Монток

— Детектив-сержант, Дэйлард, — вторит холодный голос, пробирающий до мурашек. Но только не Эрика. Он одаривает говорящего презренным взглядом, заочно посылая в самую глубокую несусветную дыру, которую только можно представить. — Вы осознаёте характер содеянного вами? Ему плевать. Плевать на комиссию Службы собственных расследований, которая квартетом восседает перед ним, давя своей важностью и источая невидимые шипы, об которые можно легко поранить своё самомнение. Ему плевать на их слова, где так чётко прослеживается один-единственный посыл: «Мы вас уволим». Ему всё равно, пускай хоть перетрясут весь кабинет, лишат полагающегося пособия и повесят на какую-нибудь доску позора. Ему п о х е р. С того самого момента, как погибла Регина; как сгорели в огне все доказательства, способные прижать к стенке высокопоставленных лиц и чиновников, стоящих за секретными экспериментами, Эрику стало безразлично абсолютно всё. И даже сейчас, сидя перед комиссией, поставившей вопрос о его компетенции, он слушает вполуха, меньше всего заботясь о своей дальнейшей карьере в рядах полиции. Присутствие Грейса, что сидит рядом, точно родитель в кабинете директора, ни капельки не помогает. Оно вообще никак не влияет ни на Эрика, ни на членов комиссии и уж точно не повлияет на их окончательный вердикт. — Детектив-сержант, — вновь обращается к нему тот же голос, принадлежащий упитанному и низкорослому мужчине с отвратительными жировыми складками, собирающихся гармошкой, стоит ему только опустить подбородок ниже. — Я задал вам вопрос. — Задайте его ещё раз, — мгновенно отзывается Эрик. — Или язык отвалится? Грейс кашляет и бросает на своего подчинённого суровый взгляд, требующий заткнуться. Эрик замечает его краем глаза и лишь тихо усмехается. Члены комиссии озадаченно переглядываются, явно не ожидая такого выпада в их адрес. Они наверняка привыкли к тому, как очередная жертва трясётся, сидя перед ними, и готова лизать с головы до пят, лишь бы не потерять нагретое местечко. Возможно, не вляпайся Эрик в правительственный заговор, он бы тоже сейчас трясся за свою должность. Но теперь, кроме неё, ему, собственно, больше нечего терять. Зарплата? Люди и без образования способны получать больше. Жетон? Он, конечно, гордится им, но какой от него прок, когда ты не в силах привлечь к справедливой ответственности того, кто будет повыше тебя? Какой толк от власти, которая превращается в прах, стоит только на горизонте показаться куда более могущественным людям? Работа полицейского предполагает обеспечение безопасности. Но о какой безопасности может идти речь, когда политики врут своему народу и используют его как расходный материал? Эрик верен долгу и флагу, а не тем, кто выплачивает ему жалованье. — В отношении вас начато служебное расследование, — эстафету перехватывает престарелая брюнетка в ярко-красной блузке. Эрик удивлён, как с такими морщинами и дряхлой кожей её до сих пор не сдали в дом престарелых. — Если половина из того, что вы совершили, подтвердится, вы будете привлечены в качестве обвиняемого по уголовному делу о превышении должностных полномочий. — Заебись, — отзывается Эрик. — Что-нибудь ещё? Или я могу идти? — Кажется, вы не осознаёте всю шаткость своего положения, — напирает брюнетка, смиряя его тяжёлым взглядом. — Вы можете угодить в тюрьму, если не окажете содействие в расследовании и не объясните, что именно сподвигло вас на совершение столь… — заглядывает в листы, что лежат на столе перед ней, — тяжких проступков. — Я пытался раскрыть правительственный заговор. Узнал о причастности вице-президента Тентрайк к секретным экспериментам, накрыл одну из таких лабораторий и видел, как девка контролирует разум других людей. В общем-то, ничего необычного, — разводит руками, иронизируя. Члены комиссии снова переглядываются. Лицо