Сердце, дарящее надежду

Я люблю тебя, слышишь? Люблю тебя, Кристин. Тридцать три буквы. Семь слов. Два предложения. И всего одна суть, которая так сильно меня потрясла, что вчера я даже не смогла ничего ответить, и до сих пор не понимала, что делать с этим неожиданным признанием Кирилла, который сейчас еще мирно спал, накрывшись одеялом по пояс и раскинувшись на кровати. Наблюдая за его спокойным и расслабленным лицом, для чего пришлось приподняться на локте, я все же не могла сдержать улыбки, от которой не помогали ни воспоминания формул по физике, ни закусывание губы, ни попытки сосредоточить взгляд на чем-то другом. Только Кирилл. Мой. Выбираться из его теплых объятий совершенно не хотелось, но все же пришлось, с максимальной осторожностью, чтобы никак не потревожить его сон. Мне просто необходимо было побыть в одиночестве, наедине с собой, а его пробуждение этому никак бы не поспособствовало. Вздрогнув от холода, как только вылезла из кровати, я тут же надела брошенную вчера на пол рубашку Кирилла и собственные дурацкие розовые носки. На роковую девушку я в таком виде, конечно, не тянула, но и заболеть из-за холодного пола тоже не очень-то и хотелось, а пока я была одна, с огромным отрывом побеждал здравый смысл. Осмотрев себя в зеркале и подметив полнейший кавардак собственных волос, я тяжело вздохнула, впрочем, не ожидая ничего хорошего с самого начала. На что еще я могла надеяться после ночи, проведенной в постели Кирилла? Улыбнувшись чуть припухшими губами, я сладко потянулась и вышла в коридор, осторожно ступая по полу, чтобы моих шагов и вовсе не было слышно. Но в плане вновь произошел сбой, когда я ударилась ногой о дверной косяк, и мне стоило огромных усилий не завыть в голос от боли и не проклинать вслух эту чертову дверь. Закутавшись еще плотнее в большую мне мужскую рубашку, я с удовольствием вдохнула головокружительный запах ее обладателя, который еще не успел выветриться, а затем ощутила странное удовольствие от того, что прекрасно знала, с каким лицом Кирилл перед выходом поправлял волосы, где брал флакончик и как сердито ворчал, когда заветного парфюма не оказывалось на привычном месте. Это было каким-то бредом, помешательством, но мне действительно нравилось узнавать о нем такие мелочи. Крепко держа чашку с горячим кофе двумя руками, я остановилась около окна и посмотрела на тоскливую серую улицу. Официальное начало зимы уже наступило, но глаз радовали только уродливые стволы и голые ветви деревьев, пока я, как ребенок, мечтала о первом снеге. Впрочем, сейчас это совершенно перестало меня волновать. Вчера Кирилл не требовал от меня ответного признания или слов о том, что я не чувствовала к нему того же. Но я прекрасно понимала, что вскоре ему понадобится хоть какая-то определенность, да и мне самой тоже. Кирилл не хотел давить, но рано или поздно ему придется это сделать, и до этого момента мне нужно было разложить все по полочкам в моей голове. Но сейчас я могла с уверенностью сказать лишь одно. Мне было страшно. Кирилл никогда не говорил ничего такого, что хоть немного было похоже на его вчерашнюю фразу. И, вновь сделав небольшой глоток своего бодрящего напитка, я невольно нахмурилась от того, что окончательно запуталась. Может, все же говорил? Когда на улице кричал за расстегнутую куртку, когда осторожно поправлял на мне одеяло или целовал в лоб, думая, что я уже уснула. Когда готовил завтрак сам, когда спрашивал о моих успехах в других школьных предметах и помогал в том, который сам знал лучше всего. Разве, чтобы любить человека, обязательно нужно об этом болтать? — Доброе утро, катастрофа, — я почувствовала на талии тяжесть знакомых рук, на шее мягкий поцелуй теплых губ, а спиной ощутила, что Кирилл крепко прижал меня к собственному телу. — Доброе утро, господин великий физик. