Сердце, дарящее надежду

Иногда я задумывалась о том, какой день в своей жизни разные люди считают самым лучшим, самым дорогим и важным. Вариантов было столько, что перечислить их все было совершенно невозможно, поскольку каждый имел свои ценности и желания. Я же ощутила себя счастливой в тот момент, когда Кирилл чуть не свалил меня в снег, одновременно с этим с улыбкой крича во всю глотку что-то нечленораздельное и размахивая в воздухе неясными бумажками так, что чуть не зарядил мне ими по лбу в припадке своей радости. Тот день начался для меня совершенно ужасным образом, и мне хотелось лишь залезть в постель своего парня, уткнуться носом ему в бок и отказываться шевелиться, в то время как он бы посмеивался и гладил бы меня по волосам. Но конкретно в тот момент я ненавидела его ровно так же, как и весь окружающий мир. Кирилл опаздывал. Я стояла на холодной парковке и тряслась от холода, высматривая машину физика, который, проведя свои первые два урока, сказал, что не успел выспаться из-за меня, и укатил домой, а я осталась учиться в школе. Учиться и завидовать так, что в течение дня несколько раз выдвинула Кириллу запрет на его любимое занятие по ночам. И вот теперь он еще где-то и задерживался, хотя клятвенно обещал забрать меня вовремя и в качестве извинений за свое хамское поведение купить шоколадку. Но на стоянке не было ни знакомой машины, ни Кирилла, ни шоколадки. Когда у соизволившего приехать физика сошел приступ радости и крика, он все же смог внятно объяснить, что листки у него в руках оказались документами, которые подтверждали то, что теперь он мог официально забрать меня из детдома, который я желала забыть. Всего за секунду я представила, что теперь каждое утро будет начинаться с беготни до ванной, поскольку каждый хотел успеть туда первым, что мы будем вместе пить кофе на маленькой кухне, вдвоем пытаясь не отключиться на ужасно удобных стульях и столе, затем опаздывать в школу, а потом проводить в компании друг друга ужасно смешные и спокойные вечера и, конечно, ночи, полные такой страсти, что и меня, и Кирилла накрывало с головой. Осознав все это, я от радости закричала еще громче, чем Кирилл за пару минут до этого, а затем подалась вперед и запрыгнула на него, руками овив шею, ногами торс, а губами прижавшись к его губам, пока парень, еле успевший меня подхватить во избежание непредвиденных травм, от удивления даже не сразу сообразил, что нужно ответить. Я была в зимней довольно массивной куртке, Кирилл в пальто, и выглядели мой прыжок и его поддержка от этого не слишком грациозно, но мне было плевать. Я заслуживала побыть беззаботной хотя бы немного. Самым неожиданным событием за все мои шестнадцать лет, не включая в этот список, конечно, появление моих родителей и брата, который по совместительству был еще учителем, парнем, а теперь и так называемым отцом, оказалось то, что мои соседки по комнате захотели извиниться. Это произошло в тот момент, когда мы с Кириллом в последний раз приехали в детдом за моими немногочисленными вещами, парень уже ушел к машине, а я проверяла, ничего ли не забыла, хотя забывать тут было нечего. Когда меня во дворе окружила группа девушек, от паники у меня почти затряслись руки, даже несмотря на тот факт, что я была уверена, что Кирилл меня в обиду ни за что не даст. Но в воздухе прозвучали лишь неловкие слова извинений, за которыми последовали еще более неловкие объятья, и я почти простила им всё, что только должна была простить. Стоило мне сесть в машину, Кирилл тут же высказался, что все ждал, когда одна из этих дур достанет зажигалку и подожжет мне за спиной волосы. По его мнению, я была слишком наивной и доброй. Но добротой во мне даже не пахло. Особенно тогда, когда кто-то настойчиво пытался разбудить меня слишком ранним утром воскресенья. — Кристина, просыпайся, — ласковый шепот Кирилла настойчиво вырывал меня из сна, ровно как и его горячие губы, путешествующие вверх по моему обнаженному плечу. Глаза я неохотно открыла лишь для того, чтобы узнать время, в которое парень отважился меня будить, и с удивлением подметила, что было не так и рано, хотя моему организму казалось, что спать нужно еще очень и очень долго. Сощурившись от утреннего солнца, которое светило прямо в лицо, я посильнее закуталась в мягкое одеяло, лишив тем самым нахального Кирилла любого доступа к моему телу, и вновь закрыла глаза, собираясь его игнорировать. — Кристина, — уже громче и настойчивее позвал любимый зараза-физик, рукой забравшись под одеяло и ущипнув меня за бедро, отчего я не сдержала недовольного бурчания, пытаясь отодвинуться. — Имей совесть, Макаров, — сердито проворчала я, пытаясь с закрытыми глазами отобрать подушку, которую Кирилл вытащил у меня из-под головы, отчего моя щека оказалась на простыне. — Совесть? Что за слово такое странное? — происходящее явно его веселило, что мне было слышно по голосу, а затем я ощутила, как пальцами парень осторожно убрал у меня с лица пряди мешающих волос и поцеловал в губы. — Вставай, солнышко. Целовался Кирилл так, что под напором его губ всегда рушилось всякое сопротивление, но сейчас мое желание спать оказалось куда сильнее. Именно поэтому я накрыла голову одеялом и, пока Кирилл, не сдерживаясь, хохотал, поменяла ее местами с ногами. То, что парень вновь поднял одеяло, я поняла в тот момент, когда стопам стало холодно, и начала вертеть ими во все стороны, стараясь попасть по этому надоедливому будильнику в теле человека. Кирилл же не растерялся и начал меня щекотать, и через минуту бесполезной борьбы я уже оказалась под его полуголым телом и без малейшего