***
Стейси в который раз прокручивает слова, сказанные только что мужчиной, сидящим напротив. В голове какофония мыслей, ни капли не решающих появившуюся проблему. И она прикладывает все усилия, чтобы не плюнуть в лицо собеседнику. — Так что скажешь, Стейс? — Филдс гадко ухмыляется, делая глоток только что принесенного кофе. Для него забавно наблюдать за тем, как злится сидящая с ним женщина. Она так прелестна в гневе. — Какой же ты урод, Гарри, — она почти выплевывает эти слова ему в лицо. Он видит, как она борется с желанием ударить его. И это заставляет его еще больше радоваться своей маленькой победе. — Урод, от которого у тебя, между прочим, есть сын. — И я этим не горжусь, — кидает презрительный взгляд на него. — И ты, кстати, тоже не должен. Изнасилованием еще никто не гордился. — Боже, как долго ты будешь припоминать это? — лицо мужчины искажает опечаленная гримаса, по которой Стейси хочется заехать чем-нибудь тяжелым. — Это же было восемнадцать лет назад. — Радуйся, что об этом не знают копы. Они бы явно не погладили тебя по головке за изнасилование двенадцатилетней. — Я тебе тогда нравился, — мужчина кокетливо улыбается, беря женщину за руку, которую та сразу же выдергивает. — Прекрати, Гарри, — Стейси выдыхает,— я не знаю, чего ты добиваешься, но не говори Аляске, что ты ее отец. — А вот об этом даже не проси, Стейс, — мужчина кидает пару долларов, расплачиваясь за обед, переводя насмешливый взгляд на брюнетку. — Жаль, что паренек так и не узнает всей правды. Хорошим он был, да? — Закрой свой рот, Филдс, иначе я точно разобью об твою голову эту чашку, — раздраженно сжимает пальцами кружку в руке, и он может поклясться, что слышал какой-то треск. — Я все сказал, дорогуша, — хмыкает, натягивая на худые плечи пальто. — Посмотрим, кто выиграет. Покидает кафе, оставляя женщину сидеть одну. И она знает, что он может обыграть ее сотню раз. Но Аляска ведь не поверит ему?***
И ему надо всего лишь слово. Когда Аляска Доусон говорит, что у них проблемы и ей нужна его помощь, он уже спустя пару минут стоит на пороге ее комнаты. Взлохмаченный, только после сна, с горящими глазами смотрит на нее, такую напуганную и нервничающую. И ему хочется заключить ее в объятия, шептать разные глупости, над которыми бы она тихо смеялась, обжигая своим дыханием его шею. И он готов поспорить, что в ее глазах плещется то же самое желание. Но он ничего не делает, лишь присаживается на ковер, внимательно наблюдая за тем, как она мечется из стороны в сторону. И вскоре его разрывает от желания найти конченного психа, терроризирующего Стенфилд, лишь бы он больше не писал его маленькой напуганной девочке. И он замирает на секунду, потому что сам не понимает, почему назвал ее своей девочкой. И он видит, как ее взгляд изучает его лицо, останавливаясь на каких-то определенных местах. Где-то внутри что-то сильно бьется о ребра, когда Аляска смотрит на его губы, а грудную клетку что-то сдавливает. Он готов поставить все на то, что у него самая обычная астма, а не какие-то неожиданно проснувшиеся чувства, о которых Дилан и знать-то не знал. И взять ее за руку, когда они оказываются в чертовой психушке — это всего лишь обычный рефлекс. Зацепиться за кого-то, чье присутствие может угомонить поднявшуюся бурю эмоций внутри, целиком состоящую из страха, волнения и непонимания, какого черта он вообще всех сюда потащил. И да, гордость для него — понятие растяжимое. Он будет кричать налево и направо, что Дилан О'Брайен не может чего-то бояться, а потом с позором самому себе признается, что страх и ему невидимой рукой сжимает горло. И все его принципы уже не поднять