каждого из четвёрки заметно бледнеет. Шелестят передаваемые листы бумаги, скрипят стержни пишущих ручек. — Кто-нибудь ещё может это подтвердить? — снова звучит холодный голос. Эрик косится на комиссара, который поправляет манжеты своего мундира и выказывает явное нежелание принимать чью-либо сторону. — Комиссар Грейс, вам что-нибудь известно о расследовании, которое проводил детектив-сержант Дэйлард? Комиссар поднимает взгляд и, выдержав недолгую паузу, мотает головой. — Я без понятия, что за чушь он несёт. Но начальника отдела убили в комнате для допросов. Стажёр полиции погибла при загадочных обстоятельствах не так далеко от заброшенного военного объекта. Мне кажется, этого достаточно, чтобы, по крайней мере, не закрывать глаза на некоторые несостыковки в деле. Или у вас это в порядке вещей, стоит только косо взглянуть на нынешнюю власть? — Комиссар оглядывает всю четвёрку и продолжает: — Я не горжусь детективом-сержантом Дэйлардом и не нахожу оправданий его поступкам. Но он единственный, кто не побоялся испачкаться в той грязи, что развели наши многоуважаемые конгрессмены там, наверху. И если хоть что-то из этого подтвердится, не Дэйлард, так кто-нибудь другой займётся расследованием и уже официальным. И к ответственности будут привлечены все, можете не сомневаться. Эрик едва сдерживается от того, чтобы не захлопать в ладоши, наградив восторженными овациями своего шефа. Что ж, по крайней мере, начальство не считает его полоумным психом, а это уже большой плюс. И даже если квартет идиотов останется при своём мнении, уйти красиво и гордо всё же удастся. — Вы можете быть свободны до оглашения вердикта, — заключает престарелая женщина. — Комиссия удаляется для принятия решения. — Члены комиссии почти синхронно поднимаются с мест и цепочкой скрываются в соседней комнате, попутно переговариваясь шёпотом. Грейс облегчённо вздыхает и разминает шею, которая отзывается громким хрустом, словно сельдерей. — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы оставить тебя на службе, — говорит он, сверля точку перед собой. Эрик негромко усмехается, чуть поведя головой. — Бросьте, шеф, по их лицам видно, что этому не бывать. — Он хлопает по карманам джинс и выуживает пачку сигарет, после чего закуривает. — Дэйлард, — сурово осекает комиссар, на что Эрик пожимает плечами, говоря, что здесь нет таблички или наклейки, запрещающей курить. — Я не об этом. — Грейс подаётся вперёд и перехватывает у него сигарету, затягиваясь. — Из-за тебя я снова начал курить. Двадцать лет прошло, и я сорвался. — Он снова приставляет белоснежную трубочку к губам и возвращает её, прокашлявшись. — Полагаю, тебе нужен будет отпуск. — Бессрочный, — безразлично отзывается Эрик, чувствуя, как организм насыщается никотином и как расшалившиеся нервы постепенно успокаиваются, словно после залпом осушенной тары с виски. — Значит, неделя. Чёртов старик. Эрик негромко усмехается в ответ на его слова, понимая, что тот ни за что его не отпустит. Комиссар может спускать с него хоть семь шкур, грозиться отправить движение регулировать, а то и вовсе сослать в оружейный склад, но отобрать жетон, как показывает практика, — едва ли не последняя вещь, на которую Грейс способен. Вряд ли это можно назвать подушкой безопасности, но Эрику кажется, что, возможно, он действительно поторопился, решив завязать со службой. Чересчур категоричное решение, особенно после стольких лет упорного и выматывающего труда. Всё-таки, поступив в Академию, он с первого дня рассчитывал уйти на пенсию, а не быть уволенным, будучи исполняя свой долг. — Её хоронили в закрытом гробу, — внезапно произносит Грейс, и Эрик не сразу понимает, о чём идёт речь. Когда же до него доходит, он долго затягивается, совсем не заботясь, что крошечное пламя подползает к самому фильтру. Нет ничего удивительного