намека на сон. — Зачем так рано? — ворчливо поинтересовалась я, укладывая свои руки на плечах нависающего надо мной парня. — Сегодня ведь выходной. — Я и сам бы с удовольствием выспался, но сегодня тебе стукнуло семнадцать, и мне не терпелось поздравить тебя. — Ты помнишь? — Конечно, дурёха. Кирилл щелкнул меня по носу и потянул за запястья, отчего всего через пару секунд мы сидели на кровати и смотрели друг другу в глаза. Мне было неизвестно, как давно он встал, но выглядел этот парень просто изумительно. Он сидел напротив меня с оголенным торсом, в одних темно-синих джинсах, с еще влажными после душа волосами и улыбался так радужно, что мог бы осветить этой улыбкой весь город, а то и парочку других. Кирилл потянул меня за руку к себе на колени, а когда я охотно поддалась, то нежно поцеловал в губы вновь, перебирая мои лохматые после сна волосы пальцами. Этот невинный жест вдруг навел меня на те мысли, которые появлялись в моей голове так часто, что уже хотелось подвывать от невозможности от них избавиться. Я слишком сильно отличалась от Риты, которую Кирилл так сильно любил. Она будто сошла с обложек глянцевых журналов, в то время как я по сравнению с ней была просто гадким утенком, что было для меня абсолютно очевидным, а Макаров этого будто бы даже не замечал. Мне ужасно хотелось выглядеть так, как она: быть с укладкой, макияжем и на каблуках. Хотя бы для того, чтобы видеть гордую улыбку восхищения на красивых губах Кирилла. Они просто невероятно друг другу подходили, о чем я думала вновь и вновь. Парень, который просыпался рядом со мной по утрам, всегда был абсолютно очарователен, начиная от сонного взгляда и завершая взъерошенными темными волосами. Рита наверняка тоже в любой ситуации умудрялась выглядеть красиво, в этом я была уверена настолько, что согласилась бы спорить на что угодно. У меня же утром на щеке красовался красный след от подушки, а волосы выглядели так, будто их всю ночь крутило небольшое торнадо. И я никак не могла понять, за что же меня любил Кирилл. Почему он меня любил? — С Днем рождения, — в мои грустные мысли вмешался парень, который протянул мне коробочку, обвязанную розовой лентой, и любопытство сразу же вытеснило из головы всевозможные переживания. — Что это? Это для меня? Подарок? Кирилл вновь рассмеялся, я подозревала, что от того, что вопросы из меня полились самой настоящей рекой, но вскоре я уже сосредоточенно пыхтела над задачей развязывания злосчастного узла. Парень купил мне самый настоящий подарок, и, даже если бы он просто швырнул мне его в лицо, это бы нисколько не уменьшило мою радость. — Телефон? — закричала я с такой громкостью, что весь дом наверняка услышал, что мне подарили, и затрясла гаджетом в воздухе так, что Кирилл осторожно перехватил мое запястье, забрал недавно врученный подарок и положил его на всякий случай на тумбочку, видимо, опасаясь, что мое имя окажется рядом с рекордом по самой короткой жизни и эксплуатации мобильного телефона. Чувствуя, что на глаза навернулись слезы, я тут же спрятала лицо в области шеи парня и обняла его настолько сильно, насколько хватило сил, а Кирилл в тот же момент с улыбкой забухтел, что я так сломаю ему ребра, но еще через секунду я ощутила, как он тоже обнял меня, прижимая еще крепче к своему телу. — Спасибо, — искренне почти прошептала я, вытирая ладонями слезы, пока те не успели покатиться по щекам, а потом отстранилась и вновь поцеловала этого самого дорогого мне шатена, который откинулся на спину и утянул меня за собой обратно в горизонтальное положение. Нам двоим было понятно, чем бы это в итоге закончилось, но тут раздался звонок в дверь, и Кирилл беспомощно и недовольно застонал, отрываясь от моих губ, затем выбираясь из-под меня и поднимаясь на ноги. Он нашел в комоде одну из своих футболок, быстро натянул ее и убежал открывать дверь, бросив напоследок, что это пришли родители. Через несколько минут я уже оказалась в крепких объятьях папы, который хоть совсем ничего и не сказал про рубашку Кирилла на мне, но бросил на своего сына такой красноречивый взгляд, что в моей голове сразу оформилось и закрепилось несколько шуток о его кастрации, которые я все же приберегла на то время, когда мы останемся одни. Мама же, обняв меня, все-таки вручила мне большой пакет, несмотря на все мои заверения о том, что мне были не нужны подарки, что я была рада только тому, что у меня было столько любящих меня людей, и я убежала разглядывать содержимое, чтобы не расплакаться от накатившего счастья у всех на виду. Мой день рождения всегда был лишь показателем того, что срок моего пребывания в детдоме сократился на год, чему я не могла не радоваться. Шестнадцатого декабря вместо поздравлений и подарков я получала лишь еще большее количество пинков и насмешек от своих соседок по комнате, отчего почти ненавидела этот день и точно уж никогда не считала его праздником. А теперь у меня был Кирилл. И были родители. И я была абсолютно, невероятно счастлива до такой степени, что хотелось плакать и одновременно кричать об этом каждому, кого я только повстречаю на улице. Я стояла в ванной, внимательно рассматривая содержимое подарка, который был таким тяжелым, что едва не оказался выпущенным из рук пару раз по пути от гостиной до ванной. В углу лежала коробка, на которой красовалась надпись «выпрямитель для волос», а все остальное пространство занимало огромное количество самой разнообразной косметики. Мне всерьез хотелось всего и сразу: намазать на себя всё, что я сейчас видела перед собой, выпрямить волосы и надеть то красивое, но короткое платье, которое так