Все для тебя.

      Сразу после отлета Адриена во Францию мы с Томми вернулись в квартиру Романо. Надо было спешить, так как скоро мог появиться домовладелец, у которого еще отец Романо снял квартиру. А значит, вещи моего любимого, переставшего из-за болезни платить за квартиру, могли оказаться на улице. Я упаковала документы Романо и самые необходимые ему в будущем вещи.       Когда мы собирали его учебники, из одного выпала фотография: я и он незадолго до моего отъезда в Нью-Йорк. Романо тогда еще не знал, что я скоро уеду. Мы были и выглядели счастливыми... Ах, каким далеким кажется то время! Я печально опустила голову, но ностальгировать времени не было. Мы продолжили складывать вещи, а фотографию я положила во внутренний карман пальто.       Унесли мы и урну с прахом отца Романо. Теперь неизвестно, когда этого несчастного человека предадут земле... Ведь он просил сына похоронить его на Кубе. Я вновь постаралась отогнать уныние.       Вскоре мы нужное забрали в мой гостиничный номер. Это был единственный раз, когда я нашла время, так сказать, выбраться в люди.       Когда через три дня улетела в Нью-Йорк Роза, я и мама остались в Чикаго ухаживать за Романо. французскиеунылые, однообразные дни. Мы вставали в семь, наспех завтракали в ресторане гостиницы, а затем я отправлялась в больницу, где сидела фактически сутками. Когда я уж очень уставала, то просила маму сменить меня. Иногда к нам в гостиницу с утра приходил Томми, и мы шли в больницу вместе. Пару раз заходила Дон. Я подарила ей те французские духи; это ее очень тронуло. Моя старая подруга сочувствовала моему горю, но ее личная жизнь сложилась лучше, чем моя. У них с Томми зародились серьезные чувства. Я была уверена, что они скоро поженятся. Тем более, их то родители не возражали. Я пыталась проявлять радость за них, максимально возможную в моем положении.       Лекарства, прописанные Розой, не так-то просто оказалось достать. Помог отец Томми, мистер Джон Райли, вертевшийся в медицинской сфере. И лечение помогло. Наметились положительные тенденции. У Романо восстановилось дыхание, это было большой победой. О ней я поведала Розе по телефону, задыхаясь от чувства благодарности. С нею мы созванивались каждый день: она хотела знать, как идут дела у моего любимого. Джулиано тоже звонил нам в гостиницу. Он пришел в ужас, когда узнал, что случилось с Романо.       Я была благодарна своим замечательным родственникам за столь живое участие. Но все же этот месяц дался мне очень тяжело. Сидя у постели Романо, я испытывала двойственные чувства. Было настоящей пыткой видеть этого молодого, крепкого, энергичного парня в таком состоянии... Сердце разрывалось на части. Подчас мне казалось, что я горю на костре и никак не могу сгореть.       А с другой строны беспрестанное нахождение рядом с ним было давало странное счастье. Он рядом... Я могла разговаривать с ним. Я верила - он меня слышит. Оставлять его даже с мамой было тяжело... Мне казалось, что то, как я ухаживаю за Романо, делает меня к нему еще ближе. И, выходя за порог больницы, я начинала почти сразу безумно скучать по нему, и часто, несмотря ни на какие уговоры матери, возвращалась обратно, толком не отдохнув.       Прошло три недели. Наступил март. Погода была совсем весенняя. От графа до сих пор не пришло никаких вестей. В то утро я Томми по обыкновению направились в больницу. Вдруг нас окликнул грубый голос: - Эй, Белоснежка, у тебя новая девка?! А Дон уже по боку?!       Я так поняла, обращались к Томми. Мы резко обернулись. Напротив нас стоял чернокожий парень с дерзким до отвращения выражением крупного лица. - Это он, - сказал Томми и крепко сжал мою руку.       Я вся обмерла. Тот урод, что искалечил нашу жизнь, стоял сейчас передо мной и самодовольно ухмылялся. Я узнала его: когда мы с Романо еще учились в одном классе, этого негра исключили из школы за грабеж и насилие. Самое неприятное заключалось в том, что ему было все известно все про наши отношения с Романо, и он узнал меня. - А ты... Чего приперлась?! Опоздала, крошка. Замочил я твоего паршивого латиноса.       А он, конечно, уверен в том, что Романо умер. - Куда претесь вместе? Неужели на могилку?!       Кровь ударила мне в голову и, не думая о последствиях, я до разрыва горловых связок закричала: - Ах, ты, грязная свинья, не смей разговаривать со мной после того, что сделал! Подонок, не смей произносить даже имя Романо! - Дрянь французская... Я тебя все равно урою! - Он кинулся ко мне с явным намерением ударить, но Томми загородил меня собой и негр испугался.       Да, он боялся Томми после их последнего боя на ринге, когда тот его победил. - Идете на фиг вы оба! - крикнул негр. - В отличии от вашего разлюбезного дружка, у меня-то все в шоколаде. Представляешь, Белоснежка, - обратился он к Томми, держась от него на безопасном расстоянии, - нашелся богатый спонсор, который видел мои бои, и предлагает мне заняться более прибыльным делом. Через три дня я уезжаю с ним в Лондон. Я отныне в конном спорте. Вот так, голубки, кусайте локти...       