в том, что с Региной никому не удалось попрощаться, как подобает. Её попросту не было в том деревянном ящике, прикрытом звёзднополосатым флагом. Тело не смогли найти ни спустя час, ни на следующий день. Криминалисты вообще мало, что отыскали среди груды обломков и угольков. Ни свидетелей, ни жертв, ни чего-либо ещё, способного пролить свет на истинную деятельность того центра. По новостям трубят о несчастном случае — случайное возгорание, от которого никто не пострадал. Чушь. Полнейшая чушь. СМИ говорят лишь то, что им дают, а дают им ложь и факты, состряпанные на коленке за пару минут. — И я тебя не видел на похоронах, — замечает Грейс, взглянув на Эрика. Его передёргивает. Он не пошёл туда не по собственной прихоти. Когда его привезли домой, Эрик рухнул на пол гостиной и пролежал так пять или шесть часов к ряду, выжатый до последней капли. Ни есть, ни пить ему не хотелось. Сначала его одолевало настойчивое желание застрелиться, благо табельный пистолет канул в Лету вместе с остальным дерьмом. Затем пришёл гнев, от которого пострадал кофейный столик. После — апатия, и Эрик посчитал, что, придя на похороны стажёра, просидит у её могилы целые сутки, если не больше. К тому же, он не настолько хорошо знал её, чтобы стоять там, в окружении близких ей людей. Он не знал её домашнего адреса; не знал, откуда она родом; чем увлекается и кто её друзья, пристально следящие за политикой вице-президента США. Эрик ничего не знал о человеке, чью Смерть принял, как самый страшный удар. И появись он там, этот удар разбил бы то, что удалось более-менее склеить за те часы, проведённые на полу в гостиной. — Вы были близки? — Нет, сэр, — признаётся Эрик и ловит себя на мысли, что если между ними было бы хоть что-то, куда более важное и глубокое, нежели простая дружба с наставничеством, то он бы нашёл способ прикончить себя. Кухонным ножом, например. — Я просто не смог её защитить. — Но ты пытался, — утверждает Грейс. — В тот момент, — Эрик припоминает те события. Всё произошло слишком быстро. Он ожидал чего угодно, но только не самоубийства стажёра. Он не представлял и до сих пор не представляет, как кто-то способен заставить другого человека совершить подобное. И если всё это действительно взаимосвязано, то его жалкие попытки прекратить секретные эксперименты и вскрыть всю их подноготную похожи на детский лепет. — В тот момент я ничего не мог сделать. Ответить Грейс не успевает, потому что в кабинет возвращаются члены комиссии. Со скрипом отодвинув стулья с высокими кожаными спинками, они усаживаются на прежние места и утыкаются в бумаги на столе. Эрик наблюдает за ними с тоской на лице и стряхивает на пол пепел, что скопился на бёдрах. — Комиссия приняла решения, — холодный голос звучит ещё более важно, точно готовясь ответить на величайший вопрос о том, что же является смыслом жизни. — В отношении детектива-сержанта Дэйларда: лишить звания «сержант» с последующим отстранением от работы в Бюро детективов. Лишить ежегодной премиальной выплаты с последующим двадцатипроцентным удержанием из заработной платы в качестве возмещения вреда, причинённого жизни и здоровью, а также имуществу третьих лиц. Назначить испытательный срок на три месяца с последующей переаттестацией. — Мужчина берёт другой лист бумаги и продолжает зачитывать: — Здесь сказано, что комиссар Грейс настаивает на вашем переводе в Департамент специальных операций. Комиссия приняла решение удовлетворить данную просьбу и с этого дня вы переводитесь в Центр специального назначения, расположенного в Форте Гэтервейв, с присвоением звания «офицер». В отношении Пятого отделения: назначить служебную проверку и провести переаттестацию всех сотрудников, имеющих звание «детектив» с последующей сдачей квалификационного экзамена. Решение комиссии окончательное и обжалованию не