Надоела серость. Помогите

      Джон не верит в чудеса. Нет никаких розовых очков — есть шизофрения. А ещё есть стресс, депрессия, апатия, бессилие… Когда Ватсон пытается описать свою нынешнюю жизнь для блога, ему кажется, что он открывает больничный лист со списком психических заболеваний. Свой лист.       Он никогда не был ни богом, ни ангелом, ни сверхчеловеком. Джон не спасал жизни — он просто старался помочь или выжить, или быстрее умереть. О да, доктор Ватсон успел увидеть не одну смерть, вот только даже этот опыт ему не помог спокойно пережить потерю Шерлока.       Джон не признавался никому, что только недавно избавился от галлюцинаций. Насколько нормально слышать голос умершего друга? Может, стоило рассказать про ситуации, в которых Ватсон хватал людей за руку, потому что ему виделся чёртов Шерлок? Не хотелось бы менять психолога на психиатра, поэтому Джон молчал.       И вот снова. Казалось бы, воображение наконец слегка угомонилось и больше не подсовывало ежеминутно образы кудрявых волос и пронзительных, мечущихся в поиске ответов на новую загадку, глаз. Но всё, видимо, начиналось по новой.       Собеседник в чате с каждым сообщением всё больше сводил Джона с ума. Ватсон стал зависим. Зависим от общения с каким-то анонимом в интернете. Подумать только! Хотя, наверное, именно так и заканчивают одинокие люди — пытаются заменить тех, кого потеряли.       Джон не спрашивал имени — подсознательно боялся разрушить иллюзию. Такую хрупкую, глупую, даже детскую, но до боли нужную веру в то, что это он. Что он жив, что он дышит и общается с ним, как раньше, просто теперь не голосом — сообщениями.       Теперь Ватсон знает, каково это — быть зависимым. Казалось, он действительно своими же дрожащими от нетерпения руками вскрывал упаковку, нервно надевал наконечник на шприц и, перетянув руку как следует, вводил иглу под кожу, попадая в проявившуюся вену. И улыбался, блаженно, безумно, но счастливо.       Вот оно, его новое счастье — доза. Пусть и наркотик был всего лишь фигурально, легче от этого не становилось. Джон взял в привычку каждые несколько минут проверять чат в надежде увидеть сообщение от него. От кого «него»? Джон старался не думать.       Может, сейчас это модно — говорить заумно, вплетая в повседневную речь нервозность и понятные только для самого говорящего слова? И эта чёртова дедукция, будь она неладна, — она у собеседника везде. Откуда он знает, что у Джона на душе? Как понимает, что Ватсону едва ли хватает сил существовать? Почему чувствует и разделяет его боль? «Кто ты?» — всё чаще спрашивает Джон. Пока мысленно. Несколько раз руки уже тянулись к клавиатуре, чтобы задать этот вопрос и получить, наконец, ответ. Но так ли легко отказаться от дозы, приносящей болезненное, неправильное, ненастоящее, но счастье?       Раньше Джон сходил с ума от одиночества и чувства потери, теперь он начал сходить с ума от постоянного ощущения того, что Шерлок всегда рядом. Вот он, стоит только написать — и Ватсон обязательно получит тот же ответ, что дал бы и его высокофункциональный социопат.       Очередным вечером Джон просто не выдержал. С силой захлопнул крышку ноутбука, на экран которого невозможно было смотреть и при этом нельзя было не смотреть. Ватсон наскоро оделся, едва не забыл взять с собой ключи, нервно закрыл дверь, застегнул куртку посильнее и вышел на улицу.       В первую секунду он задохнулся. Когда это в Лондоне стало так холодно? Или Джона сковал его собственный лёд? Экс-доктор быстрым, рваным шагом направился в одному ему ведомом направлении. Он не замечал британцев, кутающихся в шарфы, не цеплялся взглядом за горящие неоном вывески — ему бы не помог этот обманчиво тёплый свет.       И только ближе к полуночи он дошёл. Здесь было темно и тихо — казалось, тут всегда так. Спокойно. Безлюдно. Пустынно. Мертво. Джон медленно выдохнул, прикрыв глаза. Что он тут делает? Зачем пришёл?       Чтобы разрушить, наконец, свои дурацкие мечты. В его возрасте поздно верить в сказки. Глупо. Но он до последнего верил, едва не сутками сидя в интернете, чтобы прочитать новое сообщение от анонима. — Ты чёртов эгоист, Шерлок, — прошептал Джон, — ты всегда был чёртовым эгоистом, — с каждым словом воздух со свистом вылетал из лёгких. — Ну почему ты не выполнишь для меня одну просьбу? Я ведь просил, я уже просил тебя об этом. Где твоя гениальность в этот раз? Я ведь попросил тебя: «Будь, пожалуйста, живым»! — яростно прошептал Джон, глядя вперёд.       Но ответом ему был лишь холод могильного камня. — Я снова остался один, — поджав губы, сказал Ватсон, — снова один, понимаешь? В чём проблема? Неужели все, кто мне близок и дорог — психопаты? Почему тот, к кому я привязался больше всех, такой? Почему ты такой? Что, что я такого сделал? А? Чем таким в этой жизни я тебя заслужил? — Всем, — услышал Джон тихое, но отчётливое утверждение.       Да, наконец-то. Он не стал бороться со своей слабостью. Пусть хоть ненадолго, пусть хоть в виде голоса в голове, в виде галлюцинации — неважно, лишь бы он был рядом. — Ты врач, который ушел на войну, — продолжал этот самоуверенный, заносчивый и эксцентричный гений. Правда, что мёртвый. — Как только появилась возможность сменить серую и скучную жизнь доктора на нечто более экстремальное — ты бросился в омут с головой, — в точку. Всё именно так. — Джон, ты подсел на определенный образ жизни. У тебя аномальная тяга к риску и всему, что с ним связано. Так что ж удивительного в том, что тот, кого ты полюбил, вписывается в эту схему? — Но в тебе не должно было быть ничего такого! — не выдержал Джон. Да, его друг должен был быть спокойным, аккуратным и, чёрт его дери, живым! — Почему ты такой? — выдохшись после крика, прошептал Джон, чувствуя, какими мокрыми стали глаза. — Потому что ты меня выбрал.       И всё. И словно пуля в череп. И все баррикады, выстроенные до этого, все надежды и мечты, все иллюзии рухнули под ноги осколками несбыточного. Судорожный вдох — и сдерживаемый, тихий, но наполненный болью и одиночеством вой, смешанный с рыком. Сквозь сжатые губы, сквозь сомкнутые зубы, сквозь прижатые к лицу руки.       Джон прижался головой к ледяной надгробной плите и выл, едва слышно, стоя на коленях, сжимая кулаки, обхватывая себя за живот, впиваясь ногтями в бёдра и рёбра.       Он не знал, что в этот момент его боль разделяли. Не знал, что всего в нескольких метрах от него его проклятие сидит на земле, прислонившись спиной к дереву, запрокинув голову и закрыв рот рукой, чтобы не выдать себя. И это не была иллюзия Джона, потому что он никогда об этом не узнает.