Мы круто развернулись и перешли на ту сторону улицы, не оборачиваясь, а его гнусный голос долго еще рычал что-то нам вслед. Томми видел, что меня всю трясет от этой встречи, и попытался меня успокоить. Но меня колотило дрожью не только от нахлынувшей ненависти, но и от страха. Этот мерзавец видел, что мы с Томми вместе куда-то идем... Как-никак, он будет тут, в Чикаго еще три дня. А если он или его "штурмовики" (подходящее словечко, не правда ли?), выследят, куда мы ходим? Вдруг он захочет довершить начатое и убить Романо? В той больнице это будет несложно! Томми успокаивал меня, говоря, что у бандита теперь другие заботы, но мне было очень страшно...       И, уже приходя в себя у постели Романо в больничной палате, я неожиданно для себя, в волнении, горячо прошептала: - Адриен, Адриен, где ты? Пожалуйста, поторопись. Ты нам нужен...       Граф действительно был моей единственной спасительной надеждой на то, чтобы вытащить любимого из этой дыры. И, да: я впервые признала это. Адриен стал мне как никогда близок и необходим.       Я позвонила матери из больницы, так как боялась оставить Романо даже на несколько минут, и рассказала о том, с кем увиделась сегодня. По голосу я поняла, что мама тоже испугалась возможных последствий этой встречи. Она сказала, что подъедет сменить меня через час, а пока позвонит Адриену. Ей необходимо узнать, чем он занят в Париже и поторопить его. Она действительно примчалась ровно через час. На лице ее застыло выражение благоговейного удивления, так бы я охарактеризовала эти смутно радостные чувства. Я не могла добиться от нее, где Адриен и что с ним. Она лишь качала головой и наотрез отказалась говорить. Лишь потом, спустя долгое время, я выяснила, что, собственно, произошло.       Мама сразу после нашего разговора позвонила Адриену. Сначала она набрала номер его квартиры в Антибе. Но вместо его голоса услышала в трубке приятный мягкий баритон незнакомого молодого мужчины. На вопрос, где господин граф де Монфор, мужчина ответил, что точно не знает, но граф обещал приехать на днях. Тогда мама осведомилась, с кем имеет честь разговаривать. И тут получила совершенно неожиданный ответ: - Я - Этьен Морсе, агент риэлторской фирмы купли-продажи недвижимости "Сокол". Господин граф обратился в наше агенство с целью продажи своей квартиры на Лазурном берегу.       Мама в шоке повесила трубку и лихорадочно кинулась набирать номер парижской квартиры графа на Елисейских полях. Там история повторилась, только ответила девушка из агентства "Заря". Мама повесила трубку и тихо сказала: "Я вышла замуж за святого. Адриен! Я не знала, что ты такой!"       А тем временем в Париже.

Флешбэк Адриена.

      Я - Адриен, граф де Монфор. Я - наследник сСредстваи древнего рыцарского рода и огромного состояния моих предков. Я - единственный сын своих родителей, их надежда и отрада. Однако я сроду не был избалованным и залюбленным ребенком. Отец всегда был строг, занимался мной со всем пристрастием и дал мне прекрасное обучение. При всем спартанском воспитании, конечно, я учился в лучшей школе Парижа, и мне была открыта дорога к безоблачному будущему. Я с детства знал, что рожден для жизни в определенном круге людей и владения имуществом, доставшимся мне по праву наследования. Были ли для меня в жизни важны деньги? Я совру, если скажу, что не были. Средства давали возможность жить, как я хочу, заниматься любимым делом, путешествовать. Но все же, куда более, чем деньги, меня волновала память моей семьи. Самой страшной мыслью для меня с детства была мысль о том, что я могу уронить честь рода де Монфор. Я старался жить так, чтобы моим предкам было за меня не стыдно. Мои воспоминания...       Наверное, с каждым человеком однажды случается событие, которое каким-то образом влияет на всю его дальнейшую жизнь. Так у меня произошла в восьмилетнем возрасте одна встреча, на детском Рождественском балу. Я заметил девочку, мою ровесницу, не особенно красивую, даже можно сказать, простенькую. Рыжие кудряшки, вздернутый курносый носик, веснушки и ямочки на озорном личике, ясные-ясные голубые глаза... Она привлекла мое внимание тем, что отдала пакет с дорогими шоколадными конфетами, подаренными ей, мальчику, который расплакался отчего-то. Не помню сейчас всех подробностей этой сцены - они изгладились из памяти, как начертанное на песке. Но выражение мордочки смешной девчушки, жертвующей свой законный подарок для маленького капризника, до сих пор ясно стоит у меня перед глазами. Я познакомился со щедрой девочкой. Ее звали Шарлотта де Шантли. Тоже из богатой семьи, живущей на Елисейских полях, всего через два дома от нас. Мы сдружились и все детство провели вместе.       