__
— Твои родители были добры ко мне. — Хм, — неопределенно промычала Карасуба рядом, никак это не комментируя, покуда мы шли по людной улице. После душа она все же переоделась. Топ прикрывала рубашка с длинными рукавами, доходившими ей до запястий. Она была черного цвета, как и шорты до колен, которые она решила выбрать. Единственными цветными островками, которые можно было заметить в ее новом наряде, были две белые линии, спускающиеся по передней части ее рубашки, а также застегнутый на талии коричневый ремень. Тёмно-серый жакет, на пару тонов темнее её волос, был накинут на плечи, и рукава его свободно свисали по бокам. Но как ни странно, эта одежда шла ей. Ей даже, казалось, было удобно в этом облегающем, очень легком в плане движения, и никоим образом не стесняющем наряде. Карасуба улыбалась. Ее обычная доброжелательная улыбка твёрдо покоилась на губах, а глаза были так сильно прищурены, что, казалось, были закрыты. Если бы я не знал ее чуть лучше, то подумал бы, что она обычная девочка-подросток, которых по городу бродит тысячи. Была бы, если бы не та подавляющая кровожадность, которую она источала. Толпа без раздумий расступалась перед ней. Люди жались друг к другу, лишь для того, чтобы образовать для нее проход. Они даже не думали, что делают, просто подсознательно понимали, что не должны приближаться к улыбающейся девушке, шедшей прямо сквозь толпу. Некоторые даже переходили дорогу, лишь для того, чтобы избежать встречи с ней, но, в конце концов, недоуменно озирались, осознав, что сделали. Она словно бы была совершенно другим человеком, кардинально отличающимся от той, которую я видел в доме. Это не было похоже на притворство перед родителями, реакции были слишком естественными, слишком эмоциональными, чтобы подумать, что это фальшивка. Я чувствовал искреннюю любовь и привязанность всякий раз, когда она обращалась к своим родителям. Особенно с отцом. Очевидно было, что она и с Айко ладит, но намного ближе она была всё же к отцу. Я, хоть и задумался бы, прежде чем назвать ее папиной дочкой, несмотря, конечно, на все наглядные доказательства, потому что, откровенно говоря, идея назвать так Карасубу, была такой же абсурдной, как само существование фанатичного, любящего переодеваться вампира-полукровки с фетишем на розовый цвет. Но кем бы ни была та девушка, позволившая своей матери так с собой обращаться, здесь её точно больше не было. Существо, шедшее рядом со мной, было чем-то совершенно иным. Увидев, как Айко начала готовить, я, естественно, решил помочь… и в конечном итоге, совершенно случайно выгнал ее с кухни и занял ее место. Она все это время, между прочим, выглядела слегка обиженной и хмуро смотрела через кухонную дверь на то, как я вожусь с ее утварью. Она сверлила меня взглядом до тех пор, пока не сняла пробу с моей готовки. А после стала называть меня «сэнсэем». Вскоре после окончания трапезы мы с Карасубой вышли из дома, и едва лишь переступили через порог, как Карасуба тут же начала источать жестокую ауру кровопролития. Все началось с малого, едва заметного для моих чувств, давления, но чем дальше мы отходили от дома, тем сильнее Карасуба возвращалась к тому образу, который был мне знаком. Ее шаги становились все длиннее, тише и грациознее, словно бы у крадущего зверя, и всего лишь через несколько минут ее давление стало всеохватывающим, заставляя людей разбегаться в стороны, словно испуганных тараканов. После моей неудачной попытки завязать разговор, мы провели остаток пути в молчании, сказать друг другу было нечего, и мы просто неторопливо шли к месту назначения. Только когда мы добрались, разговор наконец ожил. Карасуба задумчиво хмыкнула, внимательно осматривая парк. — Так это здесь? — Чуть дальше, — я указал на рощицу по другую сторону тропинки. — Вон там, за деревьями, есть полянка. Мы можем сразиться там. Карасуба скептически на меня посмотрела, но в итоге пожала плечами и послушно пошла в указанном направлении, а я последовал за ней. Вскоре мы пробрались сквозь деревья, продираясь через ветви, и переступая через корни, торчащие из земли. Деревья хоть и не были большими, но стояли плотно друг к другу, создавая естественный барьер, блокирующий поляну, скрывая ее от любопытных взглядов. В том и была важная причина, по которой я выбрал это место. Вскоре мы наконец продрались сквозь деревья и вышли на поляну — небольшой участок открытого пространства, окруженный деревьями, шириной не более дюжины ярдов. — Чего? — Карасуба остановилась на краю магического круга, приоткрыв один глаз и рассматривая сапфировые линии, вырезанные в земле, образующие узор настолько сложный, что никто, кроме эксперта в этой области, не смог бы понять, что он значит. Девушка склонила голову на бок и присела на карточки. — А это что такое? — Наш билет на поле боя, — обойдя ее, я вошёл в круг. Тот был не очень большой, не более шести ярдов, но вполне годился для своего предназначения. Остановившись строго в середине круга, я развернулся и указал на место напротив. — Мы почти на месте. Просто встань туда и начнем. Карасуба сидела на корточках, полу-открыв глаза, и внимательно изучала вырезанный в земле круг. Как только она поняла, ее указательный палец ритмично забарабанил по колену, а на лице застыло задумчивое выражение. Наконец, она подняла на меня испытующий взгляд. На единое мгновение, казалось, она задумалась. Ее удержал на месте лишь короткий миг нерешительности, но уже в следующую секунду она улыбнулась и слишком явно пожала плечами. Оттолкнувшись коленями от земли, Карасуба развернулась и выпрямилась, легко перешагнув края круга. И я не мог понять, сделала ли она шаг вперед, потому что была уверена в том, что это не ловушка, или же решила, что не имеет значения, даже если ее заманивают. — Ну, Эмия, — Карасуба провокационно улыбнулась мне с того места, где стояла, скрестив руки на груди. — Я жду. Почти все было подготовлено заранее. Всё, что мне нужно было, так это привести Карасубу в круг и всё. В последний раз проверив, все ли готово, я начал вливать Прану в землю под собой. Магический круг под нашими ногами ожил, и я почувствовал, как он жадно тянет из меня магию, насыщаясь сапфировым светом. Наконец, достаточно вытянув, он вспыхнул, и пламя его пыхнуло в ответ. Точно так же, как на Рейтинговой Игре, я закрыл глаза, когда свет стал слишком ярок, и просто терпеливо дожидался, пока он потухнет. И, когда наконец пару секунд спустя это случилось, я уже знал, что обнаружу, открыв глаза. — Ого, — выдохнула Карасуба, вытянув шею и осмотрев линию горизонта слева направо, а затем посмотрев на меня и блаженно улыбнувшись. — Эмия, ты действительно мне даришь только самые лучшие подарочки. Сталь и здания финансового района города возвышались над нашими головами. Верхушки зданий тянулись к небу и закрывали нам вид большей его части. Мы стояли посреди широкого перекрёстка, совершенно свободного от транспорта. Светофоры вокруг продолжали бесцельно переключать цвета, с зеленого на красный и обратно, даже не зная, что к их командам некому прислушаться. На самом деле, было довольно странно находится в обычно довольно оживленном месте, которое теперь пустовало. Здесь должны проноситься мимо машины, воздух должен наполняться ревом моторов, а таксисты должны рыскать по улочкам в поисках богатеньких клиентов. В городе, который больше полумиллиона душ называли домом, именно это место никогда не пустовало. Независимо от времени суток, оно всегда было заполнено суетой городской жизни, потому что люди всегда шли куда-то по своим делам. Но теперь оно пустовало, обращённое в метаморфический город-призрак, в котором, кроме нас двоих, вообще больше никого не было. Но больше всего меня поразила тишина. Такого не ожидаешь услышать в городе, только не тогда, когда солнце ещё так высоко и сияет так ярко. И потому на душе было так тревожно. Всё это ощущалось так неестественно. Большинство людей, наверное, никогда не поймут значение истинной тишины, которую мы слышим так редко. Многие, скорей всего, всю жизнь прожили, так этого и не поняв. Мы всегда, постоянно окружены шумом. Иногда он очевиден: шум и суета оживленной улицы, болтовня толп людей, звон телефонов, топот ног по земле или гудение клаксонов авто. Но есть менее очевидные: тихая работа кондиционера или компьютера, тиканье часов, шепот листьев на ветру, жужжание насекомых или даже дыхание человека, идущего рядом с вами. Мы абстрагируемся от него — от шума, который всегда нас окружает, который постоянно в поисках чьего-то внимания. Просто шума было бы слишком много, и потому мы намеренно отрезаем часть и не замечаем, что он всегда вокруг нас. И только сейчас, стоя в абсолютно пустом городе, я наконец понимаю, как же дезориентирует