Бессердечность

Что такое жестокость? Издевательства и сплетни? Безжалостность? Унижение или физическое оскорбление? Порицание и осуждение? А может, показушное сочувствие? У общества много способов любого смешать с грязью. И как бы высоко вы не взлетали, одно неверное движение — и вас топчет человеческая многоножка. …Я чувствую на себе отпечатки чужих ботинок, кроссовок и туфель. — Помнишь, это тот, ну, гей, он с Луной встречался, а тот изменил ему… — Господи, какой бред! Как может Фа встречаться с этим? Наверное, разнообразия захотелось. А потом все равно нашел более подходящую кандидатуру. — Говорят, он пытался покончить с собой, даже в психушке лежал. Оно и понятно, Фа поступил, как последний… Разговоры… Разговоры… Разговоры… Я ненадолго забежал в университет за документами, а оказалось, что весь универ уже в курсе того, что произошло накануне. И от того, что многие бросали мне вслед сочувствующие взгляды, было особенно паршиво. Прямая спина, уверенная походка. Образцово-показательное выступление на тему «А нам всё похуй». Если бы в тот момент я столкнулся с Фа, мне кажется, одного моего взгляда хватило бы, чтобы он выкопал себе могилу на заднем дворе университета. Сейчас я сам становлюсь беспощадным. Запираю для надежности на три замка мальчика в себе. Он вырывается наружу, как только Фа возникает на горизонте. Ломится в дверь, кричит как раненый зверь. Он одержим этой сволочью и болен. Но почему-то убить его у меня не получается. Словно вместе с ним не станет чего-то жизненно необходимого, того, на чем зиждется мое существование. Не знаю, что это значит. Но он должен продолжать жить за запертой дверью, в изоляции от внешнего мира. Вхожу в номер, с помощью карты-ключ включаю свет. Специально приехал пораньше, чтобы все подготовить. Например, установить скрытую камеру прямо напротив кровати. Интерьер меня мало интересует, я просто снял самый дорогой номер. Полкомнаты занимает огромная белоснежная кровать — отлично. На столе стоят кроваво-красные розы — вот уж пошлость. А из окна открывается прекрасный вид на мерцающий огнями ночной город. Белое, красное, черное — все, что я отмечаю машинально. Сегодня белое смешается с красным, а затем черный цвет перекроет яркие оттенки. Как тучи перекрывают солнце. Как счастье перекрывает горе. Как любовь перекрывает ненависть. Заказываю в номер вино. Просто так. Пить я не собираюсь, мне нужно сохранять голову трезвой. Когда раздается стук в дверь, подхожу к камере и включаю режим съемки. Ну, вот и все. Теперь нужно только отлично сыграть с первого дубля. Распахиваю дверь и сразу же оказываюсь прижатым к стенке. Фа нависает надо мной и, хитро усмехнувшись, затыкает рот ладонью. Я вырываюсь, мычу, пытаясь что-то сказать. Но он сильно держит меня. Входит в раж. — Не сопротивляйся, малыш, тебе понравится, — доверительным тоном говорит он, и мне вся эта ситуация напоминает заезженный до дыр сюжет порно. — Не хочу! — Все же вырываюсь и пытаюсь оттолкнуть его. — Давай поговорим! Фа усмехается, легко поднимает меня и кидает на кровать. Я отползаю, сделав испуганное лицо. — Не надо, я не хочу, — почти хнычу. Надеюсь, что не переигрываю. Судя по довольной мине, Фа в восторге от этой игры. Он наваливается на меня сверху и начинает целовать. Я кручусь, отбиваюсь, уворачиваюсь от его губ. Бесполезно. Он намного больше и сильнее меня. Когда Фа скользит языком по шее, на чертово мгновение я теряюсь в своих ощущениях и готов капитулировать. Хочу. Хочу его нестерпимо. Однако быстро беру себя в руки. У меня не должно возникать никакого желания по отношению к нему, это все испортит. — Малыш, спокойно. — Блять, отпусти! Слышишь! Вы пробовали остановить танк с помощью силы мысли? Приблизительно так выглядели мои жалкие попытки остановить Фа. Но мне грех жаловаться — все идет по плану. Он насильник, я жертва. Фа садится сверху, вдавливая меня в матрас. Он держит мои руки над головой. Затем ловким движением снимает со своих джинсов ремень и затягивает его на моих запястьях, да так туго, что, скорее всего, на них останутся следы. — Фа! Пожалуйста, не надо. — Мой голос звучит до того жалко, словно я готов разрыдаться от