нравилось Кириллу, заставившему меня его купить. — Зайка, у тебя тут все хорошо? Голос мамы раздался со стороны двери, и я вымученно улыбнулась, едва заметно кивнув, после чего женщина зашла внутрь и закрыла за собой дверь. Бросив последний взгляд на заветный подарок, я уселась на бортик ванны и в отчаянии закрыла лицо руками, чтобы отдернуть их буквально через пару секунд. — Я совсем не умею краситься. — Не переживай. И, глядя на добрую улыбку мамы, мне действительно расхотелось нервничать. Я невольно улыбнулась и сама, а затем женщина взялась за дело с удивительным рвением, так что мне оставалось лишь следить за ее четкими движениями. Мы вдвоем молчали, не нарушая уютную тишину. Она была слишком занята приведением меня в человеческий вид, а я пыталась еще лучше ее рассмотреть, запомнить каждую деталь. — У вас с Кириллом все серьезно, верно? — вдруг спросила мама, не отрываясь от своей работы. Я же невольно напряглась и молчала еще несколько десятков секунд, обдумывая ответ. Мне было неизвестно, что она подразумевала под словом «серьезно». Может, намерение отношений? Или то, чем мы занимались ночами и не только? — Просто ты ходишь в его рубашке на голое тело, а потом та ситуация во время просмотра альбома, — продолжила женщина, не дождавшись от меня хоть какой-то реакции. — Мне показалось, что вы… спите, понимаешь? О боже. — Мне хочется быть хорошей мамой как для тебя, так и для него. Но мой сын уже слишком взрослый, чтобы задавать ему такие вопросы. Я чувствовала, как щеки заливал стыдливый румянец. Мне было абсолютно ясно, о чем она говорила и почему задала этот вопрос именно мне. А еще мне было стыдно. Наверное, настолько сильно, как никогда в своей жизни. Даже тот случай, когда Кирилл застал меня в ванной с его бритвой в руках, не мог сравниться с той ситуацией, которая сложилась сейчас. Потому что сейчас мне нужно было признаться собственной маме в том, что мне сегодня только-только стукнуло семнадцать, а я уже не была девственницей. — Да, — мой голос скорее напоминал панический шепот или задушенный писк, и пришлось откашляться, чтобы привести его в нормальное состояние. — Да, мы спим. Стоило это произнести, мне сразу же вспомнилось, что умел вытворять Кирилл своими руками с моим телом. Как одним утром он заявил, что устал ждать своей очереди, чтобы пойти в ванную, и, если я буду занимать ее первой, то он будет принимать душ вместе со мной. Вспомнилось, как я кричала, как мы стояли вместе под ледяной водой и не обращали на температуру никакого внимания, а все соседи наверняка слышали, чем мы занимались. Обведя взглядом знакомую ванную, где абсолютно все напоминало о ладонях, губах, теле Кирилла и о сильных движениях его бедер, я почувствовала, как свело низ живота от воспоминаний, и от них же покраснела еще больше, а затем все же решилась перевести взгляд на маму, через секунду с удивлением заметив, что она смотрела на меня с озорной улыбкой. Без осуждения. Без обвинения. Скорее с интересом. Но мне все равно было дьявольски стыдно. — Я ничего не имею против, — заверила она меня, проводя пушистой кисточкой по моим скулам. — Просто… Мне не хочется, чтобы ваша жизнь… Ваша молодая жизнь, так будет правильнее, закончилась так рано. Так что очень хочу попросить тебя. Контролируй предохранение, ладно? — я лишь с трудом смогла кивнуть. Эта женщина хотела сделать из меня красную краску. — Ну, макияж готов, — сказала мама как ни в чем не бывало и вновь улыбнулась. — Сейчас принесу стул, и мы сделаем тебе прическу. Кирилл не сможет устоять, гарантирую. Еще через несколько минут я с удивлением наблюдала, как прямые рыжие прядки превращались в изысканные локоны при помощи выпрямителя. Волшебство. Возможно, если действительно с умом использовать все предметы в подарке, я окажусь по итогу не такой и страшной. — Я так рада, что нашла тебя, — тихо сказала мама, когда оставалось всего пару прядок, и ее рука дрогнула, так что она решила отложить утюжок в сторону. — Ты чудесная, — я повернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы посмотреть на нее не через зеркало, и успела заметить, как все эмоции разом отразились на ее лице. И через секунду она заплакала. — Не плачь, пожалуйста, — попросила я, зная, что это самое бесполезное, что можно было сказать, но ничего умнее в голову не приходило. — Мама. В то же мгновение она посмотрела мне в глаза с такой любовью, что я не выдержала. Поднялась и обняла ее. Крепко. Даже, наверное, слишком крепко, но мне лишь хотелось никогда ее не отпускать. От женщины будто пахло домом, которого у меня никогда не было, и я чувствовала себя на редкость спокойно. — Ты назвала меня мамой, — услышала я среди тихих всхлипов и сообразила, что называла ее так до этого только мысленно, но никак не вслух. Мне хотелось плакать не меньше моей матери, но я вовремя вспомнила, что теперь позволять себе этого нельзя из-за того, что недавно сделанный красивый макияж наверняка растечется по всему лицу, оставляя не самые красивые разводы. А мне этого было не нужно. Я хотела быть красивой. Для Кирилла. Для Кирилла, которого отцу пришлось ударить в плечо, чтобы он пришел в себя, когда мы с мамой вышли из ванной, и оторвал от меня взгляд. Это было еще приятнее, чем я могла предположить. Было что-то абсолютно удивительное в том, как Кирилл опирался о дверной косяк спиной и внимательно следил за тем, как я переодевалась. Как затем подошел ближе, прижал меня к себе за талию и, наклонившись близко к моим губам, с улыбкой тихо прошептал, что никогда в своей жизни не видел девушки красивее. И, черт возьми, мне очень хотелось ему верить.