Я - Адриен, граф де Монфор, прочитавший уже тогда, в столь молодом возрасте, в добрых светлых глазах юной Шарлотты свою судьбу. Когда нам было по четырнадцать лет, я понял, что люблю Шарлотту, но в силу воспитания и привитой скромности возможности поговорить все не было. Может, я просто не решался. Потом она серьезно заболела. Что-то серьезное с дыхательной системой, о чем она предпочитала не говорить. Ее отец для лечения продал роскошную квартиру на Елисейских полях и уехал с семьей в город Антиб на Лазурном берегу. Там здоровье его дочери восстановилось, но ее переезд все равно оторвал нас друг от друга. Я очень скучал по ней, заполненость души куда-то исчезла. Но время шло; я закончил школу, а после получил экономическое образование в Гарварде. Воспоминания о подруге детства словно бы спрятались в дальний уголок памяти, но я не мог совсем забыть ее. Я отверг всех невест, предложенных мне отцом для вступления в брак по окончании моего образования. Теперь я понимаю, что ждал ее... И совершенно неожиданно дождался.       Я - Адриен, граф де Монфор, после смерти родителей вступивший в право владения всем своим огромном наследством. Я стал обладателем папиного ювелирного магазина на улице Риволи в Париже. Однажды я решил отдохнуть от дел и, поручив магазин умелому прохвосту-управляющему, поехал на Лазурный берег. Мне очень хотелось попасть в Антиб, к Шарлотте. Впрочем, Шарлотта, наверное, уже замужем, думал я безрадостно. Но все сложилось для нас наилучшим образом. Как во сне       Я - Адриен, граф де Монфор; в Антибе меня пригласили на гонку яхт, проходившую тут каждый год. Я заметил одну небольшую, легкую и красивую белую "Чайку", которой лихо управляла худенькая рыжеволосая девушка. Я прослушал момент, когда объявляли фамилии участников гонки, но эта яхта и ее капитанша привлекли мое внимание. "Чайка" выиграла гонку, и, когда победительница ловко спрыгнула на пирс, я остолбенел. Эти летящие по ветру рыжие кудри и озорной взгляд я узнал бы из тысячи. Она, Шарлотта!       Мы снова разговорились. Оказалось, яхта - это подарок ее отца на ее последний День Рождения. Сам он умер три месяца назад, и дела семьи пошли с тех пор не очень хорошо. Но продать яхту Шарлотта не решалась - все же это была живая и яркая память об отце. Позже я признался ей в верной любви, и она ответила взаимностью. Мы стали вновь встречаться, и вскоре я сделал ей предложение.       Я - Адриен, граф де Монфор, нашедший свое счастье, свою любовь и свою судьбу. Мы поженились с Шарлоттой летом 1975-го года, а в 1979-ом она подарила мне нашего единственного сына Кристиан. Моя жена казалась (да и была) уникальным человеком. Она была очень добра ко всем, я не встречал в нашем обществе столь душевных, милосердных, любящих людей. Она посещала больницы и занималась их обустройством, помогала бедным и сиротам. Но в то же время сама умела жить шикарно и со вкусом и могла позволить себе весьма дорогие увлечения. Шарлотта обожала машины и скорость. За рулем она чувствовала себя особенно счастливой. Если бы я знал, чем закончится ее интерес к автомобилям!..       Шарлотта, веселая Шарлотта никогда не унывала. Солнечный Лучик, рядом с которым все мрачное преображалось... Вот тогда я понял до боли ясно, что главное в жизни. Эти два человека - жена и сын, ради которых я, не задумываясь, отдал бы все свое состояние. И, наверное, такое не полагается говорить мужчине, но Шарлотта многому учила меня. Она отличалась от всего светского общества, в котором мы вращались, и это не могло не волновать столь приятно мою душу.       Однажды, это было в апреле 1983-го года, Шарлотта узнала об одном бедном семействе, матери которого нужны были деньги для срочной операции сына. У мальчика были больные глаза. Я видел, как эта история задела Шарлотту. Она несколько недель не находила себе места, а потом вдруг уехала к матери в Антиб, оставив меня и Кристиана в Париже. Я был огорчен и удивлен тогда ее внезапным отъездом. А потом выяснилось, что она продала свою "Чайку", подаренную ей покойным отцом и, по возвращении в Париж, нашла эту бедную семью и отдала ей все деньги. Я, тронутый до глубины души поступком жены, все-таки спросил: - Как ты смогла продать "Чайку"? Ведь это память об отце, его последний подарок.       И как сейчас я помню слова Шарлотты: - Дорогой, что, по-твоему, важнее: вещи или живые люди?       Почему-то меня как огнем обожгло в тот миг.       Я - Адриен, граф де Монфор, счастливый и гордый муж и отец. Я и представить себе не мог, как легко потерять все самое дорогое в жизни.       Последние полгода Шарлотта была сама не своя. Грустная; огонь, мерцавший в ней годы нашей семейной жизни, погас. Часто, уложив в постель Кристиана, она уходила на кухню и полночи сидела там в одиночестве, тупо, невидяще глядя в окно. Я пытался взбодрить ее, но ничего не помогало. Она стала ездить к знакомому адвокату. Я не знал, зачем она это делает...       Приближалось лето 1984-го года. Мы отвезли пятилетнего Кристиана к его бабушке в Антиб, и вдвоем остались в Париже. Вдобавок, я затеял большой ремонт в родовом замке и периодически уезжал туда, чтобы контролировать рабочих.       