Осколок Империи

22:201 Утренней звезды

      Филиси пошевелила пальцами и зашипела, погребя в глотке позорный вскрик. Вопреки плотной тьме на всём, что произошло после того, как языка коснулось ледяное, землисто-терпкое зелье невидимости, причина нынешнего положения была ясна: попалась страже.       Стоило хоть немного напрячь память, между висками жгло, а из носа кровило сильней. Сплюнув, Филиси попыталась снова размять окоченевшее тело. Из одежды осталось только нательное бельё, не выдали даже арестантской хламиды. «Яма» и её жестокие порядки принимали гостей тухлым зловонием, холодом и сыростью. Даже факел считался роскошью.       Столько трудов впустую и ни одного стоящего проблеска воспоминаний... ничего... ни-че-го...       Филиси вздрогнула — рядом кто-то копошился! Тихо втягивал в себя разлагающийся воздух. Сердце заколотилось, болью отдаваясь под рёбрами — безликая тьма могла скрывать что угодно.       — Видел, как ты сверзилась из-за гобелена. Каков полёт... — голос незнакомца вибрировал даже в шепоте, но глумливый свист, описавший падение, вышел тонким и породил меж камней звенящее эхо. — Интересное время отучает удивляться, но ты... меня поразила. Даже жаль, что на рассвете тебя казнят. Как в вашей варварской стране это делают? Четвертуют? Может быть, тебя даже сожгут — как ярла Хосгунна?       Сожгут? Филиси съёжилась, прижав колени к груди, представив, как привязанная к столбу, голая и обезумевшая от ужаса и смрада собственной плоти, надрывается в небо на глазах у всей Гильдии и рифтенской черни. Её передёрнуло. «Справедливое» наказание всегда мелькало где-то рядом, неотъемлемое, как тень, но достойное, имперское — обезглавливание. Столь откровенные слова о варварстве в Скайриме не могли возникнуть на пустом месте. Почему же ничего не вспоминалось?! Ни гобелен, ни падение, хотя последствия ощущались каждой частичкой тела, даже губы на ощупь казались переваренным тестом под тонкой плёнкой кожи. Чтобы сказать хоть слово, пришлось возить сухим языком за щеками, пытаясь хоть немного его смочить.       — Яр-рх... — горло изнутри хлестнуло крапивой, но Филиси попыталась снова: — Ярла Хосгунна подвесили за ребро… — и только сказав, она поняла, как ужасно это прозвучало.       Тьма невесело хмыкнула.       — Пытали, чтобы узнать, где деньги. — Говорить хоть что-то было не так страшно и больно, как думать о последствиях и пытаться понять, где, скрытый от глаз, незнакомец. — Резиденцию обнесли — руки закона. И с-сожгли вместе с городом. — Филиси отдышалась и медленно извернулась так, чтобы встать на колени, упираясь лбом в пол. От этого манёвра заклокотало в ушах. — «О Скрещенных кинжалах» — хорошая книга, но… слишком… слишком… Скампов хвост!       Получилось сесть. Больше ни слова, ни движения. Тихо-тихо переждать желание умереть.       — Историческую хронику всегда пишут победители, — согласился незнакомец. — Знаешь, на твоём месте я бы не стал делать... что бы ты ни делала. Ты упала с высоты в четыре тяжелых щита. Вниз головой.       — Как? — Что за глупость, милосердно отнятая у памяти, заставила её залезть так высоко?       — После «массового паралича». Ярлова остроухая накрыла нас всех, но я видел, как ты приземлилась на клумбу с цветами. Я ещё не встречал никого удачливей тебя.       Лицом в грязь. Буквально. А «остроухая» — видимо, Ануриэль. Значит, встреча имперцев с Лайлой состоялась, а теперь один из троих посланников оказался за решёткой. Магия дипломатии не сработала и имперские бредни о скайримских варварах стали чуть более правдивыми.       — Мне нельзя на эшафот, — зачем-то вслух сказала Филиси, — это слишком многих обрадует.       — Тогда, планировать побег тебе стоит быстрее, я уверен: уже ночь.       Филиси медленно выдохнула: нельзя предаваться панике. Страх — самое бесполезное из всего арсенала спасения. Главное, она уже на ногах, осталось только убедить имперца помочь.       — Я ухожу. Хочешь со мной?       — Хочу, — легко призналась темнота, — но не знаю, чего мне это будет стоить. Я легко поверю, что у тебя и шило и отмычка в одном месте. И что пользуешься ты и тем и другим отменно. Но роскошь эгоизма не для меня. Я здесь с сестрой и братом по легиону. Лучше вместе погибнуть, чем спастись одному.       — Конечно, ты хотел бы всех спасти и сеять добро по Тамриэлю в обнимку с драконьим знаменем.       — Неплохой план, я бы рад ему следовать.       — Знаешь, имперец, правда в том, что я могу сбежать и без тебя. Отмычка у меня в лифе. Я потрачу треть часа, чтобы достать её и вскрыть кандалы. А ещё я могу наврать тебе, скормив гору вонючих обещаний, чтобы ты помог.       — Тогда зачем ты тратишь время на разговоры?       — Мне больно, — тихо призналась Филиси. — Кандалы режут.       — Раз тебя заковали, ты куда опасней, чем кажешься.       — Ты мне поможешь? — отчаяние в голосе не удалось скрыть.       Филиси медленно подползла вплотную к решётке и вжалась плечом в ледяные мокрые прутья.       — А ты мне?       — Достань скампову отмычку и считай, что я дала тебе слово. Если ты в него, конечно, поверишь.       Договор на титьках — Бриньольф был бы в восторге. Но он об этом не узнает.       Вскрыть кандалы получилось с трудом: железный браслет взрезал запястья и кровь залила пальцы. Филиси упорно ковыряла замок, борясь с внутренним штормом, кидавшем голову с одного плеча на другое. Звук упавших оков показался настолько громким, что должна была сбежаться вся стража. Но никого не было. Из «ямы» наверх был лишь один путь — незачем охранять.       — Проскользнём мимо охраны на верхний уровень, а дальше по каналам, — затараторила Филиси. — Выйдем в порту. Прыгать из коллектора придётся на лёд; он точно не выдержит. Если не потонем, придётся бежать...       — Нужно поискать Родгейра и Летицу.       — Хорошо, — нехотя проронила Филиси, осторожно ощупывая пострадавшее лицо, — только быстро и очень тихо. Убьёшь стражника, о побеге тут же узнают, и город станет рунным полем. Наверху нас может сдать любой заключённый, что сейчас не спит. Это тоже вопрос удачи. Мы вылезем из коллектора в порту и будем надеяться, что успеем скрыться затемно.       — Никого не убивать, вести себя тихо и надеяться на удачу. Пожалуйста, кинь ещё немного могильной земли на мою веру в успех.       Филиси стиснула зубы.       План провалился. Имперец замер в треугольнике из трупов, сжимая отобранный у стражника кинжал. Кровь была везде, медленно покрывала пол, подбираясь к голым ногам. Филиси отпрянула.       — Ты что натворил?! — зашипела она, сжав кулаки так, что открылись раны на запястьях.       — Что должен был.       — Они теперь на мне! — Филиси ткнула пальцем в ближайшего, минуту назад захлёбывавшегося кровью из рассечённого горла, стражника.       — Уже поздно что-то с этим делать. Сколько их может быть наверху?       Филиси прикусила язык, чтобы не припомнить, как имперец назвал её опасной. Она не убивала просто потому, что могла. Или потому, что кто-то мешал.       — Может, трое в верхнем коридоре; ещё кто-нибудь в пыточной. Для лекаря и провизора уже поздно. На выходе — обычно двое, их пост на улице, но могут сбежаться на шум.       Имперец кивнул и наклонился стянуть сапоги с трупов. Пару он бросил и ей. Филиси поморщилась, но надела. Стало теплей, хотя даже идти в истоптанных под чужую ногу сапогах было что в колодках. Прятать тела теперь не имело смысла.       — Мы не должны наследить, нельзя, чтобы про ход узнали.       — Понял, — имперец подал руку, помогая перепрыгнуть трупы. — Я осмотрю камеры, жди здесь.       Когда он вернулся, по лицу всё стало ясно — никого не нашёл.       — Где пыточная? Наверху?       — Стой, — Филиси едва успела перегородить дорогу. — Туда есть другой проход. Решётка, куда смывают всё, что выбивают из заключенных. Можно пролезть внутрь. Вдруг, там ещё остались наши вещи и мои зелья.       Филиси первой ступила на лестницу, уходящую наверх. Ноги подламывались на каждом третьем шаге. В неудобной обуви красться получалось плохо, но выйти к камерам на верхнем уровне удалось без лишнего шума.       Заключённые спали. Сибби Черный вереск громко храпел, ему вторила тощая женщина, уткнувшаяся в стену и закрывшая ухо пальцем. Неизвестный старик, обросший до безобразия, сидел с открытыми, затянутыми бельмами, глазами. Он не спал, но, похоже, не думал им мешать.       Отмычки отлично сработали. Дверь камеры открылась, и Филиси зашарила руками по пыльной холодной стене, выискивая рычаг. Только бы он работал. О ходе она знала лишь по слухам и начерченному Синриком примерному плану тюрьмы. Стена поддалась и повернулась на штыре с ужасающим грохотом. Сердце заполошно ёкнуло, и Филиси ринулась в проход, втолкнув имперца вперёд.       