бессилия. — Ну что ж ты, маленький… — Он гладит меня по щеке, а я дергаюсь. Но попыток вырваться не оставляю. Фа довольно быстро расправляется с моей одеждой, а затем и со своей, мы полностью обнажены. — Сопротивляйся, меня это чертовски заводит, — с этими словами он переворачивает меня, ставит в коленно-локтевую позу. Раньше мы предпочитали заниматься нежным сексом, с долгими прелюдиями, не позволяя себе ничего лишнего. Но сейчас эта поза не показалась мне унизительной или чем-то из ряда вон, и если не моя месть, возможно, я получил бы колоссальное удовольствие. Я предпринимаю еще одну попытку отползти от него. Запястья ноют от боли, пережатые брючным ремнем. Фа до того вжился в роль насильника, что не заморачивается моей подготовкой, натягивает презерватив и тут же проникает в меня. В глазах темнеет от резкой боли, и я вскрикиваю. Черт, это действительно больно. Ты поплатишься за это, сукин сын. — Чего ты молчишь, кричи, я хочу знать, что тебе больно или наоборот хорошо. — Он кусает меня за плечо. Я до крови закусываю губу. — Подонок! Мразь! — выкрикиваю. Хотя на самом деле сдерживаюсь, чтобы не застонать. Мне нравится, слишком нравится. Приходится постоянно одергивать себя, перечисляя в уме столицы всех стран мира. Затем перед глазами возникает та ночь, когда под ним извивалось стройное девичье тело. И удовольствие мгновенно сходит на нет. — Нравится? Когда я уже хочу ответить «нет», он засовывает мне в рот свой палец. Никогда не думал, что этот жест может быть сексуальней самого процесса. Искушение велико. Сначала приласкать языком каждую фалангу, затем пососать целиком… Не о том думаешь, Йо, соберись. И тогда я с силой вонзаю в палец зубы. Фа охает, а затем я ощущаю мощный шлепок по заднице. — Плохой мальчик. Он переворачивает меня на спину и нависает сверху. Я вновь начинаю активно сопротивляться. — Не надоело? — приподнимает бровь, затем обрушивается на мои губы с поцелуем. Толчки не прекращаются, мне кажется, это никогда не кончится. А хотелось быстренько со всем расправиться. Потому что подавляемое мной наслаждение рвалось наружу, и я не знал, смогу ли сдерживаться больше. — Сдавайся, Йо. Я победил. Как всегда… — произносит он единственную фразу, которая решает все. Он знает, как действует на меня. И как бы я не сопротивлялся, он выиграет. Дело не в силе, а в том, что лежит на весах. И это «что-то» превышает все. Мальчик, запертый в комнате, радостно вскидывает голову. Он понимает. Надеется. А я… уже давно не верю… ему, себе. Никому. Поэтому Фа сейчас плавится от удовольствия, а я застываю безжизненной куклой. Это оказывается более действенным способом сопротивления — абстрагирование. Безразличие. Фа боится его. Смотрю, как гримаса наслаждения слезает с его лица. Думал, победил. Секс — власть, а он мой повелитель. Наивный. Останавливается. Обнимает меня руками. — Йо, прости, прости, пожалуйста… — А вот и отличное окончание видео. Все прошло лучше, чем я думал. — Встал и пошел вон! — твердым голосом говорю, сглатывая горький ком. Какого черта? — Конечно. Но только с тобой, малыш, — поднимает голову и улыбается краешком губ. Он что-то задумал. Но… что? Липкий страх окутывает меня с ног до головы. Сейчас я в проигрышном положении — совершенно голый, под ним, со связанными руками. — Что… — откашливаюсь, — что ты имеешь в виду? — Рассказывай, где тут «жучок», скрытая камера или еще какие-то сюрпризы приготовил? Часом сейчас полиция сюда не ворвется? Или охранники твоего отца? — Округляю глаза и хватаю ртом воздух. Я весьма недооценил противника. И из-за этого он снова меня сделал. — Вижу, ты не ожидал от меня такой смекалки, да? — продолжает, вставая с кровати. — Зря ты все это начал, Йо. Я совершенно не умею проигрывать. Было интересно, насколько далеко ты можешь зайти. Даже телом своим пожертвовал, — кривится, окидывая меня презрительным взглядом, словно я уличная шлюха, а он блюститель нравов. — Если ты что-то сделаешь мне, то пожалеешь об этом, — шиплю я, безуспешно пытаясь освободить свои запястья от ремня. Фа кивает и со спокойным, даже равнодушным видом достает из сумки скотч (он разве с сумкой пришел?). Пока я сыплю угрозами и