Деморализация Каракуры, или во всём виноват Ичимару Гин

Глава 4 (она же продолжение пролога, главы 1, главы 2 и в особенности главы 3) Никто так и не понял, откуда там взялся Урахара, и тем более никто не понимал, с какой такой радости он всех пригласил вечером в гости. Всех, значит Гина и Ишшина тоже. Когда же его спросили зачем, он скорчил жуткую гримасу, прикрыл лицо веером и, сверкнув глазами из-под тазика, просто ответил: — Не волнуйся, Куросаки-куун. *** — Последний раз тебя спрашиваю, — сказал Ичиго привязанному к стулу отцу, — Это был ты? Ичиго устраивал допрос по всем правилам полиции: темная комната и лампа светит прямо в рожу. — Сыно-о-ок, зачем же ты такой жестокий! Я его не приглашал, он сам пришел, — невинные глаза Ишшина были полны слёз, но как ни странно не располагали к доверию. В этот момент из-за спины Ичи послышалось недовольное мычание, и свет лампы мелькнул и погас. Раздался женский крик, звук разбиваемой лампочки, мат, звук падающего тела, удар лампы и глухой удар ещё одного тела об пол. Когда же Куросаки доскакал и включил свет, то взору всех находящихся в комнате предстала невообразимая картина: Гин привязанный к стулу и с кляпом во рту валялся на полу, на нем распласталась Рукия, с ногой, обкрученной шнуром лампы, а на голове у Гина красовался огромный шишак от удара валявшейся рядом разбитой лампы. *** Ишшин, Ичиго и Ичимару сидели на кухне Куросаки. — Так вот, я же говорю: это он меня пригласил. — Ичимару, какого хрена ты трындишь! — кажется, Ишшин готов был взорваться. — Обижаешь, Куросаки-ку-у-ун! Сам ведь мне прислал письмо в конвертике с сердечками! — Какое еще письмо? — кажется Куросаки уже озверели. Оба. — Нифига я тебе не слал! — Как так не слал? А это что? — с этими словами Ичимару достал из кармана конвертик, перевязанный розовой ленточкой. У Куросаки отвисла челюсть. Причем сразу у обоих. *** — Улькиорра-куун, Ноитора-куун! Вставайте, мы с Нелл приготовили вам завтрак! — кажется, Орихиме была счастлива от того, что могла поделиться с кем-нибудь завтраком. — Наытолацька прыкинь, Орихиме теперь будет учить меня готовить, чтобы когда я вырасту, я смогла стать поваром и готовить для всей эспады, а в первую очередь для Айзена-сама! — учитывая стиль готовки Иноуэ, можно представить, что будет с эспадой, когда Нелл вырастет. Если ее не уничтожат синигами, то она самоликвидируется. — Нелл, мать твою! Какого хрена ты делаешь? Отцепись! Ты меня сейчас задушишь! А-ай! А за ухо зачем кусаться?! Ой нет! Тока не надо мне в ухо слюни пускать! — Это не слюни! Я таким уже не занимаюсь! Теперь это... — Ладно, я не хочу это знать! А господи, спасите! Эй, девка, как там тебя зовут, чё стоишь рот разинувши! Отлепи ее от меня! — Прошу меня простить! Нелл, иди сюда, хватит обнимать Ноитору-сама! — Блин, так-то лучше. — Ой, а где Улькиорра-кун? — Где-где! Да хрен с ним, с этим придурком! Наверное, как все нормальные люди уже завтракает. Через полчаса, когда все умылись, помылись, побрились, высморкались, подвязали слюнявчики (ВСЕ!) и уселись за стол (ну или улеглись, как Нелл). — Женщина, дай мне соли. — Держите, Улькиорра-кун! — Улькыорра, ты бяка! Я раньше протянула тебе соль! Почему ты взял у рыжей, а не у меня? — Вот дура! Всем же ясно, что у тебя там не соль. Слышь, девка, дай мне перцу! Спасибо, Нелл! А чего это вы все смеётесь? Даже Улькиорра? Отвернитесь от меня, ща я буду есть свою поперченную печенку под сливками! Хам-хам! М-м, странно, а почему у неё странный привкус? Как будто дохлого ежа проглотил? И где весь перец? Ноитора так и остался в непонимании, в то время как девочки от ржача валялись под столом, а Улькиорре стало плохо и он побежал в ванную. После того памятного дня, туалетов он шугался. (Интересно, куда он ходил? ну, ладно, это не столь важно)... *** — Просыпайся, придурок, хватит дрыхнуть! — Отстань, Лилинет, дай я еще чуть-чуть посплю... — Харэ слюни на подушку пускать!