Самая снежная ночь

— Один ты, мой хороший, чувствуешь себя как рыба в воде и даже лучше?       Сидеть в каюте и разговаривать с цветком, который разве что листьями может пошевелить в ответ и то даже не пытается этого сделать, наверное, не самое распространённое занятие для новобрачной эллет, но и я не среднестатистическая эллет, я — жена его Величества Всея Ласгалена. Для меня это нормально, учитывая, что я ревела белугой последние три дня и три ночи. Так что считать бутоны на нашем с Трандуилом цветке, который, разумеется, отправился вместе с нами в плавание, очень даже невинное занятие. А вот за то, что изводила мужа слезами, стыдно, но взять себя в руки получилось лишь пару часов назад, а до этого была сплошная истерика, потому что разрывавшееся на части сердце, оказывается, не было готово мириться с тем выбором, который само же и совершило. Выбор. У меня был выбор, я могла никуда не уплывать в ближайшие годы, но позорно струсила, выбрав меньшую боль от разлуки, однако, как оказалось, и она была мне не по плечу. Даже сейчас мне хотелось качать горшок с цветком, как младенца, потому что всё во мне, даже руки, скучало по Дане, и стремилось туда — назад, куда уже никогда не вернуться. Живот скручивало спазмами боли, словно меня разлучили не с братом, а отняли собственное выношенное дитя. Хотелось выть в голос, забившись в самый дальний угол, от того, что уже никогда не спрятаться от своих бед в объятиях мамы, не рассказать папе о том, как прошёл рабочий день, и не смеяться вместе с ним над очередными причудами богатого клиента, которому хотелось иметь в квартире водопад или японский сад из камней. Самое страшное слово, которое есть в языке любого народа — НИКОГДА, и, когда оно отрезает нерушимой стеной от самых близких и родных людей, превращаешься в безвольную тряпку, которая может только рыдать в подушку и трястись, словно озноб пробрал.       Трандуил кутал меня в одеяло, будто малое дитя носил на руках по каюте, и даже несколько раз пытался напоить спиртным из своей обширной коллекции, а я всё не могла успокоиться, не могла остановить поток солёной влаги, которая лилась из глаз горячая, как кровь в разрывавшемся на части сердце. Ему было больно от моего неутихающего горя, изумрудные глаза потемнели почти до черноты, а прекрасное лицо осунулось, я видела это всё, но в оглушающей дымке отчаяния справиться с собой не могла. Слабовольная истеричка, которая мучила своими рыданиями единственного самого родного и любимого мужчину, а он даже от мыслей моих отгородиться не мог или не хотел. Возможно, считал себя виноватым в том, что мне сейчас приходилось переживать, и пытался разделить моё горе от разлуки с родителями и маленьким братом, только я не хотела, чтобы он это делал, ведь решение было моё, а он отговаривал от него ещё год назад. Поэтому и попросила оставить меня одну хотя бы на пару часов, хоть и нуждалась в надёжных сильных руках эльфа, как в воздухе. Нам обоим нужно было это время — Трандуилу, чтобы отдохнуть от моих слёз и сменить за штурвалом Леголаса, а мне, чтобы, вволю наревевшись, вспомнить, наконец, почему и зачем я взошла на борт этого корабля.       Поначалу после его ухода стало ещё хуже, но затем где-то в глубине души родилась леденящая, подобная промозглому туману усталость. Я так измучилась за последние месяцы раздумий, переживаний и ожидания того, что должно было неминуемо случиться, что теперь кажется всё внутри иссякло, и хотелось стать крохотной, как букашка, чтобы ничего не чувствовать, или просто уткнуться лицом в подушку и попытаться уснуть. Как ни странно, это получилось. Короткий пустой сон не принёс облегчения, однако после него осталось спасительное оцепенение, которое позволило без нового потока слёз оглядеться в каюте и даже подняться, чтобы взять в руки горшок с нашим цветком.       