает пальцы Бакуго своими и слабо пахнет клубникой и чем-то еще, девчачьим, свежим. — Наорала на него при всех. А еще у нас был секс. Дважды. Но сказала, что жалею о встрече. Что не хочу, чтобы с ним что-то связывало. Бакуго дергается, — в висок ему колет прошлолетнее эйджирово все, что связывает со мной, и он поклясться бы мог, — это охуеть как ранит. Он рад лишь, что вот прямо сейчас имеет возможность бережно баюкать на руках ту их связь, греть грудью и касаться щекой красных отросших до плеч волос. И Ашидо, его ближайший друг, Ашидо буквально заставила его очнуться, — Ашидо ни разу в нем не усомнилась. И, если ей больно, если ей плохо, он наизнанку вывернется и отберет у нее хотя бы часть бремени. Оказывается, это легко, и Бакуго удовлетворен. Кожа Эйджиро под его губами светлая, горячая, пресная на вкус, а у задавленной меж ними Ашидо ладони, как у ребенка, и она льнет к Бакуго спиной, почти успокоившись, погаснув и обмякнув. В конце концов Эйджиро рушит магию, — шевелится, поводя затекшими плечами, и выпутывается из-под них обоих. Им единолично было решено уложить засыпающую Ашидо здесь, и они обнимаются еще немного, а потом опрокидывают ее на кровать и пеленают в покрывало. — Кири, — робко зовет она, наполовину здесь, наполовину в отключке, — А мы завтра посмотрим все части «Чужого»? — Конечно, — тихо соглашается он и знаком просит Бакуго выключить свет. — А эклеры купим? — Разумеется. Все, спи давай, — он опускается на колени у изголовья, и лунный свет бросается на него во мраке и тускнеющими бликами льется с красных прядей. — Кири, — голос ее едва брезжит через одеяло и ее усталость, — Бакуго застывает в ожидании у порога и отчаянно не думает о холоде за окном. — М? — Я тебя люблю. Знаешь? — она сворачивается в невесомый клубок в углу, проваливаясь в подушку, и наконец-то полностью расслабляется. Эйджиро молчит недолго, а потом наклоняется к ней, чтобы дотянуться, и глаза ее светятся золотым во тьме. — Знаю, — еле различимо шепчет он, кончиками пальцев смахивая волосы с ее лба. — Ну правда. Ты идеальный. Не пойму, за что небеса послали мне такого ангела. Нет, — хочет выпалить местами смущающийся Бакуго, — Не идеальный. Совсем нет. Он жрет, как ебаная свинья, и моется по полтора часа, и храпит, и пускает слюни, и красит волосы, блять, в педовский красный, а еще херово учится, много плачет, течет от эмокора, ретро-манги и стремных снэпбэков, залипает в арканоиды, и у него клыки острые что пиздец, но он ни разу, ни разу меня не поранил, и вместо мозгов у него, кажись, одно большое сердце. А еще он подхалим и распиздяй. И маменькин сынок. И он — вся моя, блять, жизнь. Вслух Бакуго ничего не говорит, но думает точно так же, как Ашидо. — И тебя люблю, Баку, — она уже не смотрит ни на кого, просто одинаково выдыхает и опускает веки. Наконец-то он видит оттенки и грани, — оба ее люблю не такие пылкие и емкие, как в адрес Сэро, не такие горячие и прерывистые, как люблю Эйджиро, но все же хорошие люблю, правильные, настоящие. Бакуго до сих пор нихера не понимает в чужих чувствах, но постепенно учится, — любовь открывается ему с разных сторон. И вот сейчас, в темной комнате под высоким потолком, ровное дыхание и аромат клубники, это тоже любовь, — пусть отличающаяся от непрестанного желания близости, пусть неромантическая, пусть с хлопковым послевкусием благодарности и хрен знает чего: Бакуго испытывает ее в ответ и пока не знает, как выразить. Спустя месяцы до него докатится, что такие тесные узы зовутся дружбой не разлей вода. Бакуго удивляется сквозь нее, выброшенную на берег кровати Эйджиро, замотанную по уши, в порванных колготках и с собственноручно разбитым сердцем, и давит ухмылку изо всех сил, — у него такое чувство, что лицо его вот-вот растрескается. Бакуго ей верит. Эйджиро еще полминуты поглаживает ее, уже заснувшую, по щеке, а затем они вдвоем выскальзывают из комнаты темными тенями и возвращаются к себе. На белой футболке Эйджиро — мелкие дырочки от кислоты, зацепки от рожек, мокрые розовые пятна и разводы туши для ресниц. Он стягивает ее через голову, швыряя в мусорную корзину под столом, и залезает под одеяло вместе с Бакуго; они ни о чем не разговаривают. Только обмениваются нежными поцелуями по костяшкам пальцев и линии челюсти и теснее прижимаются друг к другу, — здесь чуть прохладнее, но Бакуго уверен, что расходящегося от его груди тепла с лихвой хватит и уткнувшемуся в его шею Эйджиро, и Ашидо за стенкой.

***

Утром они пиздошат в школу втроем, — Ашидо неестественно оживленная и энергичная, и лиловый румянец не сходит с ее щек то ли от кусачего морозца, то ли от того, что Эйджиро берет ее под руку с одной стороны, а Бакуго — с другой. Но молчит и только опускает голову, когда они практически по воздуху вносят ее в класс. На обеде к ним подсаживается бледный как мел Сэро, — Ашидо сразу же затихает, откладывает палочки и не скрываясь пялится на свежие бинты у него по рукам. Ашидо тут же отводит взор, и кончик ее носа синеет. Что происходит дальше, Бакуго не знает, — Эйджиро по его примеру в темпе давится своей собой и уебывает из кафетерия следом, а Ашидо и Сэро остаются наедине. Вроде не орут и не ругаются, но у Бакуго все равно что-то тяжелое проваливается с глотки по пищеводу, и он не может не оборачиваться, — вдруг Ашидо снова разрыдается или, того хуже, второй раз плеснет на него кислотой, но их с Эйджиро усилия со вчера, кажется, не прошли даром. Бакуго палит через плечо, как Сэро неуверенно склоняется над ней, что-то там тараторя с обеспокоенным выражением, — Ашидо вдруг отодвигает свой поднос и просто обнимает его, — дежавю. Бакуго подмечает точно такую же растерянность вперемешку с раскаянием и обожанием на ее лице, — иначе толковать нельзя. Ему кажется, будто он слышит признание, отдающееся эхом по воспоминанию о его собственном. В этот момент он понимает, что все будет в порядке. Интуиция в который раз его не обманывает. Вечером они лежат под одеялками после битвы с домашкой, и Бакуго меняет аватар на вчерашнюю фотку с мамой Эйджиро, отмечая ее, — тут сам Эйджиро здорово так пугает его своим радостным воем и тычет в лицо Инстой: там акк Alien Queen и в истории пятиминутной давности прикорнувший на округлых розовых коленках Сэро. В конфе класса появляется второе МЫ ВСТРЕЧАЕМСЯ, и Бакуго активнее всех шеймит новоиспеченную парочку, кругом повелевает завалить ебла, даже запускает тэг в Твиттере и лайкает все до последней публикации. Эйджиро улыбается ему в затылок и рьяно его поддерживает, — Эйджиро с такой любовью смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, что Бакуго тоже впору задумываться о хер пойми как заслуженном им благословении с небес.