абсолютная тишина. Здесь не было ничего живого кроме нас. Ни людей, ни птиц, ни крыс, ни одного даже самого маленького жучка. Это был город-призрак во всех смыслах этого слова. А посреди этих безжизненных бетонных джунглей стояли мы с Карасубой. Именно потому это место стало идеальным полем битвы для неистового дракона. Повернувшись к вышеупомянутому дракону, я спросил: — Ты уяснила условия сделки? — Ага, — Карасуба рассмеялась, обхватив рукой живот и чуть-чуть наклонилась, глядя на меня сквозь челку. — А ты уверен, что хочешь лишь этого? — в ее глазах плясало неподдельное веселье. — Только один вопрос? И больше ничего? Я бы отдала гораздо больше за возможность убить тебя. — Да, это всё, что мне нужно, — я начал пятиться, освобождая пространство для боя. — Начиная с этой секунды и до заката солнца, ты вольна нападать на меня сколь угодно, даже убить, если сможешь, конечно. Я приказал своей Свите ждать снаружи, и позволить тебе уйти, если ты победишь. Но если я одержу победу, то я ожидаю полного и развернутого ответа на любой вопрос, который я тебе задам. — Если бы я знала, что всё так просто, то давно бы уже вызвала тебя на бой, — то ли удивленно, то ли недоуменно покачала головой Карасуба. — И Эмия, тебе реально нужно научиться торговаться. Я бы и на большее согласилась, лишь бы заиметь возможность убить тебя. — Нет, — поправил я ее. Она моргнула, сделала удивленный вид, и вопросительно наклонила в сторону голову. — Мы договорились драться, но при условии, что ты попробуешь убить меня. — Хочешь сказать, есть разница? — в притворном замешательстве проговорила Карасуба, дразняще улыбаясь. Я даже ответить не потрудился. Теперь между нами было более дюжины ярдов, и более чем достаточно места для маневров. Приняв идеальную для боя позицию, я мысленно приготовился проецировать… И тут же мне пришлось подавить желание ударить себя по лицу оттого, что я осознал свою ошибку. — Карасуба, — начал, я смущенный тем, что забыл о такой важности, с которой надо было разобраться раньше. — А где твой меч? Любимого оружия Карасубы — нодачи, нигде не было видно. По дороге сюда я не заметил, чтобы она взяла с собой что либо, и оттого, что она забыла об этом, я почувствовал, как мои щеки загорелись от стыда. Я уже собрался было предложить ей копию своего меча, как вдруг она заговорила. — Прямо здесь. Она подняла левую руку, держа ладонь навстречу небу раскрытой. Я увидел едва заметное движение, кожа в центре ладони слегка колыхнулась, словно бы что-то под ней пыталось выбраться наружу, освободиться. Затем кожа раздвинулась под давлением, и кончик лезвия меча начал выбираться наружу, пронзая ее плоть. Клинок поднимался все выше, неуклонно вытягиваясь из ее руки. Когда наконец он поднялся на несколько футов, появилась рукоять, и кожа гротескно растянулась, освобождая место. Как только нижняя часть рукояти нодачи освободилась от оков руки, кожа плотно сомкнулась и меч начал крениться, готовясь упасть. Но прежде, чем он успел сделать это, Карасуба схватила его и прижала к себе. Несколько секунд я недоуменно пялился, пытаясь осознать увиденное. Это было не заклинание. Даже если бы у Карасубы был хоть какой-нибудь магический резерв, я бы почувствовал движение Маны. И это определенно не было какой либо вариацией ее Тоуки. Но, учитывая все это, значит работа была свершена ее Священным Механизмом. Точно. Я забыл, что у Священного Механизма была вторичная способность в дополнении к удваиванию любого навыка владельца. При правильном освоении, Священный Механизм можно было использовать в качестве устройства хранения, пользуясь им, как пространственным карманом. Пара предыдущих владельцев, по преданиям, таким образом хранили свое оружие. Но где же сам Священный Механизм? — Это же Освоение, так? — попробовал я угадать, зная что нечто подобное недавно уже видел. Ощущения от Карасубы были схожи с оными от Георга, хоть и не сильно. В отличии от нечеловечески-пустой оболочки, в которую превратился маг, Карасуба все ещё казалось очень даже человечной. Хотя что-то внутри нее определенно поменялось, но что-то настолько незаметное, что я бы и внимания не обратил, если бы не сосредоточился. — Верно, — Карасуба посмотрела на свою левую руку. — Никогда особенной необходимости в доспехах не видела. То, что может отразить всё, кроме сильнейших атак, конечно, пригодится, но для меня то, что не помогает убить противника — оружием не является. И потому я променяла защиту на нападение. Вместо непроницаемой шкуры дракона, которая защитила бы мою жизнь, я предпочла его всемогущую силу, которую использую для того чтобы сразить своих врагов. — Но ты ведь не можешь ею пользоваться, так? — человеческое тело такую мощь не выдержит, если конечно хочет сохранить свою исходную форму. Если бы она попыталась проявить хотя бы малую часть силы Дракона, ее тело оказалось бы «искажено» от напряжения. — Боюсь, что так, — свободно призналась Карасуба, легко пожав плечами так, будто бы потенциальная слабость ее ни капли не заботила. — Я чувствую, что меня убивает даже та капля, которую я могу сдержать. Ддрайг хотел полностью превратить меня в Дракона, чтобы я могла сдержать ее, но я отказалась. Как бы заманчиво это ни было, но я хочу ещё кое-что в этой жизни сделать, и мне для этого нужно быть человеком. Может позже, закончу дела и приму его предложение, но сейчас должна справиться так. — Кроме того, — она подняла руку и откинула челку. — не так все и плохо. Даже те малые крохи, которые я могу использовать, дают свои преимущества. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, о чем она говорит. Чтобы заметить, что случилось с раной, которую нанес ей Геракл. Но осознав всё, я сразу же понял. В какой-то момент, Карасуба, должно быть, сняла со лба пластырь, наложенный матерью, но за ним ничего, кроме тонкой розовой полоски, не было. Прошли всего лишь пара часов, а рана выглядела так, будто бы уже почти зажила. — Не совсем мгновенная регенерация, — Карасуба опустила челку обратно. — но не поверишь, как иногда полезно бывает вот так вот вылечиться. — О, могу себе представить, — ответил, я подумав о своей регенерации. Я уже давно потерял счет тому, сколько раз Авалон спасал меня, или тому, сколько раз я почти что терял конечности во время Войны Святого Грааля. Что уже говорить обо всем том что происходило позже. В атмосфере что-то неуловимо поменялось и возникло такое чувство, будто после жаркого дня входишь в прохладную комнату — бессловесный сигнал к тому, что разговор окончен. Веки Карасубы начали открываться, обнажая серые глаза, улыбка приобрела хищную остроту, а меч теперь был зажат в обеих руках, и готов был нести смерть. Слегка расслабив стойку, я приготовился в любую секунду обнажить клинок. Я понял, что врагу, не знающему, какое оружие я буду использовать, сложнее прорваться через мою защиту. Это лёгкий, но эффективный трюк, который я научился использовать в своих интересах. Честно говоря, несмотря на все силы, которые у нее были, а они были внушительны для человека, возраст которого и за второй десяток не перевалил, я уже знал, что исход нашей битвы предопределён. Грубой физической силы у нее было в достатке, я в этом успел убедиться. В битве с бригадой Хаоса я увидел, на что она была способна, и хоть это и впечатляло, я с уверенностью мог сказать, что я намного сильнее и быстрее. Даже если ей удастся выкачать больше энергии из своего Священного Механизма, я все равно сомневался в том, что этого будет достаточно, чтобы когда-нибудь преодолеть разрыв между нами. Это был бой, в котором один боец имел подавляющее физическое превосходство перед другим, и ситуация тоже была знакома, но только на этот раз не у меня был недостаток. После стольких лет сражений с противниками сильнее, быстрее и талантливее меня, было слегка странно оказаться на другой стороне. На одной с ними стороне. Только в искусстве владения мечом я был до конца уверен. Был уверен в том, что смогу справиться с ней, даже не используя Небесные Фантазмы. Опять же, я не собирался поддаваться ей. Если бы это была обычная драка, я бы закончил всё, как только она бы началась. Просто ошеломил бы ее с самого начала, не дав и шанса опомниться. Критическим недостатком Священных Механизмов всегда было время, необходимое для сбора достаточного количества силы, и потому первые несколько секунд боя оставляли их владельцев беззащитными. Но я, в принципе, не ставил целью убийство Карасубы. И потому такая крошечная разница все усложнила во много раз. С самого начала, ещё до того, как я покинул Подземный Мир, я знал, что схватка между нами с Карасубой неизбежна. Она была слишком зациклена на битве со мной, до такой степени, что готова была броситься на Гаэ Болг, если это будет