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что парень улыбнулся перед тем, как зарылся носом в волосы у меня на затылке и еще крепче обнял. Я же и сама вновь глуповато улыбнулась, осторожно пальцами касаясь слегка выступающих вен на его сильных руках, которые были способны и на совершенно невинные и нежные движения. — Хочешь кофе? — Конечно, — Кирилл отстранился и сел на свое обычное место за столом, а вскоре на его губах уже расплылась улыбка чеширского кота. Пока я крутилась возле кофеварки, то не могла не улыбаться, поскольку прекрасно знала, куда был направлен взгляд парня, специально каждый раз садившегося на один и тот же стул. Но сегодня мне вовсе не хотелось с ним играть, специально слегка покачивая бедрами. Потому что в моей голове вновь звучал только его голос, произносивший всего два предложения. — Кирилл, — тихо позвала я, боясь оборачиваться к тому, к кому обращалась, а поэтому продолжала гладить столешницу, будто в этом был хоть какой-то смысл. Будто я не знала, что теперь взгляд карих глаз буравил мою спину. У меня никогда не было проблем с тем, чтобы выражать собственные мысли. Слова легко складывались в нужные предложения, а те связывались друг с другом, и в итоге речь не выходила бессвязной. Я и в этот раз всё продумала: что сказать, с какой интонацией и настолько громко это должно было звучать. И вновь всё забыла, кроме самого важного. — Ты правда меня любишь? У меня за спиной послышался резкий выдох, потом какие-то копошения Кирилла, а затем всё вновь смолкло, и на кухне воцарилась гробовая тишина, в которой я слышала только собственный бешенный пульс. Повернуться было за гранью моих возможностей, поскольку узнавать, что за выражение застыло на лице парня, какие эмоции отражались в карих глазах, мне не так уж и хотелось из-за собственного страха. Всю свою жизнь я была совершенно одна. И в пять, и в десять, и в пятнадцать лет я не заинтересовала абсолютно никого, не говоря уж о том, чтобы меня кто-нибудь мог любить. Надо мной можно было издеваться, можно было унижать, но никто не хотел просто поговорить, с чем я и смирилась со временем. Но мне так это было нужно. Я хотела, как это делали все нормальные девочки, болтать с подругами о всякой ерунде, жаловаться на количество домашнего задания, на злых учителей, на что угодно. Обсуждать симпатичных мальчиков, которые встречались бы мне в школе или в детдоме, а затем сплетничать и очень много смеяться. Но у меня этого не было. Я понятия не имела, каково это — уснуть в машине, а проснуться в собственной кровати, куда тебя отнес собственный отец. Не знала, как осторожно матери гладили ладонью по волосам и тихим шепотом успокаивали, пока ты плакала рядом о сущей ерунде, которая в тот момент казалась неимоверно важной. Я даже представить себе не могла, как можно прийти к старшему брату и попросить помочь разобраться с геометрией или злосчастной физикой. Это всё промелькнуло мимо меня, а я осталась в стороне. Мне никогда не приходилось чувствовать никаких бабочек в животе, не приходилось подолгу смотреть на понравившегося парня, а затем отводить взгляд, если он сам начинал смотреть в мою сторону. Я никогда не ходила на свидания, не выбирала, что надеть, и не вела долгих разговор, не в силах попрощаться. У меня всего это не было, пока в мою жизнь настойчиво не ворвался Кирилл, несмотря на то, как сильно я хотела ему в этом помешать. Каким-то чудесным образом у него совершенно естественно удавалось выполнять роли абсолютно всех людей, которых мне не хватало всю мою жизнь. Он заставлял меня смеяться до боли в животе и слез на глазах, трепался по поводу совершенно невыносимых учителей, играл со мной в приставку и иногда, чего уж скрывать, отдавал пачку сигарет, потом еще полчаса правда читая лекции о том, что это в последний раз. Когда любимые подруги приложили меня головой о раковину, и Рита втайне дала успокоительного, то я не выдержала и действительно уснула в машине, а Кирилл