***
На большую часть занятий Питер на правах уже взрослого, почти самостоятельного человека не ходил. Литература и история — это для школьников. Вполне понятно, что свободного времени у него было слишком много. Иногда Питер читал, иногда валялся на диване в гостиной, иногда колесил по Америке. Занятие всегда было. В один такой наполовину свободный день, через сутки после ночного чаепития, Питер бродил по особняку, вызывая зависть у тех, кто учился. Проходя мимо класса, где вел занятие профессор Ксавье, Питер ухмыльнулся глянувшему на него мутанту и демонстративно отпил из банки с газировкой. Чарльз кашлянул в кулак, а Питер, виновато улыбнувшись профессору, поспешил скрыться. Когда в библиотеке что-то громыхнуло, Питер был неподалеку. Скука велела совать нос во все щели, и Питер засунул свой в библиотечную дверь. Чего в особняке было с лихвой, так это книг. Библиотека была огромной. Знания несли свет — так считал профессор. Зайдя в библиотеку, Питер задрал голову на полки с книгами. Те величественно громоздились вдоль стен: от пола и до потолка. — Круто выглядит, — сказал самому себе Питер. — Думаешь? — прокряхтели справа. Питер, вспомнив, что изначально в библиотеку его привело любопытство, а не желание восхититься собранием Чарльза Ксавье, повернулся и, не сдержавшись, хрюкнул от смеха, глядя, как могущественный и грозный Магнето поднимался с пола, потирая ногу. Вокруг валялись упавшие вслед за ним рукописи. — Да-да, — согласился Эрик, — смейся. Я не рассчитал. — Никому не скажу, — пообещал Питер и снова хрюкнул. — Видел бы ты себя сейчас, — пояснил он в ответ на вопросительно-угрюмый взгляд отца. Уголки губ Эрика дрогнули, и это была почти победа. Эрик принялся подбирать упавшие с ним за компанию книги, просматривая их перед тем как поставить. Питер тоже подошел к участку небольшого столкновения и стал помогать. — Найдешь Жюля Верна — не убирай, — попросил Эрик. Питер уронил толстый фолиант с биографией Александра Македонского себе на одну ногу и выругался, запрыгав на второй. — Сам-то, — отомстил ему смешком Эрик. — Ну я одну книгу уронил, а не рухнул с целой стопкой, — парировал Питер. — А ты читаешь Жюля Верна? — Да, а что? — Не, ничего.- Питер поставил воинственного Македонского на полку. — Просто такие парни, как ты, должны читать что-нибудь тяжелое, типа Достоевского, Кафки или Ницше. Или еще, например, Канта, Гоббса. А ты — Жюля Верна. Это не по канону. Эрик выслушал Питера с лицом, напоминающим кислый лимон, а после и вовсе презрительно фыркнул. — То есть, я, по-твоему, этакий суровый мужик, который не может почитать классика французской приключенческой литературы? — Извини, — Питер снова почесал бровь, ему было неловко, — это все стереотипы. А я тоже читаю Верна, знаешь ли. — Да? И какую сейчас? — заинтересовался Эрик, поднимая с пола еще одного беглеца. — «Двадцать тысяч лье под водой». Это про «Наутилус» и капитана… -…Немо, знаю. — Серьезно? — Серьезно. А я искал себе «Таинственный остров». — Смотрю, попутно нашел еще много чего, — усмехнулся Питер. Эрик снова улыбнулся и покачал головой. Питер поднял предпоследнюю из оставшихся на полу книг и покрутил ее в руках, узнавая обложку: дома была точно такая же. — Класс! «Сказки Братьев Гримм»! — Питер продемонстрировал находку отцу, словно тот никогда не видел сказок. — Я читал ее сестрам, когда те были маленькими. А ты что читал своей до… чери? Договорив, Питер прикусил язык, но было уже поздно: слова вылетели и повисли в воздухе, который мгновенно стал прохладней. Питер облизал пересохшие губы и двадцать раз назвал себя остолопом, но самобичевание не помогло. Эрик замер с книгой в руках. Его взгляд стал туманней, будто Питер кодовым словом воскресил в его памяти очередное воспоминание. Если бы Питер обладал способностью телепортироваться, как Курт, он бы телепортировался сквозь пол. — Своей дочери я читал «Белоснежку», — хрипло ответил Эрик, не глядя на Питера. В комнату все так же заглядывал дневной солнечный свет, рассеиваясь по полу, но Питеру почудилось, что стало как будто темнее. — Я… Мне жаль… Я зря сказал… — замялся Питер. Эрик покачал головой и сунул книгу на ее место. Добытый им Жюль Верн