значить то, что она доберется до меня. Тогда мне едва удалось предотвратить катастрофу, но я сомневался, что мне снова так повезет. Так что лучше дать ей сейчас то, чего она хочет, но в месте, в котором я могу минимизировать ущерб, а также, надеюсь, вытащить ее саму. И устроив все именно так, я, по крайней мере, смогу получить ответ на жизненно важный вопрос. Кто ты такая? Кто такая Хёдо Карасуба? Всё, что я о ней знал, казалось бессмысленным. Слишком много фактов прямо противоречили друг другу. Она была настоящей фанаткой боёв, совсем не заботилась о своей жизни, но отказалась сражаться со мной, когда я упомянул что могут пострадать невинные. Она казалась кровожадной убийцей, но без разбора не убивала. Я читал отчет, собранный Соной о Карасубе, и, к своему огромному удивлению, понял, что в городе, всякий раз, когда она появлялась, не было замечено ни роста убийств, ни необъяснимых смертей — будь то смертные или же не очень. Карасуба, до тех пор пока не столкнулась с бригадой Хаоса, похоже, никого в этом городе не убила. В ней всегда было так много кровожадности, что можно было ожидать, что за ней будет тянуться след из мертвых, но она всегда себя сдерживала, пугая окружающих, но никогда никому не причиняя вреда. Совсем на нее, казалось бы, не похоже. Такое ощущение, что я имел все кусочки мозаики, но никак не мог их собрать воедино. Будто бы у меня были части от двух разных головоломок. Вот почему я устроил все это. Мне нужны ответы, и получить я их от нее смогу только так. А это в свою очередь значит то, что я не могу просто победить ее. Мне нужно измотать ее, удержать до тех пор, пока не сядет солнце, и пока наша битва наконец не закончится. Для меня это было больше битвой ментальной выносливости, а не физической. Мне нужно будет поддерживать концентрированное внимание в течение нескольких часов непрерывного боя, намеренно смягчая удары, чтобы случайно ее не убить. Карасуба же вообще ничем стеснена в это время не будет. Не сомневаюсь, что она с радостью нападет на меня всеми силами. Но даже с таким препятствием, в этой битве преимущество по-прежнему было у меня. Мне по-прежнему не стоит расслабляться — одна ошибка может стоить мне жизни. Но в битве, в которой секунды кажутся часами, а минуты днями, до заката пройдет целая вечность. Это будет чертовски раздражающая драка. Возможно, сложись обстоятельства иначе, я мог бы расслабиться и насладиться вызовом, может даже слегка повеселиться, но с тем количеством злобы, что наполняло воздух, я сильно во всем этом сомневался. Чтобы я утром не чувствовал, все это бледнело в сравнении с тем что ощущалось сейчас. Словно долгие часы ожидания никак не смогли урезонить жажду битвы. Во всяком случае, стало только хуже. Аналогию можно было провести с голодным зверем — запри его в клетке, и отчаяние его достигнет такой стадии, что следующую жертву он просто разорвет. Такую маниакальную и кровожадную ухмылку можно было увидеть только лишь на лице убийцы, забирающем жизнь своей последней жертвы. Это зрелище многие враги Карасубы несомненно видели перед своей смертью. — Я убью тебя, — вежливо пообещала она, поднимая меч над головой. И неважно, выполнит она свое обещание или нет, я не сомневался в том, что она сделает все возможное и очень постарается. И, в отличии от прошлого раза, у меня в руках не было проклятого копья, направленного на нее и способного удержать на расстоянии. — ЭМИЯ! — и с диким ревом Карасуба бросилась на меня.Глава 21: Вини своего Бога — Часть 2
30 августа 2019 г. в 21:29
Примечания:
Бета-редактор, которому ОГРОМЕННОЕ СПАСИБИЩЕ:
Пропавший во тьме
И я оказался прав.
День становился все безумнее и безумнее.
— Вот видишь, что получается, когда ты снова дерешься с кем-то? — Айко Хёдо тщательно смочила ватный тампон дезинфицирующим средством, прежде чем осторожно промокнуть порез на голове дочери. — Где это слышано вообще, чтобы девушка вмешивалась во что-то столь опасное, как уличные драки? Клянусь, не понимаю, где я в твоем воспитании ошиблась.
— Ай! — Карасуба зашипела от боли, отпихнув мать и угрюмо на нее посмотрев. — Больно ведь, мама.
— Да прекрати уже ныть, большая уже девочка, — Айко отмахнулась от жалоб дочери крепко схватила Карасубу за подбородок и продолжила обрабатывать рану. — Если ты достаточно храбра, чтобы расхаживать с такой раной, то, видимо и лечение ее стерпеть сможешь. А теперь сиди спокойно и дай мне закончить начатое.
Карасуба нахмурилась, возмущенная обращением, но подчинилась, терпеливо перенося заботу матери и дуясь в своем кресле, словно капризный ребенок.
Хоть по дороге сюда она и умудрилась более или менее привести себя в порядок, но все равно выглядела так, будто бы побывала в уличной драке. Ей хоть и удалось смыть с себя большую часть крови, но с кровоточащей раной на голове, полученной от Геракла, все равно ничего сделать бы не удалось. Как бы то ни было, я просто был благодарен хотя бы за то, что никто в полицию на нас не доложил. Впрочем, свою порцию подозрительных взглядов мы получили.
Айко терпеливо ждала когда мы зайдем в дом, и потому сразу обратила внимание на Карасубу. Но вместо того чтобы запаниковать, как я того ожидал, она лишь покорно вздохнула, будто бы чего-то подобного ожидала, затем схватила дочь за руку и потащила ее на кухню, чтобы обработать рану, старательно, но с привычной легкостью, игнорируя все протесты.
Именно в тот момент, когда я увидел то как грубо мать обращается с дочерью, дующейся словно капризный ребенок, я осознал что обед этот будет безумным, как я того и ожидал.
— Ещё чашку хочешь? — вежливо спросил мужской голос со стороны.
— Да, пожалуйста, — не отрывая взгляда от матери и дочери я рассеянно протянул чашку для чая, а затем кивнул подбородком на этих двоих. — Они что, всегда так?
— Кто? Айко и Кара? — спросил мужчина, ставя чайник обратно на стол, после того, как наполнил мою чашку. На мой кивок он пожал плечами. — Довольно часто. А что, странно смотрится?
— Не то чтобы. Просто… — повернувшись к своему собеседнику, я задумался над словом. — … неожиданно.
Хёдо Ичиро, отец Карасубы и Иссея, выглядел точно таким же, каким я запомнил его с визита родителей в школу. Стройный мужчина, возможно слегка нескладный, общий вид которого был слегка неряшлив. Даже когда он свой выходной день отдыхал у себя дома, он все также носил рубашку с двумя расстёгнутыми сверху пуговицами, и брюки. Точно такую же одежду в которую он был одет в школе, хотя, очевидно, он решил отказаться от галстука и пиджака.
Похоже, он не потрудился утром расчесать волосы, потому что на голове было просто беспорядочное воронье гнездо, а на подбородке был такой же неряшливый участок волос, отчаянно старающийся быть похожим на бороду, но терпевший неудачу.
Теплые карие глаза, так непохожие на глаза его дочери, смотрели на меня из-за оправ очков, весело мерцая так, будто бы их владелец в точности знал, о чем я думаю. На губах же его была слабая улыбка.
— А, да, я понимаю, — он понимающе кивнул и нежно посмотрел на свою дочь, сидящую на табурете у кухонного стола. — Наша Кара любит создавать впечатление собственной важности, не так ли? Никто после встречи с ней никогда бы не подумал, что она так молода. Но, тем не менее, это не отменяет факта того, что она все ещё ведет себя очень по-детски. Неважно, как сильно она притворяется, ей лишь шестнадцать. Как любой шестнадцатилетний подросток, она думает, что уже взрослая, и что может справиться со всем миром. Но столкни её с собственной матерью и сразу поймешь, что против неё-то то она ничего сделать и не сможет.
Карасуба, должно быть, услышала его, потому что бросила на него искоса свирепый взгляд, но Ичиро лишь поднес к губам кружку, скрывая тем самым ухмылку, определенно блуждающую на его лице, но никак в глазах не отражающуюся.
Наблюдая за тем, как ведет себя в такой вот обычной обстановке простая семья, я оказался поражен странным чувством умопомрачения. Это была точно такая же дезориентация, которая преследовала меня, когда я засыпал в одном месте, а просыпался в другом.
Повернувшись обратно к Карасубе, я решил прислушаться к словам Ичиро и сосредоточил на ней все свое внимание, глядя на неё беспристрастно, без предубеждений и ожиданий.
И, думаю, в первые я понял, насколько все же она молода.
Настоящий ребенок. Я позабыл, что ей всего шестнадцать лет, она моложе меня, может даже и Соны. Возможно, с Широне она одногодка. Она, наверное, была даже моложе меня, столкнувшегося с Войной Святого Грааля. Хоть это и было несколько лет назад, но, оглядываясь на себя прежнего, я признаю, что был ребенком. И от вида её, огрызающейся на мать, обрабатывающую её порезы, правда заявленная её отцом ударила по мне гораздо сильнее.
Как же я такое допустил?
