Самая снежная ночь

      Зимнее море в штиль завораживает, а когда с внезапно темнеющего неба начинают падать пушистые хлопья снега, то кажется, что весь мир схлопнулся до размеров стеклянного ёлочного шара, внутри которого ты находишься.       Прежде мне никогда не доводилось уходить в круиз или даже просто кататься на речных трамвайчиках, поэтому бесконечная, простирающаяся до самого горизонта тёмная гладь будила в сердце благоговение, а больная, измученная душа находила холодное умиротворение, исцеление, в котором так нуждалась. Знаю, окутывавший меня коконом покой возник не только благодаря морской стихии и тихому плеску волн, свою руку к нему приложил Трандуил. Недавно он сказал, что во мне всё ещё очень много человеческого, поэтому все эмоции вырываются наружу, и столько слёз. Эльфы скорбят иначе — они замыкаются в себе и тихо варятся в своих бедах. Пока не взорвутся, наверное. По мне так лучше выплакаться вволю, а потом уж, в который раз смирившись с неизбежным и уже случившимся, учиться быть хладнокровным эльфом. Хотя вряд ли у меня это получится: я ведь потомок пламенных нолдор, а не флегматичных синдар.       Поймав в ладонь несколько снежинок, я удивилась остроте их граней и яркому искристому сиянию, которое быстро обернулось холодной растаявшей влагой. Снег действительно сверкал. Не так, как в сильный мороз, а так, словно в преломлениях снежных граней отражалась радуга.  — Трандуил, — мне нестерпимо захотелось, чтобы Владыка увидел это искрящееся чудо.       Услышав меня, он кивком прервал беседу с Леголасом, который ближе к вечеру всегда сменял его за штурвалом, и спустился по трапу. Лебедь был небольшим, лёгким и быстрым судном, казалось летевшим над самой кромкой тёмной воды, а не плывшим по ней. Это происходило так плавно и невесомо, что наши олени, находясь в отведённом для них маленьком загончике, не испытывали совершенно никакого волнения. — Обдумываешь, что сегодня приготовить на ужин? — спросил муж, Господи, вот бы к слову этому привыкнуть, остановившись в шаге от меня и грациозно, как умиротворённый хищник, опираясь о поручни. — Рыба или бисквиты?  — Всё не столь тривиально. Просто хотела кое-что рассказать, — смутившись под его изумрудным взглядом, я вдруг поняла, как глупо себя веду. Всё время совершаю одну и туже ошибку: Трандуил всегда отлично знает, что у меня в голове, к тому же необычный, невероятно красивый снег он, конечно, успел рассмотреть лучше меня.  — Ну так удиви меня.       Чувство юмора у него, конечно, порой просыпается замечательное, если бы ещё у меня всегда получалось играть в эти игры, было бы здорово. Что ж, попробуем.  — Просто вспомнила заметку в одном паблике: «Экскурсовод говорит туристам — А сейчас мы проезжаем мимо самого известного борделя в Лас Вегасе»…  — А почему мимо? — крикнул с капитанского мостика Леголас, и я, честное слово, не уверена, знал ли он действительно историю, которую я собиралась рассказать, или спросил на полном серьёзе, однако было очень смешно. Улыбнулся даже обнявший меня за плечи Трандуил.  — Поздно переживать, что успел посетить не все достопримечательности мировых столиц, — громко ответил он сыну, а затем велел мне смотреть вдаль на самый горизонт, туда, где смыкались в единое целое тяжёлые серые облака и тёмные толщи океанской воды. — Видишь?  — Да, — прижавшись плечами к его широкой груди, я любовалась чудесным природным явлением, которого не видела никогда прежде: разгоравшейся, словно северное сияние, радугой, яркое многоцветное свечение которой отражалось в крошеве невесомых снежинок. — Что это?  — Грань, которую нам нужно преодолеть, чтобы попасть в Валинор, — хрипло ответил Трандуил, упершись подбородком в мою макушку. — Раньше я только слышал о её красоте от других, и вот теперь, наконец, вижу сам.       Он был счастлив, я ощущала это по его вибрирующему голосу и рукам, которые обняли так крепко, что стало почти нечем дышать. Эта его неподдельная радость заполнила обжигающим теплом и моё сердце. Чувство огромного нетерпения, сменившее невероятно долгое ожидание было теперь одно на двоих. Такое долгое, что мне и не представить жизнь длинною в многие тысячи лет, однако именно столько и прожил тот, кого я пылко люблю, и большую часть этого срока он ждал меня. Наверное эгоистично думать, как хорошо, что всё сложилось именно так, что грехи молодости удержали его в Арде, не позволив намного раньше попасть в таинственные земли Валинора. Если бы этого не случилось, мы бы никогда не встретились, и моя жизнь не имела бы смысла, потому что полюбить кого-то другого кроме Трандуила я бы никогда не смогла.  — Я бы тоже не смог взять в жёны другую, — слова были такими тихими, что я скорее почувствовала их в его тёплом дыхании над ухом, чем толком расслышала.  — Почему?  — Ты не даёшь мне скучать.        В общем, романтик из моего мужа никакой. Умеючи запарывает лучшие моменты в моей жизни, и сейчас наверняка, как дятел Вуди, тюкнет клювом в макушку и напомнит, что я сама сделала выбор, и нечего теперь жаловаться на его амурную непригодность, он сразу предупреждал.  — Именно, — прижавшись губами к моему затылку Трандуил и не подумал исправить положение, напротив, подлил масла в огонь. — Я — старый солдат и не знаю слов любви.  — Ничего, это поправимо, — попытавшись задушить обиду в самом зародыше, я украдкой взглянула в сторону Леголаса, который то ли сильнее нас был заворожен мерцающей радугой, то ли старательно делал вид, что оглох на оба уха и вообще нас не видит. — У меня есть несколько способов на примете.  — Поделишься?  — Прямо сейчас?  — Конечно.  — Нежелательно. — Напротив, очень даже, — повернув меня лицом к себе, Владыка так внимательно заглянул в мои глаза, что я тут же порадовалась тому, что за год нашего общения научилась хотя бы на несколько секунд переходить на отвлечённые мысли. Определённо это его путало и раздражало, но было удобно для меня. Правда, не терять голову от его пытливого изумрудного взгляда у меня до сих пор не получалось. — Расскажешь, или мне начинать строить догадки о женском коварстве?  — Кто бы говорил о коварстве, — застенчиво улыбнувшись, когда он вопросительно приподнял тёмную бровь, я потупилась и только потом решилась ответить. — Есть разные рычаги давления.  — На меня? — похоже, мне удалось его озадачить, и на гладкий мраморный лоб поползли уже обе брови.  — На мужчину. Вы ведь мужчина, мой супруг?  — Разумеется, — кивнул Трандуил, поднимая моё лицо за подбородок, чтобы возобновить наш зрительный контакт. — На что ты намекаешь?  — Намёки? Вот уж нет, я говорю совершенно прямым текстом, — когда его длинные пальцы ласково прошлись по моим губам, все здравые мысли тут же покинули голову, и читать ему там теперь было совершенно нечего. — Разве есть сомнения?  — Ну и что у тебя на уме?        Поднявшись на цыпочки, я потянулась вверх, но лишь когда муж милостиво изволил наклониться, смогла шепнуть в его острое, могу поспорить, напряжённое ухо:  — Шантаж.  — Можно подробнее?  — Эротический, — чувствуя, что сила воли вот-вот откажет, а щёки начинают пылать, я быстро прикоснулась губами к забившейся на его шее жилке. — Уверена, это позволит вам разобраться в своих чувствах.  — И когда планируешь начать? — вздрогнув, Трандуил нахмурился, но не позволил мне отстраниться, хотя видит Бог или его Эру, в эту минуту мне нестерпимо хотелось удрать в свою каюту.  — Как только вы озаботитесь исполнением супружеского долга.       Обычно Трандуил при мне не употреблял нецензурную лексику, во всяком случае такую, значение которой мне было известно, однако сейчас он определённо рыкнул что-то цветистое о наглости всех феанорингов в целом и в частности их отпрыска, которым его бессовестно наказали Валар. Оказывается, знать синдарин всё же полезно, вот сейчас это позволило мне откровенно обидеться и, отвернувшись от него, устремить взгляд в горизонт. Можно подумать, первый девственник всея Средиземья нашёлся, или на меня его флюиды не распространяются? Точно. Я же всего лишь проездной билет в Валинор. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Может в этих святых местах ничем кроме медитаций и возношения молитв и не занимаются, скоро узнаю, какие сюрпризы меня ждут на новом месте жительства.  — Я озабочусь этим, как только ты перестанешь быть маленьким капризным ребёнком, — противореча своим же словам, Трандуил привлёк меня к себе, согревая в далеко не целомудренных объятиях. От того, как его ладони прошлись по моей спине и неторопливо спустились ниже, захватило дух. Ради таких секунд его определённо стоит иногда дразнить. — Не раньше.        