***

— Каток? — плечи Кирилла тряслись от едва сдерживаемого смеха, когда отец остановил машину возле здания с куполообразной крышей. — Да она же катастрофа, какой каток? — он все же засмеялся, но перестал ровно в ту секунду, когда папа отвесил ему легкий подзатыльник, и после этого захохотали уже мы с мамой. Шуточки одного привлекательного шатена вернулись в двойном размере, когда мне отказался поддаваться конек. Выплеснув на меня весь запас своего остроумия, он все же затем присел передо мной и стал быстро и терпеливо шнуровать чертов конек на моей ноге. — Кристина, мы за тортом, какой ты хочешь? — поинтересовалась мама, стоящая рядом с нами и наблюдающая то за мной, то за Кириллом. — А пожелания любимого и самого лучшего брата-опекуна-парня учитываться будут? — с усмешкой на губах спросил Кирилл, уже я отвесила ему еще один подзатыльник, и все вновь рассмеялись. Страшнее мне стало немногим позже. Множество людей с бешеной скоростью рассекали каток. Кто-то даже то и дело подпрыгивал в воздух. Некоторые учились кружиться, невысоко подняв ногу, а кто-то просто ездил туда-сюда. Позорилась лишь одна я, крепко вцепившись в бортик и медленно перебирая ногами. Кириллу, кажется, даже надоело меня подкалывать, так что он лишь упрямо наматывал круги вокруг меня, то поворачиваясь ко мне лицом, то вставая рядом. Чтобы хоть как-то развлечь и себя, и меня, он решил перечислять всё, за что любил меня. И иногда его высказывания вызывали столь бурные эмоции, что я тут же спотыкалась о собственные ноги, и от феерических падений спасали надежный бортик и быстро реагирующий Кирилл, который после каждой попытки падения вновь и вновь называл меня катастрофой. — А еще у тебя забавные ногти! — с широкой улыбкой на лице заявил парень. — Ногти? — недоуменно переспросила я, посмотрев на свои пальцы, а через пару секунд уже начала недовольно бормотать. — Ногти как ногти. — Они такие миленькие, — усмехнулся Кирилл. — Так, мне надоело. И прежде чем я успела хоть что-нибудь сообразить, он потянул меня за талию от бортика ближе к центру, в несколько раз увеличив мою и без того огромную панику. Гребанный физик! — Что ты делаешь? Макаров! — закричала я, дергая ногами и руками в разные стороны, и меня уже не спас ни преданный бортик, ни Кирилл. Я тут же шлепнулась на лед, кажется, отбив себе всё, что только можно было отбить. Если бы взглядом можно было испепелять, от Кирилла бы уже осталась лишь слегка дымящаяся горка пепла. Однако, к сожалению, этой прекрасной способностью я не обладала, и парень лишь улыбался, кажется, почти умиленный моим разозленным видом. Он помог мне подняться и поцеловал в щеку, мгновенно разогнав всякое раздражение. — Давай, — Кирилл обхватил меня руками за талию и притянул к себе, оставив лишь небольшое расстояние. Дыхание тут же перехватило, колени задрожали, а в животе затрепетали бабочки, в которых уже все равно никто не верит. В любом случае, ощущение было одним из самых приятных в моей жизни. — Вот так, — проговорил он и оттолкнулся. Мои ноги поехали сами собой, и я немного перепугалась, но, наученная горьким опытом, предпочла не дергаться. Лишь сильнее вцепилась в Кирилла и услышала его короткий смешок, видимо, вызванный силой моей хватки. — Не так уж и страшно, — соврала я, но даже сама слышала, как предательски дрожал голос. — Конечно-конечно. С горем пополам у Кирилла все же вышло научить меня более-менее элегантно перемещаться по льду, и следующие полчаса были наполнены нашими разговорами, шутливыми перебранками и громким заразительным смехом парня, который ни разу не отпустил моей руки. И мне хотелось кружиться от счастья. Жаль, что, если бы я решила осуществить свое желание, я бы точно грохнулась вновь. Вчетвером мы просто замечательно провели время в кафе, поедая торт и болтая о совершенно неважных вещах. Я пару раз даже попросила Кирилла меня ущипнуть, чтобы убедиться, что не сплю, и он объявил, что я чокнутая на всю голову, но до конца наших посиделок щипал меня за бедро. Даже после моих визгов в его сторону, на которые обратила внимание половина посетителей. Стоило нам выйти на улицу, меня тут же накрыла новая волна детского счастья. С неба летели огромные хлопья снега, а уже утоптанные похрустывали под ногами. После того, как я, не задумываясь, плюхнулась в сугроб и стала делать ангела, Кирилл заявил, что не ошибся и ему точно досталась сумасшедшая девушка. Однако это не помешало ему начать беспорядочно швырять в меня снегом, так что через несколько минут тот уже был везде: за шиворотом, в сапогах и носу. Мне даже не удавалось нормально открыть глаза. Кирилл замер только тогда, когда сам получил удар снежком от отца. Вскоре уже трое взрослых людей резвились со мной в снегу. Мы будто разделились на две команды: мама с папой, и я с Кириллом. Хотя этот бессовестный засранец иногда явно забывал, кто его союзник, потому что поднимал меня на руки и скидывал в сугроб. День пролетел предательски быстро, хотя, наверное, лишь потому, что мне было слишком хорошо. Я никогда не была такой счастливой за все свои семнадцать лет, в чем была абсолютно уверена. Мне хотелось растянуть эти прекрасные мгновения на целую вечность, но, когда солнце зашло за горизонт и на улице потемнело, лишь расстроено и как-то скомкано попрощалась с родителями и позволила Кириллу утащить меня домой, куда мне совершенно не хотелось. Но мое мнение поменялось, стоило мне переступить порог квартиры. Свет был выключен, кое-где горели ночники, излучая теплый свет. В полумраке я с трудом различила дорожку из лепестков, и будто через толстый слой ваты услышала, как Кирилл тихо предложил помочь мне раздеться. Я согласилась, отдала ему свою куртку