Бессердечность

Наша история довольно банальна и скучна. Прямо как в дамских романах, которые тоннами читает моя домработница. Ладно-ладно, разница лишь в том, что мы оба парни. А так — все как по нотам. Я влюбился в него еще в школе, когда был нелепым очкариком с кучей комплексов. Мне достаточно было дышать с ним одним воздухом и украдкой наблюдать за своим кумиром где-нибудь с задней трибуны. Думал, без шансов. Кто он — Фана Совершенный и я. Минг, посвященный в мои душевные терзания, только крутил пальцем у виска. — Ну, нельзя таким неуверенным быть, да если бы я был влюблен в Фа, он бы уже глядел мне в рот и завтраки-обеды-ужины таскал. — И это — правда, казалось, нет такого человека, который смог бы устоять перед обаянием Минга. Я не в счет, во-первых, мы друзья, а во-вторых, на мне силу своего обаяния он не использовал. — Всё нормально, я люблю его, и это не должно обременять его. Хватит на его долю сумасшедших фанаток. — Конечно же, в школе у него был свой фан-клуб. Однажды я приобрел у них несколько фотографий Фа, и теперь они заняли почетное место у меня на тумбочке. Минг, когда приходил ко мне в гости, отвешивал похабные шуточки по этому поводу. — Ну и придурок! Ничего просто так не бывает, иногда надо и кулаками поработать, иногда — извилинами пошевелить. Движение — жизнь, понимаешь? — Я не понимал абсолютно. Ну и зачем навязываться человеку, которому на тебя плевать. Мазохизм — не для меня. Но, в конце концов, слова друга подтолкнули меня написать Фа записку с признанием и преподнести ему небольшой подарок. Да и повод нашелся — он поступил в один из престижных университетов страны. — Бим, мне нравятся девушки. — Одна фраза и моя призрачная надежда, окрыленная от слов Минга, умирает, так и не оторвавшись от земли. Как там сказал Минг? «Движение — жизнь»? Я бегу со всех ног по коридору, бегу и сдерживаю рвущиеся наружу рыдания. Это и есть жизнь? Можно тогда мне умереть прямо сейчас, чтоб не мучиться. Вот Фа вполне может меня закопать где-нибудь на территории школы. — Ну как все прошло? — лениво тянет в трубку Минг, прекрасно зная о том, что я сегодня собирался сделать. — Спасибо тебе, дружище! Вот большое спасибо. Так паскудно я себя еще не чувствовал, --- срываюсь на него, потому что нужно кого-то обвинить в своих бедах. Хотя вина целиком лежит на мне. Йо, с такой рожей, куда ты полез? На что замахнулся? Фа — приблизительно как колонизация Марса, пока это только выдумки фантастов и мечтателей. — Эй, ты что, ревешь? А ну прекращай! Йо! — Друг взволнован, и я его прекрасно понимаю. Слезы катятся по щекам, украдкой вытираю их и жалею себя. Кажется, я впервые пожалел, что родился парнем. Мобильный разрывается. Минг не перестает названивать. Я уверен — он обязательно завалится ко мне сегодня и не отстанет, пока не вытрясет всю правду. А потом назовет меня емким словом «идиот». Идиот и есть. Жизнь — валун, пущенный с горы в глубокое ущелье. Быстро, неотвратимо и бесполезно. Или невразумительное варево в котелке колдуньи. Его надо солить, солодить, добавлять специи (по вкусу). И тогда варево станет более-менее съедобным, а местами — вкусным. У меня пока серая жижа — ни запаха, ни вкуса. Я безумно любил его. До того, что решил несмотря ни на что, хоть издалека наблюдать за его жизнью. Наверное, каждый из простых смертных хоть раз мечтал побывать в небесных апартаментах Всевышнего. На то время, как бы дико это не звучало, Фа был моей религией. И следить за персональным божеством — это ведь не преступление. Его-то наши земные дела не касаются. Тем более Фа никогда не заметит такого невзрачного человека, как я. И тогда-то, когда я подумал — всё, финиш! Словно в насмешку, в конце туннеля забрезжил свет. Фа заметил меня! Был ли в мире кто-то счастливее меня на то время? Мне казалось, что нет. Хотя мне на ту пору могло казаться, что угодно — в мозгу, похоже, перегорел предохранитель, и он отключился. Впрочем, не у меня одного. Представьте, вот так живете себе, никого не трогаете, а затем вам звонят и сообщают, что вы выиграли миллион. Вчера вам казалось, что