Когда это я успел перестать видеть в Карасубе ребенка, как в Соне, Кибе, Широне и других? Когда я перестал думать о ней, как о простой девчонке, и начал думать, как о… как… даже не уверен, как. Может как об убийце, в этом нет сомнений, но в то же время я думаю о ней, как о ком-то большем и одновременно меньшем, чем человек.
Наверное, в первый раз я увидел в ней подростка, со всем ее эмоциональным багажом.
Мягко говоря, эта мысль дезориентировала. Образ, который я создал в своем подсознании, и тот, что я видел сейчас перед собой, сильно противоречили друг другу, и следующие несколько минут я просто наблюдал то, как она извивалась от прикосновений матери, давая мне обдумать мысль и время от времени возвращаться к чаю в своей кружке, позволяя открытию засосать меня чуть более, чем полностью.
Кухня, в которой мы находились, была очень просторной, гораздо больше того, что можно было ожидать от дома, в котором проживали лишь четверо человек. Даже стол, занимающий место в середине кухни, спокойно вместил бы всех нас, и мы бы чувствовали себя совершенно комфортно.
Таким образом, мы с Ичиро и сидели за кухонным столом, друг напротив друга. На краю стола в другом конце кухни, лежала аптечка, из которой прямо сейчас мать Карасубы Хёдо Айко вытащила пластырь, чтобы сразу же вернуться и вновь засуетиться над дочерью, словно безумная курица-наседка. Карасуба вынуждена была сидеть на табуретке, стоявшей у стойки, и ерзать на ней, позволяя матери продолжать начатое.
Будь на ее месте кто другой, я бы поклялся, что хмурый взгляд, показывающий ожидание окончания действий матери, походил на обиженное выражение лица.
— Ну вот, теперь нормально, — сказала Айко, закончив накладывать последнюю полоску пластыря на порез, держа в это же время дочь за подбородок и поворачивая ее голову из стороны в сторону, критически осматривая обработанную рану. — Признаю, не самая симпатичная моя работа, но, думаю, сойдет. Ты по-прежнему будешь выглядеть так, как будто тебя битой по голове ударили, но хотя бы ковер марать не будешь, истекая кровью до полусмерти.
— Наконец-то! — оттолкнув мать, Карасуба встала и потянулась. — Думала уже, ты никогда не закончишь.
Айко фыркнула и, отвернувшись от дочери, начала собирать медицинские принадлежности обратно в аптечку.
— Если тебя это так беспокоит, то, наверное, пора бы уже и прекращать себя ранить. Ещё лучше, просто прекрати ввязываться в драки, — уже не молодая мать двоих детей в смятении покачала головой, а затем повернулась и посмотрела на мужа. — Знаешь ли, это всё твоя вина.
— Моя? — брови Ичиро от обвинения взлетели вверх, а рука поднялась в знак капитуляции, хотя улыбка и по-прежнему была на губах. — Я-то что такого сделал?
— А кто, по твоему, проявил инициативу и записал её на эти занятия Кэндо? — заявила Айко, обвиняюще указав на него пальцем и вновь вернувшись к упаковыванию медицинских принадлежностей. — А ведь я знала. Знала, что записывать мою малышку на эти занятия было плохой идеей. Чего ради правильной девочке в наши дни вдруг махать мечом? Просто надо было уговорить тебя не делать этого. «Всё будет нормально», «Эти занятия ее дисциплинируют», не помнишь, кто так говорил? И смотри, что вышло! Моя бедная девочка теперь ввязывается в уличные драки и каждую неделю приходит домой побитая, с синяками и не знаю даже с чем ещё. Я ведь предупреждала тебя — учить ее драться плохая идея.
— Ну-ну, милая, — успокаивающе произнес Ичиро, — ты ведь не хуже меня знаешь, что занятия Кэндо к этому не имеют никакого отношения. Кара начала драться задолго до того, как мы записали ее на занятия.
— Знаю я! — чуть ли не взвыла Айко. — Потому и хотела записать ее, вместо этого на занятия балетом!
Поток моих мыслей практически замер от того, что я представил Карасубу, одетую в розовые колготки и пачку, но, благо, я быстро стряхнул с себя этот образ. И без того уже достаточно шокирующих откровений для одного дня, больше мне не нужно было. Меня и так уже искушало бросить все, помчаться со всех ног в подземный мир, купить полный ящик пива и отыскать Асию, чтобы узнать у нее, не хочет ли она напиться до потери сознания.
Ичиро мне хитро улыбнулся, будто бы знал, о чем я думаю и находил это столь же абсурдным, а затем повернулся обратно к жене.
— Милая, даже если бы мы знали, чем все обернётся, то всё равно бы попробовали бы что-то предпринять.
— Да знаю я, — ответила женщина, прячась за стойкой, — но можно же помечтать немного?
Хёдо Айко была среднего для японки в возрасте роста, и, в общем и целом, это значило то, что она была довольно маленькой. Ее длинные каштановые волосы были собраны в низкий хвостик, доходивший до середины лопаток. У нее также было довольно юное лицо без морщин, за исключением лишь тех, что были в уголках глаз.
В общем и целом, Карасуба была больше похожа на нее, чем на отца, но разница была невелика. Между матерью и дочерью было заметное сходство, особенно замечалось это в чертах лица и в скуловых костях, но телосложение, рост и, конечно же, цвета глаз и волос были совершенно разные.
— А что касается вас, юная леди, — Айко обернулась, уперев руки в бока, и неодобрительно, хмуро посмотрела на дочь. — Я думала, мы уже договорились, что ты больше не ввязываешься в драки.
— На этот раз я не виновата, клянусь, — Карасуба подняла перед собой руки в знак капитуляции, снова нацепив на лицо фирменную улыбочку, хотя, теперь, увидев ее родителей, я не мог не сравнить оную с улыбкой ее отца. — Шла себе, никого не трогала, и за мной увязались члены какой-то банды. Когда я столкнулась с ними, они меня ещё и завербовать к себе попытались.
— А почему ты просто не могла сказать «нет» и уйти? — риторически спросила мать, уже зная ответ.
— Мам, поверь мне, — губы Карасуба ещё сильнее изогнулись в подобии улыбки. — Такие люди не принимают «нет» в качестве ответа. Нужно применять силу, чтобы убедиться в том, что они поймут все правильно.
— Кара, милая, — голос Айко стал умоляющим, и ее беспокойство при взгляде на дочь стало более очевидным. — Ты же знаешь, я не люблю, когда ты ввязываешься в драки. А что, если ты однажды серьёзно пострадаешь?
Да, зная Карасубу, стоило беспокоиться о том, что кто-то может пострадать.
— Мам, со мной всё будет нормально, — улыбка сероволосой девушки потускнела от очевидного материнского беспокойства. — Эта старая мартышка слишком хорошо меня обучила, чтобы я кому-то вообще могла проиграть. Вот увидишь, тебе даже беспокоиться не надо будет.
Пару секунд Айко умоляюще смотрела на дочь, но всё же смирилась с неизбежным.
— И почему ты не могла выбрать более безопасное хобби, как например твой брат?
Брови Карасубы взлетели вверх, оба глаза широко открылись, обнажив серые радужки, и сама она недоверчиво уставилась на женщину.
— То есть, ты хочешь, чтобы я целыми днями сидела в комнате и смотрела порно? — ее нос чуть сморщился в отвращении от этой мысли.
— Что?! Нет! — Айко чуть ли не подпрыгнула от шока, но всё же язвительно покачала головой. — Боже мой, нет же, этого я не хочу. Я имела ввиду ту оккультщину, которой недавно заинтересовался Иссей. Он же даже к клубу присоединился. Он даже отправился на экскурсию с товарищами по кружку. Знаю, может это и не слишком продуктивное хобби, но мне, по крайней мере, не нужно будет беспокоиться о том, что каждый раз, уходя, он будет возвращаться домой избитым до полусмерти, — от напоминания о том, какой опасности подвергает себя дочь, Айко в изнеможении опустила голову. — Кара, честное слово, до сердечного приступа меня… однажды… доведешь… — Айко замолчала, нахмурилась, уставилась на что-то на полу, нахмурившись ещё сильнее.
— … Кара, — заговорила она спустя минуту, небрежно, но все ещё не отрывая глаз от пола, — а почему на тебе нет обуви?
Ах да, я и забыл об этом. Карасуба пришла домой босиком, выбросив туфли в мусорный бак, мимо которого мы по дороге проходили.
Одно дело: объяснить откуда на ее одежде брызги крови — всегда можно было сказать что это ее кровь, но вот туфли — это совсем другое дело. Их подошвы были покрыты таким количеством крови, что оказались полностью окрашены в красный, и, по-моему, любое объяснение, выданное ею родителям, привело бы к тому, что она по, их мнению, просто прошлась по луже крови.
Что, кстати, она и сделала. Первоначально, ее план состоял в том, чтобы прокрасться в дом незамеченной переобуться в домашние тапочки, но он провалился, потому что мать стояла прямо у дверей.