Спокойно дышать получилось только когда дверь встала на место и отсекла голоса разбуженных узников.       — Надеюсь, ты знаешь, куда идти, — обронил имперец.       Вокруг была такая же тьма, как в «яме»; отзвуки плеска воды и эхо крысиного писка. Только в несколько раз холодней.       — Проход один, придётся искать его на ощупь. Рано или поздно найдём выход.       Тяжкий вздох легионера Филиси решила оставить без ответа.       Смрад и огонь факелов подсказали верную дорогу. После блуждания во тьме, Филиси была готова кинуться и поскорей выломать решётку, чтобы схватить источник света и бежать без оглядки, наплевав на своё слово.       — Это Родгейр! — имперец указал направление через решётку, куда-то влево, — они мало что от него оставили. Открывай! — не повышая голос, настойчиво потребовал он.       Филиси подчинилась. Прутья поддавались с натугой. Весь секрет заключался в том, что открыть дверь, не вынув прутья, нельзя. А сделать это было возможно только снаружи, из тайного хода.       Едва проход освободился, имперец влез по грязной стене и бросился к клетке, где свесив сквозь прутья поросшие тёмным волосом конечности, полулежал Родгейр. Филиси поглядывала на них, но старалась сосредоточиться на запертых сундуках. Скамповы отменные замки! Звук сломавшейся отмычки заставил молча опустить руки. Бесполезно, никаких зелий.       — Что случилось? — послышалось из другого конца пыточной.       — Отмычка сломалась.       — Отойди.       Имперец схватил со стола двуручную секиру, размахнулся и с железно-деревянным грохотом расшиб крышку сундука. Филиси попятилась, как в трансе смотря, на разбушевавшегося легионера, на вздувавшиеся мышцы рук, когда он поднимал над головой оружие и море веснушек, покрывавших всю, доступную взгляду, кожу. С таким нельзя ходит на дело: неконтролируемый, буйный и слишком заметный.       — Не помню, как Родгейр её назвал: «Рык севера»? Жаль, что придётся бросить. Хорошая.       — Слишком шумная.       — Ничего, — шально улыбнулся имперец, и продел секиру через ручки двери. — Она хорошо нам послужит.       Пока у них ещё было время. В ящике нашлась одежда, но никаких зелий и отмычек.       — Оделась? Повезло, — заметил имперец, выломав с клетки замок и уложив Родгейра на пол. — Наши доспехи ярл уже прибрала — переплавит. Чует, что скоро пойдёт на паперть и изворачивается.       Норд так и не пришёл в себя; судя по корке ожогов и длинным порезам, не очнётся без помощи лекаря. Много ли он знал? Что его ждало после спасения, если выживет? Смердел он как давно мёртвый.       — Он долго не протянет, — констатировала Филиси, не предлагая вслух бросить балласт. — Снимай рубаху, перевяжем его.       Имперец не возражал и сам порвал ткань на длинные полосы. Веснушки были везде, как она и ожидала.       Когда последний прут встал на место, Филиси взяла факел и снова вступила во тьму, держа огонь левее, не позволяя глазам привыкнуть к свету. Жуткие звуки со спины, стоны, тяжёлое дыхание и кряхтение, вместе с шорохом камней и мусора в стоках, гнали вперёд. Кое-где приходилось влезать в узкие проходы на коленях и протаскивать едва дышащий балласт.       Когда она высадила ногой крышку коллектора — свобода улыбнулась утренним сизым небом. Они опоздали; в порту было тихо, но уже не безлюдно. Окрестности стража начнёт патрулировать где-то через час.       — Насколько здесь глубоко? — спросил имперец, скинув с себя ношу и с кряхтением расправил плечи.       Его рыжие мокрые волосы слиплись и топорщились; голубые глаза пылали остервенелой решимостью.       — По грудь.       — Лед, как ты и говорила. Иди первая.       Широко расставив руки, Филиси спрыгнула. Тонкая корка льда проломилась, холод ударил по загоревшейся болью коже, выбив задушенный писк. В голове, полыхающей несравненно меньше, билась одна мысль: прочь из воды!       Рядом послышался громогласный плеск и задушенное:       — Помоги!       Они тащили Родгейра, и он становился только тяжелей и неповоротливей, никак не реагировал на холод и боль. Стоило вылезти на берег, тяжесть стала неподъемной. От усталости клонило в сон.       — Не-ет, д-д-даже н-не думай! — зубы имперца отбивали четкую дробь.       