Окончательно смутившись, не сумев найти достойного ответа, я протянула руку, чтобы поймать в ладонь ещё несколько снежинок, грани которых больше не переливались всеми цветами радуги; теперь они отражали только один бесконечной глубины бирюзовый оттенок. Море, небо, сам воздух вокруг нас обернулись загадочным волшебным сиянием, невесомым туманом, который со всех сторон обступил плавно двигавшийся вперёд корабль. Этот туман, несмотря на лёгкость, оказался очень плотным: он скрадывал не только плеск волн и любой иной звук, но и заставил меня саму выпасть из реальности, почувствовать себя маленьким сгустком света без тела и воли, тенью, которая вот-вот растворится в бирюзовом мареве и уйдёт на океанское дно, чтобы разбиться морской пеной о чужие, незнакомые берега. Прежде чем паника заполнила каждую частичку того, что от меня осталось, ощущение себя и своего тела вернулось, а вместе с ним и крепкие руки Трандуила, который прижал меня к себе так сильно, словно боялся потерять, словно испытал то же падение в омут безволия и невесомости, что и я.  — Всё в порядке, они испытывали нас.  — Валар? — с трудом осознавая, что это всё было по-настоящему, а не только причудой уставшего мозга, я и сама крепко вцепилась в его руку.  — Да.  — Живы? — крикнул с мостика Леголас, который до этого тактично позволил нам быть почти наедине. — Мне показалось, что я в облаках растворяюсь, едва штурвал сумел удержать.  — Живы, — ответил ему Владыка. Всё ещё не отпуская меня, он начал рассказывать сыну о тех напутствиях и морских ориентирах, которыми его очень давно снабдил уплывший последним Кирдан Корабел.       Бирюза растаяла, вместе с ней исчезло и радужное сияние, которое сменилось предвещавшими ночь сумерками. Спать после перехода грани совершенно не хотелось, этому препятствовал страх снова ощутить себя безвольным пятном света, поэтому я предпочла остаться на палубе и всю ночь не смыкала глаз, уверяя себя, что всё ещё жива, что подобные проверки ещё не означают смерть и забвение, просто нужно принимать новую реальность и учиться в ней жить.       С первых мгновений рассвета мы ощутили тепло: морозная зима неожиданно сменилась оттепелью, от которой иней и задержавшиеся на поручнях и мачте снежинки обернулись искрящимися каплями воды. Тихой капелью они стекали на палубу, а я, расстегнув куртку, подставила лицо солнечным лучам и лишь через несколько минут заметила появившуюся на горизонте кромку земли. Чем ближе она становилась, тем отчётливее можно было рассмотреть высокие кипарисы, песчаный берег и пристань, у которой на лёгкой ряби волн качались корабли подобные нашему лебедю.        Всё происходило слишком быстро, наверное, я всё ещё не была готова к этому, а вот Леголас и Трандуил, напротив, кипели энергией. Негромко шутя, они пришвартовали наше судно. По не сходившим с губ улыбкам становилось ясно, что именно сейчас они испытывали неподдельную радость — груз прошлого был сброшен, и они, наконец, вернулись домой — к своим корням. Конечно, их переживания были глубже и острее моих, мне же просто хотелось почувствовать под ногами твёрдую землю и только тогда с облегчением вздохнуть — наше путешествие, наконец, закончено.       Нас встречали эльфы, которые помогли спуститься на берег. Они говорили так быстро и певуче, что мне удавалось разобрать едва ли половину слов; однако я смогла понять, что это подданные Трандуила, и они счастливы видеть своих Принца и Короля. Смутившись под их проницательными взглядами, я едва подавила в себе желание спрятаться мужу за спину и именно тогда заметила его недобрый взгляд, направленный на троих верховых, которые, пришпоривая коней, выехали на середину пристани. Снова эльфы и снова эти любопытные взгляды, от которых хочется прятаться, как испуганному кролику, случайно выскочившему из густых зарослей на открытую местность. Постаравшись подавить смущение, я подняла глаза на вновь прибывших, и сердце, громко ухнув, замерло в груди. Там, на вороном жеребце, облачённый в серый камзол сидел тот, кого я уже не чаяла увидеть в своей жизни.  — Папа! — оттолкнув руку попытавшегося остановить меня мужа, я со всех ног бросилась к тому, разлуку с которым так горько оплакивала. Стремительно спешившись, он раскрыл объятия, в которые я буквально врезалась, крепко обнимая его за шею. — Папа!