— Я их потеряла, — ответила Карасуба, пожав плечами и легко улыбнувшись. Ложь слетела с ее губ также просто, как и любые другие слова.
— Потеряла? — Айко бросила на дочь подозрительный взгляд, явно не поверив ее объяснению. — Ты что, потеряла собственную обувь? — сжав руки в кулаки, Айко строго посмотрела на высокую девушку. — Хёдо Карасуба, ты что, правда думаешь что я в это поверю?
Карасуба же снова пожала плечами и улыбнулась.
— Но это правда.
— Кара, скажи честно, я обещаю что не буду ругаться, — на этот раз лицо Айко наполнилось беспокойством. — Над тобой издеваются?
Понятия не имею, как мне удалось не выплюнуть весь тот чай, что на тот момент был у меня во рту, но мне всё же удалось, хоть и пришлось зажать рот рукой, чтобы не расхохотаться вслух. Ичиро напротив чувствовал себя ненамного лучше, но в отличии от меня даже не потрудился скрыть веселье и слегка хихикнул.
— Нет, надо мной никто не издеваются, — Карасуба бросила быстрый взгляд на нас обоих, а затем снова повернулась к матери чтобы успокоить ее. — Честно говоря, я потеряла туфли в драке.
— Не лги мне, юная леди. Хоть это и было давно, но я все же помню, как в мои школьные годы хулиганы крали обувь из шкафчиков девушек. О боже, — Айко побледнела. — И почему я раньше не заметила? Царапины, синяки, а теперь и отсутствующая обувь. Ты не ввязываешь в драки, над тобой просто издеваются! Теперь все это обрело смысл, — Айко закрыла лицо руками. — Господи, я такая ужасная мать. Над моей маленькой девочкой издеваются, а я даже ничего не замечала.
— Мама! — прервала ее Карасуба, прежде чем женщина успела продолжить свои причитания. — Я же тебе сказала, никто надо мной не издевается. Я клянусь.
— Ты уверена? — Айко подняла голову и беспокойно посмотрела на дочь. В ответ на жесткий кивок Карасубы, ее взгляд стал ещё подозрительнее, но она, такое ощущение, уже готова была смягчиться. — Ну ладно. Раз уж ты так говоришь. Но если над тобой будут издеваться, сразу же мне говори, — она ударила себя кулаком в грудь, — мамочка сразу разберется!
Мысль о том, что Айко придет в школу и будет орать на учеников, чтобы они прекратили издеваться над ее бедной маленькой девочкой Карасубой, была настолько нелепой, что я поймал себя на мысли о том, что едва ли не начал оглядываться по комнате в поисках Безумного Шляпника, чтобы убедиться, что я точно не упал в кроличью нору, попросту не заметив этого.
— Мама, — Карасуба бросила на меня ещё один предостерегающий взгляд, но румянец на ее щечках выдал ее с головой. — Клянусь тебе, надо мной никто не издевается. А теперь, пожалуйста, прекрати уже волноваться, и давай забудем об этом.
— Милая, ну что я могу сделать, — Айко протянула руку чтобы провести по пряди волос дочери. — Когда ты была маленькой, ты ведь всегда была такой плаксой. Даже из дома убегала.
— Один раз! Всего один раз убежала! Блин, давай уже забудем.
— Дорогая, оставь ее в покое, — заговорил Ичиро, прерывая разговор. — Всё с Карой будет нормально. Ты же ее знаешь, сомневаюсь, что кто-то вообще захочет над ней издеваться.
Айко тяжело вздохнула.
— Быть может ты и прав, — и на мгновение ее глаза заблестели, и она лицом повернулась ко мне.
— Эмия, — я оказался в центре внимания чрезмерно заботливой матери. — Ты же мне скажешь, если над моей дочерью в школе будут издеваться?
— Конечно, — искренне пообещал я. Вероятнее всего, я сбегу от того существа, что сможет запугать Карасубу, но по дороге из города обязательно сообщу ее матери.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнула Айко, прежде чем снова обратиться к своей дочери. — А теперь, юная леди, вы пойдете наверх, в свою комнату, и приведете там себя в порядок.
Карасуба, похоже, оказалась слегка озадачена такой командой.
— Но зачем?
— Затем, что ты грязная, — быстро ответила Айко, прежде чем взять свою дочь за руку и вывести с кухни. — И ты будешь есть за моим столом только чистая. Ты примешь душ и переоденешься в чистую одежду.
— Но я уже была утром в душе, — попыталась возразить Карасуба, — буквально три часа назад.
— Ну так ещё раз сходишь. Ты уже всю мою кухню кровью залила, я не позволю тебе испачкать ещё и мою…
Где-то наверху хлопнула дверь, заглушая звуки разговора. Женщины ушли, и я остался с Ичиро наедине.
Он сидел напротив меня за кухонным столом. Его глаза удивленно сузились, вокруг них появились морщинки, а на губах играла легкая усмешка. Он смотрел на меня поверх кружки, держа ее у рта.
— Так это вы… — начал я пытаясь отыскать тему для разговора, — втянули Карасубу в Кэндо?
— Можно и так сказать, — его губы изогнулись. Такое ощущение, что он уже понял, что я пытаюсь как-то поддержать разговор, и потому слегка пожал плечами. — Хотя, лучше будет сказать, что это Кара заставила меня отправить ее на эти занятия. Мечи всегда её очаровывали.
— А научивший ее обращаться с мечом… «старая мартышка», как она выражается, кто это такой? — спросил я, отчасти из любопытства, отчасти из желания узнать о прошлом Карасубы. Я начал понимать, что знаю о ней очень мало.
Ичиро фыркнул, позабавленный моими словами, и покачал головой.
— О нет, Сунь-сэнсэй не учил ее обращаться с мечом. Слишком уж поздно для этого они повстречались. Он лишь научил ее сражаться. Думаю, он взял Кару в ученицы когда ей было… может, лет девять. А в Кэндо она с пяти лет, — мужчина поставил кружку на стол, не прекращая улыбаться. — Она с первой встречи называла его мартышкой, и хоть старина Сунь и жалуется на явное отсутствие уважения, ему, всё же, как мне кажется, нравится это прозвище.
— Понятно, — сказал я, сделав еще глоток чая. На самом деле, это было слегка удивительно. Из того, что я знаю, большинство японских или просто азиатских мастеров боевых искусств были довольно строги. Я не мог себе представить того, что кто-то из них позволил бы своему ученику называть себя мартышкой, если только они не были настолько хладнокровными. Или так, или же…
На середине очередного глотка я замер, и меня осенила мысль.
Он сказал, что Карасуба училась у мастера с девяти лет… но разве не в том же возрасте Карасуба начала исчезать из города? Нет, даже не так. Сона сказала, что она исчезала с лица земли. И с поисковыми ресурсами клана Ситри, просто нельзя было просто так исчезнуть… только если скрыться не поможет кто-то со сверхъестественными способностями.
На самом деле, это уже совпадает с тем, что мне известно о Карасубе. Она слишком хорошо обращалась со своим Священным Механизмом. Для нее тоуки и магия не были устоявшимся условием только лишь сверхъестественного мира. И если моя догадка верна, то этот «Сунь» сэнсэй научил ее всему.
Когда кусочки мозаики начали собираться вместе, меня поразила еще одна очевидная догадка, настолько шокирующая, что я едва не выронил кружку.
— Старая мартышка, — небрежно начал я. — довольно интересное прозвище.
Поставив кружку на стол, я сосредоточил своё внимание на мужчине передо мной, внимательно наблюдая за ним и выискивая любые признаки обмана.
— И как же она до такого додумалась? Это должно быть отличительной чертой его внешности? Или стоит понимать это… в буквальном смысле?
C самого начала это меня раздражало. Как вообще бригада Хаоса или даже этот Сунь смогли ее отыскать?
Ее магические способности были ужасны. Они были настолько низкого уровня, что, как и в случае с Иссеем, традиционные методы распознавания пользователей Священных Механизмов мало помогали. Она была сокрыта от демонов так хорошо, что мы до той встречи просто не знали об ее существовании, несмотря даже на то что Сона, Гремори и многие другие демоны прочесывали город.
Падших Ангелов можно было объяснить наличием Азазеля. Его одержимость Священными Механизмами была притчей во языцех, и не так уж тяжело было бы поверить в то, что он создал свой собственный метод обнаружения пользователей Священных Механизмов. Но тоже самое ни о ком больше нельзя было сказать.
Так как же Карасубу нашли?
Ответ был прост: они нашли ее так же, как и мы — с помощью Сендзюцу.