и сбросила сапоги, настолько спеша, что носки остались в них, после чего зашагала босыми стопами по холодному полу вслед за ведущим меня Кириллом. Мы зашли на кухню, и я побеждено охнула, заметив большой букет, накрытый стол и огромного розового медведя, сидящего в углу. Захотелось попросить Кирилла ущипнуть меня еще раз, но я промолчала, лишь повернулась к нему лицом, утирая пальцами непрошенные слезы, которые все равно катились по щекам. — Не плачь, — тихо попросил парень и заключил меня в кольцо своих рук. Аккуратно. Бережно. Нежно. — Когда ты успел? — я тут же обвила его талию руками и устроила подбородок у него на груди, глядя в карие глаза, которые искрились любовью. — Когда ходил за перчатками, — усмехнулся Кирилл, и я вспомнила его внезапное исчезновение во время прогулки. Он пошел домой за перчатками, а я все удивлялась, почему он так долго их искал. — Спасибо, — искренне поблагодарила я, чуть улыбнулась, а затем приподнялась на носочках, чтобы поцеловать парня. Весь мир разом перестал существовать. Я ощущала лишь мягкие прикосновения губ Кирилла, когда он поднял меня на руки и понес в спальню, опустив там на ноги только возле кровати, а затем отстранился, чтобы восстановить запас кислорода, но ненадолго. Этой передышки хватило ровно настолько, чтобы Кирилл отодвинул край одеяла и положил меня спиной на холодную простынь. Я задрожала, но через секунду уже вновь попыталась прижать парня еще ближе, и в тот момент, когда он почти коснулся моих губ, вдруг зазвенел телефон. — Это мама, — только и смогла выговорить я, тяжело дыша. Родители обещали позвонить, как доберутся. — Придется ответить. Она просто так не отстанет, — Кирилл вздохнул и поднялся, а вышел из комнаты с явно написанным на лице недовольством. Прикрыв за парнем дверь, я достала свой дневник, подозревая, что разговор затянется надолго, легла на живот и принялась записывать всё, о чем думала, и те выводы, к которым пришла за этот чудесный день.

***

Кирилл вернулся в комнату лишь спустя полчаса и почти сразу заметил, что Кристина уже сладко спала, подсунув ладонь под щеку. Улыбнувшись, парень осторожно накрыл ее одеялом, но затем обратил внимание на голые ноги и оглянулся в поисках носков, которых поблизости не оказалось. Опять она все убрала. Просто маньячка в этом плане. Кирилл открыл нижний ящик комода и потянулся за искомой вещью, но вдруг его пальцы натолкнулись на что-то твердое. Начав разгребать лежащие сверху вещи, парень вскоре уже держал в руках толстую тетрадь, которая была спрятана здесь явно от него. Тогда мог ли он?.. Нет. А может?.. Кирилл рассудил, как ему показалось, здраво, оправдывая свой не самый лучший поступок. Кристина и так ему всё рассказывала и ничего не скрывала, так что вряд ли будет что-то криминальное в том, что он немного почитает о том, что же она на самом деле думала о происходящем. Именно поэтому, натянув на ноги девушки носки и окончательно укутав ее одеялом, Кирилл поцеловал Кристину в щеку и вышел из спальни с тетрадью в руках, закрыв за собой дверь. Он уселся прямо на пол так, что, если бы девушка вдруг проснулась и решила выйти, то дверь бы сразу не поддалась, и Кирилл бы успел сориентироваться. Записи про детдомовскую жизнь парень пропустил. Ему совершенно не хотелось раздражаться в конце такого прекрасного дня, думая о том, что происходило с девушкой, пока у него была спокойная жизнь, и что ей пришлось пережить. Кирилл провел пальцами по написанной дате, которая обозначала то, что запись была сделана сегодня, и углубился в чтение. «Сегодня был лучший день в моей жизни. Моя мама накрасила меня. И сделала локоны. Всё, как я когда-то мечтала: мы разговаривали и смеялись. Я назвала ее „мама“, а она обнимала меня и плакала. Мне тоже очень хотелось плакать, но я не могла. Она очень красивая. Я слышала, как папа сказал Кириллу „Она похожа на маму“. Но мама намного красивее. А я совсем не такая. У нее красивые глаза. И волосы. И фигура. А я посредственная девочка. Даже слишком худая. За что меня любит Кирилл? Он очень хороший, и я благодарна ему за все. Кирилл устроил мне прекрасный вечер. Я никогда не смогу отблагодарить его в полной мере. Я лишь надеюсь, что он знает, что я люблю его больше своей жизни». Кирилл почувствовал, как у него на мгновение от спазма сжалось горло, и сделал судорожный вдох, прочувствовав всю любовь и детскую непосредственность в этих строчках. Да, он знал, что эта девушка его любила, но… Но любил ли ее он? Кириллу было тошно и стыдно за такие мысли, но они посещали его не впервые. Сидя на полу, он прислонился затылком к двери спальни, в которой сейчас спала Кристина, видевшая в нем смысл своей жизни, и закрыл глаза. То, что он плакал, Кирилл обнаружил только тогда, когда что-то горячее обожгло щеки, и стал вытирать слезы сжатыми с бешенной силой кулаками. Ему было стыдно, и он плакал, а затем, наплевав на просьбы Кристины, пошел на балкон за пачкой сигарет, которую так и не выкинул. Достав одну из сигарет, парень зажал ее между пальцами и щелкнул несколько раз в воздухе зажигалкой, после чего затянулся, но нашел мало успокоения в том, как дым заполнял легкие. Он любил? Или просто привык? Привык к тому, что Кристина вечно суетилась рядом. Привык защищать ее абсолютно от всего: начиная от глупых людей, окружавших ее, и заканчивая травмами, которые она получала из-за собственной неуклюжести. Он привык успокаивать ее. Привык помогать с физикой. Привык к тому, что каждую ночь Кристина была под ним. Привык к ее сонному виду. Привык, что она не искусственная, а такая, какая есть. Привык говорить «люблю». Это не любовь нет. Он просто привык ее жалеть. Он просто привык испытывать к ней жалость.