действительно посчитал сущей ерундой уложить меня в кровать, отчего даже искренне удивился, когда я за это его поблагодарила, и со смешком ответил, что не мог же он оставить меня на заднем сидении автомобиля. Кирилл никогда не говорил, что все будет хорошо, но каким-то образом ему все равно удавалось меня успокоить. Возможно, только мне это помогало, однако, вполне хватало его крепких объятий, осторожных поглаживаний по спине и тихого шепота. Он не бессмысленно говорил, что все наладится, а заставлял меня увидеть вполне возможные варианты развития событий, в которых все было не так и плохо. — Правда, — парень, наконец, откликнулся почти через минуту молчания, и я была уверена, что уже знала его следующую реплику до того, как он действительно ее озвучил. — А ты сомневаешься? — Нет! — я вскрикнула почти сразу же и развернулась, понадеявшись, что Кирилл не злился на меня за этот вопрос. И я была права. В глазах этого взрослого человека не было абсолютно ничего, что я могла ожидать. Ни раздражения, ни разочарования, ни чего-то еще, что я смогла себе надумать. Но я впервые видела Кирилла потерянным. И это было действительно ужасно. Мне совершенно не нравилось, как поникли его плечи, как в красивых и любимых глазах зародилась грусть, как он смотрел на меня, будто я могла сказать что-то такое, что разом изменило бы ситуацию. И я затараторила. Так быстро, что Кирилл, наверное, не понимал ни единого слова. Я рассказывала ему в бешенном темпе о том, что почти семнадцать лет держала в себе. Про друзей, про родителей, про брата и парня. А точнее о том, что было только в моих девчачьих мечтах. — Я не знаю, как это, когда тебя кто-то любит, понимаешь? — я воскликнула это даже чересчур громко, вцепившись дрожащими пальцами всё в ту же трижды проклятую столешницу, но уже у себя за спиной. — Я сама никогда никого не любила! И если секунду назад во взгляде парня появилось понимание и хоть какое-то оживление, то после моей фразы это все так же быстро исчезло, а Кирилл вновь помрачнел. Нашу беседу прервал звук кофеварки, который известил о готовом кофе, и я вскоре уже поставила перед парнем чашку, всю дорогу от тумбы до стола боясь разлить напиток. — Так, значит, ты меня не?.. — он не закончил, но нам двоим всё было ясно. Этот парень с лихвой заменял мне всех, о ком я только мечтала. И, конечно, он был первым, кто дал мне возможность понять, что значит влюбиться и совершенно потерять голову. Кирилл сочетал в себе уверенность и потрясающую нежность, и я никак не могла понять, как у него это получалось. Как он мог заставлять меня его слушаться и фантастически раздражать упрямством, а затем целовать так, что я почти дрожала в его руках и забывала обо всем на свете, поскольку в такие моменты всё в мире теряло смысл. Кроме Кирилла. Который, глупый, нес сейчас совершенную чушь. Конечно, я любила его. Вот только сказать это парню в лицо было сложнее, чем осознать и проговорить мысленно. Поэтому я села на стул и опустила взгляд, теперь изучая горизонтальную поверхность так, будто видела стол впервые в своей жизни. Я не знала, как Кирилл разобрал хоть что-нибудь, поскольку мое неуверенное «люблю» было настолько тихим, что мне на секундочку показалось, что я и сама ничего не услышала, и пришлось засомневаться, сказала ли я это на самом деле. Сказала. Потому что в следующее мгновение меня подняли на ноги, прижали к себе и поцеловали так, что захотелось смеяться от счастья. Будто два идиота, мы стояли посреди кухни, смотрели друг другу в глаза, смеялись, а затем вновь и вновь целовались. Я перебирала волосы парня и приподнималась на носочках, чтобы хоть немного сравняться с ним в росте, а он крепко прижимал меня к себе и шептал, что любил, а я с улыбкой отвечала тем же, поскольку это было самым честным, что я только говорила в своей жизни. — Кирилл, кофе, — я засмеялась, когда парень приподнял меня над полом и