со дна, потому что вот он, Дилан О'Брайен, который чуть ли не со слезами на глазах отпускает руку темноволосой девушки, потому что Энди взбрело в голову разделиться. И, конечно же, Аляска Доусон и не посмотрит в его сторону, когда начнет отдаляться от них с Антвуд, а он, как брошенный щенок, будет смотреть ей в след, пока Энди не потащит его в противоположную сторону, бормоча что-то о том, что Дилан — влюбленный идиот. И он дернется, как от звонкой пощечины, потому что не любит. И он готов остаться снова в этом месте, потому что его пугают мысли, которые роятся в его голове. Мысли, которые говорят, что он патологический лгун. Патологический лгун — диагноз, который Дилан открыл для себя с самых пеленок.***
Отпустить руку Дилана — одна из самых непосильных задач. И я чувствую себя глупой девчонкой из нелепых романтических комедий, что сильно привязывается к симпатичному парню. Не обернуться на него стоит огромный усилий, но теплая рука Тайлера помогает. И я думаю, как за пару месяцев мы с Тайлером смогли окончательно изувечить свою жизнь. Смерть родителей для нас и так была огромным шоком, а теперь мы еще и ввязываемся в какое-то дерьмо, как это назвал Дилан, мысленно подставляя к своим головам дуло пистолета. Ведь мы оба считаем, что такое положение для нас неизбежно. И когда я слышу крик, то мне хватает пары секунд, чтобы сорваться с места, даже не раздумывая, что это все — одна большая ловушка, которую нам обеспечил очень опытный игрок. Тяжелое дыхание Тайлера заглушают все мысли, которые возникают в голове, когда я смотрю на посиневшее обтянутое кожей тело из костей с блондинистыми волосами. И первый всхлип с моих уст срывается вместе с отчаянным криком, пропитанным удушающей болью Дилана. В этот момент я задумываюсь о цикличности событий. Может, этот город движется по замкнутому кругу, проходя через определенные события спустя какое-то время? Рука неосознанно тянется к плечам Дилана, который давится слезами. Утыкаюсь носом в теплую шею, шепча какие-то глупости, подавляя собственные слезы. Чем меньше слез мы видим, тем легче нам становится. Мы меняемся ролями, Дилан. И смотри, куда мы опустились. Сидим посреди заброшенной психбольницы, упиваясь болью друг друга, что точно так же делают наши друзья, я больше чем уверенна. Чертов больной ублюдок шаг за шагом ломает нам жизнь, и это приводит к краху. Но мы же вместе все переживем, да? Сломанные дети же чинят друг друга? — Джулия, — прерывисто шепчет Энди, утыкаясь в грудь Тайлера, который невидящим взглядом смотрит на труд девушки. — Почти как Джульетта. «Ромео и Джульетта» в любой вариации закончится трагично. Значит ли, что наша история тоже часть придуманной трагедии, заранее обреченной на плохой конец? — Я буду обнимать тебя, когда что-то пойдет не так, я буду с тобой от заката до рассвета,* — срывающимся голосом пытаюсь пропеть пару строк такой подходящей нам песни, иногда давясь слезами. Громкие всхлипы Дилана разрезают тишину, заставляя иногда каждого из нас дергаться. И я стараюсь сжать его в объятиях как можно сильнее, покачиваясь вперед-назад. Я всего лишь хочу забрать твою боль, Дилан. Просто позволь мне это сделать. И на следующий день мы все увидим пришедшее сообщение. И на следующий день Дилан, стирая рукавом худи слезы, объяснит отцу, что его племянница мертва. И на следующий день мы застанем двух мужчин, утопающих в объятиях друг друга, разделяя общую боль. И на следующий день Дилан с красными глазами и опухшим лицом заявит, что нам непременно надо найти этого больного урода. И на следующий день вся боль сломанного мальчика превратится в неисчерпаемую силу духа.