***

Все слышали про черные и белые полосы в жизни, которые заменяют одна другую. Моя белая полоса закончилась семнадцатого декабря, в первый же день после моего дня рождения, и потянулась черная, которой, казалось, не было конца. Нет, в моей новой жизни почти ничего не изменилось. Я всё так же жила в квартире Кирилла, ходила в школу и старалась максимально много общаться с родителями, которые хотели того же. Но изменился Кирилл. Изменился, стоило мне открыть глаза на утро после дня, который был самым лучшим наравне с днем, когда парень объявил, что мне больше не нужно было возвращаться в детдом. Был понедельник, обычный будний день, которых у нас с Кириллом хватало, но все пошло наперекосяк уже тогда. Кирилл не шутил, чего мне со временем стало не хватать. Кирилл равнодушно пожал плечами на мое заявление о том, что сегодня я точно первая приму душ. Кирилл отвез меня в школу, поцеловал в щеку, что было первым прикосновением за утро, и ушел на свою физику, оставив меня потерянно стоять в коридоре. У всех бывают плохие дни. Я это знала, поскольку таких дней у меня было куда больше, чем хороших, поэтому и списала тогда всё на то, что у парня было просто плохое настроение, что случается рано или поздно с каждым, без видимой на то причины. Однако от урока к уроку внутри меня лишь возрастала паника, пока, наконец, не заполонила все мои мысли. Вдруг у Кирилла что-то случилось, но он не захотел мне рассказывать, чтобы не волновать? Он мог, я знала. Не выдержав, на одной из перемен я направилась к знакомому кабинету физики, намереваясь пытать парня до тех пор, пока он не признался бы, что его так сильно расстроило. Приоткрыв дверь, я увидела, что Кирилл еще не отпустил сидящий там класс, но уже через секунду раздался дружный взрыв хохота от того, что любимый Кирилл Андреевич вновь травил свои шутки, над которыми стоял и смеялся вместе со всеми. Нет, он не был расстроен. Но перестал хохотать сразу же, как меня заметил. Это продолжалось изо дня в день. Кирилл вроде и был рядом, но одновременно с этим находился где-то далеко. Он все так же помогал мне с физикой и все так же ловил, когда я чуть не падала, но он будто был… Никаким. Сухим и вежливым. Совершенно незнакомым мне Кириллом. А затем стала исчезать и вежливость. Кирилл начал раздражаться из-за каждого пустяка, вроде переставленной без его ведома пачки хлопьев или убранных вещей, которые он якобы не мог найти. Нет, его и раньше этого не радовало, но обычно всё заканчивалось шутливым ворчанием на меня за мой перфекционизм, так что я была слегка ошарашена, когда парень разразился по этому поводу эмоциональной пятиминутной тирадой. Он вновь начал курить. Я сомневалась, что он когда-то бросал, хотя я пыталась на этом настоять, а он даже клятвенно пообещал больше этого не делать и выбросил сигареты. Но мне казалось, что столько Кирилл не курил даже тогда, когда мы только познакомились. Стоило мне напомнить о его обещании не притрагиваться к сигаретам, парень не упустил возможности огрызнуться и ответить, что он уже был не маленьким и мог решать сам. Вечера теперь тоже были совершенно иными. Весь кинематограф стал казаться парню скучным, приставка детской, и он вдруг стал чрезвычайно тщательно готовиться к своим урокам. Это случалось и раньше, но я могла хотя бы обнимать его за шею, слегка наваливаясь сзади своим весом, или и вовсе убирать все бумаги со стола, садиться туда самой и целовать его до тех пор, пока Кирилл не сдавался и не утягивал меня в спальню. Сейчас же он просил перестать его отвлекать, так что оставалось лишь уныло садиться за домашнее задание, о котором я все равно не могла думать, потому что с парнем, которого я любила, что-то происходило. Он по-прежнему спал со мной в одной кровати, но лишь в самом прямом смысле. Либо ложился в одно время со мной и что-нибудь читал, пока я не засыпала, либо отодвигался так далеко, как позволяла ширина кровати, либо выбирал время раньше, говоря, что устал, либо позже, приходя тогда, когда я уже видела десятый сон. Я никогда не думала, что Кирилла придется принуждать к тому, чтобы переспать, но так и случилось. Первые несколько минут он лежал и делал вид, что его совершенно не волновали мои поцелуи и телодвижения, но он все же был мужчиной, поэтому его тело реагировало как обычно, а не как новый странный Кирилл, которому осталось лишь процедить что-то сквозь зубы и вжать меня в кровать своим весом. Я надеялась, что смогу расшевелить его хоть так, но все мои надежды рухнули, когда я увидела взгляд его карих глаз, пока парень двигался в моем теле. Пустой. Лишенный эмоций. И без всякой любви ко мне. Всё то время, что понадобилось Кириллу, чтобы прийти к разрядке, я лишь крепко обнимала его руками и ногами, гладила по волосам и пыталась сдержать рвущиеся наружу слезы, отчего в горле стоял неприятный комок. Стоило парню скатиться на место рядом и уснуть, как я тут же заперлась в ванной, закрыла рот ладонями, чтобы Кирилл не услышал громких всхлипов, и