Именно Широне нашла Иссея. Она первая заметила Карасубу, шатающуюся по коридорам. Широне — Некошо, одна из последних выживших представителей расы, прославившейся своим уникальным талантом к Сендзюцу, силе, с помощью которой она и смогла почувствовать присутствие дракона в школьном коридоре. Ощутить дыхание Ддрайга, задержавшейся на теле Иссея, почувствовать мощь, скрытую в душе Карасубы. Даже тогда Широне не хотела использовать своё Сендзюцу. Подавляла его в себе. Одной лишь силой воли она заставила его заснуть, но даже в таком бездействующем состоянии она все равно ощутила присутствие Ддрайга. Если некто, совсем не обучавшийся Сендзюцу, отказывавшийся от него и подавивший, всё равно ощутил такую силу рядом, то что тогда сможет сделать мастер?
Как далеко может раскинуть сети своих ощущений тот, кто не только родился с такой способностью, но и всю жизнь ее развивал и даже достиг мастерства? Как далеко ему можно находиться, чтобы почувствовать дыхание дракона?
Если в бригаде Хаоса есть кто-то, кто практикует Сендзюцу, то это объясняет причину нахождения Карасубы именно сейчас. Падение Кокабиэля привлекло внимание многих сверхъестественных существ к городу, и моё присутствие рядом с Гремори и Соной убедило бригаду задержаться здесь. Им понадобилась лишь малая толика везения, чтобы почувствовать дракона бродящего по улицам.
Что же касается «Суня»… кажется, я понял, кто это такой. Если он нашел Карасубу еще в ее детстве, предположительно в то время, когда она только-только открыла в себе Священный Механизм, то он должен быть известным пользователем Сендзюцу.
Самым известным пользователем Сендзюцу в мире является ёкай — мудрец с силой, способной сокрушить небеса — Король Обезьян Сунь Укун. Каковы шансы на то, что учитель Карасубы просто имеет точно такое же имя?
Ичиро просто поднес кружку к губам. Его улыбка не дрогнула, он всё так же молчал глядя на меня, слегка прищуренными глазами, мерцавшими скрытым весельем.
Несмотря на его реакцию, или лучше сказать, отсутствие оной, я почувствовал, как уровень моей подозрительности только лишь возрос, а также я знал, что мне, так или иначе, нужно его подтвердить. Потому, доверившись своим инстинктам, я решил рискнуть.
Держа кружку в левой руке, я поставил пустую правую ладонь. Держа её кверху, я начал создавать в ней проекцию. Я не форсировал ее, прорабатывал все медленно, давая мужчине понять, что это не уловка левой руки. Я позволил проекции воссоздаться с нуля, давая ему возможность увидеть, как кружка, идентичная той, что была в моей левой руке, начала формироваться в правой.
Мне потребовалось целых пять секунд на то, чтобы закончить. Светло-голубые огни, являющиеся побочным продуктом моей магии, по-прежнему мерцали в воздухе, и, когда я закончил, точно такая же кружка была в моей правой руке. В ответ мне он лишь лениво приоткрыл глаза, сосредоточив внимание на проекции.
— Ловкий трюк, — мягко прокомментировал он. Его теплые карие глаза с интересом изучали реплику, а в голосе не было слышно ни шока, ни недоумения. Лишь легкое любопытство.
Я почувствовал как мое сердце замерло от ужаса.
Никаких сомнений. Он знал о магии. Хёдо Ичиро был осведомлён о сверхъестественном.
Но не только он один. И Айко, и Карасуба — все члены семьи Хёдо были в курсе. Иначе зачем они позволили своей девятилетней дочери учиться у Царя Обезьян? Что ещё могло бы убедить Айко, добрую и заботливую мать, насколько мне известно, отдать дочь более чем на год, если не знание того, что ей так важно иметь надлежащую подготовку?
Снова, уже второй раз за этот час, я пришел к поразительному выводу: всё, что мы ранее думали о Карасубе, в корне неверно. Хуже того, всё, что мы предполагали о семье Хёдо, тоже было неверно.
Нас просто обыграли.
Мы не утаивали секретов от Хёдо. Именно они утаивали оные от нас, а мы постоянно на это велись. Они знают обо всем уже много лет, а мы узнали только что.
Развеяв проекцию, я положил руки на стол и попытался успокоиться, хоть в голове и проносился поток десятков мыслей.
Мы облажались. Сильно облажались. Сона, Гремори и все демоны, которые должны были наблюдать за городом полностью, очень сильно облажались. Как мы вообще это упустили? Как пропустили такое? Вся семья Хёдо была связана со сверхъестественным, но ни один из нас и понятия об этом не имел.
Краем глаза я кое-что заметил, и это что-то смогло остановить поток моих мыслей.
— Что это? — спросил я.
Ичиро в замешательстве огляделся.
— Что именно?
— Это, — я указал на дверь, соединяющую гостиную и кухню.
— Хм, — заметив, на что именно я смотрю, Ичиро приподнял бровь. — Ты заметил это отсюда? Да уж, впечатляет, — он повернулся ко мне с ленивой улыбкой и вновь прикрыл глаза. — У тебя, должно быть, очень хорошее зрение, Эмия.
Не обращая внимания на его слова, я встал, оттолкнул стул и направился в гостиную, не сводя глаз с предмета, привлекшего моё внимание.
Как и кухня, гостиная резиденции Хёдо была большой и просторной. Места в ней было более чем достаточно для того, чтобы с комфортом вместить четырёх человек. Вся комната была обставлена уютной, удобной мебелью и обклеена теплыми цветными обоями. В углу комнаты стояла книжная полка, рядом с ней телевизор. Вдоль одной из стен располагался пустующий камин, созданный больше для декоративных целей, нежели для практических.
А на каминной полке стояла фотография.
Три радостных лица, нетерпеливо улыбающихся мне через камеру так, будто бы видели меня через объектив. Это были дети, не старше пяти-шести лет, с пальцами и лицами, покрытыми краской, испачкавшей их одежду. Но несмотря на настоящий беспорядок, они радовались и смеялись и, похоже, их это не волновало.
Они стояли вместе в центре гостиной, девочка посередине обхватывала руками шеи двух других, притягивая их головы к своей и ярко улыбаясь в камеру. Волосы ее были необычного рыжего оттенка и, хоть они были коротко острижены, я без труда, несмотря на возраст, узнал её.
Шидо Ирина. Одна из экзорцистов, вместе с Зеновией искавшая украденные Экскалибуры пару месяцев назад. Но как бы ни было неожиданно увидеть здесь ее фото, двое других детей привлекли гораздо больше внимания.
Их волосы были одинакового коричневатого оттенка, и сразу стало очевидно, что они родственники. У них было много общих черт — глаза, кожа, рост, даже улыбки у них были одинаковыми. Они были настолько одинаковыми, что любой не затруднился бы и определил их, как брата и сестру. Единственной разницей были волосы — у одного были короткие, а у другой длинные.
Подумать только — близнецы Хёдо когда-то были друг на друга так сильно похожи.
Но что же случилось? Почему ее, когда-то каштановые, волосы стали пепельно-серыми? Она их точно не покрасила, и судя по тому, что у брата все еще коричневые волосы, это не наследственное. Неужели стресс? Но это не объясняет того, что глаза тоже поменяли цвет, потому что с фотографии девочка смотрела на меня теплыми карими глазами.
Что-то не давало мне покоя. Какое-то чувство, словно полная уверенность в том, что я такое раньше уже видел.
Именно тогда я в отражении стекла, за которым покоилась фотография, увидел свои волосы. Если конкретнее, то прядь совершенно белых волос посреди алых локонов, которая и привлекла меня.
Вот тогда-то я и вспомнил человека, который родился с такими же волосами, что и я. Я вспомнил, что с ним стало — белые волосы потеряли былой цвет, не оставив ни малейшего намека на багрянец, кожа потемнела так, словно бы была обожжена, а глаза, некогда сиявшие словно чистое золото, выцвели, став тускло-серыми.
Такой была судьба человека, проводившего через свое тело слишком большой объем магии.
Если уж такое взрослого человека не пощадило, то что бы тогда случилось с ребенком? Что может сделать с девочкой, которой едва ли исполнилось десять, проведение через тело чего-то столько мощного, как Священный Механизм? Потемнеет ли в итоге ее кожа? Станут ли волосы совершенно белыми? И будет ли кровь сочиться из глаз до тех пор, пока те не станут потускневшего, серого цвета?
Глядя на то, какой Карасуба была в детстве, я думал, что знаю ответ.
Но как бы интересно это не было, сильнее всего моё внимание привлекла не Ирина, не Карасуба и даже не Иссей, а то, что было изображено позади них. Над пустым камином, похожим на тот, перед которым я сейчас стоял, он висел словно картина, и великолепие его можно было увидеть даже на фотографии десятилетней давности.
Это был фрагмент Экскалибура.
Если у меня до этого момента и оставались какие-то сомнения в том, что Хёдо всё это время знали о сверхъестественном, то теперь все они оказались смыты одной лишь этой фотографией. Фотография одного из самых ценных Святых Мечей висела просто так, в их гостиной, где ее мог увидеть кто угодно.
— Вижу, тебе приглянулась фотография? — Ичиро подошёл ко мне и взял в руки фото, нежно его рассматривая. — должен признать, что это и моя любимая. Тогда все было совсем иначе.