подлежит. У вас есть вопросы? Грейс качает головой, отвечая за двоих, на что члены комиссии удовлетворённо кивают. — Заседание комиссии окончено. Все свободны. Выйдя на улицу и спустившись с крыльца здания полицейского департамента, Эрик, не дожидаясь своего шефа, первым же делом закуривает, не зная, как реагировать на решение комиссии. С одной стороны, ему всё-таки не хочется расставаться со службой и преждевременно уходить в отставку. С другой — теперь работа, особенно в рядах группы захвата, постоянно оказывающейся в эпицентре перестрелки, превратится в настоящий ад. Он не тот, кто с энтузиазмом на лице станет лезть под пули и играть роль пушечного мяса, делая за других всю грязную работу. — Я вызвал своего водителя, — сообщает Грейс, так же спустившись. — Он приедет с минуты на минуту и довезёт тебя до дома. — Вы в курсе, что команда Уотса на днях перестреляла друг друга? — Комиссар кивает. — Тогда какого хуя посоветовали запихнуть меня в этот долбанный спецназ? Чтобы я кончил точно так же?! — Успокойся, — призывает Грейс, вздёрнув ладонь. — Или ты забыл, что после четырёх лет службы имеешь право получить звание сержанта и возглавить целый отдел в Департаменте? — Да сдался мне этот отдел? — Эрик выбрасывает сигарету. — Я, блядь, в полицию не за этим шёл. — У них особое отношение к детективам. И ты знаешь, каков порядок. Эрик шумно вздыхает, прекрасно понимая, о чём говорит комиссар. Всё действительно так. В Бюро детективов лишь один путь — назначение. И лишиться этого звания всё равно, что лишиться полицейского значка, — во второй раз его не выдают. — Вот, что я тебе скажу, сынок, — Грейс подходит ближе, глядя прямо в глаза Эрику, — отработай четыре года и потом ты запросто сможешь утереть нос этим идиотам. Сомнительная, конечно, перспектива, но начальники отделов Департамента действительно обладают каким-то магическим иммунитетом — они неприкосновенны и руководство очень часто закрывает глаза на все их косяки. Но подвох в том, что после сдачи экзамена на звание «сержант» число претендентов на одно место переваливает за сотню, если не тысячу. Эрик не пессимист, но ему слабо верится в то, что из бесчисленной массы кандидатов выберут именно его. Слишком должно повезти, чтобы это произошло. — Спасибо, что заступились, шеф, — кивает Эрик. — То, что произошло, Дэйлард, я просто так не оставлю, — наказывает Грейс. — Как только закончатся все эти проверки и слушания комиссий, я выясню правду. Эрик пожимает плечами: ему, в общем-то, уже всё равно. Будь у него хоть какие-то доказательства, хоть что-то, что обладало бы силой в суде, он бы непременно продолжил начатое. Бесполезно пустыми руками рыть землю, равно как и пытаться привлечь к ответственности тех, кто за этим стоит, не имея ничего. И комиссар Грейс не исключение: даже его полномочий и связей не хватит, чтобы прижать к стенке ублюдков в дорогих костюмах или саму госпожу вице-президент. Нет, они крошечны и беспомощны — маленькие человечки, пытающиеся укусить большого великана, способного запросто затоптать. — Так вы мне верите, шеф? Грейс, пользуясь тем, что к ним подъезжает служебный автомобиль, решает уйти от ответа, спешно забравшись в салон. Эрик только собирается сесть следом, но застывает, потому как в голове отчего-то всплывает последний разговор с Флинтом. Они стояли у обрыва. Стояли и разговаривали, точно два солдата, вернувшиеся из самого настоящего ада — с поля боя — и пытающиеся успокоить друг друга. И тогда Эрик дал слабину. Только сейчас до него доходит, что в тот момент из них двоих лишь Флинт остался мужчиной, несмотря на всё то дерьмо, что с ним приключилось. Теперь они порознь. Но кое-что осталось: обещание, данное в тот вечер. — Мы можем кое-куда съездить? — вопрошает он. Комиссар встречает его удивлённым взглядом. — Хочу кое-кого навестить.