позорно расплакалась, опустившись коленями на холодный плиточный пол. То, что он сделал со мной за пару минут до этого, было действительно грязно. По-животному. Без всякого удовольствия для меня. События последних двух недель пронеслись у меня в голове, пока я лежала в кровати утром тридцать первого и пыталась как можно дольше притворяться спящей, чтобы не возвращаться в реальный мир. Так можно было представлять, будто Кирилл, раньше слегка раздражающий своей гиперактивностью, залетит в комнату и начнет меня тормошить и целовать, стараясь разбудить. Так можно было думать, что между нами еще что-то было. Я почувствовала прикосновения теплых губ к своим собственным и покрепче зажмурилась, надеясь, что так этот правдоподобный сон никуда не уйдет. Сработало. Мой личный воображаемый Кирилл оставил несколько поцелуев вниз по шее, заставив улыбнуться, а затем поцеловал в лоб, одновременно под одеялом притягивая ближе к собственному телу, чему я охотно поддалась. Мне хотелось быть как можно ближе к нему, но все это стало вдруг совершенно невозможным. — Кристина, — тихий шепот раздался у меня над ухом, а ощутив теплое дыхание на шее, я почувствовала, как по телу пробежали мурашки. — Тебе уже пора вставать, солнышко. — Почему так рано? — я состроила ворчливый тон, чтобы утро во сне было максимально похоже на то утро, которое было для меня привычным до семнадцатого декабря, до дня, который перевернул только начавшую налаживаться жизнь с ног на голову. — Потому что, соня, — Кирилл крепче прижал меня к собственной груди, и я вновь совершенно по-дурацки улыбнулась. Некоторое время мы лежали совершенно молча, и в мою душу стали забираться неопределенные сомнения по поводу настолько контролируемых снов. Медленно развернувшись в кольце рук парня, я открыла глаза и встретилась взглядом с его карими глазами, а Кирилл, заметив, что я повернулась, улыбнулся. Нет, это точно был ненастоящий Кирилл. — Почему ты хмуришься? — его пальцы коснулись моей переносицы, пытаясь заставить меня перестать, что все равно не вышло. — Потому что ты мне снишься. — Что? — Ты мне снишься, — уверенно повторила я еще раз и перебралась полностью на Кирилла, положив голову ему на грудь и услышав, как ровно и спокойно билось его сердце. — Мне снится твоя старая версия. — Что? — Твоя очень глупая старая версия, — тут же заворчала я. — Сейчас ты бы не стал лежать со мной в кровати и пытаться разбудить. Ты бы строил такой вид, будто мы с тобой не пара, а просто вдвоем снимаем по комнате в одной квартире. Я почувствовала, как приподнялась и опустилась грудь Кирилла, когда он тяжело вздохнул, а затем его руки чуть крепче сжали мою талию. — Не будем об этом. Я не хочу с тобой опять ссориться, — его ладонь скользила по моим волосам, гладя, и мне захотелось замурлыкать от этого знакомого ласкового движения. — Черт, твой подарок пришел сам! Я же просил, оставайся в гостиной, я сам ее приведу. Кирилл мягко отодвинул меня на место рядом и поднялся с кровати, а я, решив, что он рехнулся, села, чтобы посмотреть на то, в чем парень увидел якобы ходящий подарок, и тут же почти завизжала от радости, но вовремя опомнилась, лишь не сдержала широкой улыбки. На руках парень держал маленького щенка, который настойчиво пытался вывернуться, но хватка Кирилла была довольно крепкой, а вскоре он уже присел рядом со мной на кровать, и я пальцами дотронулась до белой шерсти, все еще думая, что сейчас проснусь, но этого не случилось и пришлось принять, что всё было абсолютно реально. — Еще, конечно, не Новый год, но его было бы довольно трудно скрывать до полуночи, — усмехнулся Кирилл, гладя собаку вместе со мной, а затем удивленно выгнул брови, когда я перелезла к нему на колени и крепко обняла, закрывая глаза. — Эй, что с тобой? Кристин? — Никогда больше не смей себя так со мной вести, — попросила я так тихо, что была не уверена, что Кирилл услышал. Время стремительно приближалось к двенадцати, а у нас еще ничего не было готово. Весь день парень вел себя на удивление приветливо, но к вечеру в нем вновь стало появляться раздражение, которое Кирилл, казалось, старался контролировать. Мы вдвоем стояли на кухне, слегка толкая иногда друг друга бедрами при движениях у кухонных тумб, поскольку готовили тоже вместе, что не могло не вызывать улыбку. Однако парень вновь был молчалив. — Кирилл, — тихо позвала я, полностью сосредоточившись на том, чтобы не порезаться ножом, который сжимала в руке. — Что? — Может, мы перестанем игнорировать твое странное поведение и просто разберемся, в чем его причина? Я старалась говорить как можно более мягче, но это совсем не помогло. Кирилл совершил настолько резкое движение, с грохотом отбросив свой нож, что я от испуга от него отшатнулась и лишь после этого заметила на себе злой взгляд карих глаз, а затем стала следить за тем, как парень стал быстро мерить шагами кухню. — Проклятье, Кристина, неужели тебе постоянно нужно на меня давить? Что? — Я не делаю ничего подобного, Кирилл, — его