ваш удел — поездка к морю с домочадцами и то при строжайшей экономии. Сегодня — все дороги открываются перед вами, вас манят улочки Парижа, площади Барселоны, пирамиды Египта. Можно лежать в шезлонге, смотреть на океан, попивать мохито, болтать ножкой и не думать ни о чем. Вчера — ничего, сегодня — если не все, то многое. Представили? Вот так приблизительно чувствовал себя я, когда Фа признался мне в своих чувствах. Ну и еще, конечно, разозлился на него за то, что так долго мучил меня. Какого черта, если можно было давно поговорить и во всем разобраться? Ладно, вначале он меня не узнал, но потом столько времени водил за нос! И понеслась жизнь, как пресловутый валун с горки. Я тогда еще не знал, что рано или поздно он упадет в зубастую пасть ущелья. Нет, с горки так весело ездить — ветер свистит в ушах, и тебя переполняет чувство безграничной радости. Сейчас я сказал бы — беспощадной. Необратимой и трагичной. Хотя вряд ли такими эпитетами можно охарактеризовать это чувство. Но к боли, страху, грусти привыкаешь рано или поздно, однако оборванная радость, которая связала тебя своими путами надежды на вот это «навеки», опаснее всего. — Мой мальчик, — шепчет мне на ухо, обнимая со спины. Кто бы мог подумать, что невозмутимый доктор Фа станет таким ласковым и нежным. Практически ручным. Не-е-ет, не забывай, Йо, это ты был ручным и милым котенком. Не он, не он. Минет в туалете — окей. Романтичный ужин в ресторане — без проблем. Секс-марафон всю ночь напролет — отлично. Внимание, комплименты, даже забота — берите оптом, Фа, не жадный. Не мужик, а золото, да? Я тоже так думал до поры до времени. Фана в тот вечер обещал прийти ко мне и помочь с докладом по биологии. Когда время перевалило за полночь, я все же решил позвонить ему. Наверняка он вернулся поздно и просто уснул, такое уже случалось. После нескольких гудков, понял, что моя догадка верна, уже хотел сбросить вызов, но в трубке послышалось весьма бодрое: — Алло. — Фа, ты уснул, что ли? — Почему-то меня разозлил тот факт, что он даже не умудрился написать эсэмэс, предупредить, чтобы я не ждал. — Прости! — на заднем фоне слышались какие-то голоса, и играла музыка. — Ты где сейчас? — Я… короче, у меня брат приехал из Америки, мы давно не виделись, в общем… — Хорошо, тогда я спать пойду. Хорошо вам повеселиться. — Я даже умудрился взять себя в руки, чтобы ответ звучал как можно более безразлично. — Ты злишься, котенок? — упавшим голосом интересуется подвыпивший Фа, потому что если бы он назвал меня «котенком» на трезвую голову, жить ему оставалось бы недолго. — Нет, блять, я счастлив! — кричу и нажимаю «отбой». Выключаю телефон и ложусь в кровать. А через пару часов просыпаюсь, словно от толчка. Противно сосет под ложечкой, я вскакиваю и мчусь в комнату Фа. Отчего-то жизненно необходимо увидеть его, понять, что с ним все в порядке, и мы вместе. «Золотой» Фа на проверку оказывается обычным говнюком, вдалбливающим в кровать чье-то тело. Основательно так вдалбливающим, словно пытается пригвоздить его к кровати. «Тело» стонет, извивается. Дешевая порнушка, коей пичкал меня в свое время Минг и рядом не стояла со сценой, разворачивающейся передо мной. На церемонии вручения «Порно-Оскара» Фа забрал бы сразу три статуэтки. Скрещиваю руки на груди и терпеливо жду окончания сего священного действа. Не подумайте, что я какой-то извращенец-вуайерист. На порно «Мой парень — обычный еблан» у меня не встанет даже под угрозой расстрела. — Фа-а-а! — берет высокую ноту на финише тело, оказавшееся все-таки девушкой. Фа тяжело дышит. Они все еще тесно переплетены и абсолютно не замечают меня, что ж это поправимо. Только это — и поправимо. — Браво! Бис! Даже второго дубля не понадобилось! — хлопаю так громко, словно пытаюсь отбить себе ладони. Ну, спроси меня, милый, зол ли я сейчас? Нет, что ты! Спроси, и возможно, твоя смерть не будет такой мучительной. Шучу. По сравнению с тем, что я хочу сейчас сделать с тобой, «Техасская резня бензопилой» — просто детская сказочка, где «жили долго и счастливо и умерли в один день».