* * *

Первая городская больница Святого Александра возвышается трёхэтажным зданием, красуясь своим архитектурным фасадом, отдалённо напоминающим готический собор или церковь. Одно из старожил города, заметно выделяющееся на фоне стеклянных высоток и кирпичных жилых домов, мостящихся со всех сторон. Парковка пустует, чего нельзя сказать о площадке напротив входа в ER, битком забитой яркими реанимобилями, и новые продолжают приезжать, знаменуя своё появление волнительным завыванием сирены. Эрик морщит нос и выныривает из машины. Занятый телефонным разговором, комиссар жестами показывает своему подчинённому, что не пойдёт с ним и останется в салоне автомобиля. Тогда Эрик бросает мимолётный взгляд на наручные часы и спешно пересекает парковку, после чего оказывается в светлом холле, где его уже ждёт дежурная медсестра. Как только он сел в машину комиссара, оставив позади проклятую комиссию и всё, что его когда-то связывало с проектом «Монток» и прочим дерьмом, унёсшим бесчисленное множество жизней, ему так удачно позвонили, сообщив, что Алисия пришла в себя и была переведена в обычную палату. Очень вовремя, учитывая его намерение съездить туда, посетившее некоторое время назад. — Второй этаж, левое крыло, — напутствует медсестра, когда получает отказ сопроводить Эрика. Нет, он справится сам. Ему удалось выбраться из катакомб подземной лаборатории, что ему какая-то больница? Палата Алисии, если не считать саму Алисию, не пустует: у койки стоит неизвестная темноволосая девушка и среднего роста и крепкого телосложения парень, которого так же не доводилось видеть раньше. Заметив на пороге растерявшегося от обилия незнакомых лиц Эрика, Алисия слабо машет ему рукой и устало улыбается. — Детектив Дэйлард, — молвит она хриплым голосом. Из рук торчат трубки, подсоединённые к капельнице и ко всевозможной аппаратуре. Алисия очень сильно напоминает восставшего из могилы мертвеца: бледное почти неживое лицо, тёмные круги под глазами и угасший, но дающий о себе знать страх во взгляде, точно ей дали передышку перед очередной волной испуга. Эрик чувствует, как у него если не обливается кровью сердце, то щемит где-то внутри. Это он виноват. Это только его вина. Какой из него полицейский, если он не смог защитить гражданского? Не смог прикрыть напарника и едва не погиб сам, сунувшись туда, куда соваться определенно не стоило? Сказать, что он себя ненавидит, значит, ничего не сказать. И лишь присутствие других людей в комнате не позволяет ему упасть на колени и зареветь, как ребёнок, только что потерявший всю свою семью. Эрик стискивает зубы, ощущая лёгкое жжение в глазах. Сейчас совсем не время для истерик, а потому он довольно быстро находит выход, переключившись на незнакомцев, подозрительно таращащихся на него. — А вы кто? — как можно спокойнее спрашивает, хотя получается небрежно и даже грубо. — Это моя сестра — Мишель, — озвучивает Алисия, кивнув на темноволосую девушку, — и мой лучший друг — Линкольн. Парень вытягивает вперёд руку, и Эрик обменивается с ним рукопожатием, про себя отметив чертовски крепкий хват Линкольна, выдающий бойкую натуру и военную выправку, что так же подтверждает и прямая осанка. — Не думаю, что Алисия сейчас может давать показания, — произносит Линкольн, на что Эрик едва заметно качает головой. — Я пришёл сюда не за этим. Он всеми силами пытается абстрагироваться от того, что произошло в медицинском центре «Фокстрот». Всеми силами пробует заглушить боль, неустанно грызущую его изнутри после смерти Регины, однако раздражительность и лёгкая нервозность дают о себе знать, раз за