Ответить Филиси не могла — челюсть свело. Дрожь пронзала тело, заставляя дёргаться, как марионетку в неумелых руках.       — Хватай-его-нужно-в-тепло! Ну!       Она чувствовала, как имперец её тряс, и разлепила глаза. Легионер, белый в мертвенный оттенок серости, с синими губами и обледенелыми ресницами и волосами всё ещё соображал. Если бы она оказалась одна в этой же ситуации, то могла погибнуть. План был иной, никаких тайных ходов и купания. Но о нычке с зельями и сухой одежде она не подумала. В следующий раз... если доживёт, поступит умнее.       На подходе к хибаре, где родился «гениальный план», Филиси уже почти не ощущала тяжесть Родгейра. Всё отнялось.       Норд лежал на полу, закутанный в одеяло. И всё ещё дышал, хвалёная северная выносливость. От сквозняка неровно горела свеча, оплывая чернотой на стол; тепла от неё, естественно не было. Единственное, что держало их на ногах — распитое на троих зелье выносливости. Филиси сделала хороший глоток, легионер едва пригубил, остальное как-то влил в собрата. И потому рыжий выглядел весьма паршиво.       — Чей это дом? — просипел он.       — Моей знакомой, она погибла недавно. Скума.       — Про него знают?       — Не важно. Мы здесь не останемся. Я ухожу. За вами пришлю... каджита. Делай всё, что он скажет иначе вам обоим крышка. Ясно? Отдай мне кинжал.       Имперец недоверчиво сощурился, но всё же протянул оружие. Вероятно понимал, что он выкован для рифтенской стражи и лучше от него избавиться.       — Как твоё имя? — всё же полюбопытствовала Филиси, хотя и не собиралась называть своё и потому избегала вопроса.       — Ив.       — Скупердяи предки зажали тебе букв?       — Назвали в честь прадеда, он сражался с даэдра в Кризис Обливиона.       — Всего две буквы, — рассмеялась Филиси, хотя скорее это был отступающий страх.       Имперец, хотя куда точнее — бретонец, не казался оскорблённым.       — На моём родном языке — четыре, — улыбнулся легионер.       Она это знала: Хай Рок и Вэйрест были её домом, пока корсары не положили этому конец. Нужно было хоть немного сбросить напряжение, глупо пошутить, прежде, чем рисковать сунуться в город и в «Ночлежку» к Хельге. Видимо, они оба это понимали.       Пока Рифтен спал. Новость о побеге ждала ещё несколько часов, потому Хельга, увидев на пороге незваного гостя, высоко вскинула очерченные эльсвейрской сурьмой брови. Выбравшись из-под пола, Филиси сразу отдала все деньги, что забрала из дома Вуджиты — около десяти золотых, и Хельга молча ушла. А через несколько минут в комнату вбежала Свана в неровно зашнурованном зелёном платье и с сонным бледным лицом.       — Боги! — вскрикнула нордка, когда Филиси повернулась к ней. — Я сейчас принесу мазь...       — Мне нужно написать кое-что, — вдогонку крикнула Филиси, упав на узкую лавку, сморенная теплом.       Жажда и голод проснулись, едва она расслабилась. Свана тащила всё, что только могло пригодиться, заполошенная и растрёпанная, совершенно не обращая внимания на стоящие дыбом волосы и затоптанный подол скособочившегося платья. Бриньольф точно повёлся не на орлиный нос и будто всегда заплаканные, с поволокой глаза. И не на шиш в районе груди так точно. И волосы — рыжие! Может, она вокруг него тоже так бегала. А ему было скучно. Или он был пьян. Ну, не было в ней подходящей Бриньольфу руновой «стати».       От мыслей о Сване никак не получалось отделаться, и записка вышла почти бредовой: «Забери у Вуджиты две живых! трески, чтобы никто не заметил. Возьми тёплые вещи и лекарства. Одну рыбу придётся упаковать. Здоровье и сохранность живой! трески проверю вечером. ФК».       — Свана, — позвала Филиси, — ты знаешь, где «Сирь»?       Девушка густо покраснела и пролепетала:       — Отнести письмо? Я могу.       — Отдашь каджиту на входе, скажи ему всё сделать как можно скорей.       — Я только оденусь, — крикнула девушка, снова выбежав.       Её топот недолго сотрясал верхний этаж и она вышла теперь уже в шапке, сапогах и с немного линялой меховой накидкой на плечах — похоже, подарком.       Когда Филиси уходила, Хельга лишь поджала пухлые губы и продолжила заплетать золотые волосы в косу, делая вид, что гостя в «Ночлежке» и нет вовсе.       На холоде мазь, что покрывала лицо, замёрзла и иногда даже получалось дышать носом. Главное — появиться в Гильдии, чтобы там не расплодились дикие слухи. Или что похуже.