Последние лучи опускающегося за горизонт солнца, проникая в иллюминаторы, на несколько мгновений окрасили кровать и стол в тёплые пурпурные тона, и хрупкие бутоны показались похожими на гроздья заснеженной рябины — так они были прекрасны. Вот так же, несмотря на невзгоды, пылала моя любовь к Трандуилу, в мороз она становилась сильнее от того, что всё вокруг обжигало холодом, а она грела. Вот и сейчас я лучше буду греться. Замёрзнуть насмерть можно успеть всегда, а мне просто хочется жить. Рядом с моим прекрасным Владыкой, где бы нам не суждено было свить наше гнездо. — Уверена? — подняв глаза на двери и увидев вошедшего мужа, я с хрустальной ясностью осознала, что, несмотря на страх перед будущим и боль от разлуки с близкими, приняла единственно верное решение — мне было не жить без этого гордого зеленоглазого эльфа. — А я уж подумывал развернуть лебедя и взять обратный курс.       Знаю, это были не пустые слова или неудачная шутка, он действительно обдумывал возможность такого поступка.  — Позволь мне решать самой, вместо того чтобы решать за меня, как мне лучше.  — Первые связные слова за последние дни, — опустившись рядом на кровать, Трандуил обнял меня за плечи, изучая внимательным взглядом лицо. — Не уверен, что ты достаточно взрослая, но позволю.       Дразнит, и это лучше, чем жалость.  — По пылу твоих поцелуев не скажешь, что тебя волнует мой возраст. — Может, я извращенец со стажем?  — Эльф-извращенец? Не верю, — согласная принять его игру, лишь бы хоть немного отвлечься, я постаралась улыбнуться. Пусть не так загадочно, как чеширская кошечка, зато искренне. — Вы все настолько правильные, что аж зубы сводит.  — Кто бы говорил о правильности, — тихо рассмеялся Владыка, и мне стало немного легче от того, что хотя бы сейчас я смягчила его, а не заставляю раскаиваться в том, в чём он не виноват, — уж в твоём роду правильных точно не было.  — Ты тоже подпортил статистику праведности синдар, — уткнувшись носом в его белый вязаный свитер, было легче подавить в очередной раз подступившие к глазам слёзы. — Расскажи мне о них.  — О синдар? — забрав из моих рук цветок, Трандуил поставил его на прикроватный столик. — Что ты хочешь знать?  — Нет, расскажи мне о моих эльфийских родственниках.  — О ком именно?  — Ну, например, о том, кто был моим праотцом и так разгневал ваших Валар, что те разве что только паранжу и пояса верности не придумали, — его сдержанный смешок и крепче сжавшие мои плечи руки сказали больше, чем любые слова — трудные минуты моему любимому было легче переносить с шуткой, в этом мы похожи. — Ты ни разу о нём не говорил. Есть что скрывать?  — Особо нечего, — криво улыбнувшись, Трандуил устремил взгляд поверх моей головы на резные дверцы шкафа. — Просто ты раньше не спрашивала.       Ну, конечно, знаю я эту мнимую рассеянность и внезапный интерес к мебели, просто Его Величество крайне не любит рассказывать о нолдор: в последний раз, в апреле, после таких вопросов была целая ночь поцелуев, а когда я попыталась повторить свой успех — неделя углублённого изучения синдарина. Для разнообразия. Чтобы не расслаблялась.  — Ладно-ладно, — тихо усмехнувшись, он коснулся губами моей макушки и тут же взъерошил волосы, от чего на душе, несмотря на всё ещё не утихающие терзания, стало теплее. — Значит, хочешь знать о Карантире?  — Так это был он? Самый любвеобильный из братьев?  — Ну, я бы так не сказал. Особым пылом, насколько мне известно, среди них отличался Келегорм, но именно Карантир, встретив Халет из народа халадинов, так разгневал Валар, что те приняли решение о том, что никто из братьев не сможет ступить на земли Валинора, а в случае гибели их ждёт вечность в чертогах Мандоса, где уже находился Феанор. Единственная уступка была явлена в обещании того, что, если когда-нибудь у человеческих потомков нолдор родится дочь, о которой так мечтал Феанор, то все они будут отпущены в благие земли.  — Если? — нахмурившись, я развернулась в руках эльфа, чтобы заглянуть в его, ставшие подозрительно безмятежными, изумрудные глаза. — Значит, ты ждал моего рождения, не будучи уверенным, что это вообще может случиться?  — Выбора у меня в любом случае не было, но я верил, что дождусь. Если бы не верил, то был бы близок к сумасшествию.  — Значит, оно тебя всё-таки обрадовало?  — После стольких тысяч лет ожидания я был растерян и совершенно не уверен в том, что вообще гожусь на роль мужа, — неуверенная улыбка или, скорее, гримаса, похожая на неё, подсказала мне, что Трандуил и сейчас в этом сомневался. Однако он позволил почувствовать эмоции, которые раньше тщательно скрывал, и это была уступка — шаг навстречу нашему единению. — Но я был рад. Наблюдать за тем, как ты растёшь, было любопытно.  — Любопытно, значит? — вжимаясь лицом в мягкую шерсть его свитера, я попыталась сглотнуть слёзы, которые подступили к глазам, стоило только вспомнить безоблачное детство и ласковый голос мамы. Нужно быть сильной, поплакать всегда успею. — Мне вот тоже любопытно: у вас самым великим грехом считается близость до свадьбы или близость с аданет?  — Тебе совсем не хочется обсудить сроки нашего прибытия? — уже не скрывая недовольства, нахмурился Трандуил. — Или, например, меню на ужин?  — Мы идём строго по курсу, Леголас сказал, что плыть ещё около недели, а на ужин будет рыба, и я хочу её пожарить, а не есть твою уху, — постаравшись скопировать его движение бровей, я только пожала плечами на незнакомое, похожее на ругательство слово. — Ну так что там с вашими флюидами: до брака в чести только целомудрие? — Скорее да, чем нет, однако некоторые вольности не возбраняются, если нести ответственность за свои поступки и не давать новую жизнь, когда не испытываешь сердечной привязанности и не готов вступить в брак.  — Справедливо. Зачем вы делали девушкам детей, если не собирались на них жениться, и можете контролировать зачатие?  — С эллет можем, а вот с аданет — нет. Сейчас люди называют это залётом, — поморщившись, как от зубной боли, Владыка прищурился, когда я удивлённо округлила глаза. — Поначалу мы не знали, что такое возможно, и соблазнить аданет казалось лёгким выходом для кипящих в мужской крови страстей.  — Разумеется, ей ведь проще мозги запудрить, а, наигравшись, можно и бросить, на эльфийке пришлось бы жениться, — мне не удалось скрыть осуждения в голосе, и ему это явно не понравилось. — Так значит, Халет залетела от Карантира, а он её бросил?  — Нет. Это она его бросила. Была слишком горда и ставила интересы халадинов превыше собственных; покорность и зависимость от решений мужа были ей не по нраву.  — Получается, он не был виноват? — дождавшись кивка, я задала вопрос, который Трандуил и так уже услышал в моих мыслях. — Тогда за что такое суровое наказание?  — Не за что, а почему, — поправил он меня, — остальные братья слишком увлекались подобными похождениями, и чаша терпения Валар была переполнена, внебрачный сын Карантира и Халет стал последней каплей.  — Они попали под раздачу?  — Можно и так сказать.  — Неужели сыновья Феанора были настолько несдержаны в своих страстях, что о честности с девушкой не могло быть и речи? Женился, кажется, только Куруфин?  — Старший, Маэдрос, тоже был женат, это был очень скандальный союз, в который мог вступить только феаноринг. Но превыше всего он всегда ставил свою Клятву. — В книгах об этом ничего нет, — положив голову на плечо Трандуила, я попыталась вспомнить всё, что знала про своих пламенных родственников. — Расскажешь?  — Это не имеет никакого отношения к твоему рождению.  — А рождение твоего сына? Неужели, ты рискнул, зная о возможной каре?  — Можешь не верить, но это так, — кажется, мой муж настолько устал от этого разговора, что скрипнул зубами. — Я был молод, самонадеян и заносчив. Мне казалось, что Валар обозлились исключительно на феанорингов, думал, что до меня им нет никакого дела, считал себя выше этого.  — И поплатился?  — Сполна, — вздохом показывая, как устал от вопросов, он поднялся с кровати и потянул меня за руку к двери каюты, в углах которой начинал сгущаться липкий сумрак — первый признак грядущей ночи. — Пойдём, ты собиралась жарить рыбу.       Да уж, готовить ужин всё же более лёгкое занятие, чем пытаться понять, кто больше накуролесил: нолдор или синдар. Но со временем я обязательно во всём разберусь.