Он постучал пальцем по Ирине.
— Эту фотографию мы сделали в доме наших соседей, ещё до того, как они переехали. Кара и Иссей любили ходить к соседям, чтобы поиграть там с их ребенком. Но это было слишком давно; Ирина определенно выросла и теперь уже не такая маленькая. Я до сих пор помню ее такого вот роста, — он поднял руку к своей талии, — и я мог ее одной рукой нести. И их тоже, — он указал подбородком на своих детей. — Трудно поверить, что детишки, которых я когда-то держал на руках, и которые каждую ночь вынуждали меня заглядывать к ним под кровати в поисках чудовищ, стали ростом с меня.
— Похоже, что они ладили, — прокомментировал я, слегка удивленный. Учитывая тот ужас, который каждый раз испытывал Иссей при виде своей сестры, их отношения теперь не такие тёплые.
— Раньше ладили, — признался Ичиро, кивнув. Его улыбка слегка померкла, и он вздохнул. — Или, по крайней мере, привыкли ладить, — он вернул фотографию на ее место на каминной полке. — И эта жизнь, — его пальцы слегка задержались на фото детей, поглаживая их замершие улыбки. — И она, и всё остальное, меняется, и не всегда к лучшему.
— Что произошло?
— … Они выросли, — я услышал тонкий намек на застарелую боль. Убрав руку с фотографии, он повернулся ко мне и устало улыбнулся, пряча глаза за веками. — Они были настолько близки, что их практически невозможно было разлучить. Доходило до того, что их и по раздельности никогда не видели, как часто случалось с близнецами. Но по мере того, как они становились старше, различия были все более очевидны. И чем больше проходило времени, тем сильнее становились эти различия, которые в итоге их и разлучили.
— Различия? — произнес я, пробуя слово на вкус, бросив на мужчину любопытствующий взгляд. — Что именно вы имеете ввиду?
— Ты знаешь, что отличает обычное от необычного? — спросил он, ответив мне вопросом на вопрос. — Это не талант, как считает большинство людей, по крайней мере, не природный. Если бы было так, то каждый одаренный ребенок непременно вырос бы одаренным взрослым, а это, конечно же, не так. То, что отличает необычное от обычного, гораздо более фундаментально, чем просто талант.
— Нет, — отозвался я, когда он замолк. — Я понятию не имею.
— То, как они видят мир вокруг, — ответил он мне с улыбкой на губах. — Это их и разделяет. Один смотрит на мир вокруг и видит лишь то, что желает, в то время, как другая смотрит на мир и видит одни лишь только препятствия, которые стоят между ней и ее желаниями, так потому еще и в любом случае ищет их достижения.
Он снова потянулся к фото и на это раз коснулся Иссея.
— Иссей… он всем доволен. Он обычный мальчик с самыми обычными мечтами, и я надеюсь, что он состарится, прожив прекрасную и самую обычную жизнь. И это будет отлично, — он покачал головой. — Чтобы стать счастливым, не нужно делать ничего экстраординарного, достаточно лишь простых, обыденных вещей. Достаточно хорошей девушки, которую он полюбит, и которая будет любить его, хорошей работы, которая будет нравиться ему, и может даже ребенка, а то и троих, чтобы он был занят ими, и, в конечном итоге, он будет счастлив. Он довольствуется простыми вещами — в этом отношении он очень похож на меня и на свою мать.
— Не думаю, что можно назвать обычным того, кто мечтает стать королем гарема, — криво улыбнулся я. Мне как-то раз довелось услышать, как Иссей выкрикивает в небо свою мечту, причем так громко, что я через всю школу услышал.
— В том то и дело, — ответил мужчина, и в голосе его зазвучали веселые нотки. — Он только и делает, что мечтает. Он вообще что-нибудь когда-нибудь делал для того, чтобы воплотить в реальность свои мечты? Если мой сын и правда серьёзно настроен в плане осуществления этой своей мечты, то почему он до сих пор не предпринял никаких шагов к ее достижению? Он кричал об этом с крыши, клялся каждому встречному, что достигнет ее, и покрывал стены своей спальни плакатами с женщинами, представляя их в своем гареме, но что в итоге он сделал? — он повернулся ко мне и протянул вперед пустую руку. — Ничего.
— Несмотря на все свои заявления, в конце концов он не сделал ничего. Всего лишь ждал и мечтал, делая вид, что однажды ключ к достижению мечты просто упадет с неба ему на колени. Так же как и любой подросток, — Ичиро улыбнулся. — И это замечательно. Даже я, будучи мальчиком, мечтал о нескольких женщинах. В той или иной степени, все мы, будучи юными, о таком думаем, именно потому это и нормально.
Ичиро покачал головой.
— Это может быть немного цинично и довольно грубо, но мой опыт показывает, что большинство женщин стремятся к силе. Богатство, слава или более очевидная физическая сила — вот что может их привлечь. Достаточно накопить все из вышеперечисленного, и ты сможешь найти себе достаточно женщин, чтобы даже образовать свой гарем. А что сделал Иссей, чтобы хоть что-то из этого заиметь? Ничего, — пожал он плечами. — Он просто живет своей жизнью, как и любой другой подросток. Ходит в школу, играет с друзьями, оставляя домашнюю работу на последний момент, западает на любую красивую девушку, которая потом, конечно же, его отшивает, и после хандрит… а потом западает на другую красивую девушку снова. Совершенно обычная жизнь, и это прекрасно. Нет ничего плохого в том, чтобы жить обычной жизнью. Те из нас, кто достаточно мудр, говорят, что это благословение, но живя вот так вот «нормально», нельзя ожидать достижения «необычной» мечты.
— Ребенок , который мечтает о невозможном — это совершенно естественно. Так все делают. Таких детей называют нормальными, здоровыми. Когда ребенок мечтает о невозможном и делает все, чтобы достичь этого, его называют вундеркиндом.
— Король Гарема, — он произнес этот титул, и улыбка его слегка расширилась.
— Такая необычная мечта, важная цель, которую нужно достичь, принимая во внимания факты реальности. Но мечту Иссея можно назвать только лишь мечтой. Если он продолжит жить так, как живет, то и нельзя будет назвать ее честолюбием. Если он и дальше так будет жить, то его мечта превратиться в подростковую фантазию, что-то, что в последствии запомнится лишь как подростковые глупости.
— Чтобы достичь необычного, нельзя позволить себе быть «нормальным», — Ичиро снова посмотрел на фото, но на этот раз, казалось, его внимание было сосредоточено на другом ребенке. — И Кара, такое ощущение, инстинктивно это поняла. Она серьёзно отнеслась к своей мечте.
Он снова повернулся ко мне.
— Чтобы ты о ней не думал, Эмия, но в детстве эта девочка любила сладости и наслаждалась простыми радостями жизни, ничуть не меньше, чем Иссей и вообще любой другой ребенок того возраста. Она хотела бегать с друзьями, веселиться с братом, играть в пятнашки с Ириной, покупать новинки видеоигр, или даже бежать в парк, чтобы там погонять с детьми в футбол. Но даже учитывая то, что она могла позволить себе делать все это, она предпочла тренироваться.
Ичиро посмотрел через мое плечо и указал там на что-то.
— Вон, — и не дожидаясь, пока я повернусь, чтобы посмотреть, он обошел меня и остановился перед окном. Там виднелся небольшой огороженный сад, и, по сравнению с непропорционально большим размером дома, он был довольно маленьким.
Простой участок, на котором, кроме травы и одного дерева, больше ничего не было.
— Вон там, — в окне он указал в сторону одного из углов сада, — раньше она тренировалась там. Потом переросла это место. Я видел ее там каждый день, иногда она часами размахивала там боккеном, — его губы слегка изогнулись.
— Но я никогда не поощрял этих ее начинаний и не пытался направлять ее. Эта девушка сама себя заставляла ежедневно тренироваться. Каждое утро она просыпалась на час раньше всех и трусцой бегала по окрестностям. Она даже не сказала нам, что планирует это делать, просто однажды утром проснулась и решила действовать. Я только случайно узнал об этом, потому что один раз проснулся от того, что у меня были проблемы со сном, и заметил, как она нарезает круги за домом.
— Эта девочка поняла, что ей нужно пожертвовать радостями повседневной жизни, чтобы осуществить свою мечту, — он отвернулся от сада и вновь посмотрел на меня. — И именно это — готовность страдать сегодня, завтра, послезавтра, и ещё Бог знает сколько времени, отделяет обычных людей от необычных. Они охотно бросаются в пламя честолюбия, потому что знают, что смогут выдержать жар его пламени, страдая при этом от боли, но в итоге пожиная плоды своего усердия.
— Голод, горящий в них, меньшего и не примет. И именно это, Эмия, их разлучило. То, что Кара в итоге оказалась достаточно упорна для того, чтобы страдать за свою мечту, а Иссей, — Ичиро пожал плечами,— просто нет.