посадил на стол, нечаянно одновременно толкнув его, отчего жидкость в чашке мгновенно перелилась через край, и на светлой поверхности расползлось уродливое темное пятно. Мне не ответили. Еще с большим напором поцеловали губы, еще сильнее сжали бедра и еще шире развели колени, но болтать парень сегодня явно был не настроен. Да и меня совсем быстро перестали волновать разговоры, стоило Кириллу расправиться с пуговицами на рубашке, которую я надела. Его ладони легли на мои плечи и медленно провели вниз по рукам, отчего белая ткань упала на стол, а я не сдержалась и снова опустила взгляд. Парень не раз видел меня без намека на одежду, но мои щеки все равно еще розовели от смущения, когда это вновь случалось. Кирилл приподнял мое лицо за подбородок и заставил смотреть в его карие глаза, которые будто потемнели на пару оттенков, впрочем, это могло быть просто причудливой игрой освещения. Его большой палец слегка погладил щеку, затем провел по нижней губе, и я закрыла глаза, громко выдохнув. Кирилл не торопился, но я больше совершенно не могла ждать. На пол полетела вся одежда, которая только на нас оставалась. Его руки на моих бедрах, мои — на столе. Его тяжелое дыхание в мою шею и мои ноги на его пояснице. Мои стоны. Его гортанное рычание сквозь зубы. Громкий вскрик от удовольствия, который разнес по квартире имя Кирилла. Тишина. Сбившееся дыхание. И его губы на моей шее.

***

Я глубоко вдохнула и уже в сотый раз поправила на себе объемный светло-бежевый свитер, вновь чувствуя дрожь рук. Судорожно поправила только что идеально расчесанные волосы и подтянула и так сидевшие на своем месте джинсы. Успокойся, Кристина. Это я повторяла сама себе вновь и вновь, и это же твердил сидящий на кровати Кирилл, которому я уже порядком надоела своими истеричными визгами и нытьем, но который так еще ни в чем меня и не упрекнул. Я так боялась им не понравиться. Мне казалось, что эти люди, которые так желали моего появления на свет, по словам моего любимого старшего братца, непременно заметят что-то ужасное в моем лице, или что я сморожу какую-то совершенную глупость, или случится еще что-нибудь отвратительное, что заставит меня краснеть, а их разочаровываться. Именно поэтому, когда раздался громкий и неожиданный звонок в дверь, я вздрогнула всем телом, будто уже сидела на электрическом стуле, а Кирилл тяжело вздохнул и поднялся с кровати, после чего схватил меня за руку и силой потянул за собой так, что я с трудом успевала переставлять ноги. Нет, разумеется, я хотела увидеть, познакомиться и, черт возьми, обнять собственных родителей, о чем раньше могла только мечтать. Но одновременно я не могла побороть поселившийся внутри ужас, который заставлял меня так крепко сжимать ладонь Кирилла, что белели костяшки пальцев, а сам парень едва уловимо морщился, затем вырвал руку и обнял меня за плечи, крепко прижав к себе. И все же, стоило Кириллу открыть дверь, я тут же спряталась за его спиной, что вызвало у шатена тихий смешок. Приподнявшись на носочках, чтобы видеть что-то поверх его плеча, я внимательно рассматривала женщину, с которой мы так тепло общались в прошлый раз, даже не догадываясь о наших родственных связях. Ее пальцы нервно теребили одну из пуговиц на верхней одежде и, кажется, дрожали еще получше, чем у меня. Недавние слезы выдавали чуть покрасневшие карие глаза, оттенок которых и заставил меня изначально поверить в то, что Кирилл точно был ее сыном. Почти такой же цвет, только чуть темнее, похожий и на мой одновременно. — Кристина, перестань прятаться. Ты не поверишь, но никто здесь не будет тебя кусать. Такая подстава, разумеется, была произнесена любимым и ненавистным мне парнем одновременно, который через секунду уже вытянул меня у себя из-за спины и заставил стать рядом, держа так крепко, что у меня не было даже шанса вновь хоть за чем-нибудь скрыться. Губы женщины дрогнули и расплылись