остался лежать на столике рядом с банкой газировки Питера. — Не извиняйся. Я не должен так реагировать на каждое упоминание о семье. Просто… — И Эрик замолчал, так и не пояснив, что именно было «просто». Питер тоже замолчал, ковыря ногтем корешок какой-то энциклопедии. Конечно, он мог радостно объявить отцу, что семья у того до сих пор имелась и находилась в пределах протянутой руки, но это было бы лицемерием. Питер подумал о своей так и не узнанной младшей сестре. Он любил Лорну с Вандой и не сомневался, что и Нину полюбил бы. В итоге же, он не успел прийти в тот день, когда Эрик потерял все, что было ему дорого, и узнал имя своей сестры из сводки новостей. Он даже не смог заставить себя войти в тот дом! Нина осталась для него чужой, но, странное дело, когда он думал о ней, то в горле вставал ком. Это была дочь его отца. Эрик страдал без Нины, и его горе отголосками передавалось Питеру. — Мне правда очень жаль. И, если интересно, здесь все тебе сочувствуют, Эрик. Отец глянул на Питера и неверяще покачал головой. — Не все, ты преувеличиваешь. Я не виню их. Мне тоже было плевать на чужие семьи. Раньше, когда Питер думал об отце, он представлял себе доброго и могущественного человека, строгого, но с большим и добрым сердцем. В его фантазиях были сурово сдвинутые брови со складкой между ними, благородное лицо, глаза, смотрящие на Питера с гордостью и любовью. Фантазии от реальности отличались. Отец оказался вовсе не мудрецом и вовсе не благородным. Он оказался человеком с набором плюсов и минусов, с тараканами и потерями. Если бы не мутация, Питер назвал бы Эрика Леншерра почти обычным парнем со сдвигом по поводу равенства и демонстрации силы. А еще в отличие от выдуманного отца, настоящий умел уставать и хотеть выпить, умел отчаиваться или наоборот — выходить из себя. В конце концов, настоящий отец не был картонным шаблоном, каким был отец выдуманный, безгрешный и всепонимающий. Несмотря на уйму проблем, Питеру нравился отец настоящий, пусть даже тот и не смотрел на него с гордостью и любовью. Зато он существовал, и Питер имел возможность с ним говорить. — Гадость же, — сказал Эрик, кивая на банку с газировкой. — Зато вкусно. — Улыбнулся Питер. — Моя Нина говорила так же, когда уплетала какую-нибудь дрянь. «Мы бы с ней обязательно подружились», — подумал Питер, а вслух сказал: — Ладно, я пойду еще куда-нибудь. Зови, если снова решишь рухнуть. — Чтобы ты посмеялся над престарелым мутантом? — Престарелым? Да брось, па-а… Па-ачему же? — Питер проговорился и тут же выкрутился. Эрик не заметил заминки. — Но вообще, ты прав, — быстро добавил он, — посмеюсь. Не каждый день увидишь Магнето, ползающим по полу в библиотеке. Эрик улыбнулся. Третий раз. Питер подумал, что это не просто победа, а победище, и за нее можно выпить еще одну банку колы. Или даже две.***
Питер не сомневался в одном правиле: всегда все хорошо быть не может. Поэтому он, если и удивился, то самую малость, когда его вызвали в кабинет профессора, а тот, в свою очередь, указал ему на снятую телефонную трубку. — Э-э-э, алло? — Питер был уверен, что никому не давал телефона школы, потому что и сам не знал номера. — Это я, — сказала Лорна вместо приветствия. — Ванда против, чтобы я звонила, но… Замятие после «но» Питер терпеть не мог. От нервирующего ожидания хотелось скрипеть зубами. — Что «но», Лорна? Не тормози. — За ужином Ванда рассказала о своих способностях. Лорна могла не продолжать свою медленную, как падение пера с крыши высотки, речь. Питер все понял и сорвался с места. Трубка упала мимо рычагов. Чтобы добежать от особняка Ксавье до дома матери, Питер потратил около минуты. Поэтому Лорна вряд ли ушла далеко от телефона, когда Питер оказался у порога и, решив не вламываться, вежливо постучал. Открыла заплаканная Магда. Чего Питер терпеть не мог больше лекарств и уколов, так это слезы матери и сестер. Он не знал, насколько сильно изменилось его выражение лица, но Магда замотала головой: — Стива нет дома, Питер. — Он ей что-то сказал, мам? — Может, ты войдешь в дом? — Магда подвинулась в сторону. — Он ей что-то сказал? — Питер, не будь идиотом, зайди уже. — Это был голос Ванды. Питер, смирившись, вошел в коридор, перешагнув через обувь, и встретил сестру, которая в отличие от матери не выглядела так, будто долго и надрывно рыдала. Зато она была бледной и потерянной. Питер в мгновение ока преодолел разделявшие их два с половиной метра и обнял Ванду. Та судорожно выдохнула ему в грудь и закрыла глаза, обнимая в ответ. На Ванде был кардиган, который подарил ей отец на прошлый день рождения. Ванда терпеть не могла вязаные вещи, но эту любила и часто таскала. — Ты будешь ужинать? — спросила Лорна, вышедшая после сестры. Питер помотал головой.***