Стоял конец августа 1984 года. Мне хорошо помнится этот день. Я сидел в гостиной, попивая свежий чай из старинного сервиза моей матери. Шарлотта на пианино почему-то играла одну и ту же пронзительную грустную мелодию. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль. Вдруг она сказала: - Адриен, любимый, если со мной что-нибудь случится, пообещай мне кое-что.       Моя рука непроизвольно дрогнула, и я чуть не пролил чай. К чему молодой женщине говорить о смерти?! - Что ты твердишь такое?! - Я вспылил. - Не смей даже думать об этом! С чего тебе это пришло в голову?! Мы ведь счастливы, у нас прекрасный сын. - В жизни разное бывает. В один миг все может измениться, - пожав плечами, спокойно сказала Шарлотта. - Пообещай мне. - Ладно. Что пообещать? Мне было не по себе от этого разговора и хотелось скорее покончить с ним.Тем более, вечером я отбывал из Парижа в замок (возникла серьезная необходимость моего присутствия там). А уезжать не хотелось с тягостными мыслями не хотелось. - Пообещай, что женишься вновь, если встретишь достойную женщину. - Она посмотрела на меня умоляюще.       Я поспешно дал вырываемое у меня обещание, но сразу стал заверять ее, что с ней ничего не случится, что она молода и здорова, а дурные мысли надо выкинуть из головы. Я так горячился, что случайно задел рукой чашку из маминого любимого сервиза, и та разбилась. Я ошарашенно смотрел на ее осколки, и был раздосадован и из-за странного состояния Шарлотты, и из-за любимой маминой чашки из тонкого мейсенского фарфора. Шарлотта перехватила мой расстроенный взгляд, брошенный на пол. Она посмотрела на меня с укором и сказала: - Память о близких людях, она здесь, - и Шарлотта показала на сердце. - А это - всего лишь вещь. Не грусти о ней.       И мне отчего-то стало стыдно за свой порыв. Вечером мы попрощались с Шарлоттой. Я вновь просил ее не брать в голову нелепые и ненужные мысли. А потом сел в машину и уехал на вокзал. И сейчас закрываю глаза и вижу ее стройную фигурку в легком летнем платье, стоявшую рядом с нашим домом. Если бы я знал, что это прощание не на несколько дней, а навсегда! Я провел неделю в замке, был очень занят неотложными делами, и не заметил как пролетело время. Я вернулся в Париж. Шарлотты дома не было, на столе лежал лист бумаги, на которым нервным, крупным почерком было написано следующее: "Адриен, у нас горе. Мне только что позвонила мама. Наш сыночек, наш Кристиан утонул. Он купался в море, мама не доглядела... "       Дальше я не мог читать: буквы были размыты; должно быть, жена плакала над письмом. В конце стояло: "Я немедленно выезжаю в Антиб. Я лечу к нашему ребенку".       Я - Адриен, граф де Монфор, потерявший единственного сына. Счастье и смысл всей моей жизни рухнули в один день.       Едва прийдя в себя от шока, я бросился звонить теще. Жена должна была уже находиться в Антибе. Но ее мама сквозь горькие рыдания сказала, что Шарлотта туда не приезжала. Я чуть с ума не сошел. Полиция тут же начала поиски моей жены и ее машины - синего " Мерседеса". И уже следующей ночью мне позвонили. - Господин граф, в девяноста километрах от Антиба, в кювете, найдена перевернутая машина. Судя по описанию, это машина вашей жены. И... держитесь, у нас плохие новости. В салоне было тело молодой женщины. Она мертва. Приезжайте скорее в Антиб на опознание.       Мне указали адрес морга. Мир стал черно-белым для меня в этот миг. Я потерял смысл жизни. Еще на пути в Антиб я знал, что погибшая женщина - это Шарлотта. Я проклинал себя за то, что занимался проблемами, связанными с замком. А теперь на что он мне, если я лишился и ребенка, и жены?!       Опознание подтвердило мои догадки. Ее лицо было удивительно спокойным, будто она спит, лишь мертвенная бледность заставляла осознавать то, что она умерла. Тогда я, как никогда болезненно, ощутил значение этого жуткого слова. Как это могло произойти? Должно быть, жена выехала из Парижа в страшной спешке и в ужасном нервном возбуждении. В ту ночь (а я мог предположить, когда это произошло), шел стеной ужасный ливень. Шарлотта, наверняка, мчалась на большой скорости. Мокрая дорога, занос, не справилась с управлением, кювет... Так оно и было, скорее всего. Да, впрочем уже и не важно.       Я плохо помню те страшные дни. Чья-то милосердная рука словно выжгла мне память. Лишь отдельные смутные картинки возникают в голове при мысли о том времени. Вот я, мои друзья, и сломленная горем мать Шарлотты на отпевании. Вот антибское кладбище. С неба, как в ту проклятую ночь, льет дождь. И кругом холодно и сыро. Словно осень уже вступила в свои права. А я стою и смотрю на две могилы, в которые опускают два гроба. Один - маленький, и второй - больше. Опускают мою жизнь, мое счастье, мою надежду. Вот наш адвокат, приехавший в Антиб нудным голосом зачитывает завещание моей Шарлотты, согласно которому я наследую ее квартиру на Лазурном берегу и три ее автомобиля. Естественно, ее квартиру я отписал своей теще, превратившийся враз в старую-старую безрадостную женщину. Вот я уже в Париже. Один, в роскошной, некому не нужной теперь квартире.       