в едва заметной улыбке, а я не смогла сдержать ответную, тоже не такую уж и широкую, но зато самую искреннюю. Медленно я разжала пальцы и отпустила ладонь Кирилла, который и сам перестал меня удерживать, поскольку, видимо, понял, что я передумала сбегать. Я улыбалась собственной матери. Мама. Мне удалось сделать только несмелый и маленький шаг ей навстречу, а затем жизнь понеслась с такой скоростью, будто кто-то нажал на кнопку перемотки вперед. Я не уловила момента, когда оказалась в ее объятьях, когда прижалась к ее груди и когда из глаз потоком хлынули соленые слезы, которые больше не удавалось сдерживать. Я смогла чуть отстраниться только тогда, когда чья-то рука осторожно легла мне на плечо. Мне казалось, что это подошел Кирилл, но это был не он, а темноволосый мужчина, которого я видела первый раз в своей жизни. Он был высоким — еще выше собственного сына, которому я и так еле доставала макушкой до плеча. А еще именно таким, каким я его себе всегда представляла. Сильным и с удивительно добрыми глазами. Мы сбились в одну кучу и не могли отойти друг от друга. Зажатая между собственными родителями, вся в слезах, я не могла поверить в реальность происходящего и даже пару раз незаметно ущипнула себя за руку, но ничего не исчезло, и мне пришлось поверить. Действительно принять тот факт, что я сейчас не проснусь в своей комнате в детдоме, что такой любящий Кирилл и моя семья не окажутся вдруг сном. Моя семья. Это осознание вызвало только больше слез, и я, размазывая слезы по лицу, еще крепче обняла сразу двоих своих родителей, которых не было рядом со мной с моего рождения, но которые так желали меня увидеть.Которых так желала узнать я. — Нет, я, конечно, понимаю, что я уже взрослый и не особо вам родной, но я тоже был бы не против, если бы меня кто-нибудь обнял. Все взгляды устремились на усмехающегося Кирилла, который лишь невинно пожал плечами. Он держал руки в передних карманах джинсов и прислонялся все это время спиной к стене чуть поодаль от нас, и я подозревала, что внимательно наблюдал. Еще через секунду парень получил подзатыльник от собственного отца за слова о том, что он здесь был не родным и лишним, а затем оказался в нашем общем круге, такой же улыбающийся и счастливый, как и все, кто столпился не в самой большой прихожей, поскольку разрывать объятья и идти дальше совершенно не хотелось. Режим перемотки так никто и не снял, а потому я совершенно не замечала пролетающие часы, а всё волнение бесследно испарилось уже спустя первые несколько минут. Мы вчетвером устроились на диване, я болтала о чем-то совершенно неважном с матерью, а Кирилл незаметно от всех гладил мою ладонь, тихо разговаривая с отцом, чтобы нам не мешать. В одном вопросе я с парнем была абсолютно солидарна. Девушкой Кирилла была никто иная, как его сестра-десятиклассница, которую ему так нравилось зажимать в пустом кабинете и шепотом рассказывать решения задач, вызывающие у нее трудности. Вот только понимать их, когда ее ласкал под юбкой собственный физик так, что дрожали ноги, у нее совершенно не получалось. И знать всего этого нашим родителям точно уж не следовало. — Кирилл, это что, тот фотоальбом, который ты забрал? — мама осторожно выбралась из моих объятий, поднялась с дивана и прошлась до полки, где действительно лежал вышеупомянутый фотоальбом, на который я сама как-то не обращала внимания. — Нет! — Кирилл закричал, мгновенно переведя взгляд в сторону женщины. — Мама, не трогай! Я же там маленький, смешной и кое-где голый! Повисла пауза, а затем мы втроем разразились громким хохотом, глядя на надувшегося парня, который спустя пару секунд сам уже смеялся, но одновременно и умолял ничего не трогать на той полке. Но на это все, конечно же, наплевали. Именно поэтому я вскоре держала в руках фотографию, где на фоне бескрайнего моря стоял совсем маленький мальчик, которому на вид едва исполнилось