— И вы действительно верите в то, что она ненавидит его за что-то подобное? — спросил я с намеком на скепсис в голосе. — Не слишком ли запутано? Может, вы ищете скрытый смысл, там, где его нет? Мне казалось, что она возненавидела его за желание стать королем гарема, а не за то, что он не стремится им быть.
— Нет, — Ичиро решительно покачал головой и откинулся на подоконник, опершись об него рукой. — Я свою дочь знаю, Эмия, она не из тех людей, которые смотрят на кого-то свысока, из-за подобной эгоистичной мечты. Напротив, это, наверное, единственное, из-за чего она по-прежнему может общаться с братом. В конце концов, в глубине души сама Кара очень эгоистична.
— Так что нет, Эмия. Она его за эту мечту не ненавидит, — повторил он. — Она ненавидит его за то, что он ничего не делает. Ненавидит за то, что он осмеливается быть обычным, в то время как она не такая, ненавидит за то, что он отличается от нее, за то, что совсем на нее не похож. Она так ему это и не простила, — оттолкнувшись от подоконника, Ичиро вернулся к полке. — И не думаю, что когда-нибудь простит.
Он вновь взял фото, и его карие глаза остановились на троих улыбающихся детях — на паре близнецах, которые были так счастливы вместе. Запечатленный момент времени, которому никогда не явиться вновь.
— Именно это их разлучило, — Ичиро замер на месте, а глаза его, не отрывающиеся от фото, оказались скрыты бликом в очках. — Скажи, Эмия, у тебя есть мечта?
Мне вспомнилась та ночь, окутанная светом полуночной луны. Даже по прошествии стольких лет, это воспоминание не смогло померкнуть, оставаясь в моей памяти все таким же светлым и ярким. Образ улыбающегося Кирицугу, в последний раз закрывшего глаза, облегчённо вздохнувшего и наконец позволившего себе уйти на покой. Эта ночь навсегда останется со мной, и идеалы, которые тогда родились, и моя решимость следовать им до конца, пылали во мне так же ярко, как и всегда.
— Да, — просто ответил я, не в силах подобрать слов, чтобы передать то, что действительно имел ввиду.
— Хорошо, — он продолжал смотреть на фото, и его улыбка, по-моему, выглядела слегка несчастной. — Ты сделал все возможное для того, чтобы она сбылась?
Я задумался обо всех тренировках, которыми занимался с самого детства, как магических, так и обычных. Месяцами мне приходилось цепляться к Кирицугу, пока тот наконец не смягчился и не согласился учить меня магии. Утром, перед школой, был комплекс упражнений в течении часа, для поддержания формы, а ночью занятия в мастерской, в которой я практиковал магическое искусство. Ещё со средней школы начались занятия Кэндо с Фуджи-нээ и практика стрельбы из лука. Я вспомнил все свои дополнительные занятия до того момента, как Рин и Илия вошли в мою повседневную жизнь, а также их решимость помочь мне заполнить пробелы в моих знаниях о магии. За исключением последнего, все это было до того, как я начал участвовать в Войне Святого Грааля.
— Да, — повторил я, зная, что скажу так, как оно и есть, — сделал.
— Тогда ты можешь быть таким же, как и моя Кара: необыкновенным, — сказал он, наконец ставя фотографию на место на каминную полку. — Возможно, именно это и привлекло ее в тебе, в человеке, который так же, как и она, необычен.
Бросив последний взгляд на фотографию, Ичиро вновь повернулся ко мне лицом.
— Знаешь, о чем я мечтаю, Эмия? — спросил он, полу-прикрыв глаза и мягко улыбаясь. — Довольно обычная мечта, которую не затруднительно и не сложно исполнить. Все что я хочу, это увидеть, как мои дети проживут долгую и счастливую жизнь, — он вытянул перед собой раскрытую ладонь. — И всё.
Он пожал плечами и улыбка его стала слегка застенчивой.
— Признаю, это не такая грандиозная мечта, как у моих детей, но для меня она всё, что мне нужно. И именно поэтому, я собираюсь это тебе рассказать. Чтобы убедиться в том, что моя маленькая мечта исполнится.
Над нашими головами раздался глухой стук, и мы оба подняли глаза к потолку, услышав приглушенный смех, доносящийся с этажа выше. Я услышал, как Карасуба что-то выкрикнула, но смех только усилился.
— Кара не так сильна, как кажется, — выражение лица Ичиро, когда он посмотрел в потолок, несомненно представляя себе выходки, и дочери, и жены, стало очень любящим. — Несмотря на всю силу, которую она излучает, она такой же человек, как ты и я.
— Впрочем, я уже тоже начинаю думать, что в ней чего-то может быть больше, чем я того ожидал, — признался я также глядя в потолок, и пытаясь в голове сравнить Карасубу, сражавшуюся с бригадой «Хаоса» и основательно припугнувшую Сону, и ту Карасубу, которую увидел здесь. — Но мне все ещё сложно видеть в ней простого человека.
— А, — кивнул он и наклонил голову, чтобы одарить меня понимающей улыбкой. — Всё потому что ты видишь её такой, какая она сейчас, а не такой, какой она была. Ты знаешь нынешнюю Кару и потому не поймешь меня. Я же знаю ее с самого рождения, когда она ещё была такой маленькой, что я ее мог одной рукой держать. Я видел, как она плакала из-за поцарапанной коленки, жалась ко мне на диване, когда мы вместе смотрели фильмы ужасов, а также то, как она будила меня, когда ей снились кошмары. Я видел все эти ее стороны и даже больше, я вытирал ее слезы больше раз, чем ты даже можешь себе представить, и потому я лучше всех знаю, насколько она на самом деле хрупкая.
— И она страдает, Эмия, — сказал он мне. — Так же, как и мы с тобой, она, ровным счетом, как и все остальные может страдать и плакать, — он даже фыркнул от этой мысли. — И даже больше Иссея.
Он бросил быстрый взгляд на потолок, а затем одарил меня озорной улыбкой, мерцая карими глазами за стеклами очков.
— Только не говори ей, что я тебе рассказал. Кара всегда была такой плаксой. Она хоть и была в детстве тем ещё сорванцом, но всё же многого боялась. По крайней мере, в таком вот возрасте боялась, — он кивнул на фото.
— Но сейчас уже нет. Она была робкой, чрезмерно эмоциональной девочкой, настоящим пугливым котенком. Раньше у нее был старый плюшевый мишка, без которого она даже спать отказывалась и которого повсюду с собой таскала, — Ичиро почесал подбородок и явно задумался. — Думаю, эта игрушка где-то здесь должна быть.
Казалось он мгновение над этим раздумывал, но потом просто покачал головой.
— В последние годы я, возможно, даже больше стал защищать Кару, чем ее брат. Наверное, это потому что она моя единственная дочь. И даже сейчас, хоть я и знаю, что она уже выросла и стала намного сильнее, чем я когда либо был, я все же продолжаю делать все возможное, чтобы моя малышка была в безопасности также, как когда ей было шесть.
Когда над нами раздался ещё один глухой удар, мы с Ичиро вновь подняли глаза на белый расписной потолок.
— Вот почему, Эмия, думаю, будет справедливо дать тебе узнать то, что если ты когда-нибудь сделаешь что-то, что причинит ей боль…
Я убью тебя.
В воздухе не витало ни кровожадности, ни ощущения надвигающегося насилия. Слова были произнесены мягко, более похоже на обещание, чем на угрозу. Но все же несмотря на эту мягкость, я почувствовал, как на моем затылке дыбом встали волосы, а адреналин быстро заполнил кровь в венах, заставив совершенно все инстинкты дико, предупреждающе завопить.
Но Ичиро выглядел точно также. Неряшливый мужчина средних лет, отдыхающий в доме со своей семьей, добродушно улыбающийся и смотрящий на меня самыми теплыми глазами, которые я вообще когда-либо видел. Я почти что убедился в том, что мне это померещилось.
И тут я вспомнил.
Я думал, что он простой человек, обыкновенный работяга. На его руках не было мозолей, как у Карасубы, крошечные магические запасы были слишком малы, чтобы он смог стать Магом, а его походка выдавала в нем то, что бою он обучен не был. Но я ошибался, потому что каким бы неприметным он ни был, каким бы обыкновенным не казался, нормальным он точно не был.
Он был Отцом Драконов (прим.беты: 0_о).
Похоже, ошибочно было думать, что Карасуба похожа на свою мать, Айко.
Она была похожа на своего отца.
— Мы спускаемся, — услышал я сверху крик Айко, а затем и звук шагов.
— Что ж, давай и мы вернемся, — отвернулся Ичиро, направившись на кухню. — Поздновато уже, но Айко сейчас начнет готовить ужин.
— Один вопрос, — обратился я к нему, и он остановился в самый раз перед тем как перешагнуть порог кухни, обернувшись на меня через плечо. — Ваша рука… что с ней случилось?
Ичиро одарил меня невнятной улыбкой.
— Её съел Дракон.