Два месяца прошли как в тумане. Я забросил магазин, перестал интересоваться жизнью, мало ел, почти не спал. Меня окружало богатство. Но зачем? На что оно могло сгодиться мне теперь?! Скажите! Мне даже завещать его будет некому. А в ноябре мне опять пришлось ехать в Антиб, на этот раз на похороны моей тещи. Бедная мама Шарлотты не вынесла горя и умерла от сердечного приступа. Вновь я стоял у могил моих родных и дорогих жены и сына. И неожиданно, прижав ладони к холодному надгробию могилы Шарлотты, я вымолвил: - Прости меня. Я помню свое обещание, и постараюсь его сдержать. Я говорил, но не верил. Какая женщина может сравниться с Шарлоттой?! Разве это вообще возможно?! То Рождество было самым мрачным и безрадостным в моей жизни. Я лежал на кровати с десятидневной щетиной. Я впервые перестал следить за собой. Мне все безразлично. Периодически звонил телефон, должно быть, управляющий из моего магазина... Но мне все равно. Телефон звонит, не умолкая. Как же мне все достало!!! Неужели, люди не понимают, что мне больше не для кого жить? Как жить без нее?! Без Кристиана? Перед глазами мое рыжее солнышко! Она смеется, щурясь от яркого солнца... Откуда такое солнце в декабре? Ох, у меня, кажется, начались видения! Я всегда верил в Бога, и это, а также уверенность в том, что самоубийство - выход для слабаков, не позволяло мне свести счеты с жизнью... Правда, я и без этого чувствовал себя мертвым, и ждал, когда все закончиться естественным путем... Я слишком любил свою семью и не уберег! Замок, и этот чертов ремонт оказался важнее... Я в тысячный раз слал проклятия на свою бедную голову... Кто-то стал настойчиво звонить мне в дверь квартиры. Я закрыл голову подушкой, чтобы не слышать звонка, выпил прописанное мне доктором снотворное, иотключился где-то на два часа. Когда я проснулся, назойливый посетитель все еще продолжал звонить..." И как терпения хватило"?- мрачно съязвил я про себя и, невзирая, на ломоту во всем теле и жуткую головную боль, поплелся открывать дверь. Сейчас я спрашиваю себя: что заставило меня тогда встать - расшатанные нервы, которые, как огнем, жег этот неугомонный звонок, или что-то еще? В любом случае, не открой я тогда дверь, жизнь моя сложилась бы по-иному. На пороге стоял мой близкий друг Пьер Вердье. Он был шафером на нашей с Шарлоттой свадьбе и крестным отцом моего Кристиана. Вообще, на тот момент он жил в США и, как выяснилось, приехал в Париж на несколько дней, по делам и, как ни странно, ради меня. Он был на похоронах моих близких, и мое состояние его сильно встревожило. А то, что я не отвечал на его звонки, заставило его, не мешкая, явиться ко мне домой. Через три часа его самолет должен был вылетать обратно, в Нью-Йорк, и он приступил к делу сразу. - Так, так, так. - С грустью друг смотрел меня, наверняка отметил про себя отметил беспорядок в квартире и завешанное черным драпом пианино Шарлотты. - Адриен, я скорблю вместе с тобой. Шарлотта была удивительной, Кристиан был солнечным мальчиком, и мне еще больнее от того, что ты сейчас предаешь их память. - ЧТО?! Пьер молча торжествовал; его слова оказали должное воздействие, но сейчас меня это не волновало, я был взбешен. - Я любил их, как никого в этом мире. Они были всем для меня. Что ты вообще знаешь? - вопил я, забыв, что Пьер всегда старался быть рядом, и в радости, и в горе, несмотря на разделяющий нас океан. - Я понимаю: тебе больно. Я понимал, он искренне хочет помочь и стал немного остывать. - Но что бы сказала Шарлотта, увидев тебя таким? Она бы горько плакала. А если она видит тебя сейчас... Ты же страшно огорчаешь ее. А она бы хотела, чтобы ты жил, ради их памяти. Ты всегда был деловым человеком, а я принес тебе интересную идею. Подумай над ней хорошенько. Тебе невыносимо во Франции, это ясно... Я только кивнул. - Ты учился в Штатах, ты знаешь язык, ты богат. Тебе не составит труда получить "Грин Карту", а потом, возможно, и гражданство США. Ты можешь начать там новую жизнь. Я помогу тебе устроиться там. Ты можешь открыть... Да хотя бы, такой же ювелирный магазин, как тут, и назвать его именем твоей Шарлотты. Представляешь, ее имя на неоновой вывеске над магазином? Его слова звучали убедительно. Особенно меня встряхнула мысль о том, что Шарлотта может сейчас огорчаться, испытывать боль из-за того, что я стал таким... Конечно, я не мог сразу ответить "да" или "нет" на предложение Пьера. Но я почувствовал, что его приход знаменует собой новый отрезок в моей жизни, а каким он будет, зависит только от меня. Я сказал, что подумаю над его предложением, и мы тепло попрощались. Я позвонил ему через месяц. Жизнь во Франции становилась день ото дня все мучительнее. Все напоминало мне Шарлотту. И я решил уехать... Я - Адриен, граф