пять, что подтвердила дата на обратной стороне. Медленно переводя взгляд с фотки на реального Кирилла, я всеми силами старалась не смеяться, смотря всё на такое же обиженное лицо и на такой же беспорядок темных волос. Хоть одеваться за семнадцать лет научился. — А ты поменялся. Подрос. Ну, там, внизу, — не сдержавшись, все же громко и гордо ляпнула я. Глаза Кирилла расширились вдвое, мои и вовсе приняли форму блюдец, когда до слегка туповатых от эйфории мозгов дошло, что в комнате мы были не одни и что эти слова трудно было истолковать в каком-то другом смысле, кроме единственного правильного. Того, который вполне ясно извещал о том, что о хозяйстве этого привлекательного шатена я имела прекрасное представление. — Есть еще какая-то фотография? — мы вдвоем заторможенно перевели взгляд на спокойно улыбающуюся женщину и так же синхронно покачали головой, пока и мой, и Кирилла отец деликатно откашлялся. — Нет, мама, — инициативу взял на себя парень, избавив меня от удовольствия запинаться, заикаться и тормозить после каждого слова в попытках что-то объяснить. — Знаете, я собирался сказать вам чуть-чуть позже, но этот альбом и язык чрезвычайно болтливой Кристины продолжают крушить мои планы. Мама вновь медленно села рядом. Мне же стало неуютно под двумя таранящими нас взглядами, так что, поскольку ситуацию испортить еще больше могло разве что абсолютное ничего, я забросила одну руку Кирилла себе на плечо, заставив меня обнять, и спрятала лицо у него на груди, словно это сейчас могло мне хоть как-то помочь. Я была уверена, что теперь все факты становились на свои места, а не замечаемые мелочи резко принялись во внимание. То, как я не отводила взгляда от улыбающегося мне Кирилла, пока он делал всем чай на кухне, как он осторожно придержал меня за талию, когда я вновь чуть не грохнулась, проклиная не пойми откуда взявшийся кофейный столик, и то, как я цеплялась за парня, крепко держа его руку в самом начале. Всё это сейчас должно было сложиться в охуенный смысл. И, судя по тому, какие взгляды отец метал в сторону Кирилла, у него в голове точно уж этот пазл собрался. — Я все уже рассказывал, честно говоря, — после длительной паузы начал парень, которому, похоже, было так же неуютно, как и мне. — Я веду у Кристины физику. И в первый день своей практики заметил, что одноклассники хотели ее избить. Я закрыла глаза и еще крепче прижалась к парню, который все же продолжал меня обнимать. То, что он рассказывал, казалось очень и очень далеким, поскольку я сейчас даже представить не могла, как же мне удавалось жить, когда рядом со мной не было этого прекрасного человека. — В тот же день я шел к парковке и увидел все ту же компанию подростков, которые вновь окружили Кристину. Так что я по доброте душевной подвез ее до детдома. А она знаете что? Возненавидела меня за это. Я с чувством ударила его здоровой рукой по груди за то, что переворачивал всё так, будто у меня действительно не было мозгов. Но Кирилл лишь тихо рассмеялся, а я надулась уже из-за того, что в моей злости ему что-то казалось забавным. Почему мне не нравилось его желание засунуть нос не в свое дело, он так и не понял, да я и сама со временем забыла, чем в тот момент руководствовалась. Во всяком случае, в моих давних рассуждениях обязан был присутствовать смысл. Я надеялась, что он там был. — Так что на следующий день я выслушал от нее какой-то бред. Кирилл Андреевич, занимайтесь физикой, а я со своей жизнью разберусь сама. И я буквально была готова убить Кирилла за то, как похоже он пародировал мой голос. — Что ж ты не говоришь, что позвонил в гребанные пять часов утра? — А это лишние детали, только мешающие повествованию. Вновь захотелось его ударить или хотя бы вылить уже остывший кофе за шиворот. — А потом эта девчонка вздумала не ходить на мои уроки. — И ты вызвал меня, хотя понимал, что я ни черта не знаю! — с внезапной