разом проскальзывая в интонации. И если Мишель напрягается от несколько грубоватого тона, то Линкольн остаётся непоколебимо спокойным и невозмутимым, лишний раз позволяя убедиться, что когда-то носил, а, может, до сих пор носит военную форму и привык к подобным иголкам. — Вы нашли Флинта? — с надеждой в голосе спрашивает Алисия, впиваясь в Эрика волнительным взглядом. Пальцы теребят краешек пледа. Эрик прикусывает нижнюю губу, впервые не зная, как вести себя во время диалога. И хотя он догадывается, как отреагирует Алисия, узнав правду обо всём произошедшем, однако ему меньше всего хочется быть повинным в сердечном приступе или любой другой дряни, которая несомненно отразится на нервной системе девушки. — Да, — молвит он. — Но я не успел ничего предпринять, как он скрылся. Алисия едва слышно всхлипывает, а по щеке скатывается одинокая слеза. Мишель моментально оказывается рядом и ухватывает сестру за руку в знак поддержки. — А те бумаги, — Алисия вытирает подступившие слёзы, — разве они никак не помогут его оправдать? Он непонимающе взирает на неё. Если Алисия имеет в виду ту переданную папку с заметками Эрнандеза касательно проекта «Монток», то какое отношение она имеет к Флинту и к тому факту, что он находится в федеральном розыске? — Боюсь, всё куда сложнее, чем кажется на первый взгляд, — сухо произносит Эрик, памятуя, куда именно ведут все ниточки. — Я попрошу приставить к палате полицейского. — На кой чёрт? — Линкольн подходит к нему, взирая сверху-вниз. Всё-таки слишком высокий. — Она что, преступница, чтоб к ней надзирателя приставляли? Эрик кривит губы в мрачной усмешке. Если бы этот «друг» имел хоть малейшее представление обо всём, что случилось, то это были бы последние на свете слова, которые он бы решился озвучить. — Приятель, просто не путайся под ногами, — Эрик кидает взгляд за его спину, наткнувшись на обеспокоенное лицо Алисии, после чего удаляется из палаты, вознамерившись напиться по приезду домой. К чёрту... Ему просто надо забыться хотя бы на пару дней. Просто оставить всё то, что произошло в центре и проспать несколько часов подряд. Он выходит из больницы, попав под моросящий дождь, и натыкается взглядом на стоящего у бордюра Грейса, что дышит свежим воздухом. Служебной машины нигде нет, что странно, но этот факт быстро отходит на второй план, потому как Эрик переключает внимание на оживлённую улицу; на то, как торопятся пешеходы, а на дороге образуется пробка, где половина машин — такси, не желающие уступать друг другу дорогу. Небоскрёбы возвышаются неприступными монументами; высоко в небе стрекочут вертолёты, то и дело исчезающие в дымке облаков. На гигантском экране, что на одном из зданий, идёт выпуск новостей, где ведущий рассказывает о последних событиях в стране и за рубежом. Следом транслируется репортаж: пресс-конференция вице-президента Тентрайк, что выступает перед журналистами. — Безусловно, те, кто стоит за диверсией в медицинском центре, это не люди. Ни один нормальный человек не стал бы нападать на здание, где зияет красный крест. Обвинения сторонников оппозиции касательно секретных экспериментов, проводимых там, абсурдны. Центр действовал под эгидой Всемирной организации здравоохранения, а все опыты над людьми — это пережитки Третьего рейха. Соединённые Штаты Америки всегда осуждали и будут осуждать любые игры с наукой, ставящие под угрозу жизнь человека, а также свободу и личную неприкосновенность. И мы будем жёстко пресекать подобное на международной арене… Эрик качает головой, понимая, какой бред ему пытаются всучить через новости. И журналисты, которых