де Монфор, вступивший в новую жизнь! Я не знал, что она принесет мне. Продав ювелирный магазин на улице Риволи, поручив две квартиры и замок надежным людям, знакомым еще моему отцу, я улетел в Нью-Йорк. Пьер помог мне. Я получил вид на жительство, а позже и гражданство, как он и говорил. Я поселился в большой квартире на знаменитой Пятой авеню. Зачем я выбрал самый дорогой район и квартиру? Просто потому, что я привык к определенному уровню жизни, и не мог представить себя где-нибудь, в Бронксе, например. Я открыл ювелирный магазин, и назвал его "Шарлотта". Он приносил мне неплохой доход. Я купил "феррари", и на нем стал разъезжать в свободное время по Америке. Так я хоть немного забывался; это, как наркоз, притупляло мою боль. Время летело вперед, к пока неизвестному мне будущему. Дни сменялись неделями, недели - месяцами, месяцы - годами. Прошло шесть лет. Я - Адриен, граф де Монфор. Однажды, путешествуя, по обыкновению, по Америке, я заехал в Чикаго, и провел там два дня. В первую ночь в этом городе мне неожиданно приснилась Шарлотта. Она сидела на камне у какой-то реки, улыбалась мне, а потом вдруг сказала: - Прошу, не забудь обещание... И исчезла. Я проснулся с неожиданно радостным и светлым чувством, и отправился на прогулку по городу. А надо сказать, я не просто так оказался в Чикаго. У одного из моих постоянных покупателей в ювелирном магазине были родственники в этом городе. И те рассказали ему, что тут на южной окраине в бедном районе живет семейство одной девочки, талантливой певицы. Девочка действительно очень одаренная, но из-за нищеты своей семьи не может позволить себе учиться и развивать талант. Я сразу решил помочь ребенку, тем более, я - вдовец, на что же еще тратить деньги, как не на благотворительность. Я чувствовал, что Шарлотта бы одобрила это. Во второй половине дня я на машине отправился в этот район. Впервые я видел столь неприглядное место, сразу захотелось поскорее отсюда уехать, но я должен отдать деньги. Дом юной певицы я нашел быстро, передал конверт, сказав, что это деньги моего знакомого, и хотел сразу уйти, но не тут-то было. Меня почти силком втащили в дом, благодарили, отчего мне стало не по себе. И попросили остаться на ужин. В итоге, когда я покидал эту гостеприимную семью, на дворе была уже ночь. Я сел в машину, намереваясь как можно скорее умчаться из этого места. Но тут из соседнего двора я услышал отчаянный женский крик. Я вышел из машины. Нельзя было бросать человека в беде! Нападавшие оказались трусами, способными сражаться только с беззащитными. Я легко отделался от них. Когда они разбежались, я подошел к сидящей в грязи женщине. Она старалась прикрыть себя руками, так как ее одежда на груди была разорвана. Плечи ее слабо подрагивали, она тихо всхлипывала. Темные волосы закрывали ее лицо. - Мэм, как Вы? - спросил я. - Они не покалечили Вас? - Нет. Спасибо Вам. - Она подняла на меня глаза, и я обомлел. Эти ясные, сияющие, голубые глаза... Они смотрели прямо в душу, и кого-то неуловимо мне напоминали. Вдруг, лицо из далекого далека всплыло в моей памяти. Шарлотта! Как странно... Эта незнакомая мадам из трущоб и моя горячо любимая жена. Но раздумывать было некогда. Я уверенно протянул руку спасенной и предложил отвезти ее домой. В машине мы разговорились. Ее зовут Люсия Бишо. Она тоже вдова, пережила потерю мужа. Очень приятная женщина, моя душа отчего-то потянулась к ней. Впервые за шесть лет я почувствовал симпатию к женщине. Я - Адриен, граф де Монфор. Судьба привела меня в трущобы Чикаго, где я встретил свою новую любовь. Каждый день мы встречались с Люсией. Мне пришлось надолго задержаться в Чикаго. Я стал оживать. Как это было прекрасно! Я знал, что у нее есть дочка Кристина, но я даже рад был этому. У меня будет наследник. Приняв в сердце это новое чувство, я поклялся себе, что сделаю ВСЕ, чтобы не потерять свою вторую семью. Через два месяца ежедневного общения мы с Люсией решили пожениться. Да, она не аристократка, но она намного лучше многих аристократок, которых я знал. И она так напоминала Шарлотту! Мне было все равно, как на этот брак посмотрит мое окружение... И все бы хорошо, вот только сразу после знакомства с Кристиной, догадался, что девочка меня не примет. Но меня не раздражало это. Я полагал, что виной тому любовь девочки к покойному отцу. Она считает, что мама предала его. Но я теперь не упущу свое счастье, к тому же, я это обещал и Шарлотте. Я завоюю любовь Кристины! Она станет моей любимой дочерью, тем более ее имя было дивным созвучием с именем моего сына. Мы поженились с Люсией, она стала графиней де Монфор, и я увез ее и ее дочь в Нью-Йорк. Кристина почему-то не хотела покидать южную окраину. Если честно, это удивило меня, и я не знал, как правильно реагировать на такую причуду падчерицы. Вскоре я понял, что было тому причиной. Кристина влюблена в своего одноклассника из того района Чикаго, откуда я их увез. Не знаю, серьезно ли это чувство. Ее