обидой вскрикнула я, сама от себя этого не ожидая. — В соответствии с твоими знаниями я и поставил оценку. Или ты думаешь, что я занизил? Нет, я абсолютно точно его ненавидела! — Пап, перестань смеяться, пожалуйста, — попросил Кирилл, плечи которого уже вновь тряслись от едва сдерживаемого хохота, но он довольно скоро посерьезнел, видимо, восстановив хронологию событий дальше. — Но потом мы довольно искренне поговорили. И если бы кто-то от меня не сбежал, кого-то бы не словили чьи-то долбанутые на всю голову одноклассники. Парень вздохнул и, дотянувшись, взял в руки печенье, после чего вновь сел ровно, дав мне шанс снова его обнять. Я сомневалась, что Кирилл действительно будет есть, и не ошиблась — он лишь крутил печенье длинными пальцами, чуть хмурясь. — Они приложили ее головой о раковину. И настолько сильно, что Кристина потеряла сознание. А потом, не придумав ничего лучше, затащили в детдоме в какую-то кладовую и оставили там, ничего никому не сказав. Я закрыла глаза и вновь задумалась о том, о чем думала каждый раз, стоило только вспомнить те события. А что, если бы Кирилл меня послушался и больше бы не вмешивался? Что, если бы он не приехал и не нашел меня? — Ее не было в школе, а видел я ее в последний раз в таком состоянии, что не волноваться там было сложно. Позвонил в детдом, спросил, почему Фролова не ходит на уроки. А они даже не замечали всё это время, что ее нет. Потом расколол ее одноклассников, заставил всё рассказать, нашел и забрал к себе. А потом она взяла и выгнала тебя, мам, помнишь? Я невольно тихо рассмеялась, даже не успев полностью вновь осознать ужас произошедшей со мной ситуации. Засмеялась и мама, и Кирилл, и папа, поскольку то событие было просто апогеем неловкости в моей жизни. Мама и папа. Сидели рядом со мной и смеялись с истории нашего с Кириллом знакомства. — И, верите, я чертовски сильно к ней привязался за ту неделю. И потом, когда пришлось вновь отвозить в детдом, не смог отпустить. Просто внезапно осознал, что меня уже безнадежно понесло. Просто зациклился и абсолютно обо всем забыл. Какой здравый смысл, господи, я даже про статью о растлении уже ничего не помнил. Кирилл гладил меня ладонью по волосам, и, подняв взгляд, я заметила, что он едва заметно улыбался, а затем мягко поцеловал в лоб и обнял крепче. И, черт возьми, в этом жесте было столько нежности, что я разом простила ему абсолютно всё. — А потом эта хитрюга решила выкрасть у меня варианты контрольной, но когда у нее в последний раз хоть что-то получалось так, как задумывалось? Я лишь улыбнулась ему в ответ, мысленно гадая, почему у Кирилла всё так складно получалось. Как он опускал некоторые события, чтобы не вызывать плохих воспоминаний и ощущений ни у меня, ни у себя, чтобы даже не волновать родителей тем, с чем мы сумели разобраться. — А потом всё так быстро завертелось и смешалось. Чувство, что я больше никогда никуда ее не отпущу, решение об оформлении попечительства, а потом просто какие-то удивительные недели, будто вырванные из мечтаний слишком романтичной школьницы. Из моих, наверное. Потому что в то время, когда мой день состоял из школы, обеда в каком-нибудь кафе с Кириллом, затем его квартиры, уроков, а по выходным еще и темной спальни, огромной кровати и смятых простыней под нами, я чувствовала себя абсолютно счастливой. Последнее парень, конечно же, вновь деликатно опустил. — А потом Сергей вдруг вывалил на меня всю эту информацию об усыновлении, отказе от ребенка, о том, что мои родители не только мои, но еще и Кристинины. А дальше всё и так ясно. Конец истории. Он улыбался, глядя мне в глаза, а я вновь абсолютно выпадала из окружающего нас мира, не видела вокруг людей и не слышала звуков. Кирилл был напротив, и всё моё внимание вновь сосредоточилось на нем. Поскольку на нас не посыпались упреки. Потому что наши родители сидели рядом и так же широко улыбались.