мельком показывают на экране сидящими в зале и с упоением на лице слушающими вице-президента, даже не представляют, что им ездят по ушам. Они слышат лишь то, что хотят слышать и ничего более. Но если бы все узнали правду, то госпожа Тентрайк сейчас давала бы не интервью, а сидела бы в камере смертников, ожидая, когда её усадят на электрический стул. — Не нужно слушать то, что она говорит, — произносит Грейс, подойдя к нему. — Она политик, а у политиков своя песочница, в которой они играют. Им плевать на то, что творится внизу. — Я вам больше скажу, шеф, — хмыкает Эрик, — она за всем этим стоит. Комиссар кидает на него хмурый взгляд, но не успевает ответить — к ним подъезжает служебный автомобиль и плавно тормозит у бордюра. — Садись, сынок, — Грейс залезает в салон. — Завтра в участке обо всём поговорим. Эрик забирается следом, но ему приходится вылезти, когда комиссар нагружает его внезапным желанием выпить горячего кофе. — И без сахара, — произносит он. — Про сливки не забудь! — кидает вдогонку, когда Эрик уже поднимается по широким ступеням невысокого крыльца. Раздаётся взрыв. Эрика волной отбрасывает вперёд, впечатав в одну из колонн, что у входных дверей больницы. Чувствуя адскую боль во всём теле, он морщится, ощущая привкус крови во рту, и, с трудом перевернувшись на спину, приподнимается на локтях. К небу устремляется чёрный гриб дыма, а служебный автомобиль, вернее, его остатки оказываются в объятиях неистового пламени, что пожирает их, пританцовывая языками. — Позовите на помощь! — кричит кто-то. Эрик тяжело поднимается на ноги. С него осыпаются осколки лопнувших от взрыва стёкол окон больницы. Прохожие окружают горящий скелет автомобиля, пытаясь если не предпринять что-либо, то хотя бы вызвать помощь. Где-то со стороны слышится визг покрышек. Эрик поворачивает голову и видит, как чёрный внедорожник разворачивается и уезжает прочь, скрывшись за ближайшим поворотом. Нет сомнений, кто это, а правительственные номера, которые сразу же бросились в глаза, это только подтверждают. — Комиссар… — слетает с уст Эрика, когда он понимает, что после такого взрыва никто не выживает, не говоря уже о страшном пожаре. И только спустя какое-то время, когда вдали уже слышится вой сирен полицейских машин и пожарных; когда вокруг объятого пламенем автомобиля собирается толпа народу; когда приехавшие на место происшествия офицеры оцепляют периметр, до него доходит. То, что комиссар захотел выпить кофе, чистая случайность. То, что именно его служебная машина взорвалась в тот момент, когда он сел в неё, неслучайно. И Эрик тоже должен был в неё сесть, но в последний момент успел вылезти, совершенно не подозревая, к чему могло привезти обратное. Он мог погибнуть наравне с комиссаром Грейсом, потому что их обоих заказали. Их обоих только что пытались убрать, но Смерть настигла лишь одного из них. По чистой случайности. Эрик, едва перебирая ногами, отходит подальше от толпы и облокачивается о колонну, прижимая кровоточащее от порезов предплечье. Эти ублюдки не остановятся ни перед кем и ни перед чем. Они продолжат убивать. Флинт, Оливер, Алисия — пока они живы, то находятся под прицелом. И гибель комиссара тому подтверждение, ведь если он действительно намеревался докопаться до правды, то стал для них слишком опасен. Этой войне, похоже, не будет конца. — И помните, что всех, кто к этому причастен, — продолжает вещать с гигантского экрана госпожа вице-президент. Эрик, кинув на неё полный ненависти взгляд, сжимает кулаки, невзирая на боль, и ногтями впивается в кожу ладоней. — Постигнет неминуемая кара.