матери так не кажется. Романо, парень Кристины, прислал ей колье. Я видел, что оно действительно дорогое. Откуда у этого кубинца деньги?! Это все показалось мне подозрительным... Но я все больше убеждаюсь, что Кристина от него без ума. Она так переживает и скучает по нему; когда-то я также скучал по Шарлотте... Надо ее отвлечь. И тогда я решился на поездку во Францию. Тем более, отец Кристины тоже был французом. Я уверен, что ей должно быть интересно это путешествие. А мне уже не было так больно возвращаться на родину. Франция понравилась и Кристине, и Люсии. Только я видел, что моя падчерица все равно грустит... Даже невероятный праздник, который я устроил ей на День Рождения, толком не обрадовал ее. Чем ей помочь? Наверное, действительно надо съездить с ней в Чикаго. Пусть только закончит школу, и летом мы все вместе поедем туда. Уже и Люсия склоняется к этому решению. Моя дорогая жена после первой ночи в Париже тоже стала какая-то не такая. Понурая, нервная... Прошу сказать, что случилось - не говорит. Надо возвращаться в Америку! Я - Адриен, граф де Монфор. Отныне мой страшнейший кошмар - потерять свою вторую семью. Я дал себе клятву бороться за нее, и я сдержу эту клятву! Мы все-таки отпустили Кристину в Чикаго с ее родственницей Розой. Роза - серьезная молодая женщина, и внушает мне полное доверие. Я был уверен, что все наши проблемы разрешатся после этой поездки. Но как же я ошибался! Хорошо помню тот ужасный день, когда Роза позвонила нам из Чикаго. Она сказала, что Романо зверски избит и находится в коме. Люсии стало плохо от переживаний за Кристину. Мы срочно вылетели в Чикаго. Честно сказать, я не ожидал столь страшного поворота событий... Я был растерян, я не знал, что мне делать. А ведь я - глава семьи! Уже на следующий день мы были у постели больного парня Кристины. Странные чувства возникли у меня при взгляде на несчастного мальчика. Мой сын, останься он жив, был бы сейчас лишь немногим младше Романо. А если бы моего Кристиана так избили? Я задохнулся от возмущения. Кристина выглядела ужасно. Признаться, я не ожидал, что ее любовь настолько сильна! С какой нежностью смотрит она на Романо... Только слепой не увидит и не поймет, что она сейчас чувствует. Роза уверяет, что мальчика не выходить в этой больнице для бедных, его надо переводить в Нью-Йорк. Она назвала мне сумму, необходимую для перевода и лечения. Это огромные деньги! И я понимал, кожей чувствовал, что все взгляды обращены ко мне, я - единственная надежда! Вдруг, мне пришла в голову невероятная мысль: продать свое имущество во Франции, включая родовой замок, этого хватит и на перевод, и на лечение... Но как же расстаться с тем, что мне завещали предки?! Я показался сам себе предателем рода де Монфор. Нет, я не смогу решиться на это!... Неожиданно мне ярко представилось прошлое. Я, увлеченный ремонтом своего родового гнезда, Шарлотта, играющая грустную мелодию на пианино, а потом - кладбище в Антибе, хмурое небо, пронизывающий до костей ливень и два гроба - моя первая семья. Я потерял их из-за того, что слишком заботился о своем имуществе и не заметил, не придал значения грозным признакам грядущей трагедии! Неужели я вновь совершу такую ошибку? И имущество рода будет значить для меня больше, чем живые люди?! Если Романо умрет, неизвестно, что будет с Кристиной, и моя Люсия мне этого не простит!... Я еще раз взглянул на Романо. Кто же так бесчеловечно избил его?! Он ведь совсем мальчишка!.. И выглядит таким беззащитным на этой кровати, опутанный трубками медицинских приборов... Жалость острым кинжалом вонзилась в сердце. Я только что скорбел о роде де Монфор, и своей чести, а разве достойно дворянина бросить без помощи сироту, у которого нет никого, кроме влюбленной в него девушки?! Да еще в таком ужасном положении?! И разве достойно не помочь своей семье: Люсии, по бледным щекам которой ползут скупые слезинки; Кристине, сейчас невидящей никого и ничего, кроме своего парня? А ведь если бы Романо поправился, он, наверняка, стал бы мне сыном... Наследником, о котором я всегда мечтал! Я - Адриен, граф де Монфор, принявший самое трудное решение в своей жизни! Я уверен в своей правоте и все-таки выполнить задуманное далось мне нелегко! Поручив Романо заботам Кристины и Люсии, я вылетел на родину. Я никому не сказал о том, что намерен делать во Франции. Мысленно я просил прощения у своих предков за то, что собирался сделать, ибо, не смотря на свою уверенность, я понимал, что лечу распродавать все, что они копили веками. Я просил прощения и у Шарлотты. Ведь и ее квартира будет продана. Но тут я словно почувствовал ответ-одобрение. Я просто знал, что Шарлотта сделала бы тоже самое, и мне стало немного легче после этого. Конец флешбэка. POV Адриена. Я нашел два хороших агенства купли-продажи недвижимости, и поверилл им две свои квартиры: на Елисейских полях в Париже и в Антибе. Замок и весь антиквариат, хранившейся в нем, я решил выставить на международный аукцион. Квартиру в Антибе удалось продать через месяц. Тогда я получил на счет кругленькую сумму в восемьсот тысяч долларов, которые сразу перевел на карточку моей жены. Я старался не думать о том, что Антиб - город, в котором я пережил столько светлых и печальных моментов, город, навечно связанный в моей памяти с именем Шарлотты. А вот на квартиру на Елисейских полях долго не находилось желающих. Оно и понятно! Цена на нее была слишком высока. Я надеялся получить миллион долларов. Время уходило. Я торопил риэлторскую фирму. В итоге небо услышало мои молитвы - нашелся новый русский, выложивший нужную мне сумму. Последние две недели я занимался замком и ценными предметами, находившимися там. Я тысячи раз пожалел, что сам решил присутствовать на аукционе. Видеть, как вещи моей семьи идут с молотка, было страшно. Особенно, когда выставили пианино Шарлотты, которое после продажи нашей квартиры в Париже, я перевез в замок. Я почувствовал сильную боль в сердце, перед глазами все поплыло. Страшным усилием воли я не позволил себе упасть в обморок, и дождался конца торгов. Замок купил арабский шейх за полтора миллиона долларов, вещи принесли еще сто тысяч. Я был и рад и убит одновременно. А на следующий день я собирался вылетать в Нью-Йорк, но вылет сорвался. Я все-таки попал в больницу. Слава Богу, что подозрения на предынфарктное состояние не оправдалось. Но меня все равно продержали в больнице два дня, после чего я не замедлил с вылетом в Америку. Я очень надеялся на то, что мои мучения были не напрасны! Тем временем, в Чикаго. Прошел месяц. Мама больше не звонила графу в Париж. Но ее состояние меня здорово интриговало, словно бы она что-то знает, а говорить не хочет. Правда, вскоре я перестала ее расспрашивать, все мои мысли занимал Романо. Он все еще был в коме, и мне безумно хотелось поскорее отвезти его в Нью-Йорк, к Розе. Слава Богу, тот бандит на нашем горизонте больше не появлялся, и я перестала бояться... Однажды мама пошла в банк. Ей надо было снять с карточки оставленной ей графом деньги, и продлить оплату нашего гостиничного номера. Каково же было ее изумление, когда в банке ей сообщили, что у нее на карточке лишних восемьсот тысяч долларов! Мы сразу поняли, что это привет из Франции, и впервые за этот месяцпо-настоящему обрадовались. Но возвращения графа нам пришлось ждать еще три недели. В тот день я с утра уехала, как обычно, в больницу. Я сидела у постели Романо и читала ему книгу о Кубе. Вдруг в коридоре послышались чьи-то быстрые шаги, и в палату вошел Адриен. Он сильно похудел, и выглядел вообще неважно. Он сказал, что уже поговорил с доктором Роджерсом о состоянии Романо, и сообщил, что завтра мы повезем его в Нью-Йорк. Адриен оплатил отдельную палату в лучшей клинике, зафрахтовал специальный борт с необходимым оборудованием, и две медицинские машины - тут, и в Нью-Йорке. Я смотрела на него, хлопая глазами, и не веря тому, что я слышу. Потом он сказал, что смертельно устал, и уехал в гостиницу. Не знаю почему, но он еще долгое время не хотел говорить о том, каким путем достал столько денег. Ведь я узнала позже, что его основные счета были не затронуты. Стоит ли говорить, что пока я была с Романо весь этот день перед отъездом в Нью-Йорк, я все время думала об Адриене. Мне было стыдно за то, как я вела себя по отношению к нему. Он оказался мне, по сути, вторым отцом, но чтобы полностью осознать все это, мне необходимо было время. На следующий день я попрощалась с Томми и Дон, пригласив их к нам, в Нью-Йорк, и мы уехали. Перелет прошел хорошо. Романо оказался настоящим бойцом и все выдержал, в чем я, вообщем-то и не сомневалась! Больница была великолепна, особенно мне понравилась палата. Одноместная, светлая и очень уютная. Большая кровать с мягким матрасом и свежими, идеально чистыми простынями. Правда, нас тут ждал неприятный сюрприз. Я не звонила последние две недели в Чикаго Розе, так как безумно уставала и не могла даже доползти до телефона. А на месте выяснилось, что Роза уехала на месяц на симпозиум в Вену. Ее телефон нам дали в больнице, я сразу ей позвонила. Ее голос звучал расстроенно. Она не хотела лететь, но было нельзя отказаться, и она посоветовала нам найти, по крайней мере, пока, другого врача для Романо. Она просила нас выбрать какого-то из врачей ее клиники, только не коем случае не останавливать свой выбор на нейрохирурге Джерри Коллинзе. Он учился с Розой в институте, и, как она выразилась, проявил себя не с лучшей стороны как человек. Вначале нас насторожили ее слова, но остальные врачи были очень загружены, и главврач порекомендовал нам именно Коллинза. Это был очень красивый, высокий мужчина, невероятно обходительный. И мы только удивились, что в нем могло не нравиться Розе. Главврач расхваливал нам его как специалиста. Вот мы и согласились с его кандидатурой на должность лечащего врача Романо. Но очень скоро нам пришлось горько пожалеть о своем решении...