проклятьями, перематывает мне ноги, а после заклеивает рот. — Вот и все. И лучше бы тебе быть послушным, а то я ведь могу разозлиться. И я отчего-то верю, что это не пустая угроза. Он одевается, а потом обыскивает комнату, в поисках камеры. Следует отдать ему должное, он довольно быстро находит ее. Смотрит на меня и грозит пальцем. — Нехорошо, малыш, нехорошо. Хочу кричать, посылать его к чертовой матери, однако все, что могу — издавать нечленораздельные звуки. — Окей, с этим разобрались, твоя маленькая месть не удалась. Дальше будет так, как я скажу. Слушай внимательно и вникай. — Садится рядом со мной на кровать и смотрит на меня в упор. — Отсюда ты уйдешь на своих двоих, выйдешь из здания и свернешь за угол, там припаркована моя машина. Внутри сидит человечек, он покараулит тебя, пока меня не будет. И без глупостей, Йо. При попытке побега, свяжу тебя и оттрахаю так, что ты ходить не сможешь, и, поверь, по сравнению с тем, что я с тобой сделаю, сегодняшний инцидент покажется тебе жалкой прелюдией. Хочешь — рискни. У меня достаточно времени и сил, чтобы поиграть в догонялки. В итоге я все равно догоню тебя. И даже твой всесильный отец тебе не поможет. Так что не особо надейся. Этот сукин сын, похоже, все продумал до мелочей. Интересно, давно у него сложился этот план? Я свой планировал несколько лет и будет обидно, если замысел Фа — чистой воды импровизация. — А пока полежи так немного, свыкнись с мыслью, что ты теперь моя собственность, — улыбается и лениво встает, направляясь в душ. Хочется рвать и метать. А еще больше — реветь от собственного бессилия и беспомощности. Меня обставили, как последнего идиота. Когда этот человек смог так поумнеть? Помнится, когда-то он не мог меня узнать без очков, а сейчас оказывается на два шага впереди. Спустя какое-то время он выходит из душа, абсолютно не стесняясь своей наготы. Долго сушит волосы, одевается, не обращая на меня никакого внимания. Я лежу, глотая слезы. Что я могу? Меня снова растоптали, разломили пополам. Я — ничто. Он никогда не считался со мной, да и не любил. Даже не ненавидел. Слишком сильные чувства для такого бесчувственного человека. А теперь он захотел снова получить меня, что у него и получилось. От скуки можно и со старой игрушкой поиграть, чтобы потом оттащить ее на свалку. Об игрушках быстро забывают. Все, как он сказал. Я, прихрамывая, шагаю к машине Фа. Сбежать? Спастись? Зачем? Если он вбил себе что-то в голову, так просто от идеи не откажется. Лучше просто подчиниться или хотя бы сделать вид, чтоб потом нанести удар в тот момент, когда он меньше всего будет этого ожидать. Думаете, я сдался? Черта с два! Я найду способ отплатить ему за все в трехкратном размере. В машине меня стережет какой-то хмурый мужик, жующий жвачку. Вскоре приходит Фа, незнакомец коротко кивает ему и уходит. Мы остаемся вдвоем. — Знаешь, если бы ты перестал бороться с собой и доверился мне, не пришлось бы устраивать этот цирк с похищением, — вдруг произносит он, выруливая на проспект. — Давай, расскажи еще о своем великом и светлом чувстве ко мне, — рявкаю я, а сам сжимаю руки в кулаки. Спокойно. Чего ты боишься? Что он может сделать тебе? Фа хмыкает и ничего не отвечает, сосредотачиваясь на дороге. Окей, признаюсь. Причина моего страха кроется в другом. Замки сорваны, а дверь распахнулась от порыва ветра. Мальчик с опаской выглядывает из дверного проема. Он не может поверить, что ему подарили свободу. Кажется, что сейчас вновь загремят засовы, и долгожданная свобода окажется лишь далекой мечтой. Почему? Почему Фа потребовалось так мало, чтобы освободить его? И я с ужасом осознаю, что этот мальчик и я — одно целое. Неделимы. Страшно. Опасно. — Ненавижу, — коротко бросаю Фа. — Неверный ответ, — качает головой. Ну да, я же гребанный слабак. Стоило немного прищучить — и дело готово. Ему проще. Бессердечным всегда легче живется. Рассыпаюсь на пазлы. Красочные пазлы, из которых можно сложить его изображение. Не собирайте меня! Не притрагивайтесь! Хочу быть разрозненным, фрагментарным. Так создается впечатление, что во мне есть что-то от меня самого. Но мне известна печальная истина — я всего лишь часть его.