поведение начинало меня раздражать, но я все равно пыталась сохранять спокойный тон. — Я просто хочу знать, почему с тобой произошли такие изменения. — Хочешь знать причину? — парень остановился так же резко, как и начал двигаться, а затем оперся поясницей о кухонный стол, глядя только на меня. — Ты меня раздражаешь. Меня раздражает в тебе абсолютно всё, начиная от помешательства на чистоте и заканчивая твоим постоянным нытьем. Тебе пора уже выйти из образа жалкой сиротки, которая никому не нужна. Я почувствовала, как у меня мелкой дрожью затряслись руки, и посмотрела на человека, который стоял прямо передо мной. Я его не знала. Я знала Кирилла, а этот парень, с губ которого срывались такие гадкие слова, был мне совершенно незнаком. Даже если бы Кирилл в порыве злости, хотя Кирилл редко злился, сказал бы подобное, он бы точно извинился, а этот человек лишь стоял и усмехался, окончательно вызывая к себе лишь чувство отвращения. Нет, Кристина. Это твой Кирилл, который знает тебя лучше, чем кто-либо другой. — Это неправда, — я попыталась возразить как можно более уверенно, но получилось совершенно жалко. — Я не могу так сильно тебя раздражать. Ты любишь меня, Кирилл. Помнишь, ты сам впервые это сказал. И всего на мгновение я увидела на искаженном злостью лице растерянность, когда парень осознал смысл моих слов. В его карих глазах застыло недоумение, губы чуть приоткрылись, и я почти поверила, что Кирилл сейчас сделает шаг и обнимет меня, но этого не случилось. Его лицо вновь превратилось в ожесточенную маску. — Нет, Кристина, — у меня перехватило дыхание еще раньше, чем он успел полностью закончить свою реплику. — Я ошибся. Я спутал привязанность и жалость с любовью. Я никогда тебя не любил и не люблю. Я готов заботиться о тебе, защищать тебя и помогать, как брат, но я не люблю тебя, Кристина, понимаешь? — Кирилл подошел ближе и положил руки мне на плечи, смотря в глаза сверху вниз. Он был совершенно спокоен и уверен в себе, потому что давно все решил. Потому что давно во всем разобрался. А у меня внутри будто рухнул целый мир, который я с таким трепетом так долго выстраивала, открывшись тому человеку, который уверял меня, что ему можно верить. Который только что сказал, что всё, что между нами, было его одним сплошным враньем. И мне было больно. Мне казалось, что мне уже не может быть больнее, чем в тот момент, когда он поцеловал меня и сбежал, затем не написав за неделю ни одного сообщения и ни разу не позвонив, хотя я так сильно этого ждала. Возможно, нужно было позволить ему убраться подальше от меня еще тогда. Мне казалось, что мне уже не может быть хуже, чем в тот день, когда Егор хотел меня изнасиловать, а, вырвавшись, я набрала номер Кирилла, который, как оказалось, переспал со своей бывшей девушкой после того, как целовал меня. Возможно, нужно было отдать его ей, перестав так отчаянно за него бороться. Мне просто нужно было держаться от этого парня, который был значительно меня старше, подальше, как я и планировала. Потому что он знал, что делал, а я не знала, чем рисковала, подпуская его к себе так близко. В тот день, когда он застал меня, ворующую варианты контрольной у него из кабинета, я сказала, что хотела бы никогда его не знать. Но я впервые осознала всю правдивость этой фразы. Потому что я ошибалась. Потому что сейчас мне было так больно, что ничего из моих воспоминаний не могло с этим сравниться. Мне хотелось лишь упасть на пол прямо здесь и не двигаться, согнувшись почти пополам, лишь бы не рассыпаться на части от того, что я сейчас испытывала. Я любила этого человека так, что видела в нем смысл своей жизни, и он заставил поверить, что тоже меня любил, но на деле он лишь заигрался. — Ты просто отвратителен, — я чувствовала, что глаза наполнились слезами, а голос предательски дрожал, и знала, что так только показываю Кириллу свою слабость, но он и так понимал, как глубоко меня заденут его слова. — Ты всё испортил, — я вырвалась, чувствуя, как первые слезы потекли по щекам, и обхватила себя руками. — Не трогай меня. Просто убирайся, Макаров. Оставь меня в покое и, пожалуйста, уйди хоть куда-нибудь. Утром меня здесь не будет. Я видела по его лицу, что только сейчас он полностью осознал, что значили его слова. Видела, как он сначала подался вперед, но потом замер и остался на прежнем месте. Я видела, что в какой-то мере ему тоже было дорого то, что между нами было. Но мне было все равно. Потому что мне было в сто раз хуже, чем ему. Я отвернулась, чтобы не видеть его лица, и лишь услышала, как Кирилл вышел из кухни, как забрал из спальни нужные ему вещи, как оделся в прихожей, и как потом хлопнула входная дверь, и только после этого в комнате раздались незнакомые звуки, а я только через несколько секунд поняла, что это мои собственные рыдания, которые я пыталась заглушить, но которые вырывались вновь и вновь, когда в моей голове звучал холодный голос Кирилла. Я никогда тебя не любил и не люблю. Я не люблю тебя, Кристина, понимаешь?