Они сидели в комнате девочек. Питер качал одной ногой, вторую подогнув под себя и слушал бессмысленный треп на какую угодно тему, кроме той, ради которой он сорвался с места, никого не предупредив в школе. Хотя они привыкли. — Опять отросла красная прядь, — пожаловалась Ванда. — Ты любишь красный, — откликнулась Лорна. — Волосы мне нравились свои. — А мне нравилось, когда сестра была со мной честна. И что теперь? Ванда беспомощно посмотрела на Лорну, но та читала книгу или делала вид, что читала. — Ванда, — позвал Питер. — Я не знаю, что он тебе сказал, но поверь: это неправда. Он не понимал, что нес. Стив… не блещет умом. — Твой папаша вообще террорист, — снова встряла Лорна. — Спасибо, блин. — Просто не называй нашего отца тупым, ладно? — Лорна вздохнула. — Я не называл. — А прозвучало очень похоже! — Лорна! — Питер? Питер посмотрел на раздраженное лицо младшей из сестер. — Ладно, хорошо, — смирился он. — Ваш отец очень умный, а мой — очень гуманный. — Так мне нравится, — согласилась Лорна и снова уставилась в книгу. Ванда выглядела виноватой и большую часть времени молчала. Питер не собирался проецировать на себя ее поступок, но все равно сделал это, прикидывая, насколько виноватым будет себя ощущать он, если скажет Эрику правду. Настолько же или еще хуже? Их с Вандой терзания были похожи. Питер прикинул: что если его отец тоже брякнет что-то обидное в ответ и свалит? А что, это был реальный мир. Питер не имел права ожидать положительной реакции. Эрик с такой же вероятностью, как обрадоваться и спеть от счастья песню, мог оказаться не в восторге от «чудной» вести. — Лорна, прости, я должна была раньше сказать тебе, — вздохнула Ванда. — Должна была. Но знал почему-то только Питер. — Он тоже мутант. Я… Мне надо было, чтобы он знал. — А чтобы мы знали, не надо? — Лорна с громким хлопком закрыла книгу. Возможно, она и открывала ее только затем, чтобы после так пафосно хлопнуть страницами о страницы. — Мы все твоя семья, Ванда. Я должна была знать, мама должна была и отец должен был. — Ну что ж. — Ванда откинула назад волосы. — Вот, теперь все знают. И где поддержка? Отец ушел, мать билась в истерике, а ты сидишь тут и рассуждаешь так, словно понимаешь, каково находиться на моем месте. Я сказала Питеру, потому что он меня понимал. Что-то я не вижу понимания от остальных членов семейства. — Если бы я тебя не поддерживала, то не позвонила бы Питеру и не сидела бы здесь. Они снова замолчали. Питер считал цветочки на бежевых шторах. Из-за изгибов ткани некоторые цветы были скрыты, поэтому Питер насчитал всего двадцать две штуки. — Это ромашки? — спросил он. — Что? — Ванда непонимающе посмотрела на шторы и кивнула. — Да, ромашки. — Пойду посмотрю как там мать. И посуду помою. — Лорна поднялась с кровати и прошла к двери. Уже выходя, она обернулась к сестре. — Папа и правда не понимал, что нес. Он тебя любит. Ванда не стала отвечать, и Лорна вышла из комнаты, прикрыв дверь. Питер не собирался больше никого допрашивать. Он собирался сидеть рядом. Сидеть рядом иногда было лучше, чем что-то говорить. Ванда уставилась на свои алые ногти, которые потрескались у краев. — Я сама не знаю, что на меня нашло, когда я решила признаться им. А папа… Он сказал, что не понял, как мог произвести на свет такую, как я, — прошептала она. Питер перестал качать ногой, а Ванда наконец-то шмыгнула носом. — Он еще пожалеет и приползет, — пообещал Питер. — Думаешь? — Уверен. Ванда кивнула своим ногтям. — Что ж, я хотя бы призналась. Теперь буду ждать, пока признаешься ты. Питер скривил губы в подобии улыбки и снова уставился на ромашки на шторах.