I
— Знаешь, Джей, послушав тебя, я начинаю задумываться, что моё положение не такое уж и безнадёжное, — с усмешкой сказал Лунар. Будучи в городе, он опять маскировался под синеволосого парня. На вид ему было лет тридцать. Одет он был в повседневно-типичную для мещан того времени одежду: бурая кожаная куртка, которая казалась монолитным куском материи и которая оканчивалась кожаным капюшоном. Под ней виднелась хлопковая рубаха. Раньше, вероятно, она была белой, но время её не пощадило. Ноги закрывали худо сшитые штаны из мешковины, а завершали этот парад модельного убожества то ли лапти, то ли сандалии из той же непритязательной бурой шкуры, что и куртка. Но в контраст этому ужасу выступало симпатичное лицо, на котором сияла издевательская ухмылка. В противовес отвратно одетому молодому господину, напротив него восседала молодая особа в форме имперской инквизиции. Форма состояла из фиолетового мундира, плотных шёлковых штанов, короткой юбки, а также массивных ботинок, которые были явно даме не по ноге. Платформы на обуви создавали иллюзию того, что девушка сантиметров на восемь-десять выше, чем она есть. Она смотрела на собеседника исподлобья. Её кошачьи розовые глаза светились негодованием, а на лице была натянута вежливость — самый спокойный ответ, на который была способна Джин в ситуации, когда её не воспринимают всерьёз. — И такой комментарий я получаю после того, как открыла тебе душу. — Душу? Какую душу? — продолжал издеваться над ней собеседник. Ещё пара таких замечаний и она разобьёт об его голову что-нибудь. Это «что-нибудь», вероятно, будет тяжёлым. — Не смешно… в любом случае, у тебя нет никаких планов сейчас, так? — вкрадчиво спросила Джин. Тем не менее, настроение у особы менялось калейдоскопом. Из состояния вскипающего чайника, до игривого расположения духа она перешла за доли секунды. — Э-э-э не-е-ет. Из того, что я узнал, мне бы поскорее смотаться из этой дыры. Совсем не планировал наткнуться тут на Миру. Я собираю манатки. — … — И, как я понимаю, тебе лучше самой идти. А то ещё твоя миссия того… — … да … ты прав, — за монотонным комментарием последовал тяжёлый вздох, полный угасшей надежды. Собеседники встали из-за стола и пошли к выходу из «кафе под открытым небом». Хотя вход в это заведение был чисто условным — небольшая калитка в деревянном заборчике. Это было довольно милое заведение и находилось оно почти в центре города. Три ровных ряда из осиновых столиков украшали букеты цветов. Последние же в данный момент чувствовали себя некомфортно — кафе скоро закроют, так как неумолимо приближался мёрзлый сезон. У, так называемых, «дверей» ожидало двое провожатых. Первым был лысый мужчина в серебряных латных доспехах. Высокий и мощный. Скучающее выражение лица обозначало то, что стоять и ждать около часа на свежем воздухе он не любил. Тем более, что рыцарь пропустил свой завтрак, и запах еды из ближайшей кухни задевал за живое. На его серебряной кирасе красовался чёрный крест — символ бойни, которую устроила церковь много веков назад. Можно сказать, что этот доспех являлся полноценной реликвией. Второй была молодая девушка в тканевом светло-розовом плаще. За её спиной покоился металлический аппарат, который напоминал огнестрельное оружие. Этот аппарат на вид был довольно странным: деревянная ручка и приклад входили в металлический стержень, на котором были вырезаны причудливые руны. На коротком штативе, что был закреплён на этом стержне, покоился монокль — толстая линза из ударопрочного стекла. У выхода собеседники распрощались и попарно разбрелись по разные стороны. Лунар с рыцарем пошли в сторону таверны, где они останавливались на ночлег. В то время как Первый Инквизитор Имперского Двора Джин Моррисон по прозванию «Сглаз» отправилась со своим снайпером к поместью местного герцога. От пищеупотребительного заведения дорога к поместью лорда занимала всего тридцать-сорок минут. Первая часть составного пути проходила по широкой мощёной дороге — главному тракту города Эверика. А потому, даже ранним утром, на её проезжей части происходило оживлённое каретное движение. Время обеднее, все куда-то спешат. По обеим сторонам мостовой находилась плотная застройка из двух- и четырёх- этажных каменных домов. Дома были выполнены в готическом стиле. Хотя скорее это были домики, нежели полноценные дома. Сирые и серые. Треугольные крыши из грязной красной черепицы были настолько велики, что съедали почти целый этаж, оставляя места лишь для чулана, который гордо назывался «чердак». Крыша, как сказала бы Джин, была домикам явно «на вырост». Вход каждого такого дома украшала арочка из чёрного кирпича. Большинство строений примыкало вплотную друг к другу, создавая иллюзию одного цельного убожества, растянувшегося на километр, однако между некоторыми из них виднелись редкие переулки и арки, которые вели в тёмные закоулки этого города. В целом, весь пейзаж напоминал Францию времён Ренессанса. Не самый успешный квартал Франции времён Ренессанса. Тракт выходил на главную площадь города, на которой располагался парк, а за ним госпиталь Святой Елены. Парк города был незамысловатым местом. Если смотреть на всю композицию с высоты птичьего полёта, то он представлял собой зелёный круг, крест-накрест перерубленный серой мостовой дорожкой. Концы одной из них выходили на главный тракт и на величественный собор. Каждые два метра этих дорожек заставлены белыми лавками, неуклюже покрашенными местными аколитами. Работа давалась юным служителям бога трудно, и местами было заметно, что настоящий цвет лавочек — светло-коричневый. Зелёный круг парка был вписан в полукруг из серой проезжей части, по сторонам которой, в свою очередь покоились всё те же убогие готические домики. В центре парка располагалась серая каменная площадка, по краям которой также стояли лавки. В самом центре площадки высилась каменная статуя. И даже не статуя, а целая композиция: прекрасная женщина, которая рыдала над умирающим рыцарем. Святая Елена. Она была местной благодеятельницей — символом человеческой доброты, отзывчивости и самопожертвования. Последняя черта, когда-то давным-давно, привела женщину на алтарь одной из великих войн прошлого. Госпиталь был самым высоким зданием в округе — выполненный из белоснежного мрамора, он величественно возвышался над серой массой домиков. Не здание — монолит. Оно было словно вырублено из какой-то горы искусным каменщиком. Массивное сооружение украшали несколько куполов, служивших навершием для башен. От последних так и веяло таинством и близостью к божественному. Там, где не было куполов, покоилась белоснежная черепица. Цветовую схему белого с золотым нарушали окна, вместо большинства из которых были вставлены витражи с изображениями почитаемых небесных святых и ангелов или с различными сюжетами из притч и преданий. Стекольные пазлы игриво переливались на солнце, одаряя окружающую бренную действительность вокруг храма сонмом из разноцветных световых лучей. Такой набор из серых домиков и церкви создавал иллюзию, будто это низкорослые серые людишки пришли послушать величественного высокого священника в белой рясе. Хотя, может, архитектор так и задумывал. Не случайно все двери ближайших домов точно направлены на главный вход собора — массивные, просто гигантские, размером с сами эти дома, дубовые двери бурого цвета. Вероятно, нужен целый отряд силачей, чтобы открывать их перед прихожанами. Со стороны этот госпиталь казался именно храмом, а никак не медучреждением. Так, собственно, и было. В Империи вся медицина была подконтрольна церкви, и каждая больница обязательно включала в себя храм или, по меньшей мере, часовню. Хотя, в данном случае, это скорее храм включал в себя больницу. Это был самый красивый и самый большой храм-больница, который в своей жизни видела инквизитор. Даже в столице, из которой она недавно прибыла, таких красивых храмов не наблюдалось. Однако величественный вид омрачался утренним воспоминанием. Утром перед этими